Пролог: Как в старые добрые времена

Грохот взорвавшейся ракеты разорвал тишину вокруг зданий. Ночное небо озарилось пороховой вспышкой.

– Ну, начинается, – пробормотал я себе под нос на бегу, преодолевая узкий газон, отделявший меня от одинокой деревянной постройки, скрытой в полумраке. Я пригнулся заранее, за пару шагов до того, как нырнуть в невысокий проем. Беда в том, что пригнулся я, как оказалось, недостаточно низко.

– Ай! – Лбом я врезался в деревянную притолоку и, не удержавшись на ногах, рухнул прямо на траву.

– Больно, черт возьми, – ни к кому особо не обращаясь, пожаловался я, потирая место удара, где назавтра грозила вырасти заметная шишка.

Пару секунд я так и сидел, наполовину оглушенный, в ожидании, пока боль пройдет, но очередной взрыв над головой вырвал меня из этого состояния и напомнил зачем я вообще, оказался снаружи в такой неурочный час. Встав на четвереньки и стараясь не обращать внимания на стремительно промокающие от мокрой травы штаны, я осторожно просунулся в дверь. С этой высоты было понятно, что пригибаться следовало гораздо сильнее.

«Тупица, – безапелляционно пожурил меня внутренний голос. – Любой идиот на твоем месте вспомнил бы, что это строилось не для людей».

Я протиснулся в слабо освещенную деревянную каморку.

– Прости, приятель, я слегка припоздал, – произнес я вполголоса.

Огромные перепуганные глаза Наузада, одного из моих псов, таращились из полутьмы. Он свернулся в клубок, повернув ко мне морду, и весь дрожал. Коротко обрезанный хвост был поджат, а обрубки ушей распластались еще сильнее, когда очередной громкий взрыв сотряс до основания его скромное жилище. По ощущениям, грохотнуло совсем рядом, хотя я точно знал, что ракета взорвалась в паре сотен ярдов у нас над головой.

– Все в порядке, приятель, я здесь, с тобой, – принялся я успокаивать пса, обнимая его за спину одной рукой, а другой подкручивая радио, свисавшее с гвоздя на стене. Я надеялся, что этот звук хоть отчасти заглушит взрывы, раздававшиеся теперь все чаще, но когда из динамиков донесся радостно-возбужденный голос, ведущий обратный отсчет, стало ясно, что настоящий грохот только начинается…

– Десять, девять, восемь, семь…

Раздражающий голос накладывался на пульсирующую головную боль. Я прикрыл глаза и потрепал Наузада по голове, за коротко обрезанными ушами. Это было самое яркое свидетельство той жизни, которую он вел еще несколько месяцев назад. Я улыбнулся, когда он правым ухом вжался мне в ладонь, и принялся чесать его с удвоенным энтузиазмом.

– Что, Наузад, прямо как в старые добрые времена, да? – хмыкнул я, хотя в этой шутке, на самом деле, не было ничего смешного.

– …три, два, один…

Я думал, что вспышки снаружи – это просто отблески взрывов, которые сейчас раздавались в небе почти беспрерывно, но когда луч света устремился мне прямо в лицо, такой яркий, что пришлось закрывать рукой глаза, до меня дошло, что это не совсем так. Кто-то направил фонарь в нашу сторону. Но раньше, чем я успел что-либо сказать, из темноты протянулась рука с бокалом красного вина.

– С Новым годом, мои дорогие! – смеясь, поздравила нас Лиза, моя жена.

– И тебя с Новым годом, милая, – ответил я, сделал глоток вина и поднял бокал в приветственном жесте.

Допив вино, я повернулся к Наузаду.

– Тебя тоже с Новым годом, Наус, – прошептал я ему на ухо. Да, еще один год миновал, и наступил 2008-й. – Я знаю, что сейчас мне вряд ли поверишь, но ты в безопасности. Никто больше не причинит тебе зла.


Второй раз подряд я встречал этот праздник в обществе Наузада, а не Лизы. Но обстановки разнятся, как небо и земля.

В этом году мы оказались в конуре Наузада, во дворе нашего с Лизой дома в Девоншире. Двенадцать месяцев назад нас окружал совсем иной ландшафт: Афганистан. Будучи сержантом 5-го отряда команды «Кило» 42-го батальона королевской морской пехоты, вместе со своими парнями я находился там по долгу службы. Нас расквартировали на военной базе в городе Наузад провинции Гильменд.

Насколько там было безопасно – вопрос спорный, и к единому мнению за время командировки мы так и не пришли. Комплекс глинобитных построек, где располагался «передовой пункт базирования» (если называть это казенным языком, а проще – база, лагерь), находился в гуще таких же домов, в лабиринте узеньких улочек городишки, выстроенного среди пустыни. Мы проторчали там всю холодную зиму 2006 года и встретили Рождество. В нашу боевую задачу входило обеспечение безопасности мирных афганцев, которые мечтали лишь об одном: жить нормальной жизнью без вмешательства талибов.

Это означало, что нам нередко приходилось долгими часами напролет дежурить на постах или патрулировать окрестности под ледяным зимним дождем, в то время как талибы вели обстрел наших позиций из минометов. Это почти невозможно объяснить тем, кто не служил в армии, однако, в сравнении с унылой повседневной рутиной на базе, мы почти радовались, когда это происходило. Вплоть до самого Рождества минометная стрельба случалась почти ежедневно, однако на праздники талибы, как ни странно, успокоились и дали нам насладиться индейкой со свежей картошкой. Эти лакомства нам накануне сбросили на парашютах королевские ВВС, вместе с отчаянно необходимыми боеприпасами.

Во многом для меня этот опыт оказался неожиданным, почти нереальным: я и представить не мог, что когда-нибудь придется сражаться в стране, которую я до того представлял себе разве что по фильмам о «Рэмбо».

И все же довольно быстро выяснилось, что пятьдесят три морпеха – это, конечно, могучая сила, но довольно бесполезная, когда речь идет о том, чтобы оборонять от «Талибана» целый город. Несмотря на все наши усилия, нас было слишком мало, чтобы обеспечить жителям Наузада по-настоящему безопасную жизнь, и осознание этого выматывало похуже любой стрельбы.

Благодаря случайной встрече в пыльном переулке, сложилось так, что я начал помогать городским бродячим собакам. Им мы могли дать и пищу, и кров. Постепенно и совершенно непреднамеренно я стал кем-то вроде старшего ответственного по наузадским дворнягам[1].

И первым среди этих псов стал Наузад. Познакомились мы с ним, когда наш взвод патрулировал окрестные улочки вокруг базы. Там же я впервые в жизни увидел собачьи бои.

С того рокового дня минуло больше трех лет, но эта картина по-прежнему стоит у меня перед глазами, как живая. Я помню все краски и звуки: лязг челюстей, щелканье зубов, рычание, с каким Наузад и его соперник – пес, который был крупнее раза в полтора, – бросались друг на друга. И, главное, я помню радостные вопли, которым афганские полицейские подбадривали дерущихся собак.

Никогда не забуду, как я разозлился при виде двух псов, которых заставляют забавы ради рвать друг друга на части. Я был полон решимости остановить людей, устроивших весь этот беспредел. Не самый разумный в моей жизни поступок… но я ворвался в середину толпы, требуя, чтобы свара немедленно прекратилась. В свое оправдание могу сказать лишь одно: наши стволы были все-таки круче.

До сих пор не могу сдержать улыбки, стоит вспомнить, как плюхнулся на задницу, прямо в грязь, чумазый, неопрятный афганский полицейский, который попытался встать у меня на пути. Наузад, воспользовавшись замешательством публики, сбежал. Как только они со вторым псом заметили просвет в толпе, они тут же устремились на свободу и скрылись в путанице проулков, среди пустующих глинобитных строений. Афганские полицейские были в бешенстве, но поделать ничего не могли, поскольку, вообще-то, покинули территорию базы без разрешения. Пришлось им топать восвояси под нашим бдительным присмотром: меньше всего нам хотелось, чтобы талибы воспользовались происходящим и устроили диверсию. К счастью, этого не произошло.

Я думал, что это была наша первая и последняя встреча с афганским бойцовым псом, однако через пару дней обнаружил Наузада, который прятался в пустой постройке к западу от нашей базы. Сказать, что поначалу он был не слишком рад меня видеть, означало бы сильно смягчить действительное положение дел. Стоило к нему приблизиться, он издавал злобный рык и клацал челюстями так, что я отлетал на безопасное расстояние, с трудом удерживаясь на ногах.

К счастью – для нас обоих, – чтобы завоевать его расположение, хватило нескольких упаковок сухих, как картон, галет из армейского рациона.

Один из наших молоденьких морпехов предложил назвать пса Наузадом в честь потрепанного и испещренного боевыми отметинами города, который мы защищали. Кличка подходила ему идеально. По правой стороне морды и по подбородку у него шли глубокие шрамы – свидетельства нелегкой жизни, которую он вел до сих пор.

В течение нескольких дней после этого я соорудил для него нечто вроде убежища, а еще через пару месяцев оно незаметно превратилось в собачий приют, где нашли пристанище пять взрослых псов и четырнадцать щенков.


Наузад на своей любимой подушке в лагере морпехов. Афганистан.


Наузад ухитрился каким-то образом сообщить своим четвероногим сородичам, как ему повезло: кормежка дважды в день, крыша над головой в суровую афганскую зиму. Первым явился все это проверить юркий песик, которого мы окрестили РПГ, – тощий, путающийся в собственных четырех лапах и бесконечно игривый. Он тут же принялся развлекать угрюмого Наузада. Следом появилась Джена, ласковая черно-подпалая дворняжка с ярко-желтыми глазами, которую мы обнаружили рядом с базой. Афганские полицейские привязали ее к деревянному столбу проволокой, вероятнее всего, с тем, чтобы случить ее с кем-то из самый ярых бродячих псов, рыскавших вокруг базы в вечных поисках, чем бы поживиться. План был примитивным и омерзительным: привязанная к столбу Джена должна была принести щенков. Самых крепких, когда подрастут, можно было бы выставлять на собачьи бои.

Мы слишком поздно пришли ей на помощь, и в морозную предновогоднюю ночь нам пришлось стать свидетелями того, как на свет появляются один за другим восемь щенков.

Пулю мы обнаружили также за стенами базы: она была изранена и пряталась неподалеку от нашего собачьего приюта. Антибиотики и прочие лекарства, которыми с нами поделились ребята нашего отряда, помогли ей быстро пойти на поправку.

После этого явилось еще одно чудо: через дырку, прокопанную под воротами базы, тощая, едва держащаяся на ногах собачонка принялась перетаскивать к нам своих новорожденных малышей. Мы не могли поверить собственным глазам. Дать имя отважной мамаше не составило труда, мы назвали ее Тали – сокращенно от «Талибан», – потому что кто еще, кроме талибов, стал бы устраивать у нас подкоп?

Во многих смыслах Наузад помог мне проще пережить Афганистан. Можно сказать, мы одинаково помогли друг другу. Я приходил к нему в вольер холодными ночами, сидел там, разговаривал с ним, и становилось полегче. Он дарил мне такие необходимые минуты покоя, был пилотом волшебного ковра-самолета, переносившего меня хотя бы ненадолго в привычную жизнь, домой – в тот мир, где можно было смотреть, как мои собаки Физз и Бимер резвятся на пляже, гоняются друг за другом, убегают от накатывающих волн, где, держась за руки, гуляли мы с Лизой. Тогда я и совершил роковую ошибку: убедил Наузад, что есть люди, которым можно верить… хотя не имел на это ни малейшего права. Если не забрать его с собой при отъезде, что за жизнь ожидала его потом? Короткая и полная страданий, вне всякого сомнения. И скорая смерть от холода и голода либо от ран, полученных на собачьих боях.

В то время, когда казалось, что весь мир вокруг сходит с ума и распадается на части, Наузад был единственной надежной психологической опорой, на которую я мог рассчитывать. Когда бы я ни появился у самодельного загона, в любое время дня и ночи – в зависимости от того, как выпадала смена дежурства, – он с равным восторгом вилял коротеньким обрубком хвоста, приветствуя меня. Он всегда радовался моему появлению, особенно в часы кормежки, когда я заносил в вольер миску с клецками, оставшимися с обеда в армейской столовой.

Для собаки, пережившей и побои, и бомбежки, и голод Наузад на удивление легко умел прощать: он никогда не осуждал меня, если я опаздывал или слишком спешил, чтобы уделить ему больше времени.

И сегодня он опять это доказал.


Фейерверки снаружи становились все интенсивнее, но поп-музыка, грохотавшая из радиоприемника, делала свое дело, заглушая основной шум разрывов. Было нечто странное, почти сюрреалистическое в том, как вспыхивало и гасло небо снаружи, заливая через дверной проем разноцветными отблесками собачий домик. У нас с Лизой, сидевших здесь вместе с Наузадом, было такое ощущение, будто мы оказались на краю сцены на нелегальном психоделическом рэйв-концерте.

– По сравнению с этим, в прошлом году у нас, вообще, затишье было! – проорал я, перекрикивая очередную порцию фейерверков и еще крепче прижимая к себе подрагивающего от страха Наузад. – Сколько это еще будет продолжаться, черт бы их побрал?

– Некоторым людям деньги девать некуда, – шутливо отозвалась Лиза.

В детстве я фейерверки любил, даже сам их пытался изготавливать. Осторожно разбирал на части покупные ракеты из местного магазинчика, рассыпал порознь цветной порох, придумывал собственные наполнители помощнее. Скажем прямо, не самая разумная идея, и пару раз я серьезно рисковал опалиться. А уж сейчас я к ним и подавно охладел: за такие деньги лучше выпить пива и прилично поесть в каком-нибудь пабе. Не говоря уже о том, что мою собачью стаю эти взрывы пугают до ужаса.

– Как там все остальные? – прокричал я Лизе, когда небо вновь взорвалось разноцветными ракетами.

– Физз с Бимером в полном порядке, им все равно, – донеслось до меня в ответ.

И неудивительно. Физз, наш ротвейлер, и Бимер, спаниель, которого мы взяли из собачьего приюта, жили с нами уже лет шесть. Внезапные громкие звуки их никогда не пугали, вероятно, не в последнюю очередь потому, что когда они только у нас появились, мы жили рядом с взлетно-посадочной полосой военно-воздушной базы в Йовилтоне. Так что оба пса довольно быстро приспособились к тому, что над головой то и дело взревывают реактивные самолеты «Харриер», а где-то неподалеку громыхает артиллерия. И мы, и они очень быстро перестали обращать на это внимание.

– А Тали как? – спросил я, ощутив внезапный укол вины за то, что совсем позабыл о второй своей собаке, найденной на краю света, в провинции Гильменд, и которая теперь также обитала с нами.

Вдвое мельче Наузада, Тали представляла собой белый пушистый комок бесконечной энергии. Она отлично приспосабливалась к любым новым обстоятельствам, и у меня не было никаких сомнений, что она способна пережить что угодно. Оказавшись в Великобритании, она показала себя куда более воспитанной, чем ее собрат-беженец. Я почти не сомневался, что как только за окнами стемнело, она тут же забежала в дом, и куда больше беспокоился, как будет чувствовать себя Наузад в своей темной будке, когда вокруг творится светопреставление. Однако теперь я заволновался и о ней тоже.

– Где она? – спросил я у Лизы, поднимаясь с холодного пола.

– Когда я уходила – сидела под журнальным столиком. Телевизор орал на полную громкость, там какая-то викторина шла, – ответила Лиза, выбираясь наружу, в промозглую ночь. – С ней все было в порядке, – добавила она, однако в голосе прозвучала неуверенность.

В то время Наузаду при обычных обстоятельствах вход в дом был запрещен. Но обстоятельства сегодня трудно было назвать обычными. Когда взорвалась очередная ракета, и он вновь принялся нервно подрагивать, я понял, что вынести это невозможно: не для того я спасал этого пса и тащил сюда через пол земного шара, в конце концов.

– Так, все, – сказал я как можно более властно. – Лиза, Наузад напуган до белых глаз. Я заведу его в дом, к Тали. Пусть хотя бы сидят и боятся вместе.

– Но он же там все обгадит, – попыталась возразить Лиза.

– Ну, пожалуйста, детка, – взмолился я. – Мы за ним будем следить. Во все глаза!

Лицо Лизы оставалось неумолимо.

– Это была твоя гениальная идея – тащить его сюда из Афганистана. – На этих словах она все же не выдержала и захихикала, слегка нетрезво. – Вот ты за ним во все глаза и следи.