Второго сентября 1915 года в здании германского посольства в Париже прогремел мощный взрыв, и его грохот стал провозвестником Великой войны. Эхом откликнулась чудовищная какофония канонады десятков тысяч орудий, взрывов миллионов снарядов и бомб, воя сирен, предсмертных криков и победных маршей… Финита ля прелюдия.
Террористический акт унёс жизни посла Германского рейха графа Вильгельма фон Мирбаха и трёх сотрудников немецкого посольства. Берлин поспешил обвинить французские спецслужбы, якобы устранивших Мирбаха за его очень жёсткую позицию в дипломатических спорах последних месяцев. Тем более что один из исполнителей теракта был сразу опознан: им оказался некто Жак Блюм, работавший на французские спецслужбы. Впрочем, обстоятельства преступления были весьма туманными. Убийство Мирбаха очень смахивало на провокацию, а мсье Блюма подозревали в том, что он являлся не то двойным, не то тройным агентом. Во всяком случае, Франция в произошедшем теракте не была заинтересована, а вот для Германии, искавшей повод объявить Парижу войну, он оказался весьма кстати.
Так или иначе, но уже 3 сентября кайзер Вильгельм II предъявил президенту Французской республики Раймону Пуанкаре ультиматум – крайне резкий по тону и содержащий заведомо невыполнимые требования. Перед тем, как зачитать текст ультиматума перед членами правительства, Пуанкаре с глубоким вздохом произнёс:
– Это война, господа!..
– Да, да, да! – окликнулось эхо в безмолвных стенах зала заседаний…
Объявление войны Франции канцлер Бетман-Гольвег озвучил 9 сентября. И уже через шесть часов заговорили пушки, а русские войска совместно с немецким кавалерийским корпусом генерала Рихтгофена пересекли германо-бельгийскую границу.
Главнокомандующий французской армией генерал Жоффр в своём выступлении перед войсками возложил на немцев и их союзников «полную ответственность за открытие враждебных действий». Когда об этом сказали Вильгельму, тот захохотал:
– Хорошо, так и быть: я снимаю ответственность с Жоффра и беру её на себя!
Боевые действия против Франции начались в полном соответствии с секретным планом Шлиффена. Этот стратегический план военного командования Германии предусматривал внезапное вторжение в Бельгию и Люксембург, чтобы обойти хорошо укреплённые пограничные районы и выйти в тыл французской армии. Далее следовало полуокружение противника и захват Парижа с северо-западного направления. Разработчик сей стратегической операции, почивший в бозе начальник генштаба Альфред фон Шлиффен, с чисто немецкой педантичностью расписал все действия правого фланга фронта вплоть до последнего батальона. Предполагалось, что через 39 дней после начала боевых действий будет взят Париж, а через 42 дня Франция подпишет капитуляцию. Итогом блицкрига должно было стать полное господство Тройственного Союза в континентальной Европе, поскольку Италию можно не принимать в расчёт…
Застигнутая врасплох бельгийская армия пыталась оказать сопротивление, но в течение трёх суток была буквально сметена со своих позиций лавиной атакующих русско-германских войск. Один за другим пали Льеж, Брюссель и Намюр. 13 сентября у шахтёрского города Шарлеруа союзники впервые столкнулись с французами, тоже вступившими на территорию Бельгии. Но двухдневное сражение, развернувшееся в долине рек Самбра и Маас, завершилось почти полным разгромом французской 5-й армии. Причём решающую роль в победе союзников сыграл лихой манёвр 15-го кавалерийского корпуса генерала Самсонова, сумевшего переправиться на левый берег Мааса и выйти в тыл неприятельских войск. Отступление французов напоминало бегство.
На помощь своему главному союзнику по Антанте поспешила Англия. Соединённое Королевство Великобритании и Ирландии, оно же «империя, над которой никогда не заходит солнце», объявило войну странам Тройственного Союза 10 сентября, и уже через пять дней в Дюнкерке, Кале и Гавре началась высадка английских войск. За неделю с островов Туманного Альбиона на материк было переправлено 11 пехотных ди-
визий с вооружением, продовольствием и фуражом. Конечно, 11 дивизий не могли принципиально изменить общий расклад сил, однако в критической ситуации они оказались как нельзя кстати. Не говоря уже о моральном эффекте: в Париже и Лондоне с пафосом декларировали «сердечное» единство – мол, две великие мировые державы, два исторических соперника отныне вместе и с оружием в руках противостоят зарвавшемуся агрессору.
Правда, в правительственных кругах Франции, гораздо более осведомлённых, насчёт союзной помощи особых иллюзий не питали. Да, за последние три года Британия увеличила численность своей сухопутной армии вдвое, однако до Франции, а уж тем более до Германии и России ей было ещё очень далеко. «Владычица морей» в первую очередь тратила деньги на флот. Армия финансировалась по остаточному принципу, что, в общем-то, неудивительно: именно флот гарантировал невозможность вторжения неприятеля на Британские острова. При этом каждый дредноут обходился казне империи в сумму не менее двух миллионов фунтов, а на эти деньги можно было вооружить и содержать в течение года армейский корпус численностью в 18 тысяч человек. Нетрудно подсчитать, что судостроительные программы Ройял Нэйви за последнее десятилетие «съели» двухмиллионную армию…
Генеральное сражение состоялось в конце сентября на реке Марне, к востоку от Парижа. К тому времени русско-германские войска – 1-я армия под командованием генерала фон Клюка, 2-я армия под командованием фон Бюлова, кавалерийские корпуса генералов Самсонова, Ренненкампфа и Рихтгофена – практически полностью захватили Бельгию, восточную Пикардию и северную Шампань. От линии фронта до французской столицы оставалось чуть более ста километров; французское правительство уже эвакуировалось в Бордо, чем спровоцировало панику среди парижан… Против наступавшей миллионной армии англо-французское командование выдвинуло полтора миллиона штыков и сабель, однако численное превосходство нивелировалось крайне низким боевым духом войск Антанты. Отступавшие французы пребывали в унынии, невольно проводя аналогию с печальной для них кампанией 1870 года, а англичане и разноцветные рекруты из колоний не горели желанием отдать свои жизни за чужую страну и её сомнительные идеалы. В общем, к концу сентября складывались все условия для успешного завершения плана Шлиффена. Но тут произошло то, чему есть довольно точное определение: головокружение от успехов.
Когда генерал фон Клюк слишком увлёкся наступлением и уже примерял к себе лавры покорителя Парижа, он опрометчиво поставил под удар фланг своей 1-й армии. Чем не замедлил воспользоваться возглавлявший оборону французской столицы генерал Галлиени. Немцы, уже привыкшие к пассивности своего противника, не ожидали от него столь стремительного манёвра. Части французской 6-й армии ринулись в атаку на неприкрытый фланг и вскоре вышли фон Клюку в тыл. От катастрофы кайзеровскую 1-ю армию спас лишь отчаянный рейд 13-го и 15-го корпусов генерала Самсонова. Русские вступили в отчаянную схватку с многократно превосходящими силами противника и ценой жизни обеспечили своим незадачливым союзникам возможность передохнуть и перегруппироваться. В ходе этого боя при до конца не выясненных обстоятельствах погиб и сам командующий Александр Васильевич Самсонов.
Замедление темпа русско-германского наступления позволила генералу Жоффру подтянуть резервы, и на рассвете 30 сентября четыре французские армии перешли в контратаку на всём протяжении фронта от Шато-Тьерри до Вердена. Одновременно на западном участке фронта от Арраса до Мондидье начала наступать британская экспедиционная армия под командованием фельдмаршала Джона Френча. Англичане применили техническую новинку – так называемые «лохани» (по-английски – tanks). Это были бронированные самоходные ящики на гусеничном ходу, вооружённые пушками и пулемётами. Первая атака двух десятков «лоханей» поначалу вызвала смятение в рядах немецкой пехоты, однако спустя пару часов британские чудо-машины напоролись на батарею полевых 77 мм орудий и почти все были расстреляны прямой наводкой. Броня «лоханей» защищала от винтовочных пуль, но трёхдюймовые фугасные снаряды крошили её, как камень стекло.
«Мясорубка на Марне» продолжалась до вечера 2 октября, после чего начальник генштаба генерал Хельмут фон Мольтке (племянник знаменитого генерал-фельдмаршала Мольтке-старшего) отдал приказ германским войскам отступать. Четыре немецкие армии и остатки русских экспедиционных корпусов отошли на 50-60 километров и заняли оборону, чтобы дать солдатам и офицерам столь необходимую передышку.
Антанта объявила сражение на Марне своей стратегической победой, лондонская и парижская пресса извергала восторги, на все лады восхваляя своих воинов-героев. На самом же деле до победы им было очень далеко. Хотя бы потому, что англофранцузские войска потеряли около трёхсот тысяч человек убитыми и ранеными – почти вдвое больше, чем их противник. Армии союзников по Антанте были обескровлены и не смогли развить успех, поэтому в стратегическом плане их положение оставалось крайне уязвимым. Сохранение фронта по линии Нуайдон – Реймс – Верден не устраняло угрозы Парижу и всей северной Франции. Поэтому единственным реальным плюсом «Мясорубки на Марне» для Антанты стал некоторый подъём боевого духа. Особое значение это имело для Франции, где значительная часть населения была охвачена пруссофобией ещё со времён войны 1870 года.
Весть о первой военной победе Антанты была с ликованием встречена в Вашингтоне и Токио. Но самое её важное следствие – это то, что в войну наконец-то вступила Италия. Король Виктор Эммануил III разорвал дипломатические отношения со странами Тройственного союза ещё 10 сентября, однако, несмотря на беспрецедентное давление со стороны Лондона и Парижа, с объявлением войны тянул, заняв выжидательную позицию. Ситуация на франко-германском фронте в первые недели не вселяла оптимизма, и в Риме принялись лихорадочно искать способ сохранить нейтралитет, откупившись по возможности малой ценой. Теперь же, поверив утверждениям, будто в войне на сухопутном фронте наступил перелом, и наивно понадеявшись на военную помощь Соединённых Штатов, итальянское правительство выполнило свой союзнический долг. Правда, не преминув при этом выторговать себе льготный кредит на сумму в 50 миллионов фунтов…
Забегая вперёд, заметим, что Италия вовсе не собиралась идти в поход на Вену. В октябре в предгорьях Альп начались дожди, и расквартированные вдоль границы с Австрией войска получили приказ переждать непогоду. Австро-венгерская армия тоже не стремилась лезть в лобовую атаку на хорошо укреплённые позиции своего противника. В течение двух последующих месяцев войны боевые действия на итальянско-австрийском фронте ограничивались лишь спонтанными перестрелками да небольшими рейдами разведывательно-диверсионных групп.
Однако ситуация на Средиземном море после вступления в войну Италии изменилась и стала для стран Тройственного Союза крайне сложной. Превосходство Антанты здесь было и раньше, но теперь оно стало подавляющим, что фактически исключало саму возможность каких-либо активных действий на море. Впрочем, о раскладе сил на данном театре надо рассказать подробнее – в дальнейшем для нашего повествования это будет иметь важное значение.
Средиземное море рассматривалось обеими противоборствующими коалициями как стратегически важный регион, соединяющий Европу с африканскими и азиатскими колониями. Изначально здесь первенствовали страны «Сердечного согласия», особеноо после вхождения в него Италии и Турции. Попытка Союза Трёх Императоров привлечь на свою сторону Грецию не увенчались успехом: несговорчивый король эллинов Константин упрямо сохранял нейтралитет. В результате Тройственный Союз, мечтавший о господстве на Средиземном море, мог рассчитывать лишь на базы адриатического побережья Австро-Венгрии и Черногории. Уже в силу этого Антанта, владевшая всеми ключевыми портами Средиземноморья и контролировавшая Отрантский пролив, имела солидную фору.
Военно-морской флот Австро-Венгрии, официально именовавшийся Императорским и Королевским (Kaiserlich und Koniglich – в честь монарха, который одновременно являлся австрийским кайзером и венгерским королём), к сентябрю 1915 года имел в своём составе четыре новейших дредноута, 9 линкоров старых типов, 12 крейсеров, в том числе три броненосных, 19 эсминцев, 83 миноносца, 12 подводных лодок, три броненосца береговой обороны и около 40 кораблей и судов других классов. В постройке находились три сверхдредноута с 350-мм артиллерией (ожидалась закладка четвёртого), 7 миноносцев и 4 подводные лодки. В численном отношении австро-венерский флот уступал и Италии, и Франции, но был хорошо сбалансирован и представлял собой определённую силу. Ряд кораблей собственной постройки – например, линкоры типа «Вирибус Унитис», лёгкие крейсера типа «Адмирал Шпаун», эсминцы типа «Татра» – по совокупности своих характеристик превосходили боевые единицы аналогичных классов, имевшиеся у итальянцев и французов.
Организационно «императорско-королевский» флот состоял из 1-й и 2-й эскадр линкоров, флотилии крейсеров, двух флотилий миноносцев, специальной группы береговой обороны, пяти отрядов обороны военно-морских баз и Дунайской речной флотилии. На 370-мильном Адриатическом побережье имелось достаточное число хорошо оборудованных баз и пунктов базирования: Пола, Фиуме, Каттаро, Триест, Себенико, Спалато, Порто-Ре. Правда, командовал флотом адмирал Антон Гаус – человек очень осторожный и не склонный к решительным действиям. В Берлине и Санкт-Петербурге не без оснований полагали, что с таким военачальником австрийский флот будет обречён на пассивность.
Германский Кайзерлихмарине в основном был сконцентрирован в базах Немецкого, то есть Северного моря, а на Средиземном море его представлял лишь отряд контр-адмирала Вильгельма Сушона в составе линейного крейсера «Гёбен» и лёгкого крейсера «Бреслау». Собственно говоря, этот отряд, официально именовавшийся «дивизией», на Средиземноморье оказался случайно. С началом войны Сушону стало ясно, что прорваться в Германию ему вряд ли удастся, и оставался единственный выход – следовать в один из австро-венгерских портов. Немецкие крейсера благополучно ушли от охотившихся за ними англичан и вскоре прибыл в Полу. Адмирал Гаус желал видеть «Гёбен» и «Бреслау» в составе своего флота, но Сушон получил из Берлина разрешение действовать самостоятельно. Пользуясь этим правом, он впоследствии совершит много славных дел, достойных быть вписанными в историю морских войн золотыми буквами. Но об этом речь впереди…
Французский флот в течение всего XIX века прочно занимал второе место в мире, уступая лишь британскому. Но в начале 1900-х годов ситуация резко изменилась. Некомпетентность политиков, ответственных за кораблестроение (среди них выделяют морского министра, одновременно писателя и социалиста Шарля Камиля Пельтана, прозванного «разрушителем флота»), привела к тому, что Франция тратила огромные средства на постройку морально устаревших линкоров, больших, но слабо вооружённых броненосных крейсеров и многочисленных немореходных миноносцев, в то время как другие страны вводили в строй крупные серии однотипных линейных кораблей, лёгких крейсеров, эсминцев. Результаты оказались плачевными. Франция позже всех приступила к строительству дредноутов, утратила первенство в области подводного флота (в мае 1914 года командование ВМС вынуждено было списать сразу 21 устаревшую подлодку – более чем треть находившихся в строю субмарин), а турбинных крейсеров у неё не было вообще. В 1911 году французскую общественность шокировали опубликованные цифры: оказывается, за 15 предшествовавших лет Германия потратила на флот примерно 100 миллионов фунтов стерлингов и стала второй морской державой мира. Во Франции за это же время аналогичные расходы составили 152 миллиона фунтов, но при этом её флот переместился со второго места на четвёртое!
Определенные шаги по усилению Армэ Наваль (Armee Navale – так официально именовался французский флот) были предприняты лишь в последние пять-шесть лет до начала войны. Энергичный адмирал Буэ де Лапейрер, занявший в 1909 году пост морского министра, добился увеличения расходов на флот с 333 миллионов франков в 1909 году до 567 миллионов в 1913-м. Согласно принятой в 1912 году внушительной кораблестроительной программе, французские ВМС за последующие восемь лет должны были пополниться 28 линкорами, 10 лёгкими крейсерами, 52 эсминцами и 94 подводными лодками. В 1914 году в дополнение к ней предполагалось построить 8 линейных крейсеров. Но всем этим планам не суждено было сбыться…
Организация французского флота к осени 1915 года была следующей: три дивизии линкоров, одна «специальная» дивизия из двух старых линкоров и семи крейсеров, две «лёгкие» (крейсерские) дивизии, флотилия эсминцев и флотилия подводных лодок. Общая численность корабельного состава: 7 линкоров-дредноутов (один из них ещё проходил испытания), 18 линкоров-додредноутов, 35 крейсеров, 36 эсминцев, 57 подводных лодок. Командовал флотом вице-адмирал Огюст-Эммануэль-Юбер-Гастон Буэ де Лапейрер, покинувший в 1911 году пост морского министра и вернувшийся на флагманский мостик.
До вступления в войну Италии почти все силы Армэ Наваль (за исключением одной «лёгкой» дивизии) были сосредоточены на Средиземном море. Но в октябре 1915 года 1-ю дивизию линкоров, включавшую все семь дредноутов, и три дивизиона эсминцев перевели на Атлантический океан, в Брест. В Париже посчитали, что имевшихся на Средиземноморье англо-
итальянских линейных сил достаточно, чтобы противостоять германо-австрийскому флоту. Французские же дредноуты предназначались для усиления британского Гранд Флита в случае генерального сражения с германским Хохзеефлотте.
Основу итальянского Королевского флота – Реджа Марины – составляли две боевые эскадры. В первую (её возглавлял главнокомандующий адмирал Луиджи ди Савойя – герцог Абруцкий) входили 1-я и 3-я бригады линейных кораблей, 5-я бригада броненосных крейсеров и внушительная разведывательная дивизия, в которой числились лёгкие крейсера, эсминцы, миноносцы и подводные лодки. 2-я эскадра (командующий
– вице-адмирал Пресбитеро) включала 2-ю и 6-ю бригады линкоров-додредноутов, 4-ю бригаду броненосных крейсеров, 2-й и 5-й дивизионы эсминцев, 4 минных заградителя и один торпедный транспорт. 1-я эскадра базировалась в Таранто, 2-я
– в Бриндизи.
Помимо двух боевых эскадр имелось ещё одно довольно многочисленное соединение – так называемые Морские силы Венеции, находившиеся в распоряжении главнокомандующего итальянской армией. Они имели в своём составе 3 устаревших броненосца, 2 крейсера, 2 дивизиона эсминцев, дивизион мореходных миноносцев, отдельную бригаду номерных миноносцев и 3 дивизиона подводных лодок. Командовал Морскими силами Венеции контр-адмирал Патрис.
В сумме Реджа Марина насчитывала 6 линкоров-дредноутов (один из них ещё не был полностью готов), 8 линкоров-додредноутов, 22 крейсера, в том числе 10 броненосных, 45 эсминцев, более 60 миноносцев, 27 подводных лодок и несколько десятков прочих судов. В стадии постройки находились четыре мощных линкора-сверхдредноута, 20 эсминцев и 24 подлодки. Численно итальянский флот превосходил австро-венгерский, однако построенные на Апеннинах корабли по боевым качествам нередко уступали своим противникам. Итальянцам остро не хватало современных лёгких крейсеров – это было серьёзное упущение при разработке предвоенных судостроительных программ. Кроме того, изготовленные в Италии артиллерийские снаряды оказались менее эффективными, чем германские и австрийские.
Кроме французского и итальянского флотов, на Средиземном море находилось ещё одно грозное соединение – британская эскадра под командованием адмирала Арчибальда Бёркли
Милна. Она включала три линейных крейсера («Инфлексибл», «Индомитебл» и «Индефатигебл»), 7 линкоров-додредноутов, 4 больших броненосных крейсера, 8 лёгких крейсеров, 20 эсминцев и 3 подводные лодки. Старина Арки-Барки – так звали адмирала Милна на флоте – главной угрозой средиземноморским коммуникациям считал линейный крейсер «Гёбен» и, особо не надеясь на французов и итальянцев, рассчитывал нейтрализовать противника собственными силами. Однако в первую же неделю войны он потерпел фиаско. Несогласованность действий разрозненных отрядов и пассивность младшего флагмана контр-адмирала Трубриджа, встретившего отряд Сушона, но не рискнувшего вступить с ним в бой до подхода подкрепления, позволили немцам беспрепятственно укрыться в Адриатике, предварительно обстреляв алжирские порты и сорвав тем самым перевозку войск из Африки во Францию. Игра в «кошки-мышки», навязанная Сушоном его противникам, продолжалась в течение нескольких месяцев и во многом определила характер последующих боевых действий на театре.
Наконец, следует упомянуть, что у Антанты имелся ещё один союзник – Турция, флот которой при помощи Англии и Франции был основательно модернизирован и после долгих лет пребывания в спячке возрождался из пепла. В его составе значились два новейших дредноута, три старых броненосца, два крейсера, три минных крейсера, 8 эсминцев и 10 миноносцев. Правда, у турок совсем не было подводных лодок, да и основные силы их флота базировались на Чёрном море. Любопытно, что противостоявший им русский Черноморский флот, как и османский, тоже располагал лишь двумя дредноутами. Однако он имел ещё пять линкоров-додредноутов, два старых броненосца, два крейсера, 22 эсминца, 8 миноносцев, 10 подводных лодок и три гидроавиатранспорта. То есть превосходство России над противником в лёгких силах было весьма существенным, и лишь по такому показателю, как суммарный вес бортового залпа, у турецких дредноутов имелось некоторое преимущество. И оно должно было сохраниться до ввода в строй третьего из строившихся в Николаеве линкоров – «Императора Александра III».
На Чёрном море войну начала именно Турция. Честно говоря, для России это оказалось полной неожиданностью: в Петер-
бурге пребывали в уверенности, что султан Мехмед V никогда не решится напасть первым. Однако российские дипломаты не учли важных изменений, произошедших в Османской империи. С приходом к власти «младотурок» султан Решад Мехмед V фактически остался не у дел. Политику «Блистательной Порты» отныне определяли «силовики» – молодой и амбициозный военный министр Энвер-паша, министр внутренних дел Талаат-паша и морской министр Джамаль-паша. «Три паши – трепачи!» – презрительно отозвался о них министр иностранный дел Сазонов. Но он явно недооценивал их власть. Российское внешнеполитическое ведомство повторяло ошибку десятилетней давности, столь же наивно полагая, будто Япония никогда не отважится замахнуться на великую империю.
Но английские дипломаты переиграли русских. Глава Форин Офис сэр Эдуард Грей лично прибыл в Константинополь и убедил Энвер-пашу в том, что война Турции со странами Тройственного Союза неизбежна, и самое лучшее в данной ситуации – нанести удар первым. В качестве доказательств он предъявил похищенный британской разведкой секретный договор Николая с Вильгельмом и Францем-Иосифом о будущем Черноморских проливов. Несмотря на возражения султана и великого визиря, Энвер-паша принял решение начать боевые действия против России и её союзников. Он уже видел себя «османским Наполеоном» и рассчитывал в ближайшее время окончательно избавиться от султана как от лишнего груза.
Внезапное нападение на черноморские порты было тщательно спланировано английскими советниками. В ночь на 4 октября турецкие эсминцы «Гайрет» и «Муавенет» обстреляли Одессу и потопили торпедой брандвахтенную канонерку «Донец». Также получили повреждения канонерская лодка «Кубанец», минный заградитель «Бештау» и четыре торговых парохода. Одновременно по Новороссийску открыли огонь крейсер «Меджидие» и торпедные канонерки (по-нашему, минные крейсера) «Берк» и «Пейк». От их снарядов в нефтяном порту возник крупный пожар. Отделившийся от них крейсер «Гамидие» сначала выставил минное заграждение в Керченском проливе, а затем обстрелял Феодосию, потопив там каботажный пароход и парусную шхуну. Основные же силы турецкого флота в составе новейших дредноутов «Решадие», «Султан Осман I», минного заградителя «Нилуфер» и четырёх эсминцев направились к Севастополю. После того,
как на внешнем рейде было выставлено минное заграждение, командующий эскадрой Ариф-паша приказал открыть огонь по городу и его береговым укреплениям. Расчёт был прост: заставить русские дредноуты выйти из бухты и заманить их на минное поле – подобно тому, как удалось адмиралу Того под Порт-Артуром проделать то же самое с броненосцем «Петропавловск». Но разбуженный канонадой командующий флотом адмирал Андрей Августович Эбергард до выяснения обстановки в море решил не выходить. Впоследствии из-за этого в общем-то разумного решения он станет объектом ожесточённой критики в прессе…
В довершение всех неприятностей турки захватили два наших торговых парохода – «Иду» и «Великий князь Константин», а на рассвете эскадра Ариф-паши случайно встретилась с отрядом русских кораблей в составе минного заградителя «Прут» и трёх миноносцев. Русские моряки проявили подлинный героизм – особенно экипаж миноносца «Лейтенант Пущин», ринувшегося в самоубийственную атаку на турецкие линкоры… Однако в целом итог первого дня войны был печален. Отважные действия экипажей «Прута» и «Лейтенанта Пущина» не смогли предотвратить гибель этих кораблей. Очень неприятный факт: враг нагло напал на великую империю, причинил ей определённый ущерб и при этом сам не понёс никаких потерь.
Турецкая агрессия произвела колоссальный резонанс. Она была воспринята как звонкая пощёчина Черноморскому флоту и России вообще. Чтобы успокоить общественное мнение, государь император распорядился отправить в отставку командующего флотом адмирала Эбергарда. А на его место он назначил энергичного сорокалетнего Александра Васильевича Колчака, занимавшего должность начальника минной дивизией Балтийского флота. Уже 9 октября нового командующего торжественно встречали на перроне севастопольского вокзала. На кителе гостя, которому предстояло стать здесь хозяином, красовались золотые погоны с двумя чёрными орлами – Высочайшим указом Колчаку досрочно присвоили звание вице-адмирала. Он стал самым молодым командующим флотом в истории России.
Любопытно, что в контр-адмиралы Колчака произвели всего два с половиной месяца назад. То есть совсем недавно он был лишь штабным работником в чине капитана 1-го ранга – спо-
собным, но не слишком выделявшимся из массы своих сослуживцев. Теперь же он делал просто фантастическую карьеру.
Из «Летописи Великой войны. В лето от Рождества Христова 1915, от сотворения мира 7423».
«Вероломное нападение турецкого флота на мирные российские города заставило Русский народ всколыхнуться. Безвинная кровь, пролитая в Одессе, Феодосии и Новороссийске, возбудила в Русских сердцах великий гнев. Османским детоубийцам и их британским покровителям не уйти от ответа за свои преступления.
В разных местах столицы коленопреклонённое население пело слова молитв и Отечественный гимн: Боже, Царя храни! Многие со слезами радости, как священную реликвию, целовали слова Высочайшего манифеста об объявлении войны врагам Белого Русского Царя и нашей горячо любимой Родины.
Любо было смотреть на лихих молодцов – русских орлов, призванных из запаса с разных концов России к своим частям. Лихо заломивши шапки, группами идут они по улицам. Сзади тянутся провожающия их жёны с грудными ребятами, но без слёз; дома остались у каждаго до три-четыре карапуза мал мала меньше, а они, голубчики, подхватили боевую солдатскую песню и готовы идти хоть на край света, лишь бы пустили их бить турка».
(Комментарий из другой эпохи: и ещё кто-то утверждает, что профессию журналиста выхолостили и идеологизировали большевики?!)
Выдержки из петербургских газет и журналов:
«В Зимнем дворце состоялся Высочайший выход, и было отслужено торжественное молебствие о даровании победы над врагом христолюбивому Русскому воинству».
«Французская нация вырождается. По сообщению швейцарской газеты «Трибюн-Диманш», в наши дни французская армия представляет собой жалкое зрелище. Каждый пятый солдат имеет рост менее 152 сантиметров, каждый третий не верит в Бога, каждый второй страдает алкоголизмом. До начала войны средний француз выпивал 162 литра вина в год, а некоторые рабочие, трудившиеся на рудниках и в шахтах, – по
6 литров в день. На учебных стрельбах больше половины мобилизованных из-за постоянной дрожи в руках не смогли попасть в мишень с двадцати шагов».
«Разведывательный дозор, состоящий из четырёх донских казаков во главе с Кузьмой Крючковым, внезапно налетел на элитный отряд французских кавалеристов в золочёных кирасах и сверкающих шлемах с конскими хвостами. Отряд состоял из 27 человек. Несмотря на восьмикратное превосходство противника, казаки пришпорили лошадей и лихо ринулись в атаку. От неожиданности французы растерялись. Воспользовавшись их замешательством, Кузьма Крючков на своей резвой лошади первым врезался в неприятельский отряд. Вот как он сам рассказал о той жаркой схватке: «Хотел было пустить в ход винтовку, но второпях патрон заклинило, а француз рубанул меня по пальцам руки… Схватился за шашку и начал работать. Получил несколько мелких ран. Чувствую, кровь течёт, но за каждую рану отвечаю смертельным ударом, от которого враг ложится пластом навеки. Уложив несколько человек, я почувствовал, что с шашкой трудно работать, а потому схватил их же пику и ею поодиночке уложил остальных. В это время мои товарищи справились с другими. На земле лежали двадцать четыре трупа, да несколько не раненных лошадей носились в испуге». Итог боя: из двадцати семи кирасир, сражавшихся с четырьмя донскими казаками, удалось спастись бегством только троим. Остальные были убиты или тяжело ранены. Наши герои все остались живы, хотя и получили многочисленные ранения. Кузьма Крючков, лично сваливший 11 французов, стал первым Георгиевским кавалером нынешней победоносной кампании».
«Приближение русско-германских войск к Парижу вызвали в столице Франции панику. Правительственные учреждения спешно вывозятся в Бордо. Краса Парижа – Булонский лес – вырубается, и на его месте возводятся укрепления».
«Столичный журнал «Сатирикон» опубликовал новую осовремененную версию пушкинской «Сказки о купце Кузьме Остолопе и работнике его Балде» под названием «Сказка о Пуанкарэ и его слуге Бальдэ». Публикация, высмеивающая президента Франции и его окружение, восторженно встречена российскими читателями».