– Там.
Рукой указав направление, Марсал передал Харпу полоску черного пластика с прорезанной в ней щелью.
Харп поднял на лоб солнцезащитные очки и приложил полоску прорезью к глазам. Сияние снегов сразу же сделалось не таким резким и нестерпимым для глаз. В том направлении, куда указывал Марсал, Харп смог различить на абсолютно ровном белом фоне несколько небольших темных вкраплений.
– Сколько до них? – спросил Харп.
Сам он пока еще с трудом определял расстояние до того или иного объекта, не имея поблизости никаких других ориентиров.
– Километров пять, – ответил Марсал.
– Это тот самый поселок, жители которого не желают ни с кем знаться? – еще раз уточнил для верности Харп.
– Ага, – рассеянно кивнул Марсал и посмотрел по сторонам с таким видом, словно боялся, что кто-нибудь может незаметно подкрасться к ним.
Вокруг расстилалась бескрайняя снежная пустыня, ровная, как туго натянутая простыня, и то, как настороженно вел себя Марсал, показалось Харпу странным.
– Тебя что-то беспокоит? – спросил он у своего провожатого.
– Дальше я с тобой не пойду, – глядя куда-то в сторону, сказал Марсал. – Я обещал Бисауну, что проверю, насколько сместились за пятидневку вешки, по которым он рассчитывает скорость сползания континентального льда в Замерзшее море.
– Зачем ему это? – удивленно приподнял бровь Харп.
– Не знаю, – пожал плечами Марсал. – Наверное, просто чтобы не сойти с ума. Мы все здесь придумываем для себя какое-нибудь занятие.
– Зачем? – вновь повторил свой вопрос Харп.
Прежде чем ответить, Марсал, глядя под ноги, сделал шаг в сторону, придавив неровной решеткой снегоступа свежий, всего пару часов назад выпавший снег, белый, пушистый и мягкий, словно неуловимо короткий отрезок сна за миг до пробуждения.
– Когда чем-то занимаешься, то и дни тянутся не так долго. – Марсал поднял голову и посмотрел на своего спутника взглядом, который иначе как обреченным не назовешь.
– А чем занимаешься ты? – поинтересовался Харп.
– Я изучаю снежных червей, – сказав это, Марсал смущенно потупился и быстро добавил: – Вернее, это Татаун занимался изучением снежных червей. А я ему помогал.
– Достойное занятие, – презрительно усмехнулся Харп.
– Ты этого пока еще не понимаешь. – Марсал с обидой взглянул на Харпа. – Ты слишком мало здесь прожил.
– Даже слепому не потребовалось бы много времени, чтобы уяснить, что здесь у вас происходит, – процедил сквозь зубы Харп.
– Что ты имеешь в виду?
– А, ты и сам все прекрасно понимаешь, – небрежно махнул рукой Харп.
– Послушай, Харп…
– Не пытайся обманывать самого себя, – резко, почти грубо перебил Харп. – Вы здесь не живете и даже не выживаете, как сказал старик, а медленно вымираете. Занимаетесь какой-то ерундой вместо того, чтобы попытаться понять, чего ради все мы здесь оказались. И знаешь почему?..
Харп сделал паузу и, не дождавшись ответа, сам ответил на поставленный вопрос:
– Потому что все вы боитесь, что действительность может оказаться страшнее ваших фантазий!
Марсал растерянно развел руками.
– Я никогда не думал об этом.
– Ну так подумай хоть сейчас. Хоть раз подумай своей головой. Поменьше слушай старика. Он умный мужик, но часто говорит совсем не то, что думает.
– Старый Бисаун… – Марсал быстро-быстро затряс головой. – Нет… Нет, он никому не желает зла!
– И себе в первую очередь. – Харп усмехнулся. – Он отлично устроился! «Снежные волки» его не трогают, потому что он их лечит. Ну а то, что они время от времени берут у него напрокат женщин, так это старика не сильно беспокоит: самому-то ему женщины нужны только в качестве кухарок да домашних работниц. Однако, чтобы справиться со всей тяжелой работой по дому, требуется еще пара крепких молодых мужчин. Вот старик и изображает из себя благодетеля: вроде как только он один может спасти нас с тобой от «снежных волков», дать кров и еду. Но главная его задача – не допустить, чтобы тебе или мне вдруг пришло в голову уйти из дома.
Марсал поджал губы и медленно покачал головой.
– По-моему, ты не совсем прав…
– А, ладно, не будем об этом, – махнул рукой Харп. – Так ты идешь со мной?
– Нет, – без колебаний отказался Марсал. – И тебе не советую туда ходить.
– Это я уже слышал, – усмехнулся Харп. – Сколько у меня времени до наступления темноты?
Марсал, прищурившись, посмотрел на солнце, похожее на небрежный мазок желто-коричневой краски, застывшее возле самого горизонта.
– Часов шесть-семь, не больше.
– Послушай, а у вас нет других часов, помимо тех, что висят дома на стене? – поинтересовался Харп. – Такие, чтобы можно было носить в кармане?
– Иногда новички приносят с собой небольшие часы с браслетами, – ответил Марсал. – Но это большая редкость, а значит, и ценность немалая. Обычно все часы забирают «снежные волки».
– Понятно, – коротко кивнул Харп. – Когда будет время, расскажешь мне, что еще интересного имеется у «снежных волков».
Приняв слова Харпа за очередную насмешку, Марсал ничего не ответил.
– Ну ладно, давай иди, занимайся своими вешками. – Харп поправил солнцезащитные очки на глазах и, более не обращая на Марсала никакого внимания, зашагал в направлении стоявших невдалеке домов.
Глядя ему вслед, Марсал отметил, что новичок быстро освоил технику хождения на снегоступах. И еще он подумал, что если бы Харп не был столь вызывающе дерзким, не ставил бы под сомнение все и вся и не пытался бы все время действовать наперекор тем советам, что давали ему более опытные и знающие люди, у него были бы неплохие шансы выжить в мире вечных снегов. А так…
Подумав, Марсал решил, что если сегодня Харп вернется живым из поселка на юге, откуда с позором бежали даже «снежные волки», тогда он, быть может, и в самом деле задумается над тем, что говорит этот странный новичок.
Харп же шагал вперед, не подозревая о том, какие зерна сомнения заронил он в душу Марсала. Да, сказать по чести, у него ничего подобного даже на уме не было. Он пока еще слишком мало знал Марсала, чтобы составить какое-то определенное мнение об этом обитателе хибары старого Бисауна. Но ему было неприятно смотреть, как беззастенчиво старик, бесспорно превосходно умеющий разбираться в людях, использует психологическую незащищенность Марсала, его открытость и простоту в собственных интересах. Марсал вовсе не был рохлей бесхребетной, и, если бы Бисаун попытался открыто отдавать ему приказы, он непременно взбунтовался бы. Однако он признавал за стариком право принимать окончательное решение по любому вопросу, поскольку считал Бисауна мудрее, прозорливее и дальновиднее себя. Что было тому причиной, судить сложно, не зная всех тонкостей давних взаимоотношений Марсала и старого Бисауна.
Погода, которая утром была солнечной и ясной, под вечер испортилась. Стало заметно холоднее, и Харп чувствовал, как саднят обожженные морозом щеки. Небо затянули серые тучи, сыпавшие мелким колючим снегом. Харпу то и дело приходилось останавливаться, чтобы протереть очки, – теперь они защищали глаза не столько от ослепительной белизны, сколько от летящей в лицо снежной крупы.
Харп шагал по снегу не менее получаса, пока не увидел, как от домов, которые теперь уже имели вполне четкие очертания, отделились три человеческие фигуры.
Решив, что лучше встретиться с хозяевами таинственного поселка на нейтральной территории, Харп тем не менее останавливаться не стал – двигавшаяся навстречу ему троица могла истолковать это как проявление нерешительности или даже страха, – но чуть замедлил шаг. Пусть незнакомцы думают, что он просто устал.
Харп остановился только тогда, когда расстояние между хозяевами поселка и гостем сократилось метров до пятидесяти. Теперь он мог как следует рассмотреть этих людей. Вся троица была одета точно так же, как и сам Харп: темно-коричневые дохи, ватные штаны, шапки из искусственного меха с застегнутыми под подбородком клапанами, высокие ботинки да снегоступы. Одинаковые черные бороды с едва заметной проседью, длинные волосы, местами выбивающиеся из-под шапок, и темные солнцезащитные очки на глазах делали их и вовсе неотличимыми друг от друга.
Бородач, двигавшийся по центру, остановился в метре от Харпа. Двое других, не приближаясь, обошли его с разных сторон. Положение, которое заняли хозяева, обеспечивало им стратегическое преимущество: Харп не мог видеть всех троих одновременно – в какую бы сторону он ни смотрел, кто-нибудь один непременно оказывался вне поля его зрения.
– Кто ты такой? – обратился к Харпу находившийся по центру бородач.
Голос незнакомца звучал ровно, без напряжения. В нем не было слышно ни угрозы, ни вызова. И все же Харпу совершенно не понравилось начало разговора. Это было не предложение познакомиться, а требование отвечать на поставленный вопрос. Человек, задавший его, просто не привык к тому, чтобы его слова оставались без внимания.
Харп решил раньше времени не лезть в бутылку и просто назвал свое имя:
– Харп.
– Харп, – повторил следом за ним бородач. – Что это значит?
– Это мое имя, – объяснил Харп.
– Ты новичок. – Голос бородача, находившегося по правую руку от Харпа, прозвучал так же ровно и бесстрастно, как и у первого говорившего. – Откуда у тебя имя?
Ну, то, что Харп новичок, догадаться было нетрудно: в отличие от остального мужского населения мира вечных снегов, у него пока еще не было бороды, и кожа на лице еще не задубела от мороза, а покрылась розовыми пятнами на местах обморожения.
– Имя мне дал старый Бисаун.
Сказав это, Харп поднял очки на лоб, надеясь, что его собеседники поступят так же: он испытывал неудобство, разговаривая с людьми, глаз которых не видел. Однако жест его остался незамеченным.
– Я не знаю никакого Бисауна, – сказал тот, что стоял слева от Харпа.
Двое других при этом никак не выразили своего отношения к словам товарища.
Было странно слышать, как трое человек поочередно произносят фразы так, словно их продумывал один человек. У Харпа складывалось впечатление, что либо троица заранее подготовилась к разговору с незваным гостем, договорившись, кому и в каком порядке следует задавать вопросы, либо бородачи обладали способностью понимать друг друга без слов.
– Это там, на севере. – Харп указал себе за спину. – Не так далеко, часа три ходьбы.
– Ты живешь там? – спросил тот, что справа.
– Старый Бисаун на время приютил меня в своей хибаре, – ушел от прямого ответа Харп.
– Зачем ты пришел сюда? – спросил бородач, стоявший в центре.
Харпа начала раздражать необычная манера хозяев вести беседу. Вместо того чтобы ответить на заданный вопрос, Харп решил напомнить бородачам о правилах хорошего тона:
– Послушайте, я назвал вам свое имя, а вы пока еще не представились.
– Я – Первый, – сказал находившийся в центре бородач.
Имя было не совсем обычным. Но Харп только чуть приподнял левую бровь, никак более не выказав своего удивления.
– А как твое имя? – посмотрел он на того, что находился слева от него.
Бородач в точности повторил то же, что сказал его предшественник:
– Я – Первый.
– Понятно, – с равнодушным видом, будто не происходило ничего необычного, кивнул Харп. – Ты, надо полагать, тоже Первый? – спросил он у третьего бородача.
– Первый, – подтвердил его догадку бородач, стоявший справа.
– Вы, мужики, часом, не братья? – спросил на всякий случай Харп.
Бородач, первый назвавшийся Первым, отрицательно качнул головой.
– Понятно, – снова кивнул Харп, хотя ровным счетом ничего не понял.
– Зачем ты пришел? – повторил вопрос бородач, стоявший слева от Харпа.
Харп уже и не помнил, он ли задал этот вопрос впервые или кто-то другой из Первых. Похоже, для них самих это не имело ровным счетом никакого значения.
– Я просто хотел поговорить, – ответил Харп, глядя на того, что стоял в центре.
– Поговорить? – прозвучал голос справа. – О чем ты хочешь говорить?
– У меня много вопросов. – Харп сдернул с руки перчатку, провел ладонью по лицу, стирая налипшую снежную крупу, и как бы между прочим заметил: – Погодка сегодня не очень.
– Почему ты считаешь, что я стану отвечать на твои вопросы? – спросил бородач, стоявший по центру.
– Ну, в конце концов, мы могли бы просто поболтать…
– О чем? – прозвучал вопрос слева.
– Вам не интересно знать, как живут люди по соседству с вами?
Вопрос справа:
– Почему меня должно это интересовать?
– Отлично. – Харп хлопнул в ладоши и развел руки в стороны. – Почему бы вам в таком случае не рассказать мне о себе?
Вопрос из центра:
– Ты хочешь стать Первым?
– Первым? – Харп удивленно посмотрел на задавшего вопрос бородача. – Возможно. Но пока я даже не знаю, что значит быть Первым.
Ответ справа:
– Стать Первыми – значит подняться на более высокую ступень развития, чем та, на которой находятся люди.
– Но разве Первые не люди?
Ответ слева:
– Люди – это строительный материал. Первый – это наивысшая ступень эволюции.
– И любой человек по собственному желанию может стать Первым?
Ответ из центра:
– Первым можно стать, только если того пожелает Первый.
– Так, секундочку…
Харп почувствовал, что игра в вопросы и ответы, навязанная бородачами, завела его в тупик, поэтому он решил сделать паузу и подойти к проблеме с другого конца:
– Сколько человек живет в вашем поселке?
– Двадцать три, – ответил бородач, стоявший справа. – Но должно быть двадцать четыре. Одного недостает. Ты пришел как раз вовремя.
Последнее замечание бородача Харп решил временно оставить без внимания.
– И все, кто живет в поселке, Первые? – спросил он.
– Первый – только один, – ответил бородач, стоявший прямо перед Харпом.
– Что-то я вас не понимаю. – Харп сосредоточенно сдвинул брови к переносице. – Несколько минут назад каждый из вас назвался Первым. А теперь вы уверяете, что Первый существует только в единственном лице. В конце-то концов, кто такой этот Первый?
– Первый – тот, кто явился в этот мир, когда в нем не было ничего, кроме снега, – последовал незамедлительный ответ слева.
– Когда это произошло? – тут же спросил Харп.
– Семь лет назад, – ответил тот, что стоял по центру.
– И он все еще жив?
– Первый будет жить вечно, – ответил бородач справа.
Харп на секунду прикрыл глаза, пытаясь понять, о чем идет речь.
– Еще один вопрос, – сказал он, взглянув на бородача, стоявшего слева от него. – Первый – это человек?
– Первый – это высшее существо, – ответил бородач, стоявший по левую руку от Харпа.
Харп развернулся в сторону говорившего:
– Первый появился в этом мире так же, как и остальные?
– Да, – ответил тот, что стоял по центру. – Но он был Первым.
– И ему известна причина происходящего?
– Первому известно многое, но не все, – ответил бородач слева. – Все известно только Сущему.
– Кто такой Сущий?
Ответ из центра:
– Тот, кому известна первопричина.
– Сущий находится среди вас?
Ответ справа:
– Сущего нет в этом мире. Он господствует над ним.
– Я могу поговорить с Первым?
Ответ слева:
– Ты с ним сейчас разговариваешь.
Харп посмотрел поочередно на каждого из своих собеседников.
– Кто из вас Первый?
– Я, – ответил тот, что стоял прямо перед Харпом.
– Я, – сказал следом за ним тот, что стоял слева.
– Я, – в один голос с ним произнес тот, что стоял справа.
– Отлично, мужики. – Харп хлопнул в ладоши и вяло усмехнулся. – Отличная шутка. Можете считать, я оценил ваше чувство юмора.
Сказав это, он опустил на глаза очки, чтобы собеседники не увидели в них раздражения.
– Мы треплемся здесь уже битых полчаса. Я думал, что мы пытаемся наладить плодотворный диалог, а оказывается, все это время вы морочили мне голову? Вам что, больше заняться нечем?
– Ты ошибаешься, – произнес тот, что стоял в центре.
– Наверное, ты что-то не так понял, – добавил тот, что слева.
– Ну, так объясните, черт возьми! – раздраженно и требовательно взмахнул рукой Харп. – Кто тут у вас Первый?
– Разговаривая с любым из нас, ты ведешь беседу с Первым, – ответил тот, что стоял по центру.
– Ты сможешь получить ответы на все свои вопросы, когда сам станешь Первым, – добавил бородач слева.
– То есть я должен поселиться в одном из ваших домов? – уточнил Харп.
– Ты должен стать Первым, – поправил его голос справа.
Харп безнадежно и почти уже обреченно покачал головой.
– Давайте-ка еще раз, все с самого начала, – сказал он. – В вашем поселке живут двадцать три человека. Так?
– Одного не хватает, – заметил бородач слева.
– И все они Первые? – спросил Харп, оставив последнее замечание без внимания.
– Все они – Первый, – поправил тот, что стоял по центру.
– Первый – это сверхсущество, включающее в себя двадцать четыре здоровые человеческие особи, – добавил бородач слева.
Только сейчас Харп наконец-то начал понимать, что происходит в поселке бородачей. Единый общественный организм, включающий в себя два с лишним десятка человеческих особей, каждая из которых не мыслит собственного существования вне общей колонии. Это превосходно объясняло то, почему окончился неудачей налет на поселок «снежных волков». Жизнь отдельного индивида не имела значения, когда речь шла о выживании всей колонии. К тому же, если между обитателями колонии существовала телепатическая связь, они могли легко перестраивать свою оборону, нанося удар по нападающим на том участке, где те менее всего этого ожидали.
Колония подобного типа обладала несомненными преимуществами для выживания в экстремальных условиях мира вечных снегов. Однако сама мысль о возможности утраты собственной индивидуальности, с тем чтобы дать шанс выжить некому сверхсуществу, родившемуся в результате слияния множества личностей, показалась Харпу настолько абсурдной и дикой, что он от всей души порадовался тому, что, когда он только появился в этом мире, его нашел Марсал, а не кто-нибудь из колонии на юге. И в то же время сам факт существования подобного, в высшей степени необычного общественного образования показался Харпу настолько удивительным, что он на время забыл, чего ради направлялся в поселок бородачей. Вместо того чтобы спросить о том, что его по-настоящему интересовало – известно ли Первому, как и откуда попадают люди в мир вечных снегов и существует ли путь обратно, – Харп задал вопрос совершенно на другую тему:
– Почему Первый включает в себя только двадцать четыре человеческие особи?
Самому ему казалось, что в данной ситуации должен действовать принцип: чем больше – тем лучше.
– Двадцать четыре – оптимальное число, – ответил бородач, стоявший прямо напротив Харпа. – Первый пришел к нему экспериментальным путем. Большее число индивидов делает колонию трудноуправляемой, меньшее может поставить ее перед угрозой полного уничтожения в результате вспышки эпидемического заболевания, стихийного бедствия или нападения врагов.
– Значит, когда кто-то из двадцати четырех умирает или погибает, его место должен занять новый индивид?
Чувствуя, что пальцы на ногах начинают подмерзать, Харп переступил с ноги на ногу. Он полагал, что беседу можно было бы продолжить и в доме, но хозяева пока не приглашали его в гости, а напрашиваться самому было как-то неудобно. Особенно с учетом того, что ему стало известно о необычном устройстве колонии. Вполне возможно, присутствие в поселке чужого могло быть на неком подсознательном уровне воспринято единым общественным организмом колонии как акт агрессии, и трое бородачей, зная об этих последствиях, решили переговорить с гостем на некотором отдалении от центра колонии.
– Замена происходит и по мере поступления новых здоровых особей, если в том существует необходимость, – ответил бородач, стоявший слева от Харпа.
– Первый предпочитает не задерживать в колонии старые и больные особи, если появляется возможность заменить их на новые, – добавил тот, что справа.
– К тому же каждая новая особь – это источник новой информации и уникального жизненного опыта, которые становятся собственностью Первого, – подвел итог бородач, стоявший по центру.
– Выходит, Первый как самостоятельная личность практически бессмертен? – спросил, обращаясь к последнему говорившему, Харп.
– Первый жив до тех пор, пока остается жив хотя бы один из двадцати четырех представителей колонии, – ответил ему голос слева.
– А что происходит с теми, кто покидает колонию?
На мгновение возникла странная пауза. Никто из троицы бородачей не брался ответить на заданный Харпом вопрос. Трудно было понять, то ли они не знали ответа, то ли просто не понимали, о чем их спрашивают.
Наконец тот, что стоял слева, медленно и как будто несколько нерешительно произнес:
– Никто и никогда не покидает колонию.
– Постойте. – Харп вскинул руку в протестующем жесте. – Вы только что сказали, что в колонии регулярно происходит замена старых особей на новые. Я так понимаю, каждый новичок, которого вам удается отыскать, становится членом колонии. Я хочу знать, что происходит с тем, кто вынужден уступить новичку свое место?
– Никто не покидает колонию, – повторил слова своего приятеля бородач, стоявший справа. – Особи, признанные негодными для дальнейшего существования в качестве члена колонии, становятся источником протеина для оставшихся.
– Источником протеина? – непонимающе повторил Харп. – В каком смысле?
– Мы употребляем их в пищу, – с невозмутимым спокойствием ответил на вопрос бородач, стоявший в центре.
Должно быть, выражение омерзения, появившееся на лице Харпа, было столь явным, что бородач, стоявший по левую руку от него, счел нужным добавить:
– В этом нет ничего предосудительного. Колонист, переставший быть частью Первого, утрачивает возможность к самостоятельному существованию.
– А тебе не кажется, что это гадко? – с презрением глянул на говорившего Харп. – С точки зрения Первого, это даже не каннибализм, а самоедство какое-то… Все равно что поедать собственные испражнения.
– Мы живем в суровом мире, – невозмутимо ответил Харпу тот, что стоял слева. – Поэтому я вынужден в первую очередь принимать в расчет не столько категории морали и нравственности, сколько чисто практические соображения, связанные с проблемой выживания меня как личности, обладающей уникальным опытом и колоссальными знаниями.
– Ты знаешь, – Харп повернулся налево, – на мой взгляд, ссылка на собственные шкурные интересы – далеко не самое лучшее оправдание, о чем бы ни шла речь. – Харп поднял руку, дабы предупредить возможные возражения со стороны Первого, которые, однако, не последовали. – Но это только мое мнение. Если ты считаешь, что все делаешь правильно, можешь продолжать в том же духе, я тебе не судья. Я просто хочу задать несколько вопросов. Получив на них ответы, я уйду.
– Ты будешь знать все, когда станешь Первым. – Бородач, стоявший напротив Харпа, произнес эту фразу так, словно все, что касалось данного вопроса, было уже неоднократно обговорено и согласовано.
– Нет, ребята. – Харп, усмехнувшись, покачал головой. – Такой вариант меня не устраивает. Вы у себя в колонии можете творить все, что заблагорассудится, но лично я не имею привычки закусывать человечиной.
– В колонии осталось двадцать три особи, – подал голос бородач слева. – Ты пришел как раз вовремя, чтобы занять свободное место.
– Нет. – Харп сделал протестующий жест и снова усмехнулся. На этот раз усмешка у него получилась кривая и немного натянутая, словно он только хотел продемонстрировать свою беспечность.
– У тебя нет выбора. – Бородач, стоявший прямо напротив Харпа, сделал шаг по направлению к нему. – Здесь решения принимает Первый.
– Я вижу, ребята, мы с вами не столкуемся. – Цепляясь за снег задниками снегоступов, Харп попятился назад, стараясь держать в поле зрения всех троих, для чего ему приходилось постоянно вертеть головой из стороны в сторону. – Я, пожалуй, лучше пойду…
Не говоря более ни слова, бородачи кинулись на Харпа.
Его спасло лишь то, что на свежевыпавшем снегу движения людей со снегоступами на ногах были не столь быстрыми, как если бы они находились на ровной, утоптанной площадке, обутые только в ботинки. Харп даже не попытался убежать. Левой рукой он рванул в сторону полу дохи – на снег полетели оторвавшиеся пуговицы, – а правой одним движением выдернул из-за пояса полуметровый металлический прут толщиною в палец. Не прерывая начатого движения, он ударил прутом поперек лба находившегося справа бородача. Удар на встречном движении получился сильным, и если бы не шапка, смягчившая его, противник рухнул бы на землю как подкошенный. А так он лишь обхватил обеими руками голову и, упав на колени, ткнулся лбом в снег.
Распахнутой полой дохи Харп хлестнул по глазам бородача, находившегося от него слева, и одновременно с этим ударил прутом в живот третьего колониста, атаковавшего его по центру. Бородач вытаращил глаза и, согнувшись в поясе, сделал по инерции еще два шага, после чего Харп с разворота стукнул его прутом по затылку.
Развернувшись к последнему остававшемуся на ногах колонисту, Харп едва успел увернуться от удара кулаком в челюсть. Поймав руку бородача за запястье, он дернул ее на себя. Потеряв равновесие, бородач начал заваливаться на бок. Харп ударил его коленом по ребрам, а затем, когда бородач упал, – локтем по затылку.
Быстро оглядевшись, он увидел, что колонист, которого он первым сбил с ног, пытается подняться. Сделав шаг в его сторону, Харп с размаха ударил его кулаком в висок. Не издав ни звука, бородач осел в снег.
Харп сдвинул очки на лоб и поднял лицо к небу. Прикосновение колючих крупинок снега к разгоряченной коже в данный момент было даже приятно. Но расслабляться было рано. Если вся колония представляет собой единый организм, то сейчас каждому в поселке известно о том, что произошло с троицей, вышедшей встретить претендента на роль двадцать четвертого Первого. Сдернув перчатку с левой руки, Харп быстро провел ладонью по влажному лицу и, опустив очки на глаза, посмотрел в сторону поселка. Там происходило именно то, что и следовало ожидать. Из домов выбегали всполошенные люди, на ходу натягивая шапки и запахивая дохи. Пока их было не так много – не более десятка. Наверное, Первый решил бросить против наглого пришельца только половину оставшихся у него в резерве индивидов. Но, чувствуя, что дело не обойдется душеспасительной беседой, Харп не имел никакого желания встречаться с ними.
Присев на корточки рядом с лежавшим на снегу бородачом, Харп быстро обшарил карманы его дохи. Обнаруженный в левом кармане светящийся цилиндр он кинул в пустой мешок, висевший у него за спиной. Туда же были отправлены шапка и солнцезащитные очки колониста. Расстегнув на бородаче доху, Харп снял с пояса отличный охотничий нож в ножнах.
Перебравшись ко второму противнику, Харп быстро оставил его без шапки, очков и ножа. Кроме того, он нашел в кармане бородача зажигалку с металлическим корпусом и откидывающейся крышкой.
Обыскивая третьего колониста, Харп решил снять с него еще и новенькие полушерстяные перчатки. Сдергивая перчатку с его левой руки, Харп заметил, как на запястье у него что-то блеснуло. Отдернув рукав дохи, он увидел часы с металлическим браслетом.
На такую удачу Харп даже не рассчитывал: три ножа, зажигалка и часы – ради этого стоило сходить познакомиться с людьми из поселка на юге, в который боялись соваться даже «снежные волки».
Снимая часы с руки колониста, он заметил, что к внутренней их поверхности приклеен маленький пластиковый пакетик. Разбираться, что это такое, времени не было. Сунув часы вместе с пакетиком в карман ватных штанов, Харп поднялся на ноги.
Со стороны поселка по направлению к нему уже двигался отряд выстроенных в колонну по два бородачей. Оставаться на месте далее было бы чистым самоубийством.
Ножом Харп перерубил лямки, удерживавшие снегоступы на ногах лежавших на снегу людей, собрал их вместе и, подхватив под мышку, поспешил прочь.
Харп бежал на пределе своих возможностей, но и колонистам упорства было не занимать. Преследуя беглеца, они двигались ровным строем, словно опытные бойцы на марше, и даже как будто дышали в такт. Расстояние, отделявшее Харпа от погони, не увеличивалось, но, по счастью, пока и не сокращалось.
Реально оценивая свои физические возможности, Харп понимал, что, продолжая двигаться в том же темпе, он выбьется из сил, прежде чем доберется до хибары старого Бисауна. Он даже думать боялся, что ждет его, окажись он в руках колонистов. Сейчас встреча со «снежными волками» и суровая разборка, которая непременно должна за ней последовать, представлялась Харпу не в пример предпочтительнее, нежели перспектива стать одним из Первых, чтобы затем, исчерпав запас своих жизненных ресурсов, превратиться в корм для своры безумцев, объединенных общим сознанием, зацикленным на идее выживания во что бы то ни стало.
Однако то ли колонисты решили, что не смогут догнать беглеца, то ли в силу особенностей своей коллективной психики они просто не имели возможности слишком далеко отходить от поселка, только примерно через пару километров, оглянувшись в очередной раз назад, Харп обнаружил, что погоня, двигавшаяся по его следам, отстала.
Он остановился, бросил снегоступы, которые держал под мышкой, и наклонился, упершись ладонями в согнутые колени. Сейчас ему больше всего хотелось опуститься на снег, чтобы отдохнуть. Но он помнил слова Марсала, который весьма своевременно предупредил его, к каким неприятным последствиям может привести отдых в снегу после долгой пробежки, когда все тело покрыто испариной и кажется, что никакой мороз тебе не страшен. Переведя дух, Харп выпрямился и плотно запахнул полы дохи. Достав из кармана короткий обрывок веревки, он связал снегоступы, после чего перекинул их через плечо и теперь уже не спеша зашагал по направлению к хибаре старого Бисауна.