Термин «служение» (диакония) традиционно используется в религиозной и религиоведческой литературе. Христианское служение св. апостол Павел называет даром вспоможения, ставя в один ряд с дарами учительства, пророчества, апостольства и др. (I Кор. 12:28). Термин «диакония» впервые употребляется в Новом Завете в рассказе об избрании семерых членов общины для служения миру, заключающегося в бескорыстном распоряжении общинными средствами и справедливом распределении их между всеми нуждающимися (Деян. 6:2, 3, 5). Согласно документам различных религиозных конфессий, социальное служение понимается, прежде всего, как осуществление благотворительности и милосердия – непосредственной помощи малоимущим и малообеспеченным в виде создания условий для социальной реабилитации нуждающихся членов общества.
В дореволюционном православном богословском словаре благотворительность определена как «одно из проявлений любви христианской, когда человек оказывает благодеяния и поддержку нуждающемуся в этом, безразлично, будет ли эта нужда духовная или телесная. Важное значение подобной помощи и поддержки непререкаемы… христианская благотворительность при этом не должна носить характер случайности, а должна основываться на возможно лучшем ознакомлении с нуждами неимущих. Она не должна проистекать из каких-либо суетных побуждений; ее основой должна служить самоотверженная любовь».[1]
В словаре Брокгауза и Эфрона читаем: «Благотворительность – проявление сострадания к ближнему и нравственная обязанность имущего спешить на помощь неимущему».[2]
В православии милосердие – это не жалость, это образ жизни целого церковного организма, в котором отсутствуют прагматические критерии. Милосердие – это состояние, когда милосердным человек становится не во имя себя или даже другого, а «ради Христа». Помощь страждущим – помощь самому Христу (Мф.25:31–46).
Под социальным служением сегодня понимается исторически сложившаяся совокупность организованных форм социальной деятельности религиозных организаций, являющаяся неотъемлемой частью практической реализации вероучения, заключающаяся в актах милосердия и благотворительности в отношении конкретных лиц как носителей образа и подобия Божия.[3] Термин социальное служение служит, как правило, для обозначения деятельности, осуществляемой религиозными организациями, в отличие от социальной работы, выполняемой государственными организациями, – социальным обслуживанием населения, социальной защитой, социальной политикой.
Социальное служение рассматривается как один из каналов распространения религиозными организациями своих воззрений, в том числе, среди неверующих либо последователей иных религий, т. е. миссионерской работы. Православная точка зрения в этом вопросе приближается к тому, что благотворительная деятельность не должна быть плацдармом для целенаправленного миссионерства, не должна умалять потенциал бескорыстия и гуманности этой деятельности.
Анализ деятельности религиозных общностей по организации социального служения свидетельствует о том, что к ним относят виды действий, направленные на различные социальные группы. Среди них группы, требующие особого внимания и заботы: неимущие, малообеспеченные, попавшие в трудную жизненную ситуацию, склонные к девиантному поведению. Но социальное служение направлено также и на группы вполне благополучные: это военнослужащие, дети и молодежь. В данном случае служение имеет целью, прежде всего, патриотическое и духовно-нравственное воспитание.
Религиозные объединения России организуют сегодня социальное служение по своему усмотрению, не получая от органов власти «заданий» и средств на их выполнение, поэтому вряд ли можно говорить о жесткой регламентации социального служения.
Что касается помощи государства религиозным общностям, здесь имеется в виду формирование и совершенствование законодательной базы для реализации социального служения, содействие в урегулировании конфликтных ситуаций, в отношениях между общностями разной конфессиональной принадлежности.
В современной религиозной этике появилось новое понятие – общественные обязанности. К данной категории обязанностей отнесены: дружба, справедливость и милосердие; чистосердечие и искренность; согласие и миролюбие; учтивость и вежливость. Учитывая требования современности, в основе обязанностей и поведения христиан по отношению к обществу и государству должна лежать поддержка всего, что способствует социальному и нравственному прогрессу.
Социальный прогресс не связан с техническим, экономическим или информационным прогрессом. Неспособность современного человека к трансценденции приводит к ослаблению его самоотдачи, он желает лишь потреблять, удовлетворяя свои низшие потребности, применяя окружающую среду и других людей как средство. Бесконечный поток информации, лишающий человека возможности остаться наедине с собой, приводит к конформизму мышления и обособлению от других. Утратив веру в Бога, человечество перестало ограничивать и направлять свои действия, оно как бы лишилось возможности смотреть на себя со стороны. Существуя в насыщенном информационном пространстве, человек все чаще становится объектом чьего-то влияния. Будучи объектом манипулирования, он постепенно превращается в неуверенного и нуждающегося в чьей-то помощи.
Основным мотивом действий верующих в направлении социального прогресса и нравственного совершенствования личности выступает стремление к достижению высшей, божественной справедливости.
Есть ли здесь проблема при объяснении, понимании и применении социального служения или все очевидно. Поверхностная позиция, встречающаяся по этому вопросу, активна и требовательна: в социальной сфере возник своеобразный вакуум. Государственные структуры переживают упадок, а общественные организации, которые могли бы прийти им на смену, еще не обрели достаточного веса в российском обществе. В подобных условиях трудно переоценить роль, которую могут сыграть религиозные организации, и, в первую очередь, РПЦ. Общество ждет от Церкви деятельного социального служения.
Но иудейская община, равно как и мусульманская, предпочитает социальное служение только «внутри себя». К основным направлениям такого служения относятся создание приютов для бедных, помощь несовершеннолетним матерям и «проблемным» детям, организация летних лагерей для взрослых с умственными расстройствами, обсуждение и попытки разрешения проблемы бедности, благотворительность в сфере религиозного искусства. Для внешних социальная деятельность используется лидерами современных протестантских церквей как инструмент влияния на общество и как фактор признания своей церкви обществом.
В понимании и применении социального служения есть две крайности: для людей неверующих – единственное, что можно положительного усмотреть в религии, так это ее социальное служение на пользу общества.
Другая крайность: Церковь – храм Бога живого, а не социальный институт, поэтому происходит подмена великого призвания Церкви околоцерковными проектами. Вместо исполнения призвания Церкви спасать погибающий мир, внедряется учение о том, что она должна преображать мир, изменять несправедливые законы. Социальное служение – это парацерковная деятельность. Христос не призывал лечить социальные язвы общества. Поэтому благотворительность следует рассматривать как добровольное деяние частных лиц.
Последовать за первой крайностью означает признать то, что Церковь – один из социальных институтов, и должна выполнять государственный заказ. Следуя за второй крайностью, останется только хаотичная частная благотворительность. Если не удастся пройти между этими крайностями, то именно они и останутся.
Как правило, всякое государство, передавая Церкви часть своих функций, поощряет ее социальную деятельность предоставлением беспроцентных кредитов, недвижимости, земли для строительства молитвенного здания и объектов социальной ориентации, освобождает от налогов, но при этом оставляет за собой право осуществлять контроль за деятельностью всех «социально ориентированных религиозных организаций», что влечет за собой для Церкви потерю независимости.
Государственная власть по праву устанавливает свои порядки на поле «социальной деятельности», и на эту территорию она позволит вступить религиозным организациям при условии их полной зависимости, подконтрольности, подотчетности. Последние законодательные инициативы, обсуждаемые в России, убеждают в этом: в марте 2010 года в Государственной Думе одобрен во втором чтении президентский законопроект о государственном финансировании «социально ориентированных» организаций (НКО). Религиозные объединения, согласно закону, получат материальную и финансовую помощь из бюджетов всех уровней. Подключены самые мощные рычаги для вовлечения Церкви в социальную деятельность.
Независимость Церкви от мира – это требование Евангелия. Социальная деятельность предполагает вовлеченность Церкви в систему социальных институтов и сотрудничество с государством, в то время как Церковь должна быть отделена от всех мирских систем (1 Иоан. 2, 15). Важно во всех вопросах не преклоняться «под чужое ярмо с неверными» (2 Кор. 6, 14). Библейский принцип остается незыблемым: у государства задача обустроить жизнь граждан на земле, а у Церкви – приготовить души к вечной жизни. Эти два института Христос навсегда отделил Своим словом: «Царство Мое не от мира сего…» (Иоан. 18, 36). Из истории христианства известно, что Церковь преобразовывает мир, но и мир стремился преобразовывать Церковь на свой лад, христианство становилось мирским.
Общая позиция православия, отрицающая необходимость особо социальной концепции Церкви, казалось, была заключена в словах авторитетного греческого богослова Г. Мантцаридиса: «Церковь спасает мир не тем, что понуждает его жить ее принципами, но тем, что она принимает его в новое творение. Она имеет намерением не вступать с миром в конкуренцию или реформировать, но преображать его. Для этого она не нуждается ни в собственной политической системе, ни в собственном социальном учении, ни в построении особой социально-этической или этической системы. Она свидетельствует о новом Человеке, о Христе, и о Любви, которая делает свое пребывание в мире зримым для того, чтобы каждый нашел свое истинное Я и свою истинную жизнь».[4] И дело не только в том, что социальное учение Церкви вооружает ее подобием светской идеологии и позволяет проникнуть в нее светским понятиям, что оно ограничивает ее благовестие определенными временными и социальными воззрениями и в определенной степени оправдывает греховность этого мира, а в том, что задача Церкви – совсем другая. Она вообще не может быть выражена социальными понятиями.
В каждый городской храм приходят люди, чтобы попросить о помощи. Даже у неверующих людей почти на уровне инстинкта заложено убеждение: храм – это такое место, где должны помочь, где не могут отказать попавшим в беду. И они совершенно правы. Если чиновник может сказать: «Это вне зоны моих обязанностей», если родные могут отвернуться: «Ты сам во всем виноват», то для христианина это совершенно невозможные слова. Но просители в приходе могут услышать отказ: «Нет возможности». По наблюдениям профессора-протоирея Глеба Каледы: «часто легче привлечь людей с добрым сердцем, но почти неверующих или неофитов, недавно крещенных и воцерковляющихся, чем так называемых церковных православных людей».[5]
Социальное служение всегда возможно, если помнить о цели службы: через нашу любовь к пришедшему человеку показать ему радость другой жизни – жизни с Богом. Встречается мнение, что основная проблема социального служения Церкви – проблема материальная. На самом деле этот вопрос, в первую очередь, нравственный и духовный, и решать его надо в соответствии с нормами нравственности и концепцией христианства.
Бывает, что за помощью обращаются верующие. Про такие случаи апостол Павел сказал: «Если же кто о своих и особенно о домашних не печется, тот отрекся от веры и хуже неверного» (1-е Тим. 5, 8). Социальное служение помогает создать внутри прихода по-настоящему братские отношения, укрепить единство и взаимную любовь.
Христианин, не имея возможности сам помочь, должен найти того, кто способен, – говорит свт. Тихон Задонский.[6] Он же говорит, что христианин не может быть без веры, вера без любви, а любовь без милосердия, потому что «любовь не токмо над братом своим единоверным, но и над неверным и врагом своим милосердствует, и не может не благотворить всякому, кого ни видит требующим благотворения».[7]
«Блаженны милостивые; ибо они помилованы будут» (Мф. 5; 7). Ελεος по-гречески значит милость, милосердие, а также и сожаление, сострадание. Праведность богоугодной милости в том, что она нелицеприятна. «Тот милостив, – говорит прп. Исаак Сирин, – кто в мысли своей не отличает одного от другого, но милует всех».[8] Отвечая на вопрос: «Что такое сердце милующее?» (Слово 48) – преподобный добавил: это «возгорание сердца у человека о своем творении, о человеках, о людях, о птицах, о животных, о демонах и о всякой твари… А посему и о бессловесных, и о врагах истины, и о делающих ему вред ежечасно со слезами приносит молитву, чтобы сохранились и были помилованы… Достигших же совершенства признак таков: если десятикратно в день преданы будут на сожжение за любовь к людям, не удовлетворятся сим, как Моисей… и как… Павел… и прочие Апостолы за любовь к жизни людей приняли смерть во всех ее видах… И домогаются святые сего признака – уподобиться Богу совершенством любви к ближнему».[9]
Милостыня подразумевает оказание не только материальной помощи. Милосердие в христианском понимании побуждает заботиться о спасении ближнего. Милосердие существует благодаря возникающим в процессе взаимодействия людей эмоциям и чувствам, главным образом, «конъюнктивным» – объединяющим и сближающим, благодаря симпатии, сочувствию, сорадованию, состраданию, эмпатии (от греч. empatheia – сопереживание).[10]
Социальное служение – деятельность, требующая особо развитой эмпатии, такого ее рода, когда люди стремятся помогать в то время, когда никто об их помощи не узнает, и будут оказывать ее до тех пор, пока нуждающиеся не получат необходимое. Истинное милосердие предполагает усилие воли и активные действия по оказанию поддержки другому. Но необходимо иметь в виду и феномен псевдоэмпатии, то есть декларируемого сопереживания, весьма распространенного явления в социогуманитарных профессиях вследствие высоко положительной социальной оценки эмпатии.
Поэтому не реклама конфессиональных добродетелей, не стремление к самоутверждению, но евангельский принцип: «И все, что вы делаете, делайте от души, как для Бога, а не для человеков» (Кол. 3:23) – должен быть мотивом православного милосердия.
Религиозная коммуникация, выражающаяся в общении человека с Богом посредством молитвы или богослужения, не просто требует себе дополнения в виде «горизонтальной» коммуникации; последняя, по сути, является прямым продолжением первой. Человек, переживший общение с Богом, не может не распространить этот свой опыт на других людей, не может оставаться пассивным в отношении ближних. При этом любое «дело» получает религиозное измерение, оказывается прямым выражением веры. Следовательно, социальное служение неотделимо от религиозного служения и, более того, является неустранимым аспектом веры. Евангельский принцип любви к ближнему: «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга» (Ин. 13:34) – основа нравственного поведения христиан, выступая для других людей, с точки зрения Церкви, императивом в сфере регулирования общественной деятельности.
«Действенная забота о том, чтобы накормить голодного, приютить бездомного, одеть голого, – писал С. Л. Франк, – есть реальный показатель моей веры в небесное сокровище».[11] Божественное происхождение всякой личности и всей вселенной в совокупности с провозглашенной перспективой избавления от греха есть достаточное основание для активной и ответственной деятельности верующего человека в мире с целью конечного преображения этого мира, возведения всей твари, ныне страдающий от несовершенства, к идеальному состоянию (Рим. 8, 19−23).
Христианство по своей сути социально активно. Христианская деятельность всегда конкретна в том смысле, что она направлена на реальную ситуацию и на реального человека. Одним из самых вредных заблуждений, по мнению Льва Карсавина, является «отвлеченное понимание христианства». Религия не может отождествляться только с чисто теоретическим учением. Чтобы не быть отвлеченной, она должна быть деятельной в социальном смысле.[12]
Так, Г. В. Флоровский решение жизненных задач понимал, в первую очередь, как культурное дело, то есть действие духовное в плане социального служения, обязательного для христианства по отношению к миру. На первом месте здесь стоит духовная сторона этого социального действия. Как замечает Флоровский: «Наше религиозное сознание исходит из факта греха».[13] Поэтому изменение этого мира к лучшему своему состоянию может быть достигнуто только через духовную борьбу с грехом и нравственное совершенствование. Флоровский придерживается позиции, согласно которой мир не может улучшить себя только собственным своим развитием, не может из себя усовершенствоваться, «но должен восприять Божественную благодать».[14] Действие церкви в мире – в эмпирическом свершать сверхэмпирическое. Ее задача «не только призывать людей, но и вводить их в ту новую жизнь, о которой она свидетельствует».[15]
Христианство свое социальное служение может эффективно осуществлять, прежде всего, через духовную сферу, культурно преображая мир, а это влечет за собой изменение и во всех других областях жизни. Если признавать необходимость греха в мире и неизбежность его для вселенского равновесия, то тем самым получит оправдание любое безнравственное деяние, откроется возможность для построения любых утопий. Все усилия по исправлению мира, то есть собственно социальная активность должна быть сосредоточена, прежде всего, на борьбе с грехом. Решающую роль в таком творческом перерождении мира должна играть Церковь. Церкви в этой работе отводится центральная роль. Как замечает Флоровский: «Церковь действительно “не от мира сего”, но у нее, тем не менее, есть очевидная и важная миссия “в мире сем” именно потому, что он “во зле лежит”».[16] Победить грех возможно только через Церковь и в Церкви, в ее религиозном соборном действии.
Для Флоровского Церковь является необходимым связующим звеном между духовным миром и миром социума. Через Церковь должна идти и вся социальная активность христианина. Церковь – вот главный социальный механизм и инструмент преображения действительности, преображения этого мира. Получается, что чем больше будет сфера воцерковленности этого мира, тем меньше будет возможности для распространения и развития греха в мире, тем чище и здоровее в духовном отношении будет мир. Вот на расширение этой сферы, на качественное преображение мира через его воцерковленность в конечном итоге должна быть направлена социальная активность Церкви. И в этой труднейшей социальной по своему характеру работе должен принимать посильное участие каждый христианин. Без этого привнесения в мир через Церковь божественного исцеляющего действия никакого улучшения в социальной жизни не наступит.
Идеал социальной жизни содержится и хранится только в Церкви. При любом исторически сложившемся социальном строе Церковь, исцеляя от греха, спасает людей, улучшая тем самым общество в нравственном отношении, но при этом не ломает его в угоду чьей-либо идее. Церковь является ключевым звеном всей культурной социальной активности, и она должна быть на высоте предназначенной ей деятельности. Если Церковь имеет высокое и ответственное предназначение, то христиане, члены христианской Церкви не должны уклоняться от него. Исходя из своей идеи активного участия в деле воцерковления мира и через эту деятельность в его преображении, Флоровский отрицательно относился к пассивному пребыванию христиан в обществе. В этом смысле христианство как религия социальна по своей сути.
В мировой истории религия и Церковь всегда выполняли важные социальные функции, защищая слабых и обездоленных, призывая к милосердию и развивая его, опекая детей и стариков, попечительствуя образованию и культуре.
Дискуссии о возможности или невозможности социальной доктрины и как следствия социального служения в православии после акта принятия «Основ социальной концепции» остались позади: «Целью Церкви является не только спасение людей в этом мире, но также спасение и восстановление самого мира (I. 1) (…) Недопустимо манихейское гнушение жизнью окружающего мира. Участие христианина в ней должно основываться на понимании того, что мир. социум, государство являются объектом любви Божией, ибо предназначены к преображению и очищению на началах богозаповеданной любви (I. 3)… Поэтому Церковь может взаимодействовать с государством в делах, служащих благу самой Церкви, личности и общества. Для Церкви такое взаимодействие должно быть частью ее спасительной миссии, объемлющей всестороннее попечение о человеке. Церковь призвана принимать участие в устроении человеческой жизни во всех областях, где это возможно (III, 8)».[17]
«Основы социальной концепции Русской Православной Церкви» были приняты на Юбилейном Архиерейском Соборе (август 2000 г.). В том же 2000 г. были приняты «Основные положения социальной программы российских мусульман». Вслед за этим в 2003 г. Конгрессом еврейских религиозных организаций и объединений России (КЕРООР) была разработана социальная концепция для российских иудеев. В настоящее время Римско-Католическая церковь представляет социальное учение в последнем своде – Компендиуме социального учения Церкви, изданном на русском языке в 2006 году. Программный документ под названием «Социальная позиция протестантских церквей России» подготовлен российскими протестантскими деноминациями в 2003 году в соответствии с решением Консультативного совета глав протестантских церквей. В настоящее время в Консультативный совет входят Евразийская федерация союзов евангельских христиан-баптистов стран Содружества, Евро-Азиатское отделение Церкви христиан адвентистов седьмого дня, Западно-Российский союз Церкви христиан адвентистов седьмого дня, Российский объединенный союз христиан веры Евангельской, Российский союз Евангельских христиан-баптистов и Союз христиан веры Евангельской пятидесятников России. Архиерейским Собором Русской Православной Церкви принят документ (4 февраля 2011 года) «О принципах организации социальной работы в Русской Православной Церкви».
В итоговом документе I Общецерковного съезда по социальному служению, проходившего 7–9 июля 2011 года, говорится: «Социальное служение Церкви основано на оказании помощи конкретному страдающему человеку, на индивидуальном подходе к нуждающимся, а также на понимании того, что в каждом человеке, даже самом опустившемся или измученном, сохраняется образ Божий. Поэтому во многих сферах социального служения Церковь сегодня имеет уникальный опыт. При этом задача церковной социальной работы – не дублировать функции государства, ее главная цель – духовная: ее участники призваны научиться любви. Дела милосердия спасительны: милосердное служение помогает человеку обрести любовь, а вместе с ней – самоотверженность, кротость, долготерпение, смиренномудрие и другие христианские добродетели».[18]
Таким образом, крупнейшие по количеству адептов религиозные объединения России заявили о своих позициях по спектру общезначимых проблем современного мира: о желательных для них моделях государственно-конфессиональных отношений; о взаимоотношениях религии и науки; о соотношении этики, права и собственности; об отношении к браку и семье; об экологических проблемах; глобализации и сохранении национальных культур, о социальном служении и др.
Сравнительный анализ социальных доктрин традиционных религиозных течений России позволяет говорить о существующем единстве понимания роли религиозных общин в деле устроения социального служения. Современные российские исследователи определяют социальное служение как религиозную деятельность, которая осуществляется в духовной и практической сферах.
Сомнения в возможности социального служения легко снимаются всей историей христианства. Вкратце рассмотрим историю вопроса в России, не претендуя, конечно, на полноту обзора. Христианские ценности заложены в фундамент всей русской культуры, в том числе и хозяйственной. Именно православие в течение многих веков привносило в хозяйственно-экономическую деятельность России духовное начало и организовывало ее нравственно.
Утверждая, что внутреннее, духовное определяет внешнее, православие тем самым выстраивает определенную систему ценностей. Восстановление должного соотношения духа и плоти составляет центральный нерв этики труда православия. С. Н. Булгаков подчеркивал, что этика труда есть в конечном итоге вопрос о господстве духовного начала над материальным.[19] Полезность труда измеряется, прежде всего, его «душеполезностью». Из всего этого следует, что труд, превращенный в религиозное служение, совершаемый ради любви к Богу и ближнему, направленный на раскрытие данного Богом таланта, на совершенствование и воспитание души, признается в христианстве, безусловно, благим трудом. Труд только с целью самоутверждения признается в православии суетным, лишенным смысла, а иногда и просто пагубным для души.
Во многих протестантских исповеданиях (прежде всего, в кальвинизме и пуританстве) полезность труда определяется объективной полезностью той или иной профессии для общества и доходностью. Так, из учения одного из главных идеологов пуританства – Р. Бакстера – следует, что если Бог указует вам путь, следуя которому вы можете честным способом заработать больше, чем на каком-либо другом пути, и вы отвергаете это и выбираете менее доходный путь, то тем самым вы совершаете грех и препятствуете осуществлению одной из целей вашего призвания.[20]
Уже в первый век после принятия Русью христианства оформились три основные направления социальной диаконии Православной Церкви: диакония-помощь, диакония-предотвращение, диакония-ориентация.
В различные эпохи каждое из направлений приобретало свои особенности, менялись их роли, но сами направления неизменно сохранялись. В период Средневековья огромную роль на Руси играли монастыри. Монастыри-землевладельцы имели развитую хозяйственную инфраструктуру, которая позволяла создавать множество рабочих мест с разнообразной специализацией. Монастырские запасы хлеба были надежной гарантией от массового голода в неурожайные годы, которые случались весьма часто. Монастырские больницы и монастырские лекари оказывали медицинскую помощь, особенно в тяжелое время массовых средневековых эпидемий. Монастырские вотчины давали пример разумного и эффективного хозяйствования, в том числе в зонах экстремального природопользования. Этот опыт был открыт для всего окружающего крестьянского мира. Безусловно, что период Средневековья – время лидирования русских монастырей в диаконии-помощи и диаконии-предотвращении. Это был путь «внешнего» церковного делания. Русские монастыри не «специализировались» на каком-либо одном виде помощи, как это было присуще западной церкви. В основном они выполняли четыре основные функции: лечение, обеспечение неимущих, обучение, ориентация.
Одной из задач социального служения было ведение летописей, что способствовало развитию исторической науки. В монастырях хранились и копировались многочисленные документы, касавшиеся различных аспектов социальной жизни. Социальное служение монастырей в сфере сохранения и развития духовности и культуры российского государства: монастыри являлись культурными центрами страны, средоточием духовной, интеллектуальной деятельности, центром богословской мысли.
Социальное служение монастырей в виде социальной реабилитации пострадавших распространялась на всех нуждавшихся. Монастырь помогал работоспособному человеку не только милостыней, но и возможностью заработать на пропитание, уважая человеческое достоинство и помогая стать полезным членом общества, предупреждая тунеядство. Социальное служение монастыря по духовному попечению большого числа верующих способствовало привлечению на архитектурно-строительные работы населения окрестных городов и деревень.
В увлечении монастырей бурной хозяйственной деятельностью многие современники увидели отход от изначальных монашеских идеалов. В рядах монашеских корпораций сохранялся весьма тонкий слой монахов-аскетов и монахов-мистиков, предлагавших прежде всего достичь внутреннего преображения. Выдающимся деятелем этого направления был Нил Сорский, долгое время подвизавшийся на Афоне и принесший в духовный опыт русских монастырей учение о созерцательной жизни. Он стоял во главе монастыря-пустыни неподалеку от Кирилло-Белозерского монастыря. И хотя подобные примеры оставались скорее подвигом одиночек, чем массовым явлением в духовном состоянии общества, они не были бесплодны. Идея самоограничения («внутреннее делание»), естественно вытекавшая из опыта внутреннего созерцания, быстро вошла в массовое сознание в качестве положительного идеала (пусть даже и недостижимого) и была чрезвычайно необходима в условиях ограниченных ресурсов средневекового русского общества.
По существу это была диакония-ориентация. Монашеский идеал всегда служил в православии идеальной моделью для всех, духовно-нравственным ориентиром для каждого благочестивого христианина. Сама ориентация на монашеский идеал русского религиозного сознания определила многое, прежде всего то, что «природа русского народа сознается как аскетическая, отрекающаяся от земных дел и земных благ».[21]
Одним из важных последствий такого взгляда на мир было признание православным религиозным сознанием работы, какой бы полезной она ни была, действительно благой лишь постольку, поскольку она служит высшим целям и способствует основному делу человека в этой жизни – духовному деланию. Как говорил великий русский святой преп. Серафим Саровский: «Лишь только ради Христа делаемое добро приносит плоды Святого Духа, все же не ради Христа делаемое, хотя и доброе, мзды будущего века нам не представляет, да и в здешней жизни благодати Божией не дает».[22]
В течение XV–XVI веков на глазах одного-двух поколений выросла многотысячная сеть православных сельских приходов. Каждая волость добровольно, по своему желанию, строила свой храм, а также обязывалась содержать его и клир. Все эти изменения внесли немало нового и в социальную диаконию Церкви. Не теряя указанных выше принципиальных направлений, она реализовывалась по-своему на каждом из трех уровней: на уровне епархии (макродиакония), на уровне благочиния (мезодиакония) и на уровне прихода (микродиакония).
В макродиаконии исключительно важную роль имел епархиальный архиерей, что исходит из православного восприятия епископа как преемника апостолов, святителя и единственного (в пределах епархии) носителя права учительства и управления. Епископы подавали пример нищелюбия, раздавали милостыню и учреждали первые богадельни. Епископы в своих посланиях обращались к пастве и пастырям с призывом-обязательством помогать нуждающимся, а главное – оберегать человека от падения, развивать взаимопомощь и солидарность. В период объездов епархии епископы, в первую очередь, посещали местные богадельни, приюты, тюрьмы, школы, библиотеки, памятники истории и культуры. Тем самым епископы указывали на наиболее важные объекты социальной диаконии в своей епархии.
В рамках макродиаконии была оформлена и система духовного образования, в центре которой с 1730-х годов стояли епархиальные семинарии. Центром микродиаконии становился приход. Православные приходы, созданные самими прихожанами на свои средства, сочетали в себе черты молитвенно-литургического сообщества с большими возможностями взаимопомощи. Вместе со священником в делах приходского сообщества активную роль играли приходское собрание, церковный староста, обладавшие вплоть до XVIII века (а на Севере и в первые десятилетия XVIII века) правом самостоятельного распоряжения церковной казной и земельными угодьями. Появление большой сети приходов перемещало сюда центр социальной диаконии. Выявились новые возможности диаконии-ориентации (большую роль в реализации которой играли приходской священник и грамотные и духовно опытные прихожане), и новые направления диаконии-предотвращения, вобравшей в себя многообразный опыт разумного ведения домохозяйства и нравственно-этического строя семейных отношений, и иные масштабы диаконии-помощи, вовлекавшей в себя практически каждого прихожанина.
Важно и то, что церковные структуры не стремились заменять организованной помощью благородные порывы людей. Приходское духовенство считало куда более значимым делом убедить прихожан неустанно, по мере сил своих, творить дело социальной диаконии.
Что же касается былой роли монастырей в социальной диаконии, то ее смена во многом связана с трудностями и проблемами, которые переживал этот старинный институт Церкви в период Нового времени. Реформы Петра I и Екатерины II сильно подорвали экономические возможности православных монастырей, сократили численность монашеских корпораций и произвели изменения в их составе. Однако уже с конца XVIII века монастыри, пережившие эти проблемы и адаптировавшиеся к новым условиям, нашли новую форму служения миру. Стараниями старца Паисия Величковского и других в отдельных обителях Русской Православной Церкви стал развиваться феномен старчества – духовного наставничества. Наибольшую известность приобрели старцы Оптиной пустыни, Соловецкого и Валаамского северных островных монастырей. Это был уникальный опыт диаконии, оказывавший глубокое воздействие на все духовное состояние общества.
В отличие от монастырской, приходская помощь была более открытой. В ней сосредотачивалась вся общинная, гражданская и церковная жизнь. Приход являлся территориальной, административной и податной единицей. В памятках древней письменности есть свидетельства того, что почти в каждом из приходов существовали богадельни. К особо значимым формам приходской благотворительности можно отнести ссуды из церковной казны денег, хлеба, семян. Приходская благотворительность явилась переходным звеном между монастырской и общественной системами помощи.
Вторая половина XIX века была для России переломным временем: после отмены личной зависимости крестьян стремительными темпами развивались индустриализация общества и урбанизация. Экономические успехи сопровождались ростом нищеты и преступности. Как никогда прежде стал нуждаться в организованной благотворительности и помощи русский город. Церковь деятельно откликнулась на запрос времени. Со второй половины XIX века видное место в социальной диаконии Православия стали занимать добровольные благотворительные общества. В своей повседневной деятельности они сочетали диаконию-помощь с диаконией-ориентацией, по-прежнему соединяя благотворительность с профилактикой.
В рамках микродиаконии появились попечительские советы при многих приходах. Они объединяли наиболее просвещенных и состоятельных прихожан. Престиж купца или предпринимателя в конце XIX – начале ХХ века напрямую зависел от его активности в делах благотворительности и милосердия.
Но традиционные направления и формы социальной диаконии не успевали за остротой проблем. Неприятие вызывала и распространяющаяся практика диаконии-откупа, когда участие в делах милосердия ограничивалось лишь взносами, присутствием на собраниях обществ милосердия и проведением разовых благотворительных акций. Церковные люди отмечали нарастание отчуждения и равнодушия в обществе, которое они прямо связывали с ростом атеизма и религиозного равнодушия. В начале ХХ века катехизаторская деятельность и воцерковление новых поколений рассматривались в качестве важнейшего условия успешной социальной диаконии.
К акциям защитного свойства относятся общеприходские прошения к власти светской и церковной по самым различным поводам. Общественное мнение хорошо знало, что подобные акции никогда не останутся без внимания властей. Во второй половине XIX века в ряде крупных приходов стали создаваться специальные органы, призванные среди прочих своих дел оказывать регулярное содействие нуждающимся: кассы взаимопомощи, приходские попечительства и пр.
Важнейшей заслугой сельского прихода в XIX веке стало создание массовой крестьянской начальной школы. Постепенно школы были обеспечены достаточно подготовленными учителями. Основную тяжесть финансирования этих школ брал на себя приход. Можно говорить, что живой опыт социальной диаконии создал в приходском пространстве несколько ее центров. Главным центром всей общеприходской диаконии был храм. Именно здесь формировалось и закреплялось убеждение в спасительном значении служения ближнему. Видимым центром становился церковный дом, в котором проживала какая-то группа нищих и убогих. В церковном доме был, как правило, относительно постоянный состав нуждающихся людей.
Ярким примером, а может быть, и высшей точкой развития церковной благотворительности в России была созданная в Москве в 1905–1910 гг. Великой княгиней Елизаветой Федоровной, принявшей впоследствии мученическую кончину и причисленную к лику святых, – Марфо-Мариинская обитель. По замыслу основательницы здесь должны были соединиться воедино две добродетели: помощь ближнему и служение Богу через молитву и работу над собой. Это был монастырь, сочетавший в себе благотворительную и медицинскую работу, монастырь, обращенный к нуждам мира. Сестры шли в дома заболевших бедняков, трудились в монастырской больнице и аптеке, в бесплатной столовой и библиотеке, шли в госпитали и лазареты. Это была программа служения всех – всем. Без различия национальности, сословия, вероисповедания. Обществу помогали даже те, кто «не интересовался» религий. Просуществовала Марфо-Мариинская обитель до 1926 года.
После Октябрьской революции 1917 г. благотворительная деятельность была объявлена свойственной лишь буржуазному обществу как средство унижения для бедных и орудие угнетения для богатых. Такое отношение к милосердию вело к забвению социального служения Русской Православной Церкви, хотя Церковь и стремилась продолжать благотворительную деятельность в полном соответствии со своими многовековыми традициями и христианскими заповедями.
В соответствии с постановлением ВЦИК и СНК СССР от 8 апреля 1929 г. «О религиозных объединениях» Церкви было запрещено заниматься благотворительной деятельностью в любых формах. Были закрыты все приходские учреждения (ликвидированы все церковные попечительства – около 20 тысяч, почти двести монастырских больниц). Приходам под страхом уголовной ответственности было запрещено оказывать даже конкретно-адресную помощь своим прихожанам.
Практика последних лет свидетельствует о том, что православные общины осваивают богатый дореволюционный опыт социального служения Церкви – миротворческого, патриотического, духовно-нравственного просвещения, диаконии и пр., открывают новые горизонты данной работы, вызванные реалиями сегодняшнего дня. Сегодня Марфо-Мариинская обитель возрождена, вновь создано Свято-Димитриевское Сестричество сестер милосердия и др.
Сегодня благотворительность – это не только раздача милостыни и пожертвования. Сегодня религиозные организации вправе создавать благотворительные фонды и некоммерческие автономные организации, организовывать благотворительные акции. Отличным подспорьем церковных организаций, занимающихся социальным служением, может стать собственная хозяйственно-производительная деятельность: сельскохозяйственные, реставрационные, строительные и другие предприятия.
В каждом конкретном случае своей практики, при рассмотрении реальной социальной ситуации приходские социальные работники не всегда могут применить собственные знания, умения и навыки. Поэтому им необходима опора на те правила, которые формулируются наукой и практикой на основании открытых закономерностей: на обобщенные результаты аналитического исследования тенденций, характеризующих ту или иную ситуацию, на выводы из предшествующего опыта, на экспериментальное подтверждение выявленных объективно действующих закономерностей.
Общие исходные положения, принципы социального служения являются объективными по своему содержанию, они выступают требованиями, которыми необходимо руководствоваться в практической деятельности всем задействованным в социальном секторе государственных и негосударственных структур, как профессионалам, так и добровольцам. Среди ключевых принципов социального служения особо нужно выделить следующие: справедливость, любовь и милосердие, свобода и солидарность, соборность и субсидиарность.
Современные вызовы мира требуют, чтобы диаконические проекты в отличие от благотворительных акций были глобальными, потому что общество страдает именно из-за таких глобальных проблем, как нищета, голод, бедность, последствия геофизических и геополитических катастроф, эпидемий, войн. В таких условиях каритативным структурам необходимо централизованное управление, способное не только соединить массу разрозненных акций в единую планомерную программу помощи, но и сконцентрировать необходимое для этого количество материальных и финансовых ресурсов.
Попробуем определить параметры происшедших глобальных изменений, влияющих на социальное учение и служение Церкви.
1. На протяжении прошлых столетий положение человека в мире рассматривалось и понималось в контексте модели традиционного, малодифференцированного общества, в котором каждый индивид включен во все существующие немногочисленные институты: государство, церковь, общину, семью. В условиях простых форм социального опыта Церковь легко доносила до человека свою весть. В плюралистичном современном обществе все происходит наоборот: человек не может быть включен во все многочисленные институциональные структуры. В то же время он настолько опутан социальными связями, что немыслим как независимое существо. Такое общество секулярно и плюралистично. Личный опыт индивида случаен, многообразен и принимает самые различные конфигурации. Поэтому в таком обществе отделение Церкви от всех иных социальных пространств, а человека – от религии может казаться вполне естественным. Церковь сегодня должна восполнять методы своей миссии, становясь активной и наступательной, способной «проникать» в иные социальные сферы, приходить к человеку. Социальное учение и социальное служение есть познание специфики этих социальных областей для проникновения в них христианской этики.
2. В отличие от неизменного традиционного социума, общество модерна постоянно меняется. Принципы развития и модернизации, созданные для этого социальные инструменты – институты, превращают общество в объект интенсивной социальной инженерии. Меняются и этос, и нормы жизни общества. Соответственно, радикально меняются механизмы социализации и морального регулирования индивида. На место морализирования вступают структурно-институциональные изменения, к которым активная и разумная личность самостоятельно приспосабливается. Задача христианской социальной этики – влиять на эти институциональные изменения.
3. Синхронно с социальными изменениями меняется структура этического сознания. Традиционная этика персональных отношений в современном обществе становится одной из многих профессиональных и институциональных стратегий. Ограничиваясь моральной проповедью, Церковь превращается в одну из институциональных нормативных систем, значимых, прежде всего, для верующих. Культура не может существовать без разнообразия мыслительных программ. Социальная этика и социальное служение позволяют универсализировать нравственное слово Церкви.
Трансформация современного общества ведет к такой ситуации, что жизнь Церкви начинает необратимо меняться. Церковь сохраняет свои сущность и задачу: нести миру Слово Божие и исполнять свою спасительную миссию. Трактуя жизнь Церкви как нечто совершенно иное и чуждое миру, с иным языком, иными проблемами, иной моралью, Церковь рискует утратить возможность любого контакта с миром и человеком, не говоря уже о призвании преобразить их. Путь от Бога к сердцу человека и обратно пролегает через множество каналов и препятствий. Их можно преодолеть, если их не игнорировать. Используя свое социальное учение, Церковь простирает свой дар Богопознания до способности высветить содержание социальной жизни. Она определяет при этом те задачи и методы социального служения, которые приемлемы для современного общества.