Апрель
В каком-то смысле я рад, что наши псевдопатриоты получили сейчас возможность говорить то, что они думают, быть такими, какие они есть. Да, я этим доволен, несмотря на то, что это опасно. Но впереди более страшные опасности, опасности для жизни целых народов и даже для жизни рода людского. И именно такого рода люди, как они, люди, которые не отдают себе отчета в том, что они дикари, предоставив возможность своим любимым вождям совершать гибельные поступки, проводить гибельную политику, содействуют началу новой мировой войны. Именно в этой среде сегодня кричат: очень хорошо, что у него рука не дрогнет. Именно в этой среде живет и набирает силу идея о том, что в атомной войне можно победить, идея о том, что холодная война полезней, чем поиски мира. Чтобы уберечь историю человечества от гибели, эту опасность надо видеть воочию, надо претерпевать от нее, переносить ее удары, ее наглость, ее воинственную глупость. Без такой наглядности зла новый урод, наподобие Гитлера, вооруженный страшными бомбами, при поддержке диких масс приведет мир к гибели. Так что не кряхтите. Не морщитесь, не материтесь. Всмотритесь в это, познайте это. Готовьтесь к тому, что с этим надо что-то делать, и никто это за вас не сделает. Дикарей полно не только в России. Поэтому повсюду важно их увидеть во всей их омерзительной красе. И запомните: подлинными героями человечества будут не честные, совершающие честное, а бесчестные, нашедшие в себе силы встать на сторону бесценности человеческой жизни, рода человеческого.
Все чаще стали встречаться люди, которым их взгляды, их чувства дороже их собственной жизни и жизни других людей. Произошел какой-то массовый вывих сознания. Безоглядное бешенство. А какое-то время назад мне казалось, что понемножку, понемножку у нас нарастает объем благоговения перед человеческой жизнью.
4 июня
В дни моей юности люди верили в будущее, как в Бога: пусть мы страдаем, зато внуки будут жить привольно, справедливость восторжествует, правда возьмет свое. Умерло это время, я видел, как оно умирало. Сегодня вся история человечества брошена на слабые руки ныне живущих людей, которые несут ее, сами не знают куда.
6 июня
Это было скорее давно, чем недавно. Я пережил жуткий кризис и в какой-то момент понял, мне стало совершенно ясно, что я себе не нужен. У меня нет планов, задач, замыслов, дел, которые бы я хотел осуществить. Ничего не хочу, ничего мне не надо, никуда не стремлюсь. Не хочу ни с кем спорить. Не хочу ни с чем, ни с кем бороться. Я себе не нужен ни для чего. При этом, нет, о самоубийстве не помышлял. Спал, много спал – спал, спал и спал. Ничего интересного не снилось. Новости по телику смотрел, но не регулярно и равнодушно. Ну да – там плохо, тут ужасно… ну и что? Я не знал, не понимал, чем может кончиться такое состояние. Я даже такого вопроса себе не задавал. Аппетит? Какой-то слабый был. Интерес к другим? Нет, почти нет. Как я вышел из этого состояния? Ничего для этого не делал – чтобы выйти. Не принимал лекарств, не обращался к врачам, даже не жаловался близким. Но однажды утром у меня неожиданно проснулся какой-то интерес к самому этому моему состоянию. К этому «я себе не нужен». Что это такое, какова природа этого явления? Откуда и как началось это у меня – после чего, из-за чего? Я вдруг стал себе нужен для того, чтобы разобраться, почему я себе не нужен. Точнее, почему я был себе не нужен – ведь это тут же кончилось, это состояние сошло с меня, в миг растаяло. Интерес к изучению явления, во власти которого я находился с полгода, не меньше, с каждым днем, даже с каждым часов нарастал. Не буду здесь рассказывать, что мне открылось, в какой последовательности прояснялось произошедшее со мной, какие я сделал выводы. Какие-то моменты я записывал, наговаривал на магнитофон… наверно, это через какое-то время опубликуется. Принципиально важно тут одно – интерес к жизни вернулся через интерес к тому состоянию, которое лишило меня этого интереса. Болезнь спасла меня от самой себя. Она была настолько неожиданной, яркой, жуткой, что не могла не обратить на себя мое угасающее внимание. Тут главная первопричина – сработало какое-то сильное качество присущего мне внимания. Я убедился – значение особенностей внимания в жизни человека просто колоссальное. Недуги, болезни внимания очень опасны. Надо учить людей беречь внимание от порчи. Нельзя слишком безжалостно использовать свое внимание, утомлять его до предела, надо беречь его потенцию. Надо его изучать, разбираться в его особенностях. Вы будете реже ошибаться в людях и в самом себе, если будете знать характер своего внимания. Если бы я был моложе и у меня было больше сил, я бы открыл школу овладения человеком своим вниманием.
13 июля
Я хочу вам рассказать об одном человеке – уже немолодом талантливом, но бедном изобретателе, ему было за семьдесят, когда я с ним близко познакомился. Так вот, у него, у этого человека, были двенадцать знакомых миллионеров и два знакомых миллиардера. Представляете? Причем это были хорошо ему знакомые люди, не такие, которым при встрече приходится напоминать, кто ты такой и где мы последний раз виделись, а в ответ услышать «А-а-а, да-да, вспомнил, вспомнил». Вспомнил и тут же забыл.
Нет, моего героя эти двенадцать миллионеров и два миллиардера сами всегда узнавали, подходили, жали руку. Он был известный человек, хотя и жил бедновато. Они его каждый раз спрашивали: «Ну, как жизнь, как дела?» Причем спрашивали так, что, если бы он ответил, что дела не очень, если бы пожаловался, они вызвались бы помочь. Но он всегда неизменно отвечал: «Все нормально, все хорошо». Хотя на самом деле они с женой с трудом сводили концы с концами. Тем не менее вот так: никогда ничего не просил.
Это был гордый человек. Жена ему, бывало, говорит, у тебя такие видные богатые знакомые, поговори с ними, попроси, они нам помогут, им это ничего не стоит. Он наотрез отказывался: никогда! Нет, он допускал возможность к ним обратиться, но только при самой крайней нужде. Он их держал про запас. Он их держал на тот случай, если вдруг произойдет что-то ужасное и срочно потребуется большая сумма. Например, он, или жена, или кто-то из сыновей (они произвели на свет двоих) тяжело заболеют. Не дай бог рак или потребуется операция на сердце, шунтирование, или сгорит старая дача, где они жили летом и зимой. Вот если такое что-нибудь, тогда он был готов, пользуясь многолетним бескорыстным добрым знакомством с двенадцатью миллионерами и двумя миллиардерами, обратиться к ним за помощью. И был уверен, не откажут. Кстати сказать, еще и потому не откажут, что при обычных, рядовых сложностях и трудностях жизни он никогда к ним не обращался. Сам решал свои проблемы.
Словом, нельзя сказать, что этот человек бескорыстно поддерживал отношения с двенадцатью миллионерами и двумя миллиардерами. Нет, не бескорыстно, хотя корысть его была отложенной, на случай большой беды. Этот факт, то, что он был уверен, что благодаря своим знакомым двенадцати миллионерам и двум миллиардерам он не боится большой беды, этот факт вносил в его душу спокойствие и уверенность в завтрашнем дне.
Он не просил, но не сомневался, что в случае крайней надобности есть у кого попросить. Поэтому он очень дорожил знакомством с двенадцатью миллионерами и двумя миллиардерами, хотя никакой пользы из этого знакомства не извлекал, а только надеялся когда-нибудь извлечь.
В прошлом году этот замечательный человек умер. Ему, слава богу, так и не довелось обращаться за помощью к двенадцати миллионерам и двум миллиардерам, поскольку никакой большой беды в его семье, слава богу, не случилось. Незадолго до смерти он поделился с женой одной важной для него мыслью: он считал, что большие беды миновали его семью именно потому, что он никогда без особой надобности не обращался к своим знакомым двенадцати миллионерам и двум миллиардерам. Он умер совершенно счастливый, сияющий, полный благодарности к своим знакомым двенадцати миллионерам и двум миллиардерам…
На похороны пришли не все двенадцать миллионеров и два миллиардера, но пять миллионеров и один миллиардер присутствовали. Они подходили к вдове изобретателя, говорили, чтоб она не стеснялась, если что – обращалась к ним. Но и она старалась не обращаться, хотя жить было еще трудней, чем когда был жив муж. Она держала их про запас, на тот случай, если произойдет что-то особенно бедственное, но ничего такого так и не случилось. Жили бедно, это да, но уже и сыновья подросли, один даже помогал матери, пока не женился. Она хотела было попросить денег у двенадцати миллионеров и двух миллиардеров на памятник покойному мужу, но, поразмыслив, решила, что на скромный памятник она выкроит деньги, а шикарного памятника и не надо. Она помнила, как муж, бывая на кладбищах во время похорон друзей или родственников, высмеивал выдающиеся памятники на могилах невыдающихся людей.
Через десять лет после смерти изобретателя и жена его умерла. С большим трудом сыновья добились разрешения похоронить маму рядом с папой. Был даже момент, когда сыновья были готовы обратиться за помощью к двенадцати миллионерам и двум миллиардерам, но в последний момент сравнительно небольшая взятка решила проблему. На похоронах супруги изобретателя уже не было никого из двенадцати миллионеров и двух миллиардеров
Эти богатые люди и понятия не имели, какую значительную роль они сыграли в праведной жизни своего товарища, талантливого, но бедного изобретателя, и его замечательной супруги.
18 июля
В преддверии августа
У меня тяжелое ощущение происходящего. Оно началось, когда я два дня назад медленно двигался в очереди, чтобы попрощаться с Валерией Ильиничной Новодворской. Замечательные люди стояли в этой очереди, пожилые, молодые, на их лицах было написано самое главное, что должно быть в человеке, – глубокое уважение к человеческой жизни, к человеческой смерти. Я подумал о том, что вот этих людей сегодняшняя российская власть, ее предводитель, считает предателями, пятой колонной, с мыслями и чувствами этих людей власть не только не считается – власть отворачивается от них, боится, нагло, демагогично осуждает, клеймит, заставляет жить в тревоге, в неуверенности в своем завтрашнем дне. Эти люди сегодня России не нужны, их как-то терпят, не сажают массово в тюрьмы только потому, что еще какое-то время надо выглядеть в глазах мира более-менее пристойно. Не по существу, а формально пристойно. Казенно пристойно. «Как это мы не уважаем оппозицию, зачем вы нагло врете – сам президент и сам премьер публично выразили соболезнования близким Новодворской». После гибели Валерии Ильиничны – я считаю, она не умерла, а погибла, – смерть разгулялась, разбушевалась: в метро 24 человека[1], под Донецком 298 человек[2]. Весь мир считает, что сбитый специально или случайно самолет – на совести нашей страны, на совести нашего президента, который положил начало страшной российско-украинской войне, российско-украинской трагедии, обретающей все более выраженный планетарной характер. Встревожены государства, народы. Наших властителей пытаются привести в чувство, идут непрерывные переговоры, уговоры. Наш президент неоднократно уличен в обмане, в лукавстве. Обещает, но не делает. К нам применяют все более жесткие экономические санкции. Мир не может допустить безграничной наглости одной страны, правителя одной страны. Конечно, руководители других стран проявляют осторожность. Россия обладает страшным оружием. Осторожность обоснованная – дело не только в лидере, дело в том, что и часть народа настроена у нас воинственно, готова оправдать даже ядерную войну. Появились политики, философы, доказывающие, что атомная война – нормальное явление, в атомной войне можно победить. Многие наблюдатели, аналитики всерьез предсказывают возможность такой войны. Люди, облеченные высшей властью, прижатые к стенке морально и экономически, способны от отчаяния решиться на все что угодно. Я тоже считаю, что не исключено, что мы в нескольких шагах от страшных событий – когда погибнут миллионы людей и сотни городов будут стерты с лица земли.
На что можно надеяться? К сожалению, как и перед Второй мировой войной, народные массы в таких ситуациях мало на что способны даже в демократических странах. Мы можем рассчитывать, мы можем надеяться только на мудрость властителей сегодняшнего мира. Не исключая и разумности нашего президента. На его способность образумиться. Конечно, велика роль и тех людей, кто составляет ближайшее окружение первых лиц государств.
Плодами великих умов воспользовались для создания страшного оружия. Чтобы сейчас избежать его применения, нужны усилия не менее умудренных людей.
20 июля
Серьезная сказка
После тяжелых мыслей последнего времени хочу и себя, и моих друзей развлечь изложением одного моего старого миротворческого проекта, который, как мне представляется, не утратил актуальности. Отчасти эту идею излагал один из героев моей давней пьесы «Профессионалы победы», поставленной много лет назад в одном московском театре. К сожалению, и эта пьеса, и мысли, которые в ней прозвучали, не получили ожидаемого резонанса. Однако меня не покидает убеждение, что здесь вина не автора, а публики. Поэтому сделаю вторую попытку, нет, это уже третья публикация – время для этого самое подходящее.
Проект, с которым вы сейчас познакомитесь, замахнулся на разрешение самой сложной международной проблемы современности – как наладить, причем наладить необратимо, доверительные отношения между Россией и США. Я изложу только сердцевину идеи, главную действенную часть плюс несколько коротких комментариев.
Итак, представьте себе, что в один прекрасный день, в один и тот же день, в России и США происходят выборы. Но выборы совершенно необычные, которым предшествовала огромная политическая, юридическая, законодательная подготовительная работа. А выбирают вот кого: российский народ выбирает (из нескольких претендентов) российского вице-президента Соединенных Штатов Америки, а американский народ выбирает (из нескольких претендентов) американского вице-президента Российской Федерации.
Выбрали.
Опять-таки в один и тот же день наш с небольшой командой летит в Вашингтон, а американец в Москву.
Прилетели.
Расположились в помещениях по своему рангу вице-президентов. Первый рабочий день. Первый раз американец присутствует на заседании Совета безопасности России, а наш человек – визави – на заседании аналогичного учреждения в США.
Теперь самое важное – то, ради чего такие выборы затеяны: согласно предварительно принятым законам, новые вице-президенты – наш в США, их в РФ – имеют доступ к любой информации, для них не существует военных и государственных тайн. Они входят в ближайшее окружение президентов России и США. Для них все открыто, доступно, любая информация о прошлом, настоящем и предполагаемом будущем. В их присутствии, с их участием обсуждаются и принимаются важнейшие государственные решения. Законами предусмотрены очень серьезные меры пресечения, в случае если обнаруживается, что в обход визави вице-президентов происходят какие-то тайные совещания, принимаются секретные решения.
Можно себе представить, каким огромным вниманием людей всего мира будет сопровождаться подобная реформа взаимоотношений двух стран с первых дней работы над ее осуществлением.
Вы скажете, это фантастика, ничего подобного в реальности невозможно.
Значит, атомная война, истребление миллионов людей возможно, а политические перемены такого рода невозможны? Разве из того, что сегодня происходит в мире, не очевидно, что система существующих международных отношений, сложившаяся в основном в эпоху до возникновения планетарных опасностей, устарела, посольства превратились в легальные гнезда шпионажа, процветает взаимная подозрительность, мир катится в пропасть. Я, естественно, не настаиваю, что именно этот проект должен и может быть реализован. Но я настаиваю на том, что меры должны приниматься именно такого рода: неожиданные, творческие, создающие новые структуры власти, новые гарантии безопасности, способные обеспечить подлинное взаимное доверие.
Я пытался заинтересовать этими мыслям политиков нескольких стран, включая нашу, – серьезного интереса не обнаружил. Хорошо, говорил я, давайте попробуем для начала этот проект, у меня в данном случае нет авторских амбиций, реализуем как игру между двумя командами – российской и американской. Вот как возникла такая идея, как образовалась группа энтузиастов, вот как ее доводили до сведения соответствующих госструктур в Москве и Вашингтоне, вот как трудно и долго согласовывалось само согласие на то, чтобы разработать соответствующую документацию и так далее во всех подробностях того, какой могла бы быть история реализации подобного проекта. Но пока это игра, телесериал – в ней работают артисты, режиссеры, политологи, юристы, философы, священники, раввины и т. д. Игра охватывает весь сюжет – от возникновения подобного проекта до выборов визави вице-президентов, как наши герои начинают работать, какие сложности, какие страхи, какие ошибки, какие попытки похоронить новую систему взаимоотношений двух государств. Может получиться захватывающий политический сериал, к обсуждению которого подключились бы многие толковые головы из разных стран. Пришло бы много интересных поправок, дополнений, предложений по совершенствованию проекта.
И кто знает – после такой игры, после такого кино, может быть, нечто подобное Россия и США попробуют реализовать. Ну, это было бы просто замечательно! Но даже если бы удалось только снять такой телесериал и заронить в головы и души людей мысль о возможности такого рода перестройки международных отношений, это уже было бы нечто весьма существенное.
К сожалению, и на это чисто игровое предложение, кинопредложение, серьезного отклика нет.
Ну вот и все, о чем я хотел рассказать, вся сказка.
Август
Одно из важнейших событий, происходящих сегодня во всем мире, – это осознание трагических особенностей народных масс России, значительная часть которых поддерживает готовность руководства России применить атомное оружие в войне с Украиной.
Разрыв в уровнях понимания, осознания разными слоями общества фундаментальных проблем и опасностей современного мира, а также способов их разрешения, избежания достиг во многих странах, не только в России, тревожных размеров – этот разрыв в уровнях массового сознания приводит к оправданию агрессивной политики, к оправданию применения ядерного оружия. Требуется серьезная планетарная политика просвещения для того, чтобы избавиться от этого трагического разрыва.
14 августа
Существует историческое созревание. Созрела ситуация – и объединилась Европа. Однако процесс созревания может затянуться, опоздать. Сегодня все настоятельнее ощущается потребность в планетарных органах управления хотя бы некоторыми отраслями человеческой деятельности. Прежде всего речь должна идти о производстве оружия, об учреждениях, занимающихся изобретением нового оружия. История оружия на сегодняшний день, по существу, совершила полный кругооборот: от способности убить одного человека, нескольких человек до способности убить всех людей. Между тем политическое устройство человечества не изменилось: мир раздроблен, сотни стран, между многими станами острые конфликты, наблюдается готовность некоторых стран применять самые страшные виды оружия. В этих условиях, до тех пор, пока народы и их руководители не научатся жить миролюбиво, не научатся разрешать конфликты исключительно путем переговоров, сверхопасное оружие должно находиться под полным контролем планетарного учреждения. По-видимому, есть и другие человеческие дела, которым разумнее, учитывая общие интересы, находиться под планетарным контролем.
Сегодня основной, фундаментальный вопрос народов и их правительств – осознание приоритета, главенства планетарных проблем, разрешение которых обеспечит наилучшие условия для мирного развития отдельных стран. Главный инструмент политики – взаимовыгодные или равно невыгодные компромиссы. Линия фронта – за столом переговоров. Главный герой нашего времени – не генерал, не полководец, а талантливый переговорщик, гений компромиссных решений.
Способность изъясняться дана нам Всевышним для того, чтобы не воевать, не убивать, а договариваться.
26 августа
Я нахожу, что в основе российской безнравственности лежит подлинность, правда русской поговорки «жизнь – копейка». Если жизнь ничто, а это сегодня особенно наглядно выступает наружу, чего уж говорить о такой мелочи, как обман, ложь, нарушение присяги, конституции. Нравственность основывается на практически бытующей в обществе ценности человеческой жизни. Самое страшное, с чего, собственно, все и начинается, – для очень многих людей в нашей стране и собственная жизнь – копейка. Не знаю, существуют ли у нас исследования, показывающие, как удалось привить людям такое бесчеловечное/безбожное отношение к себе.
В душе каждого человека имеется черта, граница между допустимым и недопустимым. То, на каком уровне расположена эта черта, зависит от того, испытывает ли человек благоговение перед человеческой жизнью. В каждом обществе исторически складывается некая средняя норма ценности человеческой жизни, которая впитывается душой, по-видимому, прежде всего в детстве. У нас эта норма, укорененная в душах людей чаще всего бессознательно, далека от требований гуманизма. Это и предопределяет проявления такого рода явлений, как терпимость к высокому уровню преступности, приоритет чувства державности перед ощущением человечности, унижение человеческого достоинства пленных, заключенных, инакомыслящих. Это, я думаю, главная фундаментальная проблема России – как укоренить в нашем обществе благоговение перед человеческой жизнью. Великая русская литература XIX века, по существу, и поставила эту задачу перед российским обществом.
18 сентября
Я хочу объяснить, почему я 21 сентября пойду на Марш мира. Дело в том, что война, которая идет сейчас в Украине, – это война, которая может расшириться, охватить и другие районы бывшего СССР, это война, которая может стать страшной мировой войной; эта война возможна не только и даже не столько по вине Владимира Путина – она возможна прежде всего потому, что ее поддерживают или проявляют равнодушие миллионы российских граждан. По моему ощущению, больше равнодушных, чем активно поддерживающих политику войны. Даже у меня порой возникает мысль – ничего сделать нельзя, это не остановить. Такие мысли и порождают апатию, равнодушие, парализуют активность. Все это надо преодолевать – если вы против войны, не надо молчать, не надо впадать в состояние безверия. Надо дать знать властителям страны, и даже не столько им, сколько другим людям, другим гражданам России, чтобы они видели – неравнодушных становится все больше и больше, чтобы в следующий раз, а может быть, еще в этот раз и они присоединились к нашим голосам, к нашим рукам, поднятым против войны, к нашим ногам, шагающим в колоннах Марша мира! Кто за войну – тот за войну, что делать? Но кто против войны, не должен сидеть дома! Еще есть возможность остановить эту настоящую народную беду!
6 ноября
На смерть Алексея Девотченко
Трудно поверить, что это не убийство.
Трудно допустить, что это не начало нового бандитского способа отмщения за беспощадную справедливую критику правящего режима.
Чтобы устрашить, выбрали самого бесстрашного.
Отныне в России не только поэт больше чем поэт, но и артист больше чем артист.
Господи, помести его душу поближе к себе, он это заслужил.
8 ноября
Из записок верующего атеиста
С академиком Гинзбургом я познакомился благодаря букве «Г», с которой начинаются начертания наших фамилий. Народных депутатов СССР горбачевского созыва в Большом Кремлевском дворце рассадили по алфавиту, в результате мое кресло оказалось между Гинзбургом и Гдляном. Справа Гдлян, слева Гинзбург. С Гдляном у нас сложилось вполне корректное, учтивое добрососедство, если не считать два или три случая, когда он активно пытался мне подсказать, на какую кнопку нажать – за или против. С Виталием Лазаревичем как-то легко, сразу и, как оказалось, надолго, навсегда установились доверительные, дружеские отношения. На чем основывалась эта близость? Думаю, прежде всего на том, что мы оба – евреи и оба были обеспокоены в те годы (конец восьмидесятых – начало девяностых) волной нарастающего публичного, уличного антисемитизма. Мы написали по этому поводу письмо председателю Верховного Совета СССР А. И. Лукьянову, встречались с М. С. Горбачевым, – мы настоятельно просили, можно сказать, требовали, чтобы высшее руководство страны отчетливо во всеуслышание определилось в отношении антисемитизма. Нам обещали, но обещания не выполняли. Мы напоминали о данных обещаниях, нам снова обещали, но так в те годы и не было сделано по этому поводу отчетливого, внятного заявления высшего руководства СССР.
– О, вы явились! – встретил меня однажды утром Виталий Лазаревич. – Вчера вы отсутствовали, и на ваше место присел Андрей Дмитриевич. Мы что-то обсуждали, и в это время Горбачев открыл съезд, и раздался гимн. Ну, я, естественно, встал, стою. А Андрей Дмитриевич спокойненько, благодушно себе сидит. Скучает, ждет, когда кончится бравурная музыка и мы продолжим нашу беседу. И действительно, когда я опустился в кресло, мы продолжили прерванный разговор как ни в чем не бывало. Как будто я отлучился на три минуты в туалет. Для него было так же естественно не вставать при исполнении гимна, как для меня – встать. В его глазах, в выражении лица не было никакого упрека, никакого осуждения. Он не считал меня трусом, а себя героем. Вот это абсолютное спокойствие при совершении необычных, даже опасных поступков меня в Андрее Дмитриевиче неизменно удивляет и восхищает. Я тоже в своей жизни совершил несколько неординарных поступков, но при этом каждый раз волновался, переживал. Делал, но нервничал. Сахаров спокоен, как бог.
Должен заметить, что Виталий Лазаревич нередко, и я бы сказал, охотно рассказывал о своих недостатках, неловких поступках, о случаях, когда он выглядел, как ему казалось, нелучшим образом. Он поражал меня своей способностью смотреть на себя со стороны и рассказывать о себе, как о другом человеке.
После Первого съезда народных депутатов СССР возникла первая легальная парламентская оппозиция – Межрегиональная депутатская группа (МДГ), которую возглавили три сопредседателя, но фактически лидером был Андрей Дмитриевич Сахаров. Я в эту группу вошел сразу и был уверен, что Гинзбург сделает то же самое. Где ж ему быть, как не там. Однако он в МДГ не пошел. Я не стал спрашивать почему, мы эту тему деликатно обходили. Но спустя некоторое время Виталий Лазаревич вдруг говорит: «Александр Исаакович, я чувствую, у вас есть ко мне вопрос, который вы не смеете мне задать: почему я не вошел в МДГ? Отвечаю: я считаю вредным выступать против Горбачева, которому и без того очень трудно в окружении враждебно настроенных к нему членов ЦК. Зачем же создавать дополнительные трудности, притом людьми, от которых он ждал поддержки». Я объяснил свою позицию: Горбачев не сможет проводить реформы, оставаясь во главе партии, руководство которой все настойчивее выступает против того, что он делает, у него есть выбор, пусть он решительно станет на сторону МДГ. Его возможности внутри партии исчерпаны. Виталий Лазаревич был со мной не согласен, правда, несогласие его было мягким, не совсем уверенным. Только после смерти Сахарова оно стало категорическим.
К Ельцину он относился настороженно, ничего хорошего от него не ожидал, откровенно высказывал свои опасения даже в тот период, когда Ельцина чуть не носили на руках. Его политические воззрения были всегда отчетливыми, ясными, опирались на логику фактов. Например, он был решительным противником заигрывания с палестинскими экстремистами, считал, что только категорическое солидарное неприятие их действий мировыми державами, включая Россию, и явное военное превосходство Израиля заставит их прекратить террористические акты и признать раз и навсегда еврейское государство.
Когда он стал Нобелевским лауреатом, в Еврейском культурном центре на Большой Никитской состоялся праздничный вечер в его честь. После приветствий, поздравлений, после восторженного приема его яркого, я бы даже сказал, веселого ободряющего выступления перед московскими евреями в нескольких залах были щедро накрыты праздничные столы. Вино и водка, что называется, лились рекой, подавались все новые и новые вкуснейшие кошерные закуски. К столу, где расположились Виталий Лазаревич и Нина Ивановна, стояла очередь мужчин и женщин с полными бокалами, желающих чокнуться, а то и сфотографироваться с Нобелевским лауреатом. Виталий Лазаревич был в чудесном настроении, чокался, обнимался, целовался, выпивал рюмку за рюмкой, раздавал автографы.
На следующее утро он позвонил мне, сказал, что не помнит, когда ему было так хорошо, легко, весело, как на этом вечере. Поскольку я был одним из инициаторов этого мероприятия, благодарил меня, просил передать слова благодарности всем, кто организовал такой незабываемый праздник. Действительно, ни до, ни после этого вечера я не видел, не помню Виталия Лазаревича таким радостным, таким раскованным, свободным, таким пьяным, таким счастливым.
Но видел я его и в самые тяжкие дни его жизни, когда он лежал неподвижно на больничной койке. Я навещал его, звонил, старался развлечь экстравагантными новостями из жизнедеятельности литературной и политической элиты. Каждый раз он спрашивал, где я был, кого видел, что интересного читал, о чем думал с тех пор, как мы не виделись. Я добросовестно докладывал. Во время одной из таких встреч мы говорили о смерти. Я рассказал ему, как недавно, ночью, не мог уснуть и принялся размышлять о том, хочу ли я умереть во сне. И вот, дескать, результат моих размышлений: я во сне умереть не хочу. Умереть во сне, сказал я, это какое-то предательство долгой, сложной жизни. Я хочу пережить приближение смерти, хочу, чтоб у меня были мои последние дни, последние часы, последние минуты. Уснуть и не проснуться – какой-то обман, ускользнул от последнего испытания. «А я, дорогой мой Саша, – сдавленным, негромким голосом сказал Виталий Лазаревич, – был бы счастлив умереть во сне. Вы, слава богу, здоровы, бодры духом, поэтому вам такая смерть кажется недостойной. Я мечтаю о такой смерти».
Последние слова он произнес с неподдельной выстраданной искренностью, – во мне все содрогнулось. Мне стало стыдно, неловко, я ощутил всю неуместность, всю глупость своего самодовольного монолога о самоценности последних дней жизни. Я ушел от него разбитый, подавленный – по существу, в тот день я первый раз в полной мере осознал, как ему тяжело, безысходно, как он унижен беспомощностью своего положения.
Однажды, не помню уже по какому случаю, я ему сказал, что ощущаю себя верующим атеистом. Как он рассмеялся, как он хохотал надо мной! «Это же нелепость, абсурд, вы же образованный человек, вдумайтесь в это бессмысленное словосочетание, что это такое – „верующий атеист“: до обеда вы верующий, после обеда – атеист?»
Верующим атеистом я остался, но эту его звонкую, хохочущую, беспредельную убежденность в своей правоте я никогда не забуду.
22 ноября
Президент Владимир Путин разъяснил на днях, что призывы к свержению действующей власти недопустимы, что такие действия антинародны. Я тоже против военных переворотов и революций. Подобные действия не устраняют народные беды, а только заменяют одни беды другими, часто еще более тяжелыми. Однако революции происходят не потому, что к ним кто-то призывает. Они происходят тогда, когда существующая власть, во-первых, не способна предвидеть драматические последствия своих действий, своей политики, во-вторых, когда она не способна быстро спохватиться, до конца признать, осознать, осудить свои преступные ошибки и, в-третьих, когда она не способна решительно, необратимо изменить свою политику, сделать все для исправления зашедшей в тупик ситуации. Если эти три условия не будут приняты во внимание, не будут выполнены, отсутствие революционных призывов не поможет.
25 ноября
С давних, давних времен обманывать врага во имя победы над ним – это хорошо, это молодцы, это браво! Тут имеется в виду не только чисто военная хитрость, но и хитрость (то есть обман, введение в заблуждение) политическая, мировоззренческая, даже философская. Интересы родины выше любой правды, достоверности, искренности и т. д. В такой правде/неправде и заключается сила, о которой говорит Путин. Именно этого рода нравственность и расцвела в России в последние годы. Святая цель и есть правда, и в этой правде – сила, и все, что содействует ее достижению, делает нам честь. Логика воинской хитрости, ложной маневренности возведена в святость, становится политической повседневностью.
27 декабря
Они знают, отдают себе отчет, что обманывают и в стране, и в мире, но они не знают, что они делают это для того, чтобы успешнее, увереннее обманывать себя. Они только-только начинают догадываться, что тут кроется подвох. Это видно было во время большого интервью Путина. Не прошло это тщательно подготовленное мероприятие так, как хотелось, как обычно. Они думают, это поправимо. Нет, уже непоправимо. Дальше так будет все время. Поздно начали понимать самое главное: они обманывали других для того, чтобы себя обмануть. Они это только-только начинают понимать, и то не все, некоторые. И даже трудно себе представить, чтó будет происходить по мере все большего понимания этого драматического парадокса. Это же явное вмешательство нечистой силы: обманывать других для того, чтобы не замечать, что обманываешь себя. Чем это кончится, достаточно ясно, но дело в том, что перед тем, как кончится, неизбежен некоторый промежуток времени. Он начался. Но никто не знает, сколько он продлится и как будет протекать. Я тоже не знаю. Я только догадываюсь. Но не настолько отчетливо, чтобы поделиться публично.
28 декабря
События уходящего года, Украина, Крым, поведение властей, властителя, реакция народа, большинства на это поведение, – все это вместе взятое, если подвести какой-то итог тому, что в результате происходит в моем сознании, в душе, – полное опустошение гражданского чувства. Почти полная утрата интереса к не личному, не персональному, не касающемуся самых близких мне людей. Чей я гражданин? Гражданин общества, которому наплевать, что с ним происходит, куда его ведут и уже почти привели? Подданный самовлюбленного тщеславца, властолюбца, кто, исходя из своих примитивных ложных уверенностей, начал войну, из которой не знает теперь, как выпутаться, врет живым и мертвым? Часть прислуживающей ему челяди, в числе которых немало пишущей братии? В начале всей этой трагической истории вокруг и внутри Украины был живой интерес обсуждать, понять происходящее. Анализировать, предугадывать. Было желание высказаться, действовать, выходить на многотысячные митинги. Перезваниваться, встречаться, делиться новостями, переживаниями. Все это ушло, пропало, кончилось. Все уже яснее ясного, не о чем говорить, не о чем думать. Нет больше загадок ни в причинах, ни в следствиях. Я все реже звоню, все реже звонят мне. Сгусток боли, стыда, беспомощности сжался, застыл. С очень сложным чувством я слушал сильное, впечатляющее последнее слово Алексея Навального в суде – к кому он обращается? Те, кто смотрят в стол, никогда не поднимут головы, чтобы посмотреть на небо, чтобы подумать о Боге. Они не с тоской смотрят в стол, а со смыслом. Ибо в столе есть ящики, а в ящиках – приличная зарплата. И чем больше, чем дольше они смотрят в стол, тем она становится больше, растет. На днях судьям ее повысили на 30 процентов. Депутатам Думы тем более есть на что в стол смотреть. Не к кому сегодня обращаться, вот в чем дело. Все так сложилось, что постепенно становишься сам себе гражданином. Конечно, вечно так не будет, вся эта структура гнилая, глупая, она рухнет. Но это произойдет не в результате борьбы с ней, а в результате тягучего, затяжного трагикомического самообрушения. И еще не факт, что после них не придут деятели похлеще. Общество этому не воспротивится.
Мы не отказываемся от жизни из-за того, что она короткая. Это фундаментальный человеческий компромисс, который, как мне представляется, до конца людьми не осознан. Недопонимание всей значимости этого компромисса приводит к отказу от поисков компромиссных решений, когда возникали и возникают международные конфликты в современной истории. За семьдесят лет после Хиросимы и Нагасаки, как мы видим сегодня, так до конца и не было осознано, что эпоха войн как метода разрешения конфликтов завершилась. Компромисс не стал господствующим методом международной политики, несмотря на нависшие над миром планетарные опасности. На наших глазах в последние несколько месяцев в центре Европы больше чем наполовину укорочены жизни многих тысяч в основном молодых людей. Убежден, этого можно было избежать, если бы в сознании людей, не только политиков, господствовала идея КОМПРОМИССА как главного, единственно допустимого сегодня способа разрешения противостояний.
Если в ближайшие годы системы образования, воспитания, направленность средств массовой информации, все учреждения культуры, искусства, особенно кинематограф, телевидение, не предпримут активных усилий для укоренения идеи Компромисса в сознании мирового сообщества, большой ядерной войны не избежать. Это, конечно, надо было сделать раньше, намного раньше, не исключено, что уже поздно. Больше того: если войну в Украине удастся остановить и постепенно нормализовать отношения России с ЕС и США, у меня нет уверенности, что эта жуткая война послужит серьезным уроком, содействует укоренению в мире нового отношения к идее Компромисса.
Компромисс вместо войны, стол переговоров вместо поля битвы, переговорщики вместо генералов.
28 февраля
Люди, охваченные агрессивной уверенностью в своем праве наводить порядок в стране и в мире, графоманы жизни, как я их называю, возымели небывалую свободу действий. Поэтому нельзя считать чем-то неслыханным, неожиданным убийство Бориса Немцова. Мама Бориса Ефимовича, которой я скорбно кланяюсь, предчувствовала беду. Тысячи матерей и отцов в России боятся сегодня за жизнь своих детей. В связи с войной в Украине резко возросли масштабы проявлений жестокости не только в местах боевых действий, а повсеместно в стране. Остановить, прекратить эту войну, которая, в сущности, и убила Бориса Немцова, – первый шаг, который необходимо сделать для того, чтобы пресечь эскалацию преступности.
1 марта
Вернулся с Марша скорби. Рад, что было много народу, говорят, 70 тысяч, и главным образом молодежь. Молодые люди не приемлют, осуждают, ненавидят насилие – это чувствовалось. Нельзя не обратить внимания на резкое отличие сегодняшнего спокойного, эмоционально сдержанного траурного шествия от шокирующей, агрессивной, лишенной здравого смысла демонстрации «Антимайдана».
Сейчас подумал: страна наша привыкла к тому, что есть такой особенный человек, смелый политик, такой красивый, незабываемый мужчина – Борис Немцов. И вдруг его не стало, убили! Такое не забывается. И не прощается.
4 марта
Одно соображение в преддверии 9 мая.
Поражение содействует освобождению народа от его недугов, а победа, наоборот, усугубляет свойственные народу болезни. И мы это видим сегодня на примере победившей России (СССР) и потерпевшей поражение Германии. Это не означает, конечно, что в Германии все светло и замечательно, а у нас все темно и ужасно. Тем не менее речь идет о важных уроках послевоенного времени. Думаю, что это справедливо и тогда, когда речь идет о победах и поражениях отдельно взятого человека или коллектива.
Я вовсе не хочу сказать, что проигрывать войны лучше, чем выигрывать. Я хочу обратить внимание на этот парадокс, здесь речь о массовой психологии – поражение заставляет анализировать, критиковать себя, предостерегает от самодовольства. Победителям следует это учитывать после победы, а не способствовать самовлюбленности.
25 марта
Время, когда человек живой, – короткое, время, когда человек мертвый, – длинное; мертвым можно быть очень долго, вечно. Не о всех вечно мертвых помнят люди. Желание славы – во многом именно желание, чтобы тебя долго помнили после смерти. С появлением кинопленки, цифровых камер можно бесконечно долго видеть умерших живыми. Сегодня происходит определенного рода борьба за продление жизни умерших людей. Живые смогут увидеть живыми своих близких, умерших сотни лет назад. Это другая, новая жизнь, другая связь с прошлым, с предками, с историей человечества. Когда сегодня находятся безумцы, которые готовы разжечь атомную войну, способную уничтожить возможность такого будущего, это вызывает предельное негодование в душе, буквально библейский гнев. Молишься Богу, чтобы он любым способом остановил этих дикарей, фанатиков гибели рода человеческого!
31 марта
О памятниках Сталину
Многим, но далеко не всем известно о том, что в конце сороковых годов XX века, судя по всему, к семидесятилетию Сталина, с его согласия, если не по его приказу, было решено очистить города СССР от безногих, безруких инвалидов Великой Отечественной войны. Многие инвалиды занимались попрошайничеством, выпивали, шумели, нагло требовали от власти внимания, помощи – словом, вели себя некрасиво, портили начальству, проезжающему по улицам, настроение, да просто надоели. И в одно прекрасное утро инвалидов не стало, их насильственно выселили на Валаам и в другие такого же рода места, где они вынуждены были и жить, и умирать не по-людски, по-скотски. От большинства ничего не осталось – нет могил, нет ничего.