Сон в летнюю ночь - читать онлайн

Что нового? Куда несешься, эльфа?

Над горами, над долами,

Сквозь лесную глубину,

Над оградой, над стенами,

Сквозь огонь и сквозь волну –

Мне повсюду путь нетрудный.

Я ношусь быстрей луны,

Я служу царице чудной

В час полночной тишины!

Я волшебные кружочки

Поливаю для нее.

Видишь буквиц на лужочке?

То питомицы ее;

Видишь пятна расписные

На одеждах их златых?

То рубины дорогие,

Дар волшебниц молодых.

В них тайник благоуханья,

В них вся роскошь их красы.

Я спешу для собиранья

Капель утренней росы;

Я повесить в серединке

Каждой буквицы хочу

По жемчужинке-росинке.

Ну, прощай же, я лечу!

Скоро праздник здесь начнется

Для царицы молодой,

И с царицей принесется

Легких эльфов целый рой!

И у царя здесь праздник нынче ночью.

Царицу ты свою предупреди,

Чтобы отнюдь она с ним не встречалась:

Он на нее до крайности сердит

За то, что есть у ней прелестный мальчик,

Похищенный недавно у царя

Индийского. Царица не имела

Прелестнее ребенка никогда.

Наш Оберон завистливый желает

Его во что б ни стало в свиту взять,

Чтоб обегать с ним вместе глушь лесную;

А между тем ребенка дорогого

Не хочется царице уступить.

Она его цветами убирает

И в нем одном всю радость полагает.

Теперь, когда встречаются они

Или в лесу, иль на траве зеленой,

Иль у ручья, при блеске чудных звезд,

То ссориться так сильно начинают,

Что эльфы все от страха убегают

И прячутся, бедняжки, поскорей

Под чашечки упавших желудей.

Наружностью твоей и обращеньем,

Быть может, и обманываюсь я,

Но, кажется, ты точно дух лукавый.

По имени Робин, иль Добрый Друг.

Не ты ль девиц пугаешь деревенских?

То сливочки снимаешь с молока,

То мельницы ручные их ломаешь,

То не даешь хозяйке масло сбить,

То не даешь закиснуть их напиткам?

Не ты ль с пути сбиваешь пешеходов

И тешишься их страхом и досадой?

Но кто тебя зовет любезным Пэком,

Тем счастие приносишь ты с собой,

И сам за них работы исполняешь.

Не ты ли Пэк?

И вправду, ты узнала:

Я точно тот веселый дух ночей

И вместе шут придворный Оберона.

Нередко он смеется надо мной,

Когда начну я ржать, как кобылица,

И голосом обманывать коня,

Который жир себе наел бобами.

Я иногда, резвяся, принимаю

Вид яблока печеного, и с ним

Я к кумушке тихонько прячусь в чашку;

И только лишь кума начнет хлебать,

Я в губы ей толкаюсь и питьем

Морщинистую шею обливаю.

А иногда для тетушки степенной,

Когда она рассказывать начнет

Историю, исполненную слез,

Я, сделавшись трехногим, гладким стулом,

Из-под нее выскакиваю вон –

И тетушка летит в припадке кашля,

И целый хор, поджав себе бока,

Хохочет, и чихает, и клянется,

Что никогда не веселился он

Так истинно, как в этот час паденья.

Тс! Оберон, мой царь, сюда идет!

А вот моя царица! Хорошо бы,

Когда б твой царь ушел скорей отсюда.

Зачем я здесь, при месячном сиянье,

Надменную Титанию встречаю?

А, это ты, ревнивец Оберон!

Идемте, эльфы: я ведь поклялась

С ним не делить ни общества, ни ложа.

Остановись, преступная жена:

Не я ль твой муж?

А я тебе жена!

О, знаю я, ты часто покидаешь

Исподтишка волшебную страну

И в образе влюбленного Коринна

Проводишь дни, с свирелию в руках,

У ног своей возлюбленной Филлиды

И ей поешь любовь свою в стихах!

Ты почему из дальних стран индийских

Сюда пришел? Уж верно потому,

Что с дерзкою, в сапожках, амазонкой,

С воинственной любимицей твоей,

Готовится Тезей соединиться

И ложу их ты хочешь даровать

И счастие, и радость без конца.

Титания, тебе ли упрекать

За то, что я привязан к Ипполите?

Известна мне к Тезею страсть твоя:

При бледном звезд сиянии, не ты ли

Похитила его у Перигены,

Которую он обольстил? Не ты ль

Заставила его забыть все клятвы,

Которые давал он Ариадне,

Аглае и прекрасной Антиопе?

Ты в ревности все это изобрел.

Как перешло за половину лето,

Ни разу нам собраться не случалось

В лесу, в лугах, в долине, на горе,

Иль при ручье, поросшем тростниками,

Иль на краю приморских берегов,

Чтобы плясать под свист и говор ветра

И составлять кружочки, без того,

Чтоб ты своим неугомонным криком

Не помешал веселью наших игр.

И ветры, нам как будто бы в отместку

За то, что тщетно песни нам поют,

Все принялись высасывать из моря

Зловредные туманы и пары,

Туманами покрыли все равнины

И вздули так ничтожные речонки,

Что их сдержать не могут берега.

С тех пор, как мы поссорились с тобою,

Напрасно вол впрягается в ярмо,

Напрасно труд свой тратит земледелец:

Зеленая пшеница вся сгнила,

Хотя еще пушком не покрывалась;

От падежа вороны разжирели,

И на полях затопленных стоят

Забытые, пустынные загоны;

Ил заволок следы веселых игр,

И на лугу играющих не видно.

С тех пор зима людей не услаждает,

И пения не слышно по ночам.

Зато луна, властительница вод,

Вся бледная от гнева, напоила

Туманами и сыростью весь воздух

И насморки в избытке зародила.

Все времена с тех пор перемешались:

То падает белоголовый иней

В объятия расцветшей пышно розы;

То, будто бы в насмешку, лето вьет

Гирлянды из распуколок и ими

Чело зимы, увенчанное льдом,

И бороду старушки украшает.

Суровая зима, весна, и лето,

И осень плодовитая меняют

Обычные ливреи меж собой;

Не узнает времен мир удивленный –

И это все наделал наш раздор,

И мы всему причина и начало!

Исправить все зависит от тебя.

Титания, зачем противоречить?

Я лишь прошу мне уступить ребенка

В мои пажи.

Ты можешь быть покоен –

Я всей страны волшебной не возьму

За этого ребенка. Мать его

Была моею жрицей. Сколько раз

Во тьме ночей индийских, ароматных,

Она моей сопутницей бывала!

На золотых Нептуновых песках

Любили мы сидеть и наблюдать,

Как по волнам купеческие судна

Несутся вдаль. О, как смеялись мы,

Любуяся, как ветер шаловливый

Их паруса натягивал – и те

Вздувались вдруг огромным животом!

Тогда моя несчастная подруга

Беременна была моим пажом

И с ловкостью, бывало, подражала,

По воздуху летая, парусам,

Беременным от ветра. Над землею,

Как по волнам, наплававшись, она

Неслась назад с какой-нибудь безделкой

И мне ее вручала, говоря,

Что наш корабль с своим богатым грузом

Пришел назад из дальнего пути.

Но смертная была моя подруга

И умерла, доставив сыну жизнь.

Любя ее, я сына воспитаю;

Любя ее, я не расстанусь с ним.

Ты долго здесь намерена остаться?

Я, может быть, пробуду здесь день свадьбы.

Не хочешь ли спокойно поплясать

Средь наших хороводов иль взглянуть

На праздник наш, при месячном сиянье?

Пойдем, не то – оставь нас: обойдемся

И без тебя.

Ребенка мне отдай –

И я готов тогда идти с тобою.

За все твои владенья не отдам!

Пока я здесь, мы ссориться лишь будем.

Пойдемте, эльфы, прочь скорей отсюда!

Ну хорошо, иди своим путем.

Но я тебя не выпущу из леса,

Пока своих обид не отомщу.

Мой милый Пэк, поди сюда скорее!

Ты помнишь ли, однажды там сидел

Я на мысу и слушал, как сирена,

Несомая дельфином на хребте,

Так хорошо, так сладко распевала,

Что песнь ее смирила ярость волн.

И звездочки со сфер своих сбегали,

Чтоб музыку сирены услыхать?

Да, помню.

И в то самое мгновенье

Я увидал, – хоть видеть ты не мог, –

Что Купидон летел вооруженный

Меж хладною луною и землей

И целился в прекрасную весталку,

Которая на Западе царит.

Вдруг он в нее пустил стрелу из лука

С такою силой, словно был намерен

Он не одно, а тысяч сто сердец

Пронзить одной пылающей стрелою.

И что ж? Стрела, попавши в хладный месяц,

Потухла там от девственных лучей.

И видел я, как царственная дева

Свободная пошла своим путем

И в чистые вновь погрузилась думы.

Однако я заметил, что стрела

На западный цветок, кружась, упала.

Он прежде был так бел, как молоко,

Но, раненный любовию, от раны

Он сделался пурпурным. Все девицы

«Любовью в праздности» его зовут.

Поди, найди цветочек – я тебе

Его траву показывал однажды.

Чьих век, смеженных сладким сновиденьем,

Коснется сок, добытый из него,

Тот влюбится, проснувшись, до безумья

В то первое живое существо,

Которое глазам его предстанет.

Поди, найди растенье и опять

Явись сюда скорее, чем успеет

Левиафан проплыть не больше мили.

Достаточно мне сорока минут,

Чтобы кругом всю землю опоясать.

С моим цветком волшебным подкрадусь

К Титании, когда она уснет,

И ей в глаза пущу немного соку.

Он сделает, что первый, кто предстанет

Ее глазам – будь он медведь, иль лев,

Иль волк, иль бык, иль хитрая мартышка –

Тому она предастся всей душой.

И прежде, чем с нее сниму я чары –

Что сделать я могу другой травой –

Мне своего пажа она уступит.

Но кто идет сюда? Я невидим:

Подслушаю, что будут говорить.

Оставь меня – я не люблю тебя!

Где ж Гермия прекрасная с Лизандром?

Убью его, – почти убит я ею!

Они в лесу укрылись, ты сказала, –

И вот я здесь, и я взбешен жестоко,

Что Гермии не встретил! Прочь, оставь!

И перестань преследовать меня.

Ты сам своим магнитным, жестким сердцем

Меня влечешь. Не полагай, однако,

Что привлекаешь ты к себе железо:

Нет, сердцем я, поверь, верна как сталь!

Лишись ты силы привлекать, и я

К тебе стремиться силы вдруг лишуся.

Я ль льстил тебе? Я ль был с тобою ласков?

Напротив, я признался откровенно,

Что не люблю тебя и не могу

Тебя любить.

За это я сильнее

Тебя люблю. Деметрий, я собачка,

Которую, чем более ты бьешь,

Тем больше ластится к тебе покорно.

Да, обходись со мною, как с собачкой:

Толкай меня ногами, бей меня,

Не обращай вниманья – погуби;

Но как бы я презренна ни была,