Он опять опаздывал. Да сколько можно это терпеть? Надо позвонить его родителям и…Что? Пожаловаться: «Ваш сын не приходит вовремя на занятия?» Сама же и виновата останется. Услышит в ответ: «Что вы за репетитор такой, если ребенок к вам не торопится?» Она знала подобный типаж – чаще мамочек, но и папеньки порой попадались похуже самой заботливой нянечки. И плевать, что ребеночек выше ее ростом, говорит басом и несет от него, как от хоккеиста после тренировки. Она однажды ходила на каток и знала не понаслышке: после спортсменов хоть вовсе не заходи в раздевалку…
Впрочем, нет, все это неправда. Голос у Елисея не грубый, а вполне приятный, даже трогательный, особенно когда он неуверенно запинается, выговаривая особенно сложные английские слова. И не пахнет от него ничем, вернее, ничем противным, а запах лосьона или туалетной воды она и не пыталась уловить. Ростом он выше ее, правда, но это неудивительно – она ведь далеко не манекенщица. Сама скорее похожа на подростка – такая же худая. А уж если наденет джинсы и футболку, может смело идти вместе с учениками на спортивную площадку сидеть на спинке скамейки, слушать рэп через колонки и считать вместе с другими девчонками, сколько раз парни подтянутся на турнике.
Казалось бы, живи да радуйся, а ее расстраивал собственный несолидный вид. Ученики не слушаются и вообще в грош не ставят! Может, поэтому и из школы пришлось уйти. Случилась там одна нехорошая история, которая поставила крест на ее учительской карьере…
Вот зачем об этом вспоминать? Она давно успокоилась, скандал улегся, все осталось в прошлом, забыто и похоронено. Она чувствовала себя не в пример лучше: не надо рано вставать и куда-то тащиться к восьми утра, заполнять бесконечные учебные планы и электронные журналы, получать звонки и сообщения от родителей, не отличающих рабочее время от личного, а будние дни – от выходных. Сейчас, конечно, подобное тоже бывает, но гораздо реже. Родители считают: раз они оплачивают дитятке дополнительные занятия, то уже сделали для него больше других, и перекладывают всю ответственность на репетитора. С него потом и спрашивают, если вдруг что-то пошло не так…
Впрочем, проблемные ученики и их предки встречались сравнительно редко, в рамках статистической погрешности. Только этот Елисей беспокоил все сильнее и сильнее. Где его опять носит? Что-нибудь случится, а обвинят ее – проходили, знаем…
Она уже полезла в папку, в которой хранились данные всех учеников, когда наконец раздался звонок. Облегченно выдохнув, она закрыла файл и поспешила к двери. На кнопку домофона нажала, даже не спросив, кто там, и запоздало испугалась: может, это вовсе не Елисей, а распространитель листовок, продавец картошки или свидетель какой-нибудь секты?
Она прижалась ухом к двери и начала отпирать замок, только когда в тамбуре протопали знакомые шаги. С этим учеником она скоро станет настоящим параноиком.
– Здрасьте, Елена Сергеевна, – выдал он, вваливаясь в квартиру.
Елисей тяжело дышал, и она вскинула брови:
– Вы кросс сдавали?
Он покачал головой:
– Не, по лестнице пешком поднимался. Лифта долго было ждать, а я хотел поскорее вас увидеть.
– Так, может, ошиблись, вам к Елене Сергеевне надо? Она с вами чем занимается? По каким еще предметам отстаете?
– Ни по каким. Это мы кино недавно на обществознании смотрели – «Дорогая Елена Сергеевна». Такая жесть! Там, короче, училка одна…
– Я знаю, – перебила она. – Тоже кино видела.
– А, ну тогда вы в теме, – обрадовался Елисей. – Так вот эта училка мне вас сразу напомнила.
– Спасибо, – усмехнулась она. – Поэтому вы сегодня опоздали больше обычного?
Он смешно нахмурил лоб:
– Я опоздал еще больше? Ну сорри, Евгения Станиславовна! Клянусь, успеем! Все выучил, что вы задавали!
– Согласование времен в условных предложениях? – удивилась она.
Елисей посмотрел на нее очень честными глазами:
– Разве не неправильные глаголы?
Она вздохнула:
– Ладно, раздевайтесь и проходите.
Не дожидаясь его, она проследовала в комнату и уселась на свое место за столом. Там ей стало немного спокойнее, как в домике, но ненадолго: пока он не вошел и не плюхнулся напротив, с размаху бухнув на стол рюкзак. У него сегодня какая-то другая, более обтягивающая футболка, или она раньше не обращала внимания на идеально подкачанные руки с рельефными мышцами? Наверное, он спортсмен, если имеет такие впечатляющие бицепсы… Только бы не хоккеист.
Совсем она одичала, раз на подростков начала засматриваться. Хорошо, что сама на уроки всегда одевалась строго, чопорно и даже старомодно. Никаких футболок, джинсов и легкомысленных платьев! Только закрытые блузки и водолазки, прямые юбки по щиколотку – между прочим, модной в этом сезоне длины миди – или брюки классического фасона. Фривольно распущенные по плечам волосы – ни в коем случае, только пучок на затылке. Очки бы еще не помешали для солидности, но со зрением у нее все в порядке. Она боялась, что со стеклами без диоптрий будет выглядеть не серьезно, а попросту глупо.
Похоже, она задумалась и так откровенно пялилась на него, что Елисей забеспокоился:
– Екатерина Симоновна, что случилось? У меня пятно где-то?
– Нет-нет. – Она словно очнулась и с преувеличенным вниманием уставилась в учебник. – Не будем терять время. Переведите на английский следующее предложение: «Я не нашел бы вас, если бы не искал так долго».
Он заинтересованно взглянул на нее:
– Могу по-русски повторить.
– Не надо по-русски! – вспыхнула она. – Мы с вами другим языком занимаемся. И вы сказали, что выполнили домашнее задание. Там это предложение было.
– Но Е…
Он запнулся, и она взглянула на него с интересом: как будет выкручиваться? Кажется, распространенные женские имена на «Е» закончились, а он никогда не повторялся. Но она недооценила его, а также полет фантазии современных родителей.
– Есения Семеновна! – заныл он. – Я неправильные глаголы учил! Вы же их задавали…
Она с трудом подавила желание назвать его Елизаром или Евсеем. Нет, не стоит опускаться на тот же уровень.
– Елисей, вы срываете второе занятие подряд. Если это повторится еще раз, я буду вынуждена сообщить вашим родителям.
Он так неприкрыто испугался, что ей стало его жалко. Неужели настолько боится своих предков? Или как у них сейчас принято старшее поколение называть – олды? Интересно, она у него по той же категории проходит?
– Вы же этого не сделаете?
– Обязательно сделаю, если это не прекратится. Они большие деньги платят, а вы…
– Реально большие? – удивился он и показательно огляделся. – Да что-то непохоже…
Она разозлилась по-настоящему:
– Не стоит считать чужие деньги. Я привыкла их зарабатывать, а не получать просто так. И если мне платят за то, чтобы вы выучили английский, я заставлю вас это сделать!
– Даже против моего желания? – Он ухмыльнулся и уставился ей в лицо наглыми глазами.
Она устало вздохнула и отвела взгляд. Не собиралась с ним препираться, а все равно втянулась в дурацкий спор. Как это у него получается?
– У вас нет желания сдать ЕГЭ?
– Сдам как-нибудь, – отмахнулся Елисей.
– Поступить в хороший вуз?
– Не горю желанием.
– А каким желанием горите? В армию пойти?
– Да хоть бы и в армию, – сквозь зубы пробурчал он. – Только бы подальше от них…
Она поняла, что разговор принял опасный оборот и продолжать его не стоит, поэтому поспешила свернуть тему.
– Давайте все-таки разберем условные предложения, – миролюбиво предложила она. – Это не так сложно, как кажется. Начнем с самого простого. Открывайте учебник на странице восемьдесят шесть. При образовании условных предложений требуется согласование времен: если в главном предложении употребляется настоящее, то в придаточном нужно использовать…
– Анна Аркадьевна, – вдруг позвал Елисей.
Она подняла глаза от учебника и удивленно взглянула на него: обычно он никогда не менял репертуар во время занятия. Совсем истощилась фантазия? Почему она вообще позволяет ему коверкать собственное имя и называть ее как угодно, только не по-нормальному? Сама виновата – сначала промолчала, сочтя милой шуткой, а потом уже стало поздно. Постепенно втянулась в эту игру, стало интересно: что он придумает в следующий раз и как объяснит. Но сейчас она догадалась без дополнительных подсказок.
– Вижу, с Чернышевским вы закончили и к Льву Толстому перешли. Анну Каренину я вам тоже напоминаю?
– Немного, – нехотя признал он. – А вы знали, кстати, что во время действия романа Анне было двадцать шесть лет?
– Знала, – отозвалась она. – На мое образование государство не зря деньги потратило. А вот на ваше…
– За меня же родители платят, – напомнил Елисей.
– И за школу?
– Ну да.
– Вы в частной учитесь?
Она слегка удивилась. Зачем тогда ему понадобился репетитор?
– Чтобы имидж не портить, – усмехнулся он, когда она задала свой вопрос вслух. – В моей семье очень об этом заботятся.
– Что же мы тогда болтаем, – спохватилась она. – Давайте заниматься!
– А можно перерыв?
Это было что-то новенькое. Раньше он ни разу не заикался ни о каких перерывах.
– Мы же только начали, – возмутилась она. – Даже настоящее время еще не разобрали…
Елисей взглянул на нее жалобными глазами:
– Я такой голодный, просто ужас. В школе пообедать не успел, нас там задержали на классном часе. А дома еще не был, сразу к вам побежал… Может, нальете чаю?
Он не был ни нормальным, ни в полной мере человеком, но это не значило, что ему чужды простые проявления физиологии. И если с естественными потребностями организма он давно научился управляться без стеснения, даже не чувствуя привычного унижения, то с другими желаниями все было сложнее. Те, кого он любил и кто любил его, остались даже не в прошлом, а где-то там, за границей обычной жизни, по ту сторону воспоминаний, которые не стерлись полностью, но и не беспокоили, словно принадлежали другому человеку.
Тело выдавало его, порой реагируя на раздражители самым неожиданным образом. Это не удивляло тех, кто работал с ним, просто становилось еще одним объектом для исследования. И с этим он не мог смириться, как ни старался. Внешне оставался бесстрастным – насколько ему позволяли, конечно, – но в душе, в тех ее ошметках, где еще теплились обычные человеческие эмоции, пробуждалось нечто темное, необузданное, неведомое до конца ему самому.
Он не желал разрядки – ему доставляло болезненное удовольствие чувствовать себя живым и хотя бы в этом неподвластным своим мучителям. Напряжение и дрожь создавали иллюзию реальной жизни, неполную и жалкую, но это являлось частью его естества и шло изнутри, а не было навязано извне. Но, конечно, ему не позволяли оставаться с этим ощущением наедине. Вмешивались осторожными, но равнодушными движениями, касались его руками, затянутыми в перчатки, засекали время и потом записывали результаты, занося в файлы наравне с другими показателями.
Остальные в это время наблюдали за его лицом, даже фиксировали на камеру. Он старался держаться, но не мог поручиться, что ничем не выдает себя. Хотел и боялся посмотреть эти записи, но кто бы ему позволил?
Когда он оставался в иллюзии одиночества, это тоже иногда случалось. Тогда все могло бы разрешиться иначе, но ему не позволяли дотрагиваться до себя. Следовал несильный удар током – не такой, как обычно, но вполне достаточный, чтобы отбить любые желания. В запястье толкался разряд, браслет начинал пульсировать – почти неощутимо, но это сводило с ума куда сильнее, чем волны, одна за другой прошивающие тело.
Чувствительность сразу пропадала – импульс надежно блокировал возбуждение. Медленно возвращался контроль, а вместе с ним безнадежность. Ему никогда не выбраться отсюда…