Михаил Иосифович Балтер был классическим профессором, страдающим рассеянностью. Острый ум, кладезь знаний – и при этом полная неприспособленность к решению простейших бытовых проблем. Поиски очков, потерянные ключи, соль в чае, перегорающие электроприборы, сожженные утюгом рубашки и прочие напасти.
До недавнего времени профессора опекала его любимая внучка Аня, но летом она скоропостижно вышла замуж и теперь готовилась направить материнский инстинкт в иное русло. Другими словами, Балтер жил один. Со всеми вытекающими из этого последствиями.
Он встретил Быкова в тщательно отутюженных бежевых брюках, слегка подпорченных кетчупом или вареньем.
– Проходи, Дима, – пригласил Михаил Иосифович, отступая от двери. – Можешь не разуваться. На послезавтра у меня намечена уборка.
Складывалось впечатление, что в последний раз он убирал еще в прошлом году, а ведь близилась уже середина января. Вопрос с командировкой в Ботсвану решился на удивление просто: фотографии заказали сразу два журнала. Теперь Быкова тревожило совсем другое: ожидающая его роль няньки при Балтере. Из-за своей способности все путать, забывать и терять профессор обещал стать весьма непростым подопечным.
– Я принес список вещей, которые необходимо взять с собой, – сказал Дмитрий, пройдя в кабинет, заваленный не поместившимися в шкафах книгами.
– Не стоило беспокоиться, – замахал руками Балтер. – Достаточно было позвонить.
– И вы бы все запомнили, Михаил Иосифович? – вкрадчиво поинтересовался Быков.
– Если бы не запомнил, то записал бы, – последовал ответ.
– А потом сунули бы листок в морозильную камеру и забыли о его существовании.
– Почему в морозильную камеру? – обиделся Балтер.
– Ну в микроволновку.
– У меня нет и никогда не было микроволновки!
– Тогда в стиральную машинку, – сказал Быков. – У вас тут есть где разгуляться.
– Дима! – воскликнул старик. – Когда речь идет о важных вещах, я никогда ничего не забываю.
– Отличное качество. Но все же позвольте мне сделать вот что…
С этими словами Дмитрий поместил список под покрывающее поверхность письменного стола стекло, между фотографией внучки Михаила Иосифовича и календарем на текущий год.
Балтер наблюдал за его действиями с видом человека, вынужденного подчиниться бессмысленной, но неизбежной формальности.
– Имей в виду, Дима, в Африке мы поменяемся ролями, – пообещал он.
Быков насторожился.
– Иными словами, – произнес он хмуро, – вы намерены взять командование на себя, Михаил Иосифович?
– А как же иначе! – воскликнул Балтер. – Кто лучше меня знает правила поведения в буше, саванне, на реке?.. Нас с тобой ждет встреча с самой дикой природой планеты. Поэтому от меня не отходить ни на шаг, к зарослям и кустам в одиночку не приближаться, руки и ноги в воду не совать. Окаванго кишит крокодилами и змеями.
– А помните, как на нас напал морской крокодил? – спросил Быков.
– Конечно, Дима. Это было потрясающее приключение!
Сейчас воспоминания вызывали на лицах мужчин улыбку, но в свое время, когда они едва не стали добычей гигантского хищника, им было не до смеха.
– Скажите, Михаил Иосифович, не собираетесь ли вы арендовать моторную лодку? – поинтересовался Быков.
– Нет, – покачал головой Балтер.
– Как? Вы не намерены проплыть по Окаванго? – удивился Быков.
– Я вижу, ты плохо представляешь себе, что это за река, Дима. А ее нельзя недооценивать, ведь она своенравна и капризна, как женщина. Берет начало всего лишь в трех сотнях километров от Атлантического океана, а потом вдруг резко поворачивает к океану Индийскому. Но не впадает туда, не впадает! – Профессор Балтер помахал пальцем в воздухе. – Исчезает в песках Калахари. Правда, перед этим разливается, – он широко развел руками, – образуя самую большую внутриконтинентальную дельту в мире.
– Я и говорю, – кивнул Быков. – Грех не поплавать по самой большой дельте в мире.
– Там непролазные топи и непроходимые заросли папируса, – сказал Михаил Иосифович с усмешкой превосходства на тонких губах. – А еще повсюду островки, затрудняющие навигацию. Их строят термиты, да-да, термиты. А уже потом на месте термитников растения пускают корни. Образуются острова, соединенные протоками, которые прокладывают гиппопотамы. – Тут Балтер бросил испытующий взгляд на Быкова. – Их еще называют бегемотами. В просторечии.
– Я в курсе, – скромно ответил Быков.
– Рад это слышать. В наше время молодежь такая, гм, нелюбознательная…
На это можно было многое возразить. Например, что современной молодежи известно такое, что и не снилось людям старшего поколения. Или что сам Быков уже не считал себя молодым. Но спорить не имело смысла. Профессор Балтер принадлежал к числу людей, которые обожают говорить, но не слишком внимательно прислушиваются к мнению окружающих.
– Как же мы будем пробираться по тропам, проложенным гиппопотамами? – спросил Быков и с невинным видом уточнил: – Именуемыми в просторечии бегемотами…
Возможно, Балтер и заметил подковырку, но не отреагировал на нее, сочтя это ниже своего достоинства.
– Единственное средство передвижения там – туземные пироги. – Профессор внимательно посмотрел Быкову в глаза. – С ударением на втором слоге, обрати внимание.
Оказывается, ему тоже было присуще чувство язвительного юмора, которым всегда отличался Быков.
– Это такие лодки, выдолбленные из дерева, – продолжал Балтер как ни в чем не бывало. – Благодаря узкой, вытянутой конструкции они способны плыть среди зарослей папируса.
– С ударением на втором слоге?
– Да, Дима. Если тебе будет угодно.
Сделав вид, что он не уловил сарказма, Балтер поставил Быкова в глупое положение. Отлично сработано! Дмитрий усмехнулся в усы:
– Я постараюсь запомнить. А вы постарайтесь приобрести все, что здесь записано. – Он постучал ногтем по стеклу на столе. – Созваниваться будем ежедневно, утром и вечером. Держите телефон при себе, пожалуйста. Вылет через четыре дня. Билеты уже заказаны. Виза для поездки в Ботсвану не нужна, и это облегчает нам задачу.
– Почему через четыре дня? – нахмурился Балтер. – Мы напрасно теряем время.
– Не знаю, как у вас, а у меня есть дела, которые необходимо закончить, – сказал Быков. – В общем, собирайтесь, Михаил Иосифович. За день до вылета я к вам загляну, уточним некоторые детали.
На том и порешили. Навестить Балтера еще раз перед отъездом было правильным решением. Потому что в противном случае нам пришлось бы попрощаться с профессором навсегда.
Когда, как и было условлено, Быков заехал к Михаилу Иосифовичу, его насторожил запах гари в подъезде. Слегка отклоняясь от повествования, отметим, что это был именно подъезд, а не парадное, как часто говорят те, кто никогда не видел настоящих парадных – со сверкающими мраморными ступенями, яркими светильниками и бронзовыми украшениями. Наличие парадного входа подразумевает существование черной лестницы: узкой, грязной, насыщенной запахами кухни. Именно таким был подъезд, в который вошел Дмитрий: с грязной лестницей, щербатой облицовочной плиткой и богатой настенной росписью, но зато без лифта и без консьержа.
Чем выше поднимался Быков, тем ощутимее становился запах дыма. Добравшись до последнего, пятого, этажа он почувствовал, что у него першит в горле и слезятся глаза.
– У кого горит? – спросил Дмитрий женщину, высунувшуюся из двери.
– У профессора, у кого же еще! – сердито отозвалась она. – То соседей снизу затопит, то нас сжечь норовит. И когда уже его черти заберут?
Выругавшись напоследок, она скрылась из виду.
Добежав до двери Балтера, Быков попытался выбить ее плечом, потом принялся давить на кнопку звонка, но все было напрасно. Крики и удары ногами по двери тоже не дали результата. Дмитрий отступил, вспотев от нехорошего предчувствия. Дыма, сочащегося из щелей, становилось все больше, он плавал в подъездных сумерках голубоватыми слоями, таинственный и страшный.
Выбить бронированную входную дверь не представлялось возможным: она была прочной и надежной.
– Михаил Иосифович, откройте! Слышите меня? Это я, Дима!
Быков в отчаянии ударился о металл одним плечом, потом другим.
– Угорит ваш Михаил Иосифович, – послышалось из-за соседней двери. – Задохнется, старый хрыч.
– Откройте! – потребовал Быков у невидимой соседки. – Я попытаюсь перелезть с балкона на балкон.
– У нас балкон выходит на другую сторону, – злорадно сообщила она. – И вообще, я незнакомых людей в квартиру не пускаю. Ждите пожарных, я их уже вызвала.
Хоть какая-то польза от этой ведьмы. Кашляя, Быков сделал еще несколько попыток достучаться до профессора, потом стал звонить в соседние двери, но больше ему никто не открыл.
Зажимая рот и нос ладонью, Дмитрий посмотрел на потолок, туда, где, почти скрытый за густой дымовой завесой, виднелся ход на чердак. Быстро вскарабкавшись по хлипкой железной лесенке наверх, Быков уперся головой в люк и с громким ревом попытался сорвать замок с петель. Он не мог ждать пожарных. Интуиция подсказывала Дмитрию, что счет идет на минуты, а может, и на секунды.
Быков так сильно напрягся, что, казалось, его шейные позвонки вот-вот сломаются или проломится макушка, которой он упирался в люк. Дмитрий опять зарычал, как будто благодаря этому могли увеличиться его силы. И, хотя такое поведение полностью противоречило законам логики, это сработало.
Он услышал скрип и скрежет – это из деревянной дверной коробки вылезали шурупы. Наконец они разлетелись в разные стороны, отскакивая от стен, словно пули. Упал, зазвенев, замок, и люк с грохотом распахнулся.
Взбираясь наверх, Быков за что-то зацепился и несколько раз дернул ногой, пока не услышал треск рвущейся материи. Освободившись, он бросился к слуховому окну. Чердаки пятиэтажек были знакомы Дмитрию с детства, с тех пор как их мальчишеская ватага целыми днями шныряла по округе, ища новые опасные для жизни забавы. Крыша была прекрасным местом для того, чтобы испытать собственную храбрость, ловкость и силу. По правде говоря, у маленького Димы Быкова немели руки и ноги, когда он оказывался на крутой черепичной кровле. Приходилось делать вид, будто ему, как и остальным пацанам, ничего не стоит перепрыгивать с одного ската на другой, съезжать на корточках до ржавого ограждения, спускаться на землю по шаткой пожарной лестнице…
Это было трудно, но он справлялся. Справится и теперь.
Распугивая голубей и воробьев, обосновавшихся на чердаке, Быков выломал деревянную раму чердачного окна и бросил ее на пол. Стекло разбилось, и Дмитрий полез в узкий оконный проем.
Быков уже подзабыл, как делал это в детстве, поэтому, выбравшись наружу, оказался в затруднительном положении. Он обнаружил, что ему довольно трудно преодолевать земное притяжение, упираясь в скат оцарапанными ладонями. Следовало лезть вперед ногами, а не головой.
«Нужно развернуться и сесть», – сказал он себе. Решение было принято правильное, а вот исполнение подкачало. Быков поскользнулся на заснеженной черепице и покатился вниз, с ужасом сознавая, что, возможно, это последние мгновения его жизни.
Небо и крыша успели дважды поменяться местами, прежде чем он остановился – так резко, что прокусил щеку и ощутил металлический вкус крови во рту. Распластавшись, Быков осторожно повернул голову и увидел, что зацепился порванными брюками за гвоздь, торчащий из волнистой кровли.
Память услужливо выдала поговорку: «Не было бы счастья, да несчастье помогло», – которая, промелькнув в памяти, тут же была забыта. Высвободив штанину, Быков сел и осторожно спустился до низенького железного ограждения. Стараясь не налегать на него всей тяжестью, Дмитрий вытянул шею и посмотрел вниз. Балкон Балтера находился метра на два левее – его легко было узнать по штабелям макулатуры, хранившейся там с незапамятных времен под полиэтиленовой пленкой. Однажды Быков предложил профессору нанять машину и вывезти все эти спрессованные временем журналы и газеты уже не существующей страны. «Нет-нет! – испугался Михаил Иосифович. – Вместе с этой, как ты выражаешься, макулатурой канет в Лету целая эпоха, которая мне дорога».
«Как бы мне самому не кануть в Лету», – с опаской подумал Быков, пробираясь вдоль ограждения. До его слуха доносились рулады пожарных сирен, но самих машин пока видно не было. Это означало, что отступать нельзя.
Замерев над профессорским балконом, Быков понял, что теперь ему предстоит самое трудное. Балконы кажутся достаточно широкими лишь тогда, когда на них стоишь – да и то если не боишься высоты. А вот если смотришь с крыши, да еще когда тебе предстоит сигануть оттуда…
Дмитрий зажмурился. «Я не смогу, – сказал он себе. – Не смогу, не смогу…»
Озябшие пальцы вцепились в ограждение с такой силой, будто вознамерились срастись со ржавым железом навсегда. Быков заставил себя открыть глаза и снова посмотреть на балкон Балтера, но его взгляд упрямо убегал в сторону, бесцельно обшаривая заснеженные крыши соседних зданий, бездонный провал улицы и дома, уставившиеся на Дмитрия сотнями окон. Сирены выли уже где-то близко. Но пока пожарные развернут рукава брандспойтов, пока выдвинут лестницы, по которым побегут ловкие парни в блестящих касках… За это время можно превратиться в черную головешку или угореть от дыма. Ах, профессор, профессор, что же вы там опять натворили, рассеянный вы наш?
Не отпуская железную перекладину, Быков переступил через нее, развернулся, опустил одну ногу, другую и повис.
Балкон Балтера находился прямо под ним. Стоит Дмитрию разжать руки, и он спрыгнет туда примерно с двухметровой высоты. В ту же секунду его качнет, бросит на перила, и, потеряв равновесие, он с криком полетит вниз. Воображение так отчетливо нарисовало эту картину, что Быков уже почувствовал себя разбившимся в лепешку мертвецом, истекающим кровью на асфальте.
– Нет! – прошептал он.
И разжал пальцы.
Удар о бетонную площадку оказался еще более сильным, чем Дмитрий ожидал, – словно через его подошвы пропустили разряд электрического тока. Быков взмахнул руками и поймал мокрые перила. В какое-то мгновение ему показалось, что он не устоит на балконе. А в следующую секунду Быков уже оторвался от перил, подхватил увесистую кипу журналов «Вокруг света» и протаранил ею стекло балконной двери.
Не успели осыпаться осколки, как он просунул руку в образовавшуюся брешь и повернул дверную ручку.
– Михаил Иосифович? Михаил Иосифович!
Балтер был в кухне. Пламя с азартным хрустом пожирало мебель, пластмассовые поверхности и линолеум. Рядом с профессором валялся ковшик, из которого, надо полагать, он пытался погасить огонь. Из крана в раковину била мощная водяная струя.
– Михаил Иосифович!
Подхватив бесчувственное тело под мышки, Быков поволок его прихожую, где уже разрывался дверной звонок. Брюки на профессоре дымились, а рубаха успела превратиться в лохмотья. Кожа покраснела. Густые седые волосы свернулись от жара в завитки. Балтер не подавал признаков жизни.
Надрывно кашляя, Дмитрий отыскал на ощупь замки и открыл входную дверь. В подъезд устремилось дымное облако. Пламя, раздутое сквозняком, взметнулось к потолку, вырвалось из кухни, перепрыгнуло на обои.
Едва не сбитый пожарными с ног, Быков поспешил покинуть квартиру. К счастью, медики тоже уже прибыли на место событий. Балтера отнесли в машину скорой помощи. Профессор кашлял, его рвало желчью. Быков не смог оставить его в таком состоянии и поехал в больницу вместе с ним.
Дмитрий провел там несколько часов, ожидая, пока старика обследуют. Наконец ситуация прояснилась. Не слишком обширные ожоги второй степени, вывихнутая рука и микроинфаркт: таковы были последствия пожара для профессора Балтера. Ни о какой поездке в Африку, разумеется, и речи быть не могло.
– Как же вы так, Михаил Иосифович? – с упреком спросил Быков, когда его впустили в больничную палату.
– Все эта картошка, будь она неладна, – ответил Балтер слабым голосом. – Сварил, подхватил кастрюлю полотенцем, чтобы руки не обжечь, а оно возьми и загорись от плиты. Я не сразу это заметил, а когда увидел, бросил в мусорное ведро. Спохватился, когда в тумбочке заполыхало. Растерялся я, Дима. Ну и перепугался, конечно. Принялся тушить огонь, а тут сердце прихватило. – Профессор виновато улыбнулся. – Такой уж я невезучий. Видно, не судьба мне книгу выпустить. А жаль. Я уже и аванс получил… Теперь придется возвращать. – Он погладил себя по левой стороне груди. – Договор предусматривает наличие оригинальных фотографий. – Наморщив лоб, Балтер уточнил: – Не менее тридцати штук. Цветных, художественных, в высоком разрешении.
Быков положил руку на его костлявое плечо:
– Будут вам фотографии, Михаил Иосифович. Не расторгайте договор.
Балтер уставился на него, все еще не веря.
– Где же я их возьму? Я имею в виду фото. Неужели…
Дмитрий кивнул, улыбаясь.
– Я один полечу в Ботсвану. Мотнусь туда-сюда, что здесь особенного? За пару дней управлюсь.
Михаил Иосифович так энергично заворочался на кровати, что пришлось удерживать его обеими руками.
– Дима! – бормотал профессор. – Друг мой! Это так благородно с твоей стороны. Даже не знаю, как тебя благодарить, как…
– Никак, – перебил его Быков. – Мне и самому интересно побывать в Ботсване. Небольшое путешествие пойдет мне на пользу.
Дмитрий не подозревал, что это «небольшое путешествие» станет одним из самых удивительных и опасных приключений в его жизни.