Глава 3. Настоящее время

Она растерялась. Ни разу ей не приходилось пить чай ни с учениками, ни с их родителями. Всегда придерживалась строго деловых и рабочих отношений, никому не позволяя нарушать дистанцию. Но этот парень легко ломал тщательно установленные границы и запросто вторгался в ее личное пространство. Любого другого она давно поставила бы на место, а сейчас почему-то послушно встала.

– Пойдемте на кухню.

Вести туда Елисея нестрашно – у нее везде идеальный порядок. Она тщательно готовилась к приходу учеников на случай, если им вздумается посетить удобства или попить водички. Уроки проходили почти каждый день, не расслабишься. На уборку уходило много времени, зато всегда все блестело.

Она включила чайник и повернулась к Елисею, удобно развалившемуся на кухонном диванчике. Длинные ноги в целых и чистых носках торчали из-под стола. Ей приходилось перешагивать через них, но он и не пытался подобрать конечности.

– Может, чего-нибудь посущественнее чая? – нерешительно предложила она, заметив, что он взял из стоявшей на столе вазочки яблоко, покрутил в руках и положил обратно.

– А что у вас есть? – бесцеремонно поинтересовался Елисей.

Она немедленно рассердилась. Ему меню огласить, как в ресторане?

Он тоже понял, что переборщил, и торопливо проговорил:

– Можно какой-нибудь бутербродик? А то я, когда голодный, совсем ничего не соображаю. Вообще не усваиваются эти ваши времена!

Она хотела парировать, что времена такие же ваши, как и наши, но удержалась от банальности. Вместо этого послушно развернула пакет с хлебом и полезла в холодильник за сыром. Елисей так внимательно следил за ее вполне обыденными действиями, что она занервничала и наконец не выдержала:

– Посмотрите пока хотя бы учебник. Время-то идет.

– Ну Алла Александровна! – немедленно заныл он. – Говорю же: у меня на голодный желудок знания не усваиваются. Все равно потом повторять придется.

– Вот и хорошо. Лучше запомнится.

– Или вы следующего ученика ждете? – спохватился Елисей, выпрямился, втянул ноги под стол и полез в карман за телефоном, чтобы взглянуть на время. – Во сколько?

– На сегодня у меня больше уроков не назначено, – ровно проговорила она, сама себе удивляясь.

Чего стоило соврать? Возможно, тогда удалось бы избежать безумного чаепития. Но его это не успокоило:

– Все равно. Почему вы должны тратить на меня свое свободное время? Мои родители его не оплачивают.

– Может, еще и за чай расплатитесь? – усмехнулась она.

Елисей приосанился:

– А что, я могу.

И, прежде чем она успела оценить сомнительное предложение, продолжил:

– Вам полочку не надо повесить? Ну или там гвоздь забить…

Она взглянула на него с недоверием:

– А вы все это умеете?

– Не знаю, пока не пробовал. Но стоит рискнуть.

Он над ней издевается, а она слушает и терпит. Хорошо, что можно сделать вид, будто невероятно увлечена приготовлением чая, и промолчать. Наконец она поставила перед ним дымящуюся чашку и тарелку с бутербродами.

Он поднял глаза.

– А вы разве не будете?

Она покачала головой:

– Я в отличие от вас пообедала вовремя.

– А за компанию?

Достав из шкафа еще одну чашку, она устроилась на диванчике подальше от Елисея. Жаль, что у нее на кухне не водится табуреток – нет необходимости, никогда не бывает так много гостей – и сесть напротив, как она привыкла, не получится. Не тащить же ради этого стул из комнаты. Да он здесь и не поместится…

Елисей, кажется, что-то понял, воздержался от комментариев и молча принялся за еду. Она украдкой поглядывала на него. Психологи говорят: хочешь лучше узнать человека – посмотри, как он ест и считает деньги. Оплату за уроки переводили на карточку, поэтому наличных она в его руках не видела, а что касается еды…

Психологи, как обычно, сказали полную ерунду. Если ест просто и аккуратно, не давится и не чавкает, значит, хороший человек? Может, то, как готовят еду, тоже что-то значит, и это он, наоборот, ее изучает? Но она же не борщ при нем варила. Какие выводы сделаешь из бутербродов?

– Спасибо, – наконец сказал Елисей, комкая в руках салфетку. – Буквально спасли от голодной смерти.

– На здоровье, – машинально отозвалась она, наблюдая за его пальцами.

Интересно, каким видом спорта он занимается? Явно не шахматами. Впрочем, нет, ей это совершенно неинтересно.

– Анастасия Андреевна…

Она знала, что у нее в квартире все очень компактно, но только сейчас осознала, какой маленький кухонный диванчик. Елисею хватило всего одного неуловимого движения, чтобы оказаться к ней практически вплотную. Отодвинуться некуда, а встать будет слишком демонстративно. Ну и что – разве она боится его обидеть? Он-то вовсе не стесняется обращаться к ней, используя самые нелепые сочетания имен и отчеств…

Он накрыл ее кисть своей огромной ручищей. Странно: ладонь крупная, а пальцы тонкие и изящные.

– Давно хотел вам сказать…

Она все-таки вскочила. Неужели этот кошмар повторяется? Но почему именно с ним?

– Не стоит, – отрезала она.

– Почему? – удивился он. – Вы даже не знаете, что…

Она невесело усмехнулась.

– Прекрасно знаю.

– Ну и что же?

– Давайте вы первый.

Опять захотелось назвать его по фамилии, но она так и не успела ее найти. А ведь почти открыла файл, когда собиралась звонить родителям…

Мысль о родителях парня мгновенно отрезвила ее. Надо заканчивать этот балаган. Прервать урок, который толком не начался, выставить его и отказаться от дальнейшей работы. Сколько у них там предоплачено? Она готова вернуть деньги, лишь бы больше никогда его не видеть.

Она внимательно наблюдала за ним, стоя у плиты. Как ни старался казаться наглым, а засмущался. Несмотря на все бахвальство, опыта явно маловато.

– Вы мне нравитесь очень, – наконец отважился Елисей.

Она мысленно похвалила его за смелость. Уставился в стол, но все-таки решился сказать.

Она пожала плечами:

– И вы мне нравитесь.

Он с надеждой вскинул глаза, и она поспешила пояснить:

– Как ученик. Вы милый и забавный, не без способностей, хоть и ленитесь. С вами приятно заниматься, но не более того.

– Вы мне тоже… То есть вы мне нравитесь не только как учительница.

– А как кто?

Может, если назвать вещи своими именами, будет проще выпутаться из этой бредовой ситуации.

– Как девушка.

Она хмыкнула. Сама ощущала себя даже не девушкой, а девчонкой-школьницей, такой же, как они все, просто умело маскировалась под взрослую. Но ему об этом знать вовсе не обязательно.

– Тебе сколько лет? – спросила она и едва не прикусила язык.

Давала же себе обещание всегда обращаться к ученикам только на «вы»! Кажется, ему удалось вывести ее из себя, и отлаженная программа дала сбой. Оставалась слабая надежда, что Елисей ничего не заметил, но он с таким ожиданием поднял на нее глаза, что сразу стало ясно: нет, не прокатило.

– Восемнадцать, – ответил он после паузы.

Она покачала головой:

– И все еще в школе учишься? В каком классе?

– В одиннадцатом, – послушно отозвался он. – Просто у меня день рождения в январе…

– Врешь, – пригвоздила она. – Забыл, что я видела твои документы?

– Зачем вам понадобились мои документы? – удивился он.

– Всегда прошу их показать перед тем, как заключить договор. Обычная предусмотрительность. Мало ли, что может случиться…

Что может случиться и как от этого уберегут документы, она и сама толком не знала, но Елисей не стал уточнять.

– И когда у меня день рождения?

– Не в январе, – отрезала она.

Странно: на дату рождения обратила внимание, а на фамилию – нет. Первое было важнее: она старалась сразу выяснить, кто совершеннолетний, и точно знала – сейчас взрослых учеников у нее нет.

– Ладно, семнадцать, – неохотно признал он и после паузы добавил: – С половиной.

– Вот и ответ на твой вопрос, – сказала она, хотя он пока еще ни о чем не спрашивал. – Ты же несовершеннолетний.

– И что?

– Хочешь, чтобы меня посадили?

– За что?

– За совращение малолетних.

– Причина только в этом? – ухмыльнулся он. – Зайти через полгода?

Черт! Она и не думала, что ее ответ прозвучит так двусмысленно. Елисей тем временем вылез из-за стола и шагнул к ней, оказавшись практически вплотную. И почему у нее на кухне так тесно?

– Вы никого не совращали, – проговорил он ей на ухо интимным шепотом. – Наоборот, я сам. Скорее, вы меня сможете посадить…

– За что? – удивилась она.

– За это, – он положил руки ей на плечи, прижал к себе и наклонился к лицу.

* * *

Нестерпимо болела голова. Он был готов отключиться, но не мог позволить себе долгожданное забытье. Он разучился спать самостоятельно, существуя как машина, которую включают и выключают в нужное время. Когда исследователи понимали, что его физические возможности на пределе, ему вводили очередной препарат, и он вырубался. Это даже нельзя было назвать сном – просто небытие, на определенное время останавливающее работу мозга, дающее отдых сведенным судорогой мышцам и вывернутым суставам.

Через несколько часов он не просыпался, а приходил в себя, жалея, что так мало времени провел без сознания. Он откуда-то знал, что нормальным людям положено видеть сны, и после пробуждения искал их малейшие следы, но измученный мозг отказывался выдавать хоть что-то отличное от его нынешнего существования.

Однако он точно знал – его не создали в этой лаборатории. У него была совсем другая жизнь, может быть, не очень благополучная и счастливая, зато своя. Но воспоминания о ней были надежно заблокированы, и он не мог поручиться, что не сделал это сам. Иначе давно бы уже прекратил тягостное существование, состоявшее из приступов боли и перерывов между ними.

– Как вы себя чувствуете?

Он с трудом поднял голову. Никто и никогда не интересовался его самочувствием. Ему не задавали вопросов, с ним вообще не общались, воспринимая как биологическую машину, определенным образом реагирующую на раздражители. Тем удивительнее был этот вопрос, раздавшийся от двери. Там стояла девушка. Как и все, кто с ним работал, она была в медицинском костюме, перчатках, шапочке и маске, выделялись только глаза, смотревшие на него с любопытством и сочувствием. Впрочем, последнее могло ему просто почудиться.

– Голова болит. – Он с трудом вытолкнул из горла слова, мимолетно удивившись, какой хриплый у него голос.

Он так давно не слышал ничего, кроме собственного крика, что забыл, как он звучит.

Девушка осторожно приблизилась. Он ждал очередной инъекции, стараясь не смотреть на свои исколотые вены, но жгута и шприца у нее не оказалось, она просто положила ему на лоб прохладную ладонь. Он прикрыл глаза, сосредоточившись на своих ощущениях, чувствуя, как пульсирующая в висках боль постепенно начинает уходить.

– Так лучше? – спросила она.

Он кивнул, не решаясь отвечать. То, что происходило сейчас, было ново и непривычно, и он поневоле насторожился. Сменили тактику, значит, хотят добиться другого результата. Но какого, если его и так уже изучили во всех подробностях, лишив контроля не только над собственным телом, но и над сознанием?

Кажется, пришел черед эмоций. Классический прием, когда после злого полицейского приходит добрый. Сегодня на роль доброго назначили ее, стоит воспринимать это именно так и постараться скрыть как можно больше. Реакцию на боль замаскировать нереально, но в эмоциональной сфере сделать это будет гораздо проще. Просто не стоит реагировать на притворную ласку и внимание, вступать в разговоры и поддаваться на другие провокации.

Он был готов ко всему, но не к тому, что последовало потом…

Загрузка...