Глава 2

С ТОГО ДНЯ ПРОШЕЛ всего год.

Двенадцать месяцев, девять дней и шесть часов.

А ведь тринадцать месяцев назад все было… хорошо.

Прежде чем задуть свечи, я закрыла глаза и попросила фею сладостей (или бога дней рождений, или еще кого-то там) сделать так, чтобы Мэтт Перино, брат Фрэнки, мой лучший друг, который не просто друг, наконец-то меня поцеловал. Я загадывала это желание каждый год с тех пор, как нам с Фрэнки исполнилось десять, а Мэтту – двенадцать. С того самого момента, когда я вдруг поняла, что влюбилась.

Мой пятнадцатый день рождения мы праздновали, как всегда, на заднем дворе вместе: мама, папа, Фрэнки, Мэтт и их родители, дядя Ред и тетя Джейн, которые вообще-то не приходились мне родственниками. Как только все перестали петь и хлопать, а последняя свеча потухла, я открыла глаза. Мэтт стоял совсем рядом. Так близко, что я ощущала его дыхание. Это было невероятно! От Мэтта пахло яблочным шампунем, тем самым, в зеленой бутылке, который он стащил у Фрэнки и говорил потом, что от него волосы выглядят лучше. По шее пробежали колючие мурашки, и на мгновение я взволнованно подумала, что мое желание исполнится прямо здесь и сейчас, при всех. Но не успела я представить, насколько же это будет неловко, как Мэтт схватил кусок торта, завел руку за спину и стремительным движением метнул его прямо мне в лицо.

Конечно, торт – уже прогресс, ведь в прошлый раз это был душ из хорошо взболтанной газировки (причем ловкости Мэтта мог бы позавидовать даже тренер высшей лиги). Определенно, какая-то деталь в механизме исполнения желаний сломалась, и моя просьба осталась без ответа, дымком растворившись в далеком небе. Я подумала, что в следующий раз стоит выразиться поточнее или даже добавить пару ярких сцен из классики Голливуда, а потом с радостным криком схватила два огромных куска торта, украшенных глазированными цветами. Подалась вперед, приготовилась к нападению и побежала.

Сначала мы наматывали круги по двору, а потом Мэтт повалил меня на землю, отобрал у меня торт и размазал по моему лицу, как грязевую маску. Мы сражались минут десять, смеясь и катаясь по траве, пока остальные кричали, кидались сладостями и свечками. Когда все успокоились, оказалось, что от торта ничего не осталось, а я и Мэтт с ног до головы вымазались в радужной глазури.

Мы медленно встали, все еще смеясь и пытаясь отдышаться, и неохотно заключили перемирие. Папа тут же принялся фотографировать нас – перепачканных разноцветной глазурью, с травинками, застрявшими в волосах, освещенных теплыми розовыми лучами закатного солнца. Мэтт обнимал меня за плечи, а впереди ждало такое долгое лето… В тот момент я даже забыла, что осенью он уедет в колледж. Мэтт собирался изучать американскую литературу в Корнелле, в часе езды от дома, и обещал, что будет приглашать нас с Фрэнки в гости по выходным.

Но вот эпическое сражение тортом осталось позади, и мы с Мэттом решили привести себя в порядок. Оказавшись в полумраке прохладного дома и оставив весь мир позади, за раздвижной дверью кухни, молча замерли у раковины. Я разглядывала Мэтта исподлобья, надеясь, что он ничего не поймет, не сможет прочитать мысли, которые казались уж слишком смелыми.

Откуда-то издалека доносились обрывки разговоров, а я все смотрела, как зачарованная, на его растрепанные черные волосы, всматривалась в ярко-голубые глаза и думала, что мы чудесным образом оказались глубоко под водой. Я подняла руку, липкую от сладостей, в шутку замахнулась, будто собиралась вновь запустить в Мэтта куском торта. Мне хотелось хоть как-то прервать молчание, не дать ему услышать такое громкое биение сердца под футболкой.

Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук-тук-тук.

Мэтт дотронулся до моей ладони, соскреб пальцем немного глазури, а потом подошел совсем близко и неуловимым движением перевернул весь наш мир с ног на голову.

– Анна, – сказал он и погладил меня по голове липкими пальцами, – знаешь, что значит, когда мальчик трогает тебя за волосы в день рождения?

Нет, этого я не знала. Я не могла вспомнить, как мы оказались на кухне, с ног до головы вымазанные в глазури, не могла понять, почему мой лучший друг, который не просто друг, так на меня смотрит… Даже имя свое забыла. Пришлось прикусить губу, чтобы сдержаться и случайно не выдать какую-нибудь глупость вроде: «О Мэтт, наконец-то мои мечты осуществились!» Было трудно молчать. Внутри все сжалось, и я уставилась на его ключицы, на крошечный осколок голубого, словно море, стекла, обвязанного кожаным шнурком, на опадающую и вздымающуюся грудь.

Вдох.

Выдох.

Сколько мы так простояли? Секунды? Часы? Я понятия не имела.

Этот треугольный кусок стеклянной гальки Мэтт нашел в прошлом году, прямо за домом в Занзибар-Бэй, в Калифорнии, который они с семьей брали в аренду на три недели каждое лето. Он любил повторять, что самое редкое красное стекло, немногим чаще встречается пурпурное и темно-синее. Красное Мэтту удалось найти только однажды, из осколка он сделал браслет для Фрэнки, который та носила, не снимая.

Что же до меня, то я обожала стекляшки всех цветов: морской волны, темно-зеленые, нежно-голубые и прозрачные. Фрэнки и Мэтт каждое лето привозили осколки в баночках – застывшие образы Тихого океана, который я ни разу не видела. Я расставляла их на полках.

– Иди сюда, – прошептал Мэтт, путаясь пальцами в моих светлых кудряшках.

– Не верю, что ты сам его сделал, – в очередной раз удивилась я. – Так круто получилось…

Мэтт опустил голову, вгляделся в кусочек стекла, и волосы упали ему на лицо.

– Может, я тебе его подарю, – сказал он. – Если будешь хорошо себя вести.

Я улыбнулась, не отрывая глаз от голубого осколка. Смотреть на Мэтта было страшно. Вдруг он попытается… и тогда все… и я…

– С днем рождения, – прошептал он и вдруг оказался очень близко, обдав меня жарким дыханием.

Я вся затрепетала. Так же неожиданно, как и тогда, когда бросил торт, Мэтт подался вперед и поцеловал меня. Одной рукой, все еще вымазанной в глазури, он скользнул по волосам, к шее, а другую уверенно положил на поясницу и прижал меня к себе. Моя грудь оказалась на уровне его солнечного сплетения, а бедра – чуть ниже его. Наши ноги, голые, согретые летним солнцем, тоже соприкоснулись. От Мэтта пряно пахло марципаном и ароматизированными сигаретами. В эти десять секунд весь мой мир как будто ограничился поцелуем, и тайна разделила жизнь на «до» и «после».

Две половины. Веселье превратилось в грусть. Удивление – в ужас. Все разделилось на «до» и «после».

И Мэтт, которого я всегда считала другом, вдруг перестал им быть. Я ответила на поцелуй. Время замерло. Я больше не чувствовала ног, не слышала голосов, доносившихся снаружи, не вспоминала о тех, кто ждал нашего возвращения. Забыла, что случается, когда друзья переходят некую границу и перестают быть друзьями. И если бы в тот момент сердце перестало биться, легкие перестали поглощать кислород, а кровь – пульсировать, я бы ничего не заметила.

Хотелось провести здесь всю ночь, вдыхать яблочный аромат волос, щекотавших мне щеки, замирая от счастья, и ни о чем не думать…

– Вы чего так долго? – спросила Фрэнки, поднявшись на крыльцо. – Анна, пошли, пора открывать подарки.

Я успела отскочить от Мэтта до того, как она заглянула в окошко кухни.

– И правда, именинница, ты чего так долго? – насмешливо повторил Мэтт.

– Уже иду, Фрэнк, – ответила я, выразительно глядя на парня. – Только переоденусь.

– Можно с тобой? – прошептал Мэтт, прижавшись к моей щеке. По моему телу прошла дрожь, как при землетрясении.

Я вдруг вспомнила, что детьми, пока позволяли приличия, мы много раз принимали вместе ванну. Теперь все казалось другим. Хрупким. Слишком откровенным. Я покраснела и отвернулась.

– Ну так что? – Мэтт ущипнул меня за руку, когда Фрэнки ушла к праздничному столу.

– Нам повезло, что она ничего не видела, – заметила я и сама не поверила в то, что говорю. – Тебе тоже надо переодеться. В своей комнате. То есть…

– Ага.

Мэтт схватил меня за руку, притянул к себе, коснулся ладонью моей щеки и поцеловал еще раз, быстро и настойчиво. Он прижался ко мне так же, как в первый раз: бедрами, животом – всем телом. Я подалась вперед, мечтая слиться с ним в одно целое. Наверное, если бы Мэтт не держал, я бы уже улетела в небо, словно маленький радужный шарик.

– Она точно ничего не заметила? – спросила я чуть позже.

– Не-а. – Мэтт, все еще сжимавший мою руку, рассмеялся. – Не переживай. Теперь это наш секрет.

В спальне я сняла и спрятала в пакет испачканную футболку, потом умылась холодной водой и привела в порядок волосы. Но мне так и не удалось унять дрожь в коленях и выровнять дыхание.

Мозг, перешедший в режим ожидания во время страстной сцены на кухне, вдруг заработал и стал подбрасывать возможные варианты развития событий и кошмарные вопросы, которые стоило бы задать несколько минут назад, на кухне.

И что теперь?

Мы больше не друзья?

Что сказать родителям?

Я ему правда нравлюсь, или это все на один раз?

Стоит надеяться на продолжение?

Как рассказать Фрэнки?

Зачем он говорил, что это секрет?

В голове рождались тысячи ответов, и, чтобы успокоиться, мне пришлось досчитать до пятидесяти. В конце концов, все это случилось пятнадцать минут назад, и строить предположения еще рано.


Когда я вышла на улицу, папа уже разжег костер. От его жара и дыма голова отяжелела, я боялась выдать себя, поэтому старалась не прикасаться к Мэтту, не смеяться слишком громко над его шутками и даже не смотреть в его сторону. Но вот огонь почти погас, все подарки были открыты, и пришло время прощаться. Я поблагодарила Фрэнки, дядю Реда и тетю Джейн, но, когда очередь дошла до Мэтта, не нашла в себе сил поднять взгляд.

– Спасибо за торт, – с трудом произнесла я. – И за блокнот.

Ни для кого не секрет, что свои дневники я обожала ничуть ни меньше, чем Мэтт – книги. Так что этот его подарок стал лучшим. Ну, почти.

– С днем рождения, Анна, – ответил он, а потом крепко обнял, покружил и, подмигнув, пообещал, что мы обязательно встретимся завтра. Как и всегда. – Не забудь написать про меня в дневник.

Со стороны все выглядело вполне невинно. Это был знакомый всем Мэтт, старший брат Фрэнки, один из неразлучной троицы, тот самый мальчишка, который закапывал кукол Барби на заднем дворе и читал нам приключенческие рассказы вместо колыбельной. Но для меня все изменилось ровно в то мгновение, когда мы остались одни на кухне и он коснулся моих волос. Все стало другим. И больше никогда не будет прежним.


«Спишь?» – пришло той же ночью сообщение от Мэтта. Я взяла с тумбочки телефон.

«Ага».

Конечно же, нет. Вечеринка кончилась несколько часов назад, а я все никак не могла успокоиться. Какой уж тут сон?

«Встретимся во дворе?»

«ОК. 5 мин».

Я натянула толстовку, почистила зубы, собрала волосы в хвост и стала искать подводку. Потом решила, что триумфальный выход из задней двери дома «при параде» будет выглядеть странно и неуместно. Так что я распустила волосы и накрасила губы блеском со вкусом манго – просто и в то же время мило.

Прятаться не хотелось. В конце концов, это же задний двор моего дома! Если наверху вдруг загорится свет, я просто пойду на кухню и притворюсь, что собиралась полакомиться последним куском торта, который остался после эпического сражения.

Я тихо открыла заднюю дверь и столкнулась с Мэттом, стоявшим на крыльце. Не успели босые ступни коснуться мокрой от росы травы, как он подхватил меня на руки и прижал к стене дома.

– Я все время о тебе думал, – признался Мэтт, а потом поцеловал так страстно и настойчиво, что я даже удивилась, ведь за долгие годы дружбы не замечала за ним ничего подобного.

Я ответила на поцелуй и обняла его за шею. Нервную дрожь сдержать не удалось. Почувствовав это, Мэтт остановился и спросил, не замерзла ли я.

– Просто… все так неожиданно. Я счастлива. А еще мне страшно, – прошептала я еле слышно, надеясь, что он прочитает мои мысли. Страшно, потому что желание наконец-то исполнилось. Страшно, что это расстроит Фрэнки. Страшно потерять двух самых лучших друзей. Страшно разрушить все, что мы знали и любили с детства.

– Мне тоже, – ответил Мэтт, тяжело дыша. – Анна, а у тебя когда-нибудь…

В окне родительской ванной зажегся свет.

– Мне пора, – сказала я.

Мэтт взял меня за руку и притянул к себе.

– До завтра? – прошептал он, щекоча дыханием мое лицо. – До завтра.

Он поцеловал меня в шею, нежно скользнул губами по коже за ухом. Стало так жарко, словно я вновь оказалась у пылающего костра.


Он позвонил на следующий день.

– Привет.

– Привет. Я не спала целую ночь, никак не могла прийти в себя после встречи во дворе и наших поцелуев.

– Мы с Фрэнки собираемся за мороженым. Присоединишься?

Фрэнки…

– Конечно, – ответила я. – Слушай, Мэтт, ты ей уже что-нибудь сказал?

– Еще нет.

Произошедшее вчера для него ничего не значит? Мы просто поедем за мороженым? Как будто ничего и не было? Это что, больше не повторится?

– Анна, я очень хочу ей все рассказать, – начал Мэтт, словно прочитав мои мысли. – Просто… Понимаешь, она же моя младшая сестра. А ты – наша лучшая подруга. И теперь еще и моя… ну… Мы должны заботиться о Фрэнки.

Еще и твоя – кто?

– Знаю, – ответила я.

– Не переживай, Анна. Я обязательно ей расскажу. Потерпи немного, надо придумать, как это лучше сделать.

– Ладно.

– Обещаешь? Пообещай, что ничего ей не расскажешь!

– Не волнуйся. – Я рассмеялась. – Это же наш секрет.


На сборы ушел целый час: укладка, выбор одежды, какие-то мелочи, которым раньше я не придавала значения. Я ужасно волновалась перед встречей с Мэттом, думала о поцелуях, о том, как все объяснить Фрэнки, каким будет это лето, да и моя жизнь вообще.

Я дошла до их дома, забралась на заднее сиденье машины и изо всех сил старалась не встречаться взглядом с Мэттом. Меня тревожили мысли о том, что будет, если он уже рассказал о нас Фрэнки, и как себя вести, если она все еще ничего не знает. Всю дорогу мы не смотрели друг на друга. Фрэнки, которая устроилась на переднем сиденье, без умолку болтала о предстоящей поездке в Калифорнию и даже не подозревала о том, что вчера весь мир перевернулся с ног на голову. Только когда у кафе Custard’s Last Stand вдруг выяснилось, что Фрэнки забыла в машине кошелек, мы, наконец-то оставшись наедине, впервые взглянули друг на друга.

– Привет, – нежно сказал Мэтт и улыбнулся.

Я вдруг остро ощутила, что все это всерьез, что наши отношения правда изменились. Правильные слова застряли в горле. Я не смогла придумать ни остроумного, ни милого ответа и вместо этого неловко пробормотала:

– Привет.

Мэтт крутил в руках ключи и притопывал ногой.

– О чем ты думаешь? – спросил он и провел пальцем по моему лбу.

Мне так хотелось ответить что-нибудь вроде: «Вчера на вечеринке и потом, ночью, я мечтала, чтобы ты перестал болтать и просто поцеловал меня», но тут вернулась Фрэнки, и нашей главной проблемой стал нелегкий выбор между банановым сплитом и брауни с пломбиром и сливочной помадкой.

Мэтт избавил сестру от мучений, заказав оба десерта, а еще пломбир с карамелью для меня. Все это мы, конечно же, честно разделили на троих.

Я наблюдала за тем, как Фрэнки, весело смеясь, кормит брата с ложки брауни, и никак не могла отделаться от мерзкого чувства вины, которое застряло в животе липким комом. До вчерашнего дня между нами не было секретов. Я молчала только об одном: о тайной и, как тогда казалось, безответной любви. А теперь я не могла спокойно смотреть на Мэтта и все думала: «Пожалуйста, ну пожалуйста, расскажи ей».


– Слушай, – начал Мэтт. Мы снова встретились ночью на улице, как только все легли спать. – Ты ведь понимаешь, Фрэнки должна узнать об этом от меня. Самый подходящий момент – поездка в Калифорнию. Осталось потерпеть всего пару недель, а потом мы с ней останемся вдвоем, и я все расскажу. Ей ведь надо это переварить.

Значит, мне снова придется скрывать от лучшей подруги такое важное, невероятное событие? Об этом было страшно даже подумать. Ведь Фрэнки была в курсе моих любовных дел. Она поддерживала меня в трудную минуту, праздновала вместе со мной победы и подбадривала в неловких ситуациях. Фрэнки была рядом, когда в четвертом классе мне поставили неоново-зеленые брекеты. И в седьмом классе, когда я умудрилась выйти из школьного туалета с юбкой, заправленной в колготки, и простояла так всю очередь за ланчем. Она не бросила меня и после моего поцелуя с Джимми Кроссом на выпускном в восьмом классе, который закончился вызовом в кабинет директора. Мы праздновали дни рождения, веселились, разделяли увлечения, мечтали и боялись. Я знала о Фрэнки все, да и у нее в голове хранилась подробная карта моей жизни. И было трудно смириться с тем, что чувства к Мэтту теперь стали неизведанной территорией, сундуком с сокровищами, закопанным в секретном месте.

Но ведь он – брат Фрэнки, и у меня нет причин для недоверия. В тот момент, когда он обхватил ладонями мое лицо, поцеловал и прошептал мое имя, я решила, что никогда не нарушу обещание.

Дни превратились в недели. Все это время мы с Мэттом разыгрывали настоящий спектакль, притворяясь друзьями перед родителями и Фрэнки. Сколько раз мне хотелось прекратить эту бессмысленную игру, перестать скрываться и броситься к нему на шею прямо во время семейного ужина или очередных посиделок на заднем дворе. Я постоянно сдерживалась, боясь выдать себя случайным взглядом, словом или прикосновением.

Но никто ничего не замечал.

И родители, и Фрэнки по-прежнему считали нас с Мэттом просто неразлучными друзья. В те редкие минуты, когда мы оставались одни, все менялось. И потом, словно одурманенная, я не могла спать по ночам, все время боялась, что слишком тороплю события, с ужасом думала о том, что все закончится, что Фрэнки, узнав о наших отношениях, положит им конец. Мы обменивались быстрыми поцелуями в прихожих, понимающе переглядывались за столом, пока никто не видел, каждую ночь пробирались на задний двор и считали падающие звезды. Мы болтали о жизни, о любимых книгах и песнях, делились воспоминаниями и все время гадали, что же будет, когда Фрэнки обо всем узнает. Темы для разговора почти не изменились с тех пор, когда мы были друзьями, но теперь все воспринималось иначе, более остро. В последние ночи перед поездкой в Занзибар-Бэй, понимая, что совсем скоро наш маленький секрет будет раскрыт, мы старались узнать друг о друге как можно больше, запомнить каждое мгновение.

За день до отъезда, как только Мэтт и Фрэнки собрали вещи, мы втроем отправились за мороженым в Custard’s Last Stand. Я заказала брауни с мятным пломбиром и шоколадной крошкой, Фрэнки выбрала рожок, а Мэтт – клубничный молочный коктейль. Друзьям не терпелось отправиться в путешествие, их оптимизм и приподнятое настроение поневоле передались и мне. Я не могла дождаться того момента, когда они уедут в Занзибар-Бэй и там, гуляя по пляжу неподалеку от летнего домика, Мэтт расскажет Фрэнки о нас. Она непременно улыбнется, засмеется, обнимет его, и все снова будет хорошо.

– Анна, все будет в порядке. Вот увидишь, – прошептал Мэтт, когда Фрэнки ушла за салфетками. – Я знаю, ждать тяжело, но ведь она моя младшая сестра, и я не могу просто… Мы должны о ней заботиться.

Я улыбнулась и стала думать о предстоящей ночи, нашей встрече на заднем дворе и последнем поцелуе перед долгим расставанием.

Как и всегда, мы разделили мороженое на три равные части, оставив немного на обратную дорогу. В машине Мэтт поставил свой любимый диск Grateful Dead. Мы с Фрэнки напевали мелодию, а он с серьезным лицом сосредоточенно выводил вокальную партию. Одна рука Мэтта лежала на руле, а другой он похлопывал по бедру и приборной панели, изображая впечатляющее соло на барабанах. Я замолчала, только чтобы съесть очередную ложку мороженого, но в этот момент колесо машины попало в выбоину на дороге, и десерт оказался на футболке и коленках. Я совсем не расстроилась, ведь на этот раз сидела впереди, и Мэтт был совсем рядом. Всего через три недели друзья вернутся, мы будем наслаждаться последними днями лета, строить планы на будущее и помогать Мэтту собираться в колледж. Впереди целая жизнь!

Из колонок донесся очередной припев, и я запела громче: «Кей-си Джонс, не гони-и-и…» С заднего сиденья доносился смех Фрэнки. Мэтт улыбался, украдкой поглаживая мое колено. Полуденное солнце живописно освещало пыльную дорогу.

Вместе навсегда. Счастливые. Живые. Неразлучные друзья. И впереди – все самое интересное. А потом мороженое вдруг вылетело у меня из рук и приземлилось на приборную панель.

Резкий поворот. Крики. Удар. Звон разбитого стекла. Визг тормозов. И фраза про Кейси Джонса, застрявшая на повторе. «Не гони… не гони… не гони-и-и-и-и-и».

Кто-то сжимал мою руку, пытался успокоить, спрашивал имена родителей и домашний телефон. «Хелен и Карл Райли, – думала я. – Только ничего им не говорите».

Машина скорой помощи. Врачи. Носилки.

Чей-то крик: «Я его вытащил. Спасайте девочек!»

– Слышишь меня? Можешь пошевелить ногами?

– Господи, как же вам повезло!


Мы сидели в вестибюле больницы. Я прижималась к папиной груди, а он гладил меня по волосам и напевал что-нибудь из «Битлз», как когда-то в детстве, когда я боялась чудовищ. Голова болела, колено было перевязано, а запястье надежно зафиксировано и закреплено бинтом. Фрэнки сидела напротив, подтянув колени к груди. Ее губы распухли, а из левой брови паучьими лапками торчали черные нитки – восемь швов. Она почти не двигалась, только постоянно поглаживала браслет с осколком красного стекла – подарок Мэтта. Я прикрыла глаза, спасаясь от слепящих флуоресцентных ламп, и стала думать о своем желании на день рождения. Вот бы его изменить, отмотать время назад, начать все заново. Я была готова пожертвовать тем поцелуем на кухне, с которого все началось, лишь бы произошло чудо.

Я вспоминала запах Мэтта – сигареты, марципан и глазурь, – его любимые книги, разбросанные по комнате, и все никак не могла выбросить из головы слова врача. Мэтт не был плохим водителем. Все дело в сердце и в маленьком отверстии между его камерами. Крошечный дефект, который никак себя не проявлял целых семнадцать лет, до сегодняшнего дня и той поездки из Custard’s Last Stand домой. Врач, конечно, использовал какие-то медицинские термины, передавая дяде Реду пакет с вещами сына (часы, бумажник, футболку с логотипом Syracuse Orangemen[1]), но я-то знала, в чем дело. Я поняла это, как только дядя Ред начал кричать, а тетя Джейн упала в объятия моей мамы, как только вошел священник и посмотрел с привычным состраданием, а уголки его губ опустились.

Мэтт… сын дяди Реда и тети Джейн, брат Фрэнки, мой Мэтт умер от разбитого сердца.

И в тот момент все, что имело для меня значение, умерло вместе с ним. Я словно погрузилась глубоко под воду: все вокруг двигалось будто в замедленной съемке. Я не различала звуков, не понимала, что происходит, ничего не чувствовала и ни на что не реагировала. И если бы в то мгновение случился конец света, мне было бы все равно. В какой-то мере это и был конец света.

Кажется, Ред, Джейн и Фрэнки пошли попрощаться с Мэттом, но я ничего не помню. Мама и папа вроде звонили родственникам и друзьям, договаривались о похоронах, но это стерлось из моей памяти. Снующие медсестры, соболезнования, документы на донорство органов, пластиковые стаканчики с холодным кофе… вместо происходящего – черное пятно. Все казалось бессмысленным.

Я даже не помнила, как оказалась дома. Еще минуту назад я дрейфовала глубоко под водой, на жестком больничном стуле, а потом вдруг очнулась в своей комнате, в постели. Снизу доносились приглушенные голоса родителей и бесконечные трели телефона.

Наверное, в какой-то момент я уснула и увидела Мэтта. Он протягивал мне ожерелье с голубым стеклом и браслет Фрэнки.

– Мы должны о ней заботиться, понимаешь, – сказал он. – Я сам все расскажу. По-другому нельзя.

Мэтт улыбнулся мне. А я пообещала защитить Фрэнки любой ценой. Поклялась, что унесу наш секрет с собой в могилу. Чего бы мне это ни стоило.

Загрузка...