– Знай богов своих, человече! – прозвучал по-отечески строгий голос.
Зырян открыл глаза. От маленькой печурки в углу дома несло теплом. Казак осмотрелся. Сруб был скидан наспех, из-под струганых бревен клочьями торчали куски зеленого мха. В красном углу стояла лишь одна маленькая иконка, у которой горела свеча. Рядом с кроватью из досок находился столик, на котором стояла глиняная тарелка точно с такой же росписью, как у Ксении Годуновой, когда она в лавре смазывала ему рану чудодейственной мазью.
«Откуда здесь тарелка Годуновой?» – мелькнула быстрая, словно лихая сабля, мысль.
Двери тихо скрипнули и затихли. Голосов за дверями Зырян не слышал, зато в его голове отчетливо звучал другой голос.
«Какие свои боги?»
Зырян с трудом поднял руку и перекрестился. Рука словно онемела, но прежней боли не было. Слегка задрав нательную рубаху, он попробовал ощупать ладонью ребра. Вроде все цело, кроме перевязанного чуть выше пупка туловища. Значит, его принесли сюда и перевязали. Но кто и что это за место? Сейчас он не находил ответа.
«Где же письмо воеводы?» – спохватился Зырян.
Он тут же принялся нервно шарить по карманам кафтана. Затем, встав, казак, тяжело переставляя босые ноги, двинулся к массивной двери. Дверь он открыл легко, но ворвавшийся в сруб ветер едва не сбил его с порога.
Лес и легко припорошенная снежком желтая листва сливалась в единую картину. Наверху по сухой сосне выстукивал пестрый дятел. Из леса доносились чьи-то женские и детские голоса. Зырян на мгновение словно вернулся в детство.
От избушки в лес уводила широкая тропа, образуя длинный коридор, обросший белыми стволами берез. Стоит ли по ней идти, он не знал, но Зырян знал точно, что письмо Шуйскому от воеводы нужно доставить.
Снег под ногами хрустел, словно сладкий хворост у мамки. Идти было совсем не трудно, и полученная недавно рана уже не беспокоила. Зырян вышел на берег озера, со всех сторон окруженного толстыми корявыми березами.
«Какая ж сила их так завернула?» – размышлял казак, переставляя ноги.
– Макошь! – услышал он тонкий девичий крик.
– Макош-ш-шь! – вернуло эхо.
Зырян обернулся. У одной из кривых берез стояли Ксения Годунова в белом сарафане с красной узорчатой каймой понизу и седовласый высокий старик с сучковатым посохом.
Старик поклонился к Ксении и произнес:
– Благодарю тебя, княгиня, я пойду.
Он повернулся к кривой березе и бросил на землю свой посох. Зырян остервенело, чтобы понять, не мерещится ли ему, протер глаза рукавом. Старика уже не было. Вместо него по кривому пню скользнул хвост черного полоза.
– Казаче! – весело рассмеялась Ксения Годунова, увидев Зыряна. – Вот уж не чаяла встретить тебя в скиту.
Зырян моргнул. Яркое солнце било ему прямо в лицо.
– Где я? – осторожно спросил Зырян, указывая царевне на лесное озеро. – Здесь должно быть чистое поле. Я скакал в Москву с важным донесением. – Зырян фыркнул и помотал головой, словно попытался скинуть морок с головы.
– Идем со мной, – улыбнулась Годунова, протянув казаку руку.
Где-то вдалеке скорбно и уныло заиграла свирель, и лес наполнился тихими, почти волшебными звуками. Словно прочитав его печали, Ксения тихо произнесла:
– Не спеши, казак, все увидишь сам.
– Где мое письмо?
– Письмо доставят вашему царю! – отозвалась Ксения. – Ты еще слаб вновь садиться на коня.
Они стояли у высокой изгороди с грубо сколоченными деревянными воротами. Толстые железные петли на воротах говорили, что постояльцы скита обосновались здесь прочно и надолго. Из-за частокола были видны дымки очагов. Ворота, несмотря на свои массивные доски, тихо распахнулись, Зырян и Ксения оказались внутри.
– Велесов скит, – тихо произнесла Годунова. – Храм и святилище всех богов на Руси.
– На Руси только один Бог, – буркнул Зырян, бегая глазами по сторонам.
– Ты помнишь тот голос: «помни богов своих, человече»? – спросила Годунова.
Зырян молча кивнул и буркнул:
– Голос помню, но богов нет.
– Они тебя помнят, казаче, – улыбнулась Ксения, крепко сжав руку Зыряна. – Они тебя всегда помнили.
Зырян осмотрел себя сверху вниз, от самых плеч до ног. Пробитого стрелой кафтана на нем уже не было. Была длинная белая рубаха с огненными соляриями, были полосатые новые порты да сафьяновые сапоги.
– Кто же они, эти боги? – обеспокоенно стал осматриваться по сторонам Зырян.
– Идем, – увлекла его Ксения.
За ней устремилась вереница молодых девок в белых сарафанах и желтых кокошниках. Девки вбежали в скит следом и ручейками растеклись по украшенным зелеными ветками липы избам, построенным вдоль частокола.
– Это Макошь… – Годунова указала на вырубленную из ствола толстого дуба женскую фигуру с большим животом.
– Понесла она, что ли? – сам не ожидая от себя таких слов, спросил Зырян.
– Она мать всего живого и земли русской, – пояснила Годунова и обошла вокруг истукана.
– Это языческие идолы, – хмуро буркнул Зырян.
Тесанное из дуба изваяние языческой богини угрюмо взирало на стоящего перед ней казака.
– В ее руках нити судьбы тех, кто верит в древних богов, – пояснила Ксения. – Она прядет линию жизни из тонкой пряжи Велеса, и там, где нити связываются в узлы, возникают причудливые события в жизни человека.
– Что же она уготовила мне? – спросил Зырян.
– Этого я не знаю, казаче! – грустно ответила Ксения.
Она обошла казака вокруг и положила ему свою тонкую ладонь на плечо. Ее тонкое красивое лицо с плавными линиями было похоже на лик самой Богородицы. Может, это она сама и была. Сама Богородица. Но что ей делать здесь, на языческом капище?
Зырян потупил взор, ему было страшно и больно смотреть в глаза этому идолу. Макошь словно видела каждый уголок его души, проникала во все потаенные местечки.
Зырян отвернул взгляд от богини и спешно перекрестился.
– Крестись, ежели сердце желает, – спокойно произнесла Ксения. – Макошь будет не в обиде.
Годунова вынула из рукава длинный, расшитый красными нитями платок и повязала его на палочку, воткнутую в трещину идола.
– Я знаю, что ты любишь гроши, казак. Макошь так сказала.
– Кому сказала? – удивленно прошептал Зырян.
– Волхвам, – тихо ответила Годунова. – Она все про тебя знает, – добавила Ксения.
На лицо казака упала крупная капля дождя. Она скатилась с кончика носа и упала на руку.
– Почему идет дождь? – спросил Зырян.
– Это не дождь, – пояснила Ксения. – То земля наша плачет.
Зырян почесал затылок и посмотрел на землю. Снежка, запорошившего поле и лес, не было. Под сапогами пробивались зеленые клочья травы. Они, словно зеленое покрывало, укутывали весь скит от бревенчатого частокола с одной стороны до маленьких деревянных воротцев, расписанных красной краской.
– Что мне делать, царевна? – виновато спросил казак.
– Завтра ты можешь уехать в Москву, а сегодня, если хочешь, оставайся на обряд посвящения. Твой дом там, в самом конце, – прощебетала Ксения. – Мне нельзя здесь долго находиться.
Ксения повернулась к массивным воротам. На мгновение Зыряну показалось, что она вовсе не идет, а плывет, парит над землей, словно белая лебедь по глади тихого озера.
– Она святая, – услышал он чей-то тихий голос. – Она предана своим богам, но и нам она не чужая.
Зырян обернулся. Перед ним стояла русоголовая девчонка с толстой косой и венком из желтых цветов мать-и-мачехи.
– Идем же, казаче, – ласково пропела она. – Я провожу тебя в твой дом.
Где-то в одной из изб грустно и наивно заиграл костяной рожок, и поплыли, словно волны, струны гуслей. Солнце стало медленно падать в сияющую тихую гладь лесного озера. Пение лесных пташек и стук дятла стихли. Небесное окошко распахнулось, и на грешную землю робко глянул задумчивый месяц. Железные запоры на воротах скита скрипнули, и ворота тихо запахнулись.