Соборище. Авангард и андеграунд новой литературы - читать онлайн

Хоронили балерину.

Провожал ее весь город…

С макияжем от Диора,

В болеро от Валентино

Уходила балерина…

В свете розовых софитов

Балерина умирала.

Умирала – не играла!

Меркли музы и хариты.

Даже критик знаменитый

Восхитился – браво, браво!

Балерина оживала.

Шум, овации из зала,

В этот миг кипящей лавой

Падал занавес кровавый.

А в партере – клоун грустный

Обнимал букет розалий,

Глядя песьими глазами

На высокое искусство…

Розы – к сердцу, сердце – пусто…

Так бывает в каждой сказке —

Клоун любит балерину.

Он расписывал картины,

Не жалея свежей краски.

Он урвать пытался ласки.

Как собака, шел по следу,

Норовил схватить за юбку…

Уверял, что счастье хрупко —

Обещал закликать беды,

Пел куплеты про балеты.

Он мечтал о балерине!

Он хотел на ней жениться…

…Так змея желает птицу.

За малиновкой – в малину.

Поводок казался длинным…

Песья верность оборвалась.

Он служил ей за подачку.

Не дала! И вот он плачет,

Дверью хлопает – дождалась!

В дождь идет. Какая жалость…

Все больны болезнью разной

В этой вечной круговерти:

Балерина – жаждой смерти,

Клоун – тягою к прекрасным.

Все усилия напрасны?

Жизнь богата чудесами.

Балерины – на подмостках

Как цветы… сорвать их просто.

Соберет букет розалий

Клоун с песьими глазами.

Тротуар, заплаканный сосульками…

Месяц, как пуховое перо…

Замерцал под солнечными струйками

Сероглазый парадиз Петров.

Словно после пьяного гуляния

Город вспомнил свой вельможный чин.

Бледные фасады нарумянены.

Небо – синим шелком, без морщин.

Далеко, за Невскою излучиной

Солнечная баржа залегла.

Парадиз все тянется измученно

К северному призраку тепла.

Волны серы, небо хмуро.

Городские очертанья —

Как старинная гравюра

В окруженьи легких тканей —

Петербург стоит жемчужный,

Провожая час вечерний,

А над ним – такой ненужный

Разноцветный праздник черни.

С плотно сжатыми устами

Смотрит медный император

Как кладет цветы на камень

Медноликий губернатор,

Как кричат и воют музы

В нотах варварских мотивов,

Тащат праздничные грузы

Вдоль по Невской першпективе,

Как идут полки Петровы —

Не солдаты-гренадеры,

А смотрящие сурово

Куклы, двойники, актеры…

Как гремит «виват» над градом,

Осыпаясь грязной пеной

На пастельные фасады…

Так неспешно, так надменно

Из туманной белой ложи,

В кружевах тая усмешку,

Петербург встает вельможно —

Утонченный и нездешний,

Переливчато-жемчужный,

Провожающий вечерню…

И под ним – такой ненужный

Разноцветный праздник черни.

Белые ночи за пыльным окном.

Сумерки – время химер.

Будто бы кто-то стучится в мой дом,

Огромный, как Гулливер.

Тихо стучится – и движется прочь,

Чайки уносятся вслед.

Я окунаюсь во влажную ночь.

Взглядом рисую портрет:

Вьется воздушно на фоне Луны

Белый каскад парика.

Это фонтаны – вознесены —

Пенят собой облака.

Тускло мерцает жемчужный камзол,

Кружевом черным расшит.

Это оград неподвижный узор

Вдоль тротуара бежит.

На треуголке – лиловый плюмаж,

Вязь синеватой тесьмы…

Это сирень распускает меланж

В дымном узоре листвы.

Бледные щеки, изогнута бровь,

Кисть в серебристой парче.

В жилах его – благородная кровь,

Сумерки белых ночей.

Это – его вековая земля,

Нам здесь позволено жить.

Пьем забытье из его хрусталя.

Строим свои миражи.

Смотри, как больно —

Горят ладони.

В оврагах лунных

Ты прячешь крылья.

Бежишь по струнам —

…Вы были, были…

Луна и горы…

Зовут предгорья…

Залиты кровью

Луга Наварры,

Кричат вороны:

…Элиза Барра…

Бежать по крови —

Не оглянуться!

Забыть при беге

Шамана танцы,

Лицо из снега…

…Вернись, останься…

Упасть в соцветья.

Услышать небо —

Как гром грохочет —

О, где вы? Где вы?

Луга и руны,

Луна и чары…

…Элиза Барра…

…Элиза Барра…

В темных лужах асфальтовых прерий

Отражалась большая луна.

Я случайно зашел к милой Мэри,

Чтоб согреться за чаркой вина.

Я печально стоял у порога,

И, закутавшись в клетчатый плед,

Хозяйка смотрела так строго

На следы моих мокрых штиблет.

Я увидел большие ресницы,

Пену кружев на нежной груди…

Мэри тихо спросила: «Не спится?

Слишком теплая ночь… Заходи».

И за мною захлопнулись двери,

И хозяйка, задвинув засов,

Предложила: «Согреемся шерри?»

И пробило 12 часов…

Моя милая, милая Мэри,

Голубой мотылек у огня…

Ты свое слишком сладкое шерри,

Пригубив, пролила на меня.

Я сказал: «Ничего, все нормально…»

Ощутив себя явным лжецом,

Так как Мэри вздыхала печально,

В мокрый галстук уткнувшись лицом.

Под ладонью горячее тело

Трепетало, как будто струна,

А в окно тихой спальни смотрела

И смеялась большая луна.

Мир уснул, затуманенный влагой,

И сражались со сном только мы,

Покоряя друг друга отвагой

В теплых сумерках этой зимы…

Но рассвет постучался в окошко,

Я увидел его у стекла…

А под боком, свернувшись, как кошка,

Мэри делала вид, что спала.

Сумасшедшая, нежная Мэри!

Она молча глядела в глаза…

И было что-то в этой манере,

Отчего я дрожал, как слеза.

Словно стебли ползущих растений,

Ее руки держали меня,

И как плющ, обвивали колени.

Было утро… Час нового дня.

Я недолго стоял у порога,

Так как Мэри, кутаясь в плед,

Отчего-то дрожала немного…

Я смотрел на следы от штиблет,

На испорченный галстук, на двери,

И – сквозь дым сигарет – на нее.

Она плакала – бедная Мэри —

А слезинки текли на белье…

И я вышел, смущенный, как мальчик,

Окунувшись в морозный туман…

Чей-то крохотный солнечный зайчик

Опустился в мой черный карман.

Этот город асфальтовых прерий

Наконец-то очнулся от сна.

Я зайду еще как-нибудь к Мэри…

И тогда вдруг наступит весна.

Как же сладко я ночью плакала!..

Это ты, мне родной по крови,

Утешал меня взглядом ласковым,

Усыплял меня тихим словом…

Так бывает в часы безмолвия:

Изливается дух на волю,

Если сердце разбито молнией

Неподвластного звукам горя,

Если руки летят, зовущие,

К серебристому свету Веги…

Только ты мог прочесть беззвучие,

Властелин темноты и снега.

Хоть на миг погостить в бессмертии.

Быть скиталицей слишком страшно.

Я проснулась, а снег все вертится

В круглом куполе черной башни.

Отсюда, из башни высокой моей

Я вижу – бегут облака.

Я вижу внизу табуны лошадей,

Ущелье, где вьется река…

Я вижу в долине цыганский костер,

Я вижу пастушьи стада.

Вечерний туман опускается с гор,

И церкви звонят в городах…

И я устремляюсь к ущелью. Туда,

Приникнуть к сырой глубине!

Пусть травы свивают венки, чтоб отдать

Холодной лиловой волне.

Мне чудится шепот, дыхание в ней…

И падает тихо слеза,

Она солонее кровавых морей.

А где-то грохочет гроза,

И полночь-цыганка колдует в окне,

Монистами капель звеня.

Там небо чужбины рыдает по мне,

Там сны воскрешают меня!

Я – птица, пронзившая холод вершин,

Я – рыба в расщелине скал,

Я – хищник, бегущий в еловой глуши,

Охотничий длинный кинжал,

Я – эхо среди остывающих крыш,

Я – ропот пугливых овец,

Дыхание леса, летучая мышь,

Биение спящих сердец.

Легенда и тайна, и призрачный звон,

На глади озерной круги…

Я знаю, что вечность короче, чем сон.

Мне жаль просыпаться другим.

Полночный час. Незримый ритуал.

Поблескивает в неба полынье

Луна, словно мифический омфал.

Свершается мистерия теней:

Богиня мановением руки

Спускает свору страхов с поводка,

И лижут сердце песьи языки…

Где след слюны – там завязи цветка:

Лиловый зев открытого окна,

Росистые извивы органзы,

И в складках – лик. Не спрятать, не прогнать.

Не вырезать осколками слезы.

Укрыться от себя… куда, куда?

Так память нам рисует миражи…

Так ярко обнажает темнота

Двуличие предметов… и души.

Как светел ты, мой темный сад,

Постель из легких сновидений,

Где притаился водопад

В объятиях тугих растений,

Где нежится в нагом смятении

Нагретый солнцем виноград…

Где синяя печаль дорог,

Где топчет нежные фиалки

Серебряный единорог,

Где ручеек, что нить от прялки,

Сверкает в пальцах у русалки,

Где в небе – ониксовый рог…

Где тихо плещется у ног

Прозрачный океан мечтаний,

И тростниковый ждет челнок,

Чтоб провезти меня над тайной.

Я отворю ворота в дальний,

Бескрайний, царственный чертог.

Ваше Величество, Вам донесение с флота.

В целях проверки открыты секретные пломбы.

Вот содержимое: текст – две страницы – и фото.

Как Вам угодно. (Сама… ну конечно… еще бы…)

«Ваше Величество, кланяюсь низко, до гроба.

Судно лежит на мели у зулусского порта.

Гроб заказали. Дождитесь. Мы будем к Вам оба —

Гроб, вероятно, живым. Я, конечно же, мертвым.

Ваше Величество, очень прошу Вас не плакать.

Судно достанется морю. Матросы убиты.

К чести державы, мы все-таки бросили якорь.

Берег похож на родной. Только крепко забытый.

Ваше Величество, море – опасная штука.

Я наблюдал его в зоне сплошных аномалий.

Лодка похожа на горсть, а точнее – на руку.

Впрочем, о чем я сейчас – Вы уже догадались.

Ваше Величество, здесь погибает сильнейший.

Слабый плывет вдалеке от открытого моря.

Это – пространство, в котором мне чудятся вещи,

Сходные вкусом и запахом только с любовью.

Ваше Величество, гибель какого-то флота

Значит не больше, чем след, утонувший в метели.

Я научился сражаться с ненужной зевотой

Силою мысли о Вашем заснеженном теле.

Впрочем, забудется. Вот впечатления плена:

Видел русалок в период вечернего клева.

Был на концерте прославленной местной Сирены.

Словом, отсюда мне многое видится новым.

Я благодарен за этот билет в бесконечность.

Море синеет, и глаз наполняется цветом.

Я не прощаюсь. Надеюсь на новые встречи.

Ваш Адмирал. (Попрошу – не спешите с ответом,

Почты здесь нет, но сие не предмет для истерик.

Письма в бутылках – бутылки я шлю Вам на фото —

Раз в сотню лет океан доставляет на берег.

«Warte nur, balde», и далее – прямо по Гете)».

Господин Адмирал, Вам изволит писать

Королева. Вот новости, вкратце:

Я отправилась в море, желая спасать

Вашу жизнь. Постарайтесь дождаться.

Мне известно, что Вы оказались в плену.

Государство радеет о флоте,

Бережет его кадры. Я буду тонуть

Как монарх, – на монаршей работе.

А ведь все начиналось почти хорошо.

Выходили из нового порта, —

Канонада, салют. Отдыхали с душой:

Развлечения – покер и портер.

Наш корабль летел, обгоняя ветра,

Но судьбу не настигнешь, – пустое…

Настигает она. И однажды с утра

Все приборы вдруг вышли из строя.

Мы плывем второй месяц. Висят паруса.

Я просила идти только прямо.

Ну, а прямо – циклон. Ночью будет гроза.

Капитан стал ругаться при дамах.

Нет, он предан отчизне и явно не трус,

Но сказал, что я «дура в квадрате».

Я ему доверяю, он знает наш курс.

Но квадрат не указан на карте.

Что о картах, – играем теперь без купюр, —

Над водой поднимается ветер,

Одевая волну в серебристый гипюр.

Доверяем всю ставку монете, —

У нее, как известно, лишь две стороны,

Выпадает орел или решка.

Там, где путь в неизбежность, все шансы равны.

Что судьба? Отвечает усмешкой.

Небо смотрит сюда, но глазами слепца.

Облака, – словно мертвые бельма.

Скоро полночь сожрет нас, и будут мерцать

Грозовые посланники Эльма…

Мне есть смысл прощаться со словом «земля»,

Но не с Вами. В лазоревой бухте

Вы увидите тень моего корабля.

Будет повод сказать себе «ух ты»!

Вы шагнете на палубу, крикнув: «жива»!

Но кто выплыл из смерти – тот мертвый.

И я буду молчать. Что слова? Жернова.

Мелют ложь, и последнего сорта.

Я пишу Вам сейчас, ведь потом немота

Отсечет эти правды и кривды.

Одиночество – это такие врата, —

Пострашнее, чем Сцилла с Харибдой.

Кто проплыл через них, – тот открыл небеса,

И нашел среди следствий причину.

Вот и все, Адмирал. Я кончаю писать.

Я бросаю бутылку в пучину.

Что значит выстрел?

Скажите даме,

Поручик, искренне.

Победа близко

Для ваших армий,

И мне не выстоять.

Все – лишь скрещенье

Из двух парабол —

Любви и бренности.

Мир с упоеньем

Встает на грабли

Закономерностей.

Матрасу радость

Вдруг стать поляной,

Узнать вкус свежести,

Матросу надо

Быть капитаном

В потопах нежности:

Ворваться в рубку,

И на вершине

Скрестить параболы:

Рука под юбкой —

Как Ламборджини,

К тому же Дьябло.

Откуда стимул

У этой прыти —

Нелепо спрашивать.

Поручик сгинул,

Снимая китель,

Чтоб стать фельдмаршалом,

А может даже

Владыкой мира

И Повелителем…

Однако важно,

Что честь мундира,

Нашивки кителя

С последним стоном

Горят в пожаре,

Сжигая звания.

Земля в ладони,

Как синий шарик.

Конец сознания.

Теперь ты: воздух,

Большое древо,

Залив взлохмаченный,

Дождинки в розах,

На небе сером

Звезда прозрачная,

Вино в кувшине,

Котенок шустрый

По кличке Дьябло,

И Ламборджини —

Вся в перламутре,

Как рыба камбала.

Вас, – генерала

Небесных армий,

Завоевателя,

Сейчас не стало.

Земля – под Вами,

И шарик катится

К носку ботфорта…

Ах, это мячик.

Поручик, мысленно

Бросаю: к черту!