За чаем не говорили ни о церкви, ни о котах. Булгаков всё собирался задать один вопрос, но вот, наконец, решился:
– Я хотел спросить, но никак не удавалось… Есть ли в вашей России писатели уровня Гоголя, Достоевского, Чехова, Толстого?
Платов задумался.
– Вы знаете, много их было и в Ленинграде, и в Москве, даже в Сибири талантливые литераторы появлялись. Но почему-то всё ограничилось примерно двадцатью годами, ещё в то время, когда существовал СССР. Ну а теперь… – Платов тяжело вздохнул. – Честно говоря, не знаю, что сказать. В наше время особенно популярно незатейливое чтиво. К примеру, дамские романы, детективы и фантастика. Вот и моя жена когда-то увлекалась, пока не разошлись.
– Ну а сами что-нибудь читаете?
– Ох, знали бы вы, сколько мне приходится читать! – рассмеялся Платов. – Докладные записки, сводки, сообщения, обзоры… Но если говорить о художественной литературе, то перечитываю классику.
– А современные писатели… Неужели таланты среди них перевелись?
– Тут дело вкуса…
– Однако вкус можно воспитать, причём и хороший, и дурной.
– И кто же способен воспитать у нашей молодёжи хороший вкус?
– Издатели, литературные критики…
– Это вряд ли, – усмехнулся Платов. – Видите ли, Михаил, у нас в стране рыночная экономика. Поэтому печатают то, что находит спрос. Ну а критики… критики не критикуют, а только хвалят. Это и понятно, поскольку они живут на то, что платят им издатели.
– Не могу поверить, что до этого дошло.
– Увы, так и есть, причём не только здесь, в России, но и за её пределами.
– И вы спокойно об этом говорите?
– Я-то в чём виноват? Предлагаете мне самому писать романы и рецензии?
– Боже упаси!
– Впрочем, вы правы, проблема достаточно серьёзная. Я даже министра культуры в поездку прихватил… Да где ж он там запропастился?
Платов хлопнул в ладоши, дверь отворилась, и вошёл некто в кирзовых сапогах, кожаной куртке с капюшоном и парусиновых штанах на ватной основе, на которых были легко различимы следы чьих-то зубов. Поклонившись Платову, он зыркнул глазом на Булгакова, и сказал:
– Простите, Владим Владимыч, не успел переодеться, – и сел поодаль.
– Ну как там Баффи? – поинтересовался Платов. – Никого не покусал?
– Нет-нет! Вёл себя вполне корректно. Правда, иногда лаял на прохожих.
Платов закивал головой:
– Он у меня так натренирован. Видимо, и здесь полным-полно этих либералов. Хотя мог подобным образом отреагировать и на «Тройной одеколон».
– Ничего такого не было. У меня нюх тоже неплохой.
«Судя по всему, так оно и есть», – предположил Булгаков.
– Тут вот в чём дело, Ростислав! Михаил Афанасьевич настаивает на том, что мы обязаны более активно работать с читателем, воспитывая в нём хороший вкус. Ты можешь подготовить план мероприятий?
– Уже всё есть, Владим Владимыч! И план, и его реализация, и результат.
– А результат-то где? – поинтересовался Платов.
– Да вот же! За вас на прошедших выборах проголосовали почти семьдесят семь процентов.
– Я ему про Фому, а он всё про Ерёму!
– Ну как же! Люди с плохим вкусом не пойдут за вас голосовать.
– Да ты пойми, речь о читателях, а не об электорате.
– Так ведь, Владим Владимыч, у нас неграмотных давно уж нет! Каждый, кто за вас голосовал, когда-то что-нибудь читал.
– Ты договоришься до того, что я тебя уволю! – чувствовалось, что Платов на пределе.
– Позвольте мне!
Булгаков счёл за благо вмешаться в эту перепалку во избежание нежелательных последствий. На пост министра он не претендовал, однако можно было посочувствовать Платову, если он вынужден полагаться на таких чиновников.
– Я хочу напомнить о том, что мы обсуждали полчаса назад. Речь шла о возможностях улучшения человеческой породы. Увы, наука здесь пока бессильна, поэтому ведущая роль в этом деле должна принадлежать культуре.
– Что вы имеете в виду? – поинтересовался Платов.
– Хорошие книги, кинофильмы…
– Что значит «хорошие»? – возмутился министр. – В наших директивных документах нет подобного критерия. Ценность книги определяется реализованным тиражом, ну а для фильмов есть другой показатель – количество зрителей. Тех, что пришли в кинотеатры.
– Надеюсь, только тех, кто досидел до конца? – спросил Булгаков.
– Это не предусмотрено. Мы судим по количеству проданных билетов.
– Вот как! – теперь уже удивился Платов. – Выходит, я ушёл с фильма Михалкова через полчаса, буквально отплёвываясь на ходу, а вы меня записали в почитатели этого «таланта»?
– Владим Владимыч! Мы примем меры! Но в штате министерства пока нет нужного количества единиц, чтобы поставить их на выходе из всех кинотеатров.
– Дурдом! – процедил сквозь зубы Платов. – А вы, Михаил Афанасьевич? Что можете нам предложить?
– Мне кажется, достоинства произведений искусства должны оценивать опытные эксперты, критики. Но вы говорите, что у вас их нет…
– Да есть они! Только теперь другие времена. Теперь музыку заказывает тот, кто побогаче. Вот они и пляшут…
– Владим Владимыч, мы финансируем культуру в полном объёме, в соответствии с бюджетом.
– Погоди, Славик! Речь ведь не о том, – отмахнулся Платов и обратился к Булгакову: – Так что вас не устраивает?
– Но вы же сами сказали, что вынуждены читать классику…
– Господь с вами! Никто меня не принуждает, просто она мне больше нравится.
– В том-то и дело! Если бы в продаже появлялись книги такого же уровня…
– А что я могу поделать, если их не пишут?! – завопил министр.
– На самом деле, пишут! – возразил Булгаков. – Не могут не писать! Я по своему опыту знаю, каково это ходить по издательствам и всюду получать отлуп. А всё потому, что неизвестного автора не станут покупать.
– Славик! – распорядился Платов. – Надо срочно навести порядок.
– Владим Владимыч! У нас в России только частные издательства, я не могу им приказать. К тому же издательская отрасль проходит по ведомству Минкомсвязи.
– Это почему? Разве литература не относится к искусству?
– Так уж повелось, Владим Владимыч.
– Неужели нельзя как-то повлиять на этих частников?
– Если только по линии спецслужб…
– Не мели чепуху!
Платов задумался.
– Что же это получается? Талантливые писатели у нас есть, но мы о них ничего не знаем. Так или не так? – обратился он к Булгакову.
– Увы, лишь немногим авторам удаётся найти влиятельного покровителя. Лев Толстой пробился в люди благодаря Некрасову. Другого Толстого обласкали лишь за то, что он бросил сытую Европу, чтобы угождать большевикам. Юрий Герман добился благорасположения Максима Горького. Борис Пильняк… тот очаровал и Горького, и Луначарского. Но для этого нужны какие-то особенные качества.
– Так, Славик! – Платов ткнул указательным пальцем в своего министра. – Вот возвратимся домой, и займёшься этим делом. На Горького ты конечно не потянешь… Ну что ж, хотя бы ознакомься с тем, как работал товарищ Луначарский.
– Владим Владимыч! – взвизгнул Ростислав. – За что мне такое наказание? Когда же мне руководить, если с утра до вечера буду беседовать с этими писаками. Их тьма-тьмущая!
– Иди, работай! И завтра же план мероприятий мне на стол!
«Пустые хлопоты! – огорчился Булгаков, глядя вслед уходящему министру. – Этому до Луначарского, как до Луны!»
Платов тем временем опять задумался.
– Послушайте, Михаил. Допустим, появятся у нас хорошие книги, кинофильмы, театральные постановки. Это всё прекрасно, замечательно! Но сколько же лет пройдёт, прежде чем мы получим нужный результат, прежде чем убедимся, что у нас в стране возникло новое поколение людей? Людей высоконравственных, которые не воруют, не крадут, ответственно относятся к своим обязанностям, а не кричат на каждом углу о своих нереализованных правах.
– Это будет нескоро. Но другого пути нет! – подвёл итог Булгаков.