Смотри, слушай – вот я - читать онлайн

1

Кабинет Варда (тогда я еще, разумеется, называла его «менейер[1] Лейдеман») находился в узком доме на канале, на третьем этаже. Наверх вела шикарная лестница, вся в сером мраморе и достаточно широкая для двоих, но, само собой, я не стала подниматься рядом с ним, а пошла следом. Из уважения, наверняка подумал он. Что ж, я бы так не сказала, мне всего лишь хотелось повнимательнее его рассмотреть, понять, что он за человек. Какие носит носки. Стоптаны ли подошвы на ботинках. Легко ли поднимается по ступенькам и не появляется ли у него при этом одышка. Был бы он помоложе, я бы и фигуру его рассмотрела – не люблю людей, которые не следят за собой.

Вынуждена признать, для своего возраста он был в хорошей форме. Быстро поднялся по первой лестнице, да и на второй, деревянной, ни разу не остановился, чтобы перевести дыхание. Здесь было не так просторно, но и эта лестница все еще выглядела прилично, хотя на ступеньках и лежала допотопная ковровая дорожка (как можно держать в доме такое старье?). А вот третья лестница, уходившая вверх практически вертикально, находилась в плачевном состоянии. Ее выкрасили в светло-желтый, и, наверное, предполагалось, что так станет повеселее, но не тут-то было: вид у нее был совершенно убогий. Казалось, что перила отвалятся, стоит опереться на них всем телом.

– Прошу, проходите, Одри.

Прошу, проходите… Откуда он такой взялся-то? Из средневековья?

Вард вжался в стенку, так как отойти дальше ему не позволяли крохотные размеры лестничной клетки, открыл дверь и пропустил меня вперед.

Очередной джентльмен. Спасибо, не надо.

Кабинет был ничего такой. Светлый и, слава богу, безо всякого барахла, которое обожают складировать старики.

– Теперь понятно, почему мне пришлось так долго ждать, – сказала я.

Он не понял моего комментария.

– Снаружи, у входа, – пояснила я. – Пока дверь не открылась. Еще чуть-чуть, и я бы ушла.

– Не жалеешь, что осталась? – спросил он, указывая на кресло и приглашая меня сесть. Точнее, он показал на два кресла, предлагая выбрать: плетеное с прямой спинкой или белое дизайнерское.

– Подозреваю, вы в курсе, что это была не моя идея, – ответила я, опускаясь в мягкое белое кресло.

– Тебя заставили прийти сюда. – Да, он все правильно понял.

Он взял со стола блокнот, подвинул свое серо-голубое рабочее кресло на середину кабинета, поставив его прямо напротив меня и сел. Слишком близко, как мне показалось, но, к счастью, тут пришло какое-то сообщение, избавив меня от необходимости смотреть собеседнику прямо в глаза.

– Можешь, пожалуйста, выключить телефон?

– Выключить?

– Выключить, – спокойно повторил он.

– Но я никогда не выключаю телефон. – Мое заявление не произвело на него особого впечатления, поэтому я добавила: – Вы отстали от жизни. Так уже никто не делает.

– А здесь делает, – улыбнулся он. – Одри, это твое время. Только твое, не чье-то еще. Выключая свой телефон, ты ставишь себя на первое место, а мне кажется, это отличное начало для нашей совместной работы.

– Я выключу звук, – вздохнула я.

Лейдеман не соглашался:

– Нет, телефон.

Опять со своей улыбочкой. Невыносимо. И все же я послушалась. Мне не хотелось сразу ссориться, ведь он наверняка станет докладывать папе обо всем, что ему не понравится. Оставшись без телефона, я страшно занервничала.

– Прекрасно, спасибо.

«Если мне придется и дальше лицезреть эту улыбочку, меня стошнит», – подумала я.

Мы долго сидели молча. Я осмотрелась по сторонам, но глазу было не за что зацепиться: крыши домов на другой стороне улицы, самолет высоко в небе; хм, наверное, забит под завязку и летит в жаркие страны, а пассажиры скоро будут про хлаждаться под пальмами, попивая коктейли. Мысли унесли меня куда-то прочь, пока вдруг я не осознала, что молчим мы уже неприлично долго.

«Интересно, он так и смотрит на меня со своей дурацкой улыбочкой?» – подумала я, но, покосившись, поймала его серьезный взгляд. Смотрел Лейдеман не на меня, а на зеленую ручку с каким-то логотипом.

– Одри, зачем ты здесь? – внезапно спросил он.

– Как будто вы не знаете.

– Хотелось бы услышать твою версию.

– Я здесь, потому что отец сказал: «Выбирай, – ответила я, стараясь не показывать эмоций, – либо опять в церковь, либо к психиатру». Вуаля, так я и оказалась здесь.

– К психотерапевту, – поправил он, что-то записывая.

– Что, простите?

– К психотерапевту, не психиатру. Ты часто ходила в церковь?

– А какая разница?

– Разница? А, ты об этом… Психиатр – это врач, он тоже разговаривает с пациентом, но, в отличие от психотерапевта, может выписывать лекарства. Ты часто ходила в церковь?

– А, значит, вы можете только разговаривать.

– И слушать.

«Это все могут», – чуть не вырвалось у меня, но тут я вспомнила об отце. Стоит мне заговорить, отец сразу вставляет свои пять копеек, разумеется, ведь он же у нас самый умный. Хорошо, а Александр? Хотя… честно говоря, это не его сильная сторона. Но ему за это и не платят, в отличие от Лейдемана.

– Ты часто ходила в церковь?

Господи, как же он достал.

– Раз в месяц. И то только потому, что иначе мне не давали деньги на карманные расходы.

Он понимающе кивнул.

– А здесь лучше, чем в церкви?

«Он пытается заманить меня в ловушку», – догадалась я. Если я отвечу «да», то все, я у него на крючке. Отвечу «нет», он позвонит папе, и мне придется снова переться в церковь.

– В церкви скучно, – ответила я уклончиво.

– Скучно?

– Ага. Неудивительно, что к ним приходит все меньше народу. Им бы добавить какое-нибудь мультимедийное сопровождение. Видео или типа того. И убрать эту дебильную музыку.

Он ничего не ответил.

– Там полно всяких картин, – продолжала я. – Почему бы не сделать так, чтобы они говорили? Было бы здорово, уж точно лучше, чем слушать без конца унылого бородатого мужика. Извините, надеюсь, вы не верующий?

Лейдеман продолжал молчать. Я уж подумала, что он обиделся, но вроде бы нет, он сидел и спокойно смотрел. На меня. Не агрессивно, но как-то так, что у меня участился пульс.

– Я больше не хочу в церковь. – Сказав это, я вдруг, неожиданно для самой себя тяжело вздохнула.

– Почему?

– Потому что… – Я закрыла глаза. Собственно говоря, думать об этом не хотелось. Я просто перестану туда ходить, и тогда эти дурацкие видения исчезнут сами собой.

– Одри?

Я замотала головой, и гораздо яростнее, чем мне того хотелось.

– Я не хочу об этом говорить.

– Почему?

Да уж, репертуар у него невелик. Почему, почему, почему? По кочану да по кочерыжке!

– Одри, почему ты не хочешь?

– Потому что у меня от этого кошмары, вот почему, – рявкнула я. – Потому что мне от этого плохо. Как сейчас.

– То есть тебя что-то пугает в церкви?

Я точно не поняла, вопрос это или утверждение, но он не сводил с меня глаз, и я наконец ответила «да».

– А можешь описать, что тебя пугает?

– Нет! – Ответ прозвучал резко, я и сама это поняла. Как будто на самом деле я сказала: «Еще одно слово, и я уйду». Ну и славно, будет лучше, если до него сразу дойдет, что это запретная тема.

Лейдеман продолжил не сразу. Голос у него изменился, стал приветливее:

– Возможно, нам стоит сначала познакомиться. Фамилию мою ты уже знаешь. А зовут меня Вард. Мне сорок шесть, и более семнадцати лет я веду частную практику.

– Боже. Да вы сидели в этом кабинете, когда я еще лежала в колыбели.

– Тебе семнадцать?

– Да, только что исполнилось.

Он пролистал несколько страниц назад.

– Ах да, вижу, двадцать первого июня.

– А что там еще обо мне написано? – Я занервничала.

– Ничего особенного. Твое имя, имена родителей. Номер твоего страхового полиса. И несколько строк о причине визита.

– Можете прочитать?

Он на мгновение замешкался, но все же выполнил просьбу:

– В последнее время Одри ведет себя подозрительно (со слов отца). Раздражительна, дважды были панические атаки в церкви, отказывается посещать службу. Отец подозревает наркотики.

Я фыркнула.

– Отец у меня вообще подозрительный.

– Значит, наркотики ты не принимаешь? – спросил Лейдеман.

– Нет, конечно. Наркота – это уже не модно. Да и кожа от них портится.

Он записал что-то в блокнот и снова поднял глаза:

– Помнишь, когда тебе впервые стало страшно в церкви?

Я пожала плечами:

– Думаю, месяца два назад.

«Думаю»? Ты не думаешь, ты точно это знаешь, Одри Патс. Как будто ты сможешь забыть тот момент, когда впервые его увидела.

Я наблюдала, как Лейдеман, нахмурившись, пытается придумать следующие вопросы. Сейчас начнет играть в угадайку. А то, что тебя пугает, – это животное? Нет. Предмет? Нет. Значит, человек? Нет, менейер Вард, это нечто такое, чего вы никогда не видели в своей комнатушке на четвертом этаже. Это сам дьявол.

У меня внезапно затряслись руки. Я сделала глубокий вдох и попыталась представить что-нибудь другое. Подумать о чем-то глупом и невинном вроде чаек, парящих высоко в небе, или зеленой ручки c логотипом.

– Я здесь в безопасности? – Я не могла поверить, что спросила это вслух, еще и странным высоким голосом. Он наверняка подумает, что я сумасшедшая. – Я не хочу в больницу.

Потому что если заберут туда, сбежать уже не получится, и они будут делать со мной все, что им вздумается.

Краем глаза я увидела, как Лейдеман встал. К уда-то ушел, а затем вдруг оказался прямо возле меня со стаканом воды в руках.

– Здесь ты в полной безопасности.

Я взяла стакан и так обхватила его ладонями, будто держу чашку горячего шоколада. Как идиотка! Стакан был холодным, но по какой-то причине мне это даже нравилось, словно эта прохлада наполняла мое тело, остужая горящие щеки и замедляя сердцебиение.

Лейдеман молча наблюдал, как я пью воду. Раз глоток. Еще один. С каждым глотком по телу разливалось спокойствие. Было так хорошо, как будто время остановилось. Меня словно поместили в пузырь, где никто не сможет до меня добраться. Глотки становились все меньше, потому что мне хотелось сохранить это ощущение как можно дольше. Делая очередной глоток, я проверяла, сколько воды еще осталось.

Лейдеман ничего не говорил, но иногда что-то записывал. Затем я услышала, как он чиркает у себя в блокноте, но скрип карандаша был настолько тихим, что не нарушил целостности пузыря.

Внезапно раздался пронзительно громкий звук, как будто сработал кухонный таймер. Лейдеман, подойдя к столу, положил конец истеричному бряцанию.

– Мне жаль, но наше знакомство подошло к концу, – сказал он. – На следующей неделе у нас будет целый час. Тот же день, то же время, пойдет?

Руки тряслись так сильно, что стакан, казалось, вот-вот выскользнет.

– Вы не можете так поступить. – Я чувствовала, что в глазах стоят слезы, но мне было плевать.

Лейдеман оторвался от своего ежедневника.

– Другое время?

– Как это гадко! Вы меня раздеваете, в переносном смысле, конечно, вы говорите, что я в безопасности, а как только я подпускаю их ближе, то… то…

Волосы липли к мокрым щекам. Я убрала пряди и сказала, не глядя на него:

– Можно я еще чуть-чуть посижу? Пока мне не перестанет быть так хреново?

– Нет, не получится. Одри, у меня следующий клиент.

– Но я не хочу уходить! – вскрикнула я. – Не так! И не сейчас! Он… Этот страшный… Он слишком близко.

Мне было трудно говорить.

– Посмотри на меня, Одри, – спокойно сказал Лейдеман. И когда я послушалась, взглянув на него, будто маленький ребенок, который хочет, чтобы папа ему помог, он продолжил: – Сделай глубокий вдох. Отлично. А теперь еще раз.

Он повторял это, пока у меня не перестали трястись руки. Мне стало ужасно стыдно за свое поведение.

– На следующей неделе еще поговорим, – сказал он. – И не переживай, Одри. Мы справимся. Ты справишься.

2

Во второй раз он не стал за мной спускаться. Просто сказал через домофон, что сейчас откроет дверь. Но я страшно нервничала и дернула ручку, не дождавшись сигнала. А когда спохватилась, дурацкая дверь снова захлопнулась, так что мне пришлось звонить еще раз. Что ж, отличное начало.

Он уже поставил свое кресло, как в прошлый раз, прямо перед моим. Я на секунду задумалась – а не сесть ли на этот раз в плетеное? Просто чтобы он понял, что я не настолько предсказуема, как те неудачники, которые приходят сюда добровольно. Но у меня не было никакого желания целый час сидеть с прямой спиной.

– Как твое ничего, Одри?

В школе все лопнули бы со смеху, если бы я рассказала, как он разговаривает. Уже почти жалею, что решила никому не рассказывать о терапии.

– Хорошо. Отлично.

– Панических атак не было?

– Нет.

– Кошмары тоже не снились?

Я пожала плечами и сосредоточила все свое внимание на указательном пальце правой руки, точнее на ногте, который сломался этим утром. Вот бы сейчас сидеть дома с пилкой в руках и Армином ван Бюреном в наушниках.

– Значит, все-таки снились, – заключил Лейдеман. Он выжидающе смотрел на меня, пока я обкусывала ноготь, спасая его от еще больших потерь. – Тебе трудно об этом говорить?

– Трудно, трудно… Я просто стараюсь о них не думать.

– О них?

– Ну, о кошмарах и типа того.

– И почему же?

Я не ответила. Одно из моих правил гласит: не реагируй на бессмысленные вопросы.

– Есть такое индейское племя, где детей учат не убегать во сне от чудовищ.

– Занятно.

Хоть и непонятно, к чему это он.

– Оставаться на месте, встречаться с чудовищем лицом к лицу. Так дети побеждают свои страхи. Или хотя бы учатся с ними жить.

– Учитывая, что в эту секунду я не сплю, этот мудрый совет бесконечно актуален, не так ли? – Я постаралась сделать свою реплику максимально язвительной, и, как по мне, вышло очень даже неплохо.

Лейдеман снова погрузился в долгое молчание.

– В прошлый раз ты спросила, в безопасности ли ты здесь, – сказал он наконец. – И я ответил «да». Мне тогда показалось, будто ты очень хотела чем-то со мной поделиться. Или ошибаюсь?

Я покосилась на его таймер.

– У нас еще уйма времени, Одри.

Голос его звучал вполне приветливо. Глубоко в душе мне не терпелось рассказать ему о том жутком сне, но я еще никогда ни с кем об этом не разговаривала, поэтому подобрать слова оказалось не так-то просто. Словно тот кошмарный тип в черном не давал мне этого сделать. Стирал все мысли, чтобы я не понимала, с чего начать.

– Начни с чего угодно, – сказал Лейдеман. – Неважно откуда, ты сама придешь к тому, что для тебя действительно важно.

Как будто прочитал мои мысли. Жуть.

– В общем-то, мне снится всего один сон, – ответила я. – Один и тот же каждый раз. Как будто смотришь на повторе ролик с «Ютьюба».

Лейдеман весь превратился в слух. Я достала из кармана телефон и уставилась на черный экран.

– Я не собираюсь его включать, правда. Просто подержу в руках. Ну, знаете, такая моральная поддержка. Чтобы чувствовать, что я не одна.

Не отрывая взгляд от телефона, я начала говорить. Очень медленно, наверное, так говорят лунатики во сне. Не специально, просто по-другому не получалось.

– Запах такой, что дышать невозможно. Воняет потом. Грязными людьми. Скисшим молоком. Дерьмом. Скорее даже навозом. Как на ферме, только в сто раз хуже.

Ну вот, опять. Все, что я прятала глубоко в сознании, снова стало реальным. Заболела лодыжка, как будто на ней что-то тяжелое. Появилось удушающее чувство, словно меня поймали, как крысу в ловушку. И опять этот шум. Накатывает волнами, как морской прибой, становится все громче, пока не заполняет комнату и не прижимает меня к стене.

– Как будто тысячи людей одновременно что-то говорят, – прошептала я с закрытыми глазами.

Боже, нет, он здесь, снова… Я почувствовала, как меня затрясло. Сильнее, чем обычно: сначала задрожали пальцы, затем – руки, плечи, ноги… Телефон выскользнул и с громким стуком упал на пол. Я хотела его поднять, но почему-то не смогла. Меня полностью сковало дрожью.

И тут из ниоткуда появились руки Лейдемана. Он положил их на мои. Крепко обхватив, он держал меня, словно я была кораблем, а его руки – якорем.

– Что ты видишь, Одри?

– Большого черного ворона, – еле прошептала я. – Он медленно расправляет крылья. Огромные черные крылья. Все до смерти боятся его. И церковь пропахла страхом и смертью.

Сердце колотилось, во рту пересохло. Я высвободила одну руку и потянулась за водой, но рука дрожала так сильно, что я почти все пролила на стол, не сумев удержать стакан.

Лейдеман поднес его к моим губам и помог сделать глоток.

– Он что-то говорит?

– Он кричит. А иногда шепчет – это еще страшнее. А летучая мышь рядом с ним повторяет сказанное, только на баскском.

Лейдеман дернул рукой, и я поняла, что что-то его смутило.

– На… на баскском? – произнес он так, будто мне не поверил. – Откуда ты знаешь, что это было на языке басков?

Все образы пропали, словно кто-то нажал на кнопку. Страх тоже исчез, я чувствовала лишь невероятное раздражение. Похоже, раздражение помогает против страха. Отлично. Вот о чем индейцам надо было рассказывать своей ребятне.

Я убрала его руки, подняла телефон и холодно ответила:

– Может, оттуда, что я шесть лет жила на севере Испании, в Стране Басков?

Сбитый с толку, он отодвинулся на кресле назад. Так ему и надо, пусть лучше готовится к встречам. Хотя, стоит признать, что тут скорее виноват мой отец. Он вечно делает вид, будто этого эпизода никогда не существовало. Очевидно, по инициативе Анны.

– Прости, пожалуйста, я не знал.

Судя по таймеру, у нас оставалось еще десять минут. Я встала и подошла к скошенному окну.

– Может, нам стоит сначала познакомиться… – сказала я, бросив надменный взгляд в его сторону.

Ну все: наморщив лоб, он начал перелистывать блокнот. Наконец, отложил его в сторону и сказал:

– Ты права. Я слишком резко перешел к… твоей проблеме. Извини.

Я тут же поняла, в чем причина. Плюхнувшись обратно в кресло, я ответила:

– Вам позвонил мой отец. Скажете, что нет?

Бинго, он тут же покраснел. Меня это даже немного позабавило, но в то же время я проклинала отца. Сегодня утром он и у меня спросил, есть ли прогресс. И смогу ли я присоединиться к Евхаристии.

– Видимо, твоему отцу очень важно, чтобы ты как можно скорее вернулась в церковь.

– Жизненно необходимо, – фыркнула я. – Но самому ему плевать. Это все Анна. Святее папы римского и до ужаса печется о спасении моей души. По ее словам.

– Почему? Спасение твоей души находится под угрозой?

– Она считает, что да. Потому что я стала ходить в церковь только после появления Анны.

– Не совсем понимаю. Обычно матери присутствуют в жизни своих детей с довольно раннего возраста, не так ли?

Мы впервые одновременно улыбнулись.

– Анна мне не мать. Моя родная мама умерла, когда… ну… при родах. Моих родах. Точнее, когда рожала меня. Анна появилась, когда мне было пять. Маленькая пятилетка-язычница, так она меня называла. Воспитанная, по ее словам, бабкой-еретичкой.

– Кем? Еретичкой? – Лейдеман заглянул в блокнот, где все это время что-то торопливо записывал. – Да уж, такое словечко сейчас услышишь нечасто. И чем же твоя бабушка обязана столь необычной характеристике?

– Когда мы садились за стол, она все время говорила: «Спасибо тебе, солнце, за эту замечательную пищу и за то, что все это выросло под твоими лучами».

У нее был просто гигантский огород. Я всегда помогала ей пропалывать грядки и собирать урожай.

– И упоминание солнца – это все?

– Анне этого было более чем достаточно. Она католичка до мозга костей. По сути, фанатичка. Нам еще повезло, что не радикальная мусульманка, иначе устраивала бы теракт за терактом.

Лейдеман никак не отреагировал, лишь в очередной раз пробежался глазами по своим записям.

– Значит… До шести лет ты жила в Стране Басков?

– В пятнадцати километрах от Витории-Гастейс, если точнее. На ферме у бабушки с дедушкой.

– А твой отец тоже там работал?

– Нет, он работал в Бильбао, в Музее Гуггенхейма. Там он и познакомился с Анной. Но отцу тогда было проще остаться в Витории, кому-то надо было за мной присматривать, пока он был на работе.

– Понятно.

Осталось две минуты.

– Одри, а у тебя есть братья или сестры?

Я уже собиралась встать. Не имела ни малейшего желания снова услышать, как меня прерывает этот гребаный звон.

– Сводный, Пабло. У него синдром Дауна, и он живет в интернате. Анна думает, что это ее так Бог наказал, но ей все говорили, что в сорок четыре лучше не рожать детей. Просто яйцеклетки уже плохие. На следующей неделе в то же время, да?

Лейдеман ошарашенно взглянул на меня.

– Да, хорошо, конечно.

– Ну, тогда до встречи.

Я почувствовала себя гораздо лучше, когда спустилась на три лестничных пролета вниз и оказалась на улице: я снова могла контролировать свою жизнь. Может, эти индейцы были не такие уж и дураки.

3

Нe успело пройти и дня, как я стала проклинать Варда вместе с его индейцами.

Все ухудшилось: ночные кошмары, страх, видения вдруг стали накатывать средь бела дня. Мне удавалось кое-как справляться, но только благодаря тому что на этой неделе у меня было три экзамена и две вечеринки. Однако, пока я ехала в сторону Принсенграхт, к доктору Лейдеману, мне казалось, что вся дрянь, скопившаяся за неделю, разом навалилась на меня. Я крутила педали как сумасшедшая, без конца оглядываясь, потому что была уверена, что меня кто-то преследует. В какой-то момент пришлось объехать целый квартал только потому, что впереди по тротуару прошел парень в длинном черном пальто. Всю дорогу я молилась, если это, конечно, можно назвать молитвой: «Пусть все закончится, пусть все закончится». Наконец, оказавшись у его двери и дрожащей рукой нажав на медную кнопку рядом с надписью «В. Лейдеман, психотерапевт», я разревелась. У меня началась истерика, рыдания эхом разносились по всему дому, но я не могла остановиться, и мне вдруг стало совершенно наплевать, хотя в прошлый раз слезы, обыкновенные слезы, казались мне самым постыдным событием в жизни.

Я надеялась, что он будет ждать меня наверху, что обнимет меня, когда я поднимусь, погладит по волосам, все, как в фильмах. Глупо, конечно, я ведь знаю, что психотерапевтам не полагается лишний раз прикасаться к клиентам, как бы последним этого ни хотелось. Мне показалось, что он чем-то расстроен, а когда я села, он подвинул ко мне коробку с бумажными платочками и поставил стакан с водой.

Я радовалась, что мое кресло такое маленькое и уютное. Спинка и высокие подлокотники как будто обнимали меня, утешая, прямо как он, когда держал меня за руки.

На щеках еще не успели высохнуть слезы, но я улыбнулась ему:

– Ну вот, опять.

Вард не улыбнулся в ответ и взглянул на меня чрезвычайно серьезно:

– Что происходит, Одри?

Я глубоко вдохнула, вспомнив о том, как добиралась сюда, особенно тот ужасный момент, когда стояла у его двери, до смерти перепуганная, и думала: «Если дверь сейчас не откроется, мне конец».

Только сделав три глотка, я снова смогла говорить.

– Это несправедливо. Как думаете, я когда-нибудь стану снова нормальной?

– «Нормальной»… А что для тебя значит это слово?

– Что за дурацкий вопрос? – Я разозлилась. – Нормальным, например, не снятся кошмары. Они не видят галлюцинации. Не чувствуют внутри себя кого-то, кого в них быть не должно.

Вард на мгновение замер. Записал что-то. Потом спросил:

– То есть ты думаешь, внутри тебя кто-то есть?

И все это своим невозмутимо спокойным тоном, как будто он каждый день обсуждает подобные вопросы.

Я задумалась: а он ведь и впрямь может не знать, что такое «быть нормальным». В конце концов, к нему приходят одни психи. Психи вроде меня.

– Думаешь, внутри тебя кто-то есть? – повторил Вард.

– Да. То есть… нет. Я бы не хотела так думать. Это же… страшно до чертиков. Если ты даже наедине с самим собой не чувствуешь себя в безопасности, то где тогда?

– Здесь, – уверенно ответил он, глядя мне в глаза, и мгновение спустя добавил: – Откуда у тебя появилась такая мысль? О том, что внутри тебя кто-то есть?

Я вздохнула.

– Не знаю. Может, я как-то не так выразилась. Но… Все, что я вижу, все эти кошмары по ночам и видения днем, они выглядят так правдоподобно. И такое чувство, будто все они связаны между собой. Как будто я раз – и попадаю в тело какого-то другого человека.

– Прежде чем делать выводы, нам надо разобраться в происходящем, – сказал Вард. – Дело может быть в чем угодно.

– Да? И в чем же?

Вард отвел глаза и уставился себе на руки, лежавшие на коленях ладонями вверх.

– Пожалуй, этот вопрос стоит оставить на потом. А сейчас я бы сосредоточился на кошмарах и галлюцинациях.

«А я вот нет», – промелькнуло у меня. Как и он, я уставилась на собственные руки, пока вдруг не поняла, что они тоже развернуты ладонями вверх. Я покраснела от смущения: выглядело так, будто я за ним повторяю.

– Каждый раз, когда я об этом рассказываю, все становится только хуже. – Мой голос звучал как-то странно.

– Возможно, с каждым разом ты открываешься все больше, все ближе подпускаешь к себе эту историю. На мой взгляд, это хорошо. Если тебя что-то пугает, лучший способ побороть свой страх – встретиться с ним лицом к лицу.

– А если станет совсем плохо, можно будет приходить почаще? Два раза в неделю или даже каждый день?

Лейдеман нахмурился и уткнулся в свой блокнот. Да ну, не такой уж трудный вопрос я задала!

– Деньги не проблема, – добавила я. – Денег хватает.

– Нет, – ответил он наконец. – Мне кажется, на данный момент одного раза в неделю достаточно. Но я могу дать тебе адрес своей электронной почты. Это поможет?

Я разочарованно пожала плечами.

– Ладно. Спасибо.

Он взял со стола стикер и написал свой мейл.

– Держи.

С желтой бумажкой в руках я почувствовала себя увереннее. Теперь у меня появились силы вспомнить прошлую ночь. И если сейчас быстренько обо всем рассказать, то, возможно, больше не придется постоянно отгонять от себя эти мысли. Я до смерти устала с ними бороться.

– Мне приснился новый сон, – начала я. – Точнее, два сна. В первом я опять видела церковь, но в этот раз оказалась на площади. Кажется, в какой-то деревне из прошлого.

– Почему ты так думаешь?

– Ну, там не было машин и велосипедов. Люди в мешковатой одежде, все серое и мрачное. А еще солдаты…

– Солдаты?

Боже, ну зачем он меня перебивает? Неужели он не видит, что я хочу поскорее рассказать свой сон? Я сердито выдохнула:

– Да, солдаты. В медных шлемах и с этими длинными штуковинами, копьями. Некоторые ехали верхом на лошадях, кто-то шел пешком. Они гнали нас в церковь, как будто мы какие-то животные.

Лейдеман уже открыл рот, чтобы что-то сказать, но я строго посмотрела на него и продолжила:

– Я попыталась улизнуть, свернуть за угол, пока никто не видел, но одна женщина схватила меня. Она сказала, что мне надо идти с ними, иначе что-то случится с моими родителями. Их ждет экзе… не могу вспомнить слово, что-то похожее на «экзаменацию», но точно не оно. И им надо будет заплатить штраф, десять реалов. Реалов! Думаю, даже отец не знает, где их сейчас можно достать.

Я отвела взгляд и посмотрела в окно. Мне вдруг подумалось: каких-то три месяца назад все было так просто.

– И больше ничего?

Я легонько пожала плечами.

– А дальше начался другой сон, я о нем уже рассказывала. С тем человеком в черном, который похож на дьявола.

Вард щелкнул ручкой. Раз, потом еще и еще. Надо будет подарить ему ручку, которая не издает никаких звуков.

– Тебя пугает сам человек или то, что он говорит?

«Естественно, он сам, я даже не понимаю, что он говорит», – так я собиралась ответить, как вдруг вспомнила кое-что, точнее, услышала голос изнутри, как будто он все еще был во мне. Я уперлась локтями в колени, скорчилась и зажала уши, но стало только хуже.

– Одри? Что происходит, Одри? – голос Лейдемана звучал так, словно он был где-то далеко, гораздо дальше, чем черный человек.

Я подскочила с места, не отрывая ладони от ушей. Я ходила по комнате, топала, стучала по голове, но ничего не помогало – голос не исчезал.

Лейдеман подошел ко мне.

– Может быть, станет легче, если ты расскажешь, что слышишь?

– Так много ненависти… – прошептала я.

Лейдеман взял меня за руки и осторожно отвел их от ушей.

– Одри, здесь ты в безопасности. Попробуй. То, что ты говоришь вслух, зачастую не так страшно, как то, что ты слышишь.

– Клянусь служить Священной канцелярии.

Это мой голос?

Откуда я вообще это взяла?

Очевидно, Вард удивился не меньше моего.

– Ты клянешься… служить Священной канцелярии?

В ту же секунду я вспомнила следующие слова. С закрытыми глазами я прошептала:

– Он говорит: «Совершаются грехи против церкви. Мусульмане, протестанты, евреи – все они грешники. Их следует строго наказать. А мы, именно мы должны поймать всех, кто сходит с верного пути».

Я сжалась. Опять эта боль в лодыжке и давящее чувство в груди. Та же вонь, от которой тянет блевать. И снова слова сами полились наружу. Из моего рта вылетали фразы, которые сочинила не я, мне такое никогда в жизни не выдумать.

– Да будут прокляты люди со сверхъестественными способностями, ибо самое гнусное и самое распространенное преступление – это колдовство. Да будут прокляты те, кто заключил сделку с дьяволом. Те, кто оскверняет святое распятие или издевается над ним. Те, кто подвергает сомнениям правила веры. Те, кто занимается астрологией или предсказывает будущее по картам.

Когда я закончила, последние слова все еще звенели у меня в голове, но затем наконец утихли. Они словно испарились, и даже если бы я захотела их повторить, у меня бы ничего не вышло.

Я посмотрела на Варда. «Пожалуйста, помоги мне», – так и хотелось сказать, но я не могла произнести ни слова. Как будто мои губы, мой язык мне не принадлежали.

– Спокойно, Одри, – сказал Вард. – Все будет хорошо. Здесь ты в безопасности.

Мне послышалось, или в его голосе промелькнуло сомнение?

Желтый стикер прилип к рукаву. Я отлепила его и начала то складывать пополам, то снова разворачивать. Складывала и разглаживала. Подумала, что так он может порваться, но мне было все равно. Я уже давно запомнила мейл. Постепенно в голове прояснялось.

– А ведь и правда помогло, – сказала я.

– Да?

– Ага. Тот черный ворон… Это всего лишь какой-то священник-фанатик. Фундаменталист. Мне… мне всегда казалось, что это дьявол. Но дьявол же не может войти в церковь. Так? Если уж и есть какое-то место, где ему нельзя находиться, так это церковь.

Я взглянула на таймер. У нас оставалось еще пятнадцать минут. А мне уже так хотелось выбежать на улицу, погреться на солнышке. Ведь я наконец-то осознала: это не дьявол – и почувствовала себя совершенно свободной.

– Задержись еще ненадолго, Одри, – остановил меня Вард.

Я нехотя послушалась.

– Он меня пугал все это время, – сказала я. – Этот человек в черном. Но теперь я знаю, что это не дьявол… Теперь все наладится. Так что, может, я просто…

«Спокойно уйду и больше никогда сюда не вернусь?» – хотела продолжить я, но Лейдеман меня опередил.

– А твои слова о вере, о ереси… Это тебе Анна такое говорила?

– Разумеется, нет. Она сумасшедшая, конечно, но не настолько.

Цок-цок. Судя по всему, он не мог думать, не издеваясь при этом над своей ручкой.

– И то, что ты видела вокруг: площадь, солдаты. Есть идеи, откуда у тебя эти образы?

– Неважно, – отрезала я. – Все закончилось. Теперь будет лучше.

Он испытующе посмотрел на меня.

– А про второй сон уже не хочешь рассказывать?

– Это же просто сон, – ответила я. – Полный бред вы же знаете.

– Однако, очевидно, его важно проговорить.

Цок. Цок.

Я раздраженно фыркнула.

– Там тоже появились эти церковники, так что я подумала…

Тишина. Осталось семь минут.

– Ты подумала…

– Ладно, ладно!

Может, мне нечего было опасаться. Теперь я знаю, что человек в черном был всего лишь чокнутым священником, поэтому со вторым сном все должно пройти гладко.

На одном выдохе я выпалила все, что помнила:

– Я была в какой-то пустой комнате. Стены белые, до середины обшитые темным деревом. В другом конце – две глубокие ниши, в обеих – по человеку. На одном – белый хабит[2], на другом – кроваво-красный. Они стоят молча, натянув капюшоны так, что лиц не разглядеть: даже никаких расплывчатых пятен. В руках у обоих по мечу, острием в пол. Между ними стоит тот, в черном. Я пытаюсь подойти к человеку в белом, но, сколько бы шагов ни делала, он остается на том же расстоянии, а затем и вовсе растворяется в воздухе. Я оборачиваюсь и вижу стол, за которым сидит кто-то… вроде священника. С такой странной красной шапкой на голове.

– Кардинальской шапкой?

– Откуда мне знать? Да и какая разница?

Осталось четыре минуты. Я набираю побольше воздуха в легкие, как будто собираюсь нырять в глубину.

– Я спрашиваю у этого человека в шапке: «Зачем меня сюда привели?» Но он ничего не отвечает, только смотрит. Затем открывается дверь, и в комнату заходят еще два человека: один – в одежде священника, а другой – в каком-то странном кожаном костюме.

О боже. Я вдруг снова увидела их перед собой.

– У него… что-то в руках. Какие-то палки с веревками. Он говорит: «Этим мы выбьем из нее правду».

В эту секунду у меня возникло странное чувство, будто по спине пробежала крыса. Волосы на руках встали торчком, меня затрясло.

Я сжала кулаки так сильно, что ногти больно врезались в ладони, но это не помогло – стало только страшнее. Руки налились свинцом, как будто меня парализовало.

Лейдеман подъехал на своем стуле поближе. Теперь он сидел прямо передо мной.

– Я бегу назад, – шепчу я. – К нишам, чтобы выхватить меч у одной из тех молчаливых фигур, хватаю за рукав, он мокрый, в воздухе стоит какой-то отвратительных запах, от которого меня тошнит. И тут я замечаю, что стою в луже крови. Надеясь на чью-нибудь помощь, я оглядываюсь по сторонам и вдруг вижу какую-то женщину. Она стоит на коленях и молится. «Мама! – кричу я. – Помоги мне! Помоги мне, прошу!» Я протягиваю к ней руки, а она уменьшается и уменьшается. А затем… – Мне пришлось несколько раз сглотнуть слюну, прежде чем я смогла продолжить. – А затем вместо нее появляется жаба. Мерзкая коричневая жаба, усыпанная бородавками, и тут я слышу голос…

– Голос? Чей? Того мужчины за столом?

– Нет, жабы. Она говорит: «Все будет хорошо, Майте».

– Майте?.. – удивленно повторяет Вард.

Я киваю:

– Да, Майте. – Глаза начинает щипать от слез. Я беру платок и шепчу, не глядя на Варда: – Самое странное, что… что я ни на секунду не сомневалась: Майте – это я.

Тушь наверняка уже растеклась по всему лицу, но на этот раз мне почему-то было все равно. Я посмотрела на Варда, который сидел настолько близко, что я чувствовала запах его шампуня, и процедила:

– Убедились, что внутри кто-то есть?

Три дня спустя я отправила ему такое письмо: «Здравствуйте, Вард! У меня диссоциативное расстройство личности? Или шизофрения? Очень жду ответа».

На следующее утро я получила ответ. Отправленный в полвторого ночи. Неужели Лейдеман за меня беспокоится? И поэтому не мог уснуть?

«Дорогая Одри, – писал он, – я не любитель наклеивать ярлыки. Они используются для классификации и упорядочивания невероятного богатства человеческого разума, но на самом деле никак не помогают. Давай сначала узнаем поподробнее, что именно происходит. С уважением, Вард».

4

– Майте – это баскское имя, – сообщила я в четверг, усевшись в свое белое кресло. – Я в интернете нашла.

– Любопытно, – задумчиво произнес Вард. Размышляя о чем-то, он внимательно посмотрел на меня, но теперь, когда он начал мне нравиться, я была не против. На маленьком столике рядом с его рабочим креслом стоял древний кассетный диктофон, который я разглядывала, и Вард это заметил.

– А, это. Да, в прошлый раз ты поделилась таким количеством новой информации, что с этого момента я решил записывать наши консультации на пленку. Как тебе такая идея?

Сдвинув брови, я осматривала устройство на столике.

– А он вообще работает?

– Да, конечно. – Он погладил диктофон, словно тот мог обидеться на мои слова. Затем Вард нажал на кнопку и включил аппарат. Сначала кнопка отскочила обратно, но со второго раза все получилось: загорелся красный огонек.

– Ты сегодня хорошо выглядишь, Одри, – сказал он. – Лучше, чем в прошлый раз. Неделя прошла хорошо? Кошмаров снится меньше?

– Меньше? Ага, конечно! Я засыпаю, и начинается. Да и днем тоже… Стоит на секунду отвлечься, как я снова их вижу. Но, может, я привыкла.

– Кого «их»? – заинтересовался Вард.

– Видения. Иногда замершие человеческие фигуры, как на фото, иногда короткие видео. Периодически природу или город.

– А бывают в твоих видениях образы, которые ты узнаешь? Из прошлого, например? Или из фильмов?

– Мне кажется, что-то из этого я уже видела раньше, – неуверенно ответила я. – Например, большие старые постройки с арками. Где у входа стоят статуи святых или жутких зверей. Но, скорее, мне просто знаком этот тип зданий. Отец обожает архитектуру, поэтому всю жизнь таскал меня по всяким церквям и монастырям.

– Только раньше, когда ты жила в Испании, или сейчас тоже?

– Особенно раньше. Он гордился тем, что в пять лет я уже могла безошибочно отличить готическую церковь от романской постройки или храма эпохи Возрождения. Когда с нами были его коллеги, он все время просил меня блеснуть знаниями. И я выделывала трюки, прямо как цирковая собачка.

Вард наморщил лоб.

– Теперь даже как-то неудобно спрашивать, в каком примерно веке были построены здания, которые ты видишь во сне.

«Как мило, – подумала я. – То есть он понимает, насколько мне не нравилось, что отец заставлял меня выступать перед своими друзьями».

Я улыбнулась, чтобы успокоить его.

– Я никогда не вижу современные дома. Обычно это романский стиль. Хотя один раз я видела зал, похожий на эпоху Возрождения. Где-то пятнадцатый-шестнадцатый век.

– А люди? Как они одеты?

– Ну, точно не в «Прада». И не футболки с джинсами. Старые вещи: длинные юбки, бесформенные блузы, платки. Но это вряд ли что-то значит. Когда бабушка работает в огороде, она тоже так одевается.

Бабушка… Я вдруг поняла, что соскучилась. Рисуя указательным пальцем на своих обтягивающих джинсах DKNY невидимые круги, я словно видела ее перед собой: вот она сидит на корточках среди ароматных трав, ее изношенная шляпа, прикрывающая седые волосы, как всегда, немного съехала набок. Я слышу, как стрекочут сверчки, и практически чувствую, как шпарит солнце.

– Ай!

Кто-то резко и больно схватил меня за руки. Я вскочила с кресла, обернулась и увидела человека в медном шлеме, держащего копье. И снова почувствовала, что кто-то трогает меня, на этот раз за плечи. Я замахала кулаками.

– Спокойно, Одри. Здесь с тобой ничего не случится.

У меня за спиной стоял Вард. Это его руки лежали у меня на плечах. Теперь мне было не страшно, наоборот, я почувствовала себя в безопасности. Я посмотрела туда, где стоял призрак, но он успел раствориться в воздухе.

– Вот об этом я и говорила, – произнесла я, дрожа всем телом.

Вард дал мне выпить воды и отдышаться. Теперь мне так сильно не хватало бабушки, что я была готова разрыдаться. Но как только ее образ снова возник передо мной, я затрясла головой.

– Как ты? – спросил Вард.

Я кивнула.

– Когда… Когда я вот так задумываюсь, как бы сказать, витаю где-то в облаках, они появляются. Вот как он…

– Он?

– Да, солдат. Как те у церкви, я про них рассказывала. С шлемами и копьями. Он… Он схватил меня за руку.

Шагнув назад, я закатала рукав. Я была почти уверена, что там остался синяк, но на коже ничего не было. Я раздраженно взглянула на Варда.

– И вы до сих пор считаете меня нормальной? Если я расскажу об этом папе, он отправит меня лечиться.

– Тогда не рассказывай, – невозмутимо ответил тот. – Конечно, Одри, я понимаю, все это пугает тебя, вселяет неуверенность. Скорее всего, придя домой, ты тут же сядешь за компьютер и начнешь искать, симптомами каких расстройств личности являются подобные реалистичные видения. Не думаю, что так ты получишь ответы на свои вопросы, скорее наоборот. Так что я предлагаю сейчас спокойно изучить возможные варианты. И сделать это вместе.

Он пригласил меня сесть обратно в белое кресло, но на этот раз я выбрала плетеное. Я до сих пор чувствовала боль там, где мою руку сжали чужие пальцы.

– Ты видишь предметы и людей, – начал он, – которых здесь нет. Ты увидела солдата, я – никого.

Он сделал паузу, очевидно, подбирая слова.

– Ты называешь это галлюцинациями. Мне как психотерапевту важно понять, приходят ли эти видения, как тебе кажется, извне или же их источник – ты сама.

– Извне, – уверенно ответила я.

– А сны? Твои кошмары?

Вопрос был непростой, я об этом и раньше задумывалась. И все же было ощущение, будто кто-то посторонний без спроса показывает мне фильмы прямо у меня в голове.

– Тоже извне, – сказала я наконец. – Но иногда туда словно проникает что-то от меня. Знакомые предметы и люди.

Вард кивнул.

– Ты же точно не употребляешь наркотики?

– Нет. Клянусь.

– Хорошо… Возникновение галлюцинаций могут спровоцировать сильные эмоции, а также серьезные психические или физические проблемы.

– Например, шизофрения, – мрачно добавила я. – Которая часто начинает развиваться в моем возрасте.

– У тебя нет шизофрении, – ответил Вард с полной уверенностью. – Ты совершенно ясно и связно излагаешь мысли, хотя, возможно, видишь галлюцинации.

– Давайте-ка уберем это ваше «возможно», – высокомерно парировала я, хотя мысленно выдохнула с облегчением. – По-моему, доказательств уже предостаточно. Разве нет?

Он никак не отреагировал, казалось, полностью поглощенный собственными записями.

– А раньше с тобой когда-нибудь случалось подобное? – спросил он.

– Нет, никогда.

Он в очередной раз кивнул, думая о чем-то своем. У дедушки была собачка, которая так же кивала. Пластмассовая, с тонким слоем плюша, истершегося в нескольких местах. Щелкнешь ее по носу – и она начинает кивать. Прямо как Вард сейчас. Я смотрела, как он пытается подобрать слова.

– Ни в коем случае не хочу оскорбить твою веру Одри, – осторожно начал он, – но некоторые элементы католической церкви могут быть несколько устрашающими, особенно для детей. Смертные грехи. Дьявол. Чистилище… Тебя это все когда-нибудь пугало?

Я пожала плечами.

– Да вроде бы нет. Там просто все… ну, есть как есть. Немного напоминает кукольный театр, балаган. Да, это другой мир. Но бояться там особо нечего.

– Может, какие-то фильмы или компьютерные игры произвели на тебя сильное впечатление?

– Не помню ничего такого.

Вард молча пощелкал ручкой. Раз-два, раз-два.

– Ты смотрела «Шестое чувство»? – неожиданно спросил он.

– Я вижу мертвецов, – пошутила я, но, сказав это, почувствовала, как от лица отлила кровь. У меня закружилась голова, во рту пересохло. – Думаете, в этом дело? – прошептала я.

– Я бы расценивал это как один из вариантов, хоть и осознаю, что он выходит за рамки традиционной психотерапии. И раз уж я заговорил на ненаучном языке: некоторые утверждают, что люди иногда могут видеть то, что происходило с ними в прошлой жизни.

– Реинкарнация, – догадалась я. – Но ведь все это полная чушь?

Вард едва заметно пожал плечами.

– Насколько мне известно, убедительных доказательств не существует, но и опровергнуть это пока никому не удалось.

Я задумалась над его словами. После всего, что я прочитала в интернете о шизофрении и опухолях головного мозга, его вариант казался не таким уж плохим. Может, мне нужен медиум, а не психотерапевт. Да уж, отец только этого и ждет. А что до Анны… Она точно решит, что в меня вселился дьявол. И меня больше не пустят на порог дома.

– А ДРЛ? – спросила я.

– ДРЛ?

– Да, диссоциативное расстройство личности, – нетерпеливо протараторила я.

– Мне так не кажется. – Вард покачал головой.

– Кажется, не кажется, – пробормотала я, – мне от этого не легче.

– Ну, сама посуди, – он поднялся и достал из шкафа толстую книгу. Пролистав несколько страниц, принялся читать. – Основные критерии. У пациента существуют две или более различимые идентичности или личностных состояния, при этом каждое из них обладает относительно устойчивой моделью мировосприятия, собственным мировоззрением и отношением к окружающей действительности. По крайней мере две из этих идентичностей попеременно захватывают контроль над поведением пациента. – Он вопросительно посмотрел на меня. Я помотала головой. – Пациент не может вспомнить важную информацию о себе, – он продолжил читать, – забывает целые эпизоды из прошлого, иногда не может вспомнить, что делал только что. При деперсонализации… – Еще один взгляд на меня. – Знаешь, что это значит?

Я раздраженно вздохнула.

– Можете просто читать дальше?

– Ладно-ладно… – Очевидно, он потерял место, на котором остановился. Если бы у меня была такая же ручка, как у него, то я бы уже нервно щелкала. – Эм… А, вот. Здесь. При деперсонализации собственные действия воспринимаются как бы со стороны и сопровождаются ощущением невозможности управлять ими. Человек чувствует себя роботом, не испытывает эмоций при выполнении действий.

И снова этот взгляд.

– Пока ничего знакомого?

– Нет.

В общем-то, я и сама пришла к такому же выводу, когда читала об этом в интернете.

Зазвонил таймер.

Вард закрыл книгу, положил ее на стол, но не потянулся за своим ежедневником, как обычно. Он выключил таймер и сел на край стола, скрестив руки на груди.

– Кажется, все, что ты видишь, как-то связано между собой, – сказал он. – Я бы хотел вместе с тобой выяснить, являются ли эти сны и галлюцинации частями одной истории. Хотя я также считаю, что нам стоит поподробнее остановиться на некоторых событиях твоей жизни. Обсудить смерть твоей мамы. Расставание с бабушкой из-за переезда в Нидерланды. Анну и ее… сильные эмоции по поводу церкви. Пабло и что ты к нему чувствуешь или не чувствуешь. Но это серьезная работа, Одри. Придется тщательно исследовать свой внутренний мир, идти глубоко. Ты не боишься?

– Как будто там есть в чем копаться, – недовольно ответила я. – Все мои видения приходят сами, я не могу ими управлять.

– А вдруг можешь?

В дверь позвонили. Вард спустился со стола, взял ежедневник и подошел к домофону. Нажимая на кнопку, он сказал:

– У меня есть знакомая, психолог-гипнотерапевт. Почитай сегодня в интернете и напиши мне, видишь ли ты смысл в совместной сессии. В любом случае мы встречаемся в четверг, как обычно, но я добавлю еще час на случай, если ты согласишься.

«Давайте попробуем», – написала я ему вечером.

На более длинное письмо у меня не хватило сил.

5

Cтоило мне зайти в кабинет Варда, как я поняла: ничего из этого не выйдет. Ничего. Его знакомая выглядела как человек, с которым у меня даже близко не может быть ничего общего: абсолютная неформалка. Меня поражало, что Вард в принципе мог с ней разговаривать. Любой другой (включая меня) потерял бы дар речи уже при виде ее странного наряда: широкие зеленые шаровары, цветастый топ, который она то ли связала сама, то ли прикупила в комиссионке (скорее всего, второе), а поверх – расшитая хипповская куртка, которую этой даме ни в жизнь не удалось бы застегнуть, потому что дама эта была, мягко говоря, широка в груди, очень широка. На лице, разумеется, ни грамма косметики. Ее темные волосы поседели на макушке и висках, но она ничего с этим не делала. На шее красовалось своеобразное ожерелье: черный шнурок с металлическим шариком, в котором, наверняка, лежали ароматные травки. А я-то думала, меня встретит какая-нибудь красотка…

Разумеется, я облазила весь интернет; дать себя загипнотизировать совершенно незнакомому человеку – это не шутки. На «Ютьюбе» полно видео с гипнотическими шоу, в которых люди бегают по кругу, как курицы, или кричат от боли, опуская руку в ведро с холодной водой, просто потому, что какой-то парень, как будто только что вышедший из солярия и нацепивший на себя лоснящийся костюм, внушил им, что там расплавленное железо. Но если этого парня приодеть и уложить ему волосы гелем, он будет выглядеть вполне сносно. Что-то такое я себе и представляла, хотя гипнотерапия, как я выяснила, выглядит совсем иначе. Тебя не усыпляют, не дурят тебе голову ты всего лишь лежишь на кушетке в полусне, и тебе задают вопросы. Но довериться этой хиппи? Да ни за что.

– Это Элли, – сказал Вард. – Элли Вохелзанг. Элли, познакомься, это Одри, я тебе о ней рассказывал.

Хиппанутая пожала мне руку, да так, что чуть не вырвала ее с корнем. Я вдруг поняла, почему маленькие дети иногда прячут руку за спину, когда их с кем-то знакомят.

– Ты примерно представляешь, как сейчас все будет проходить? – спросила она.

– Да, – ответила я. – Но изучив вопрос поподробнее, я уже не знаю, действительно ли это хорошая идея. Да и к тому же, скорее всего, я отношусь к тому типу людей, которые не поддаются гипнозу.

– Все так думают, – хихикнула хиппи, а Вард обеспокоенно спросил:

– Тебе страшно? Думаешь, это спровоцирует слишком сильные эмоции?

Хиппи с интересом разглядывала меня. В ее глазах читалось что-то, похожее на сочувствие.

– Нет, мне совершенно не страшно, – уверенно ответила я. – Если мне хватает сил терпеть все, что со мной происходит, то с чего мне бояться какого-то гипноза? Просто мне кажется, что это не сработает.

Вард с неформалкой обменялись взглядами.

– Почему бы хотя бы не попробовать? – спросила она чрезвычайно мило, жестом приглашая меня расположиться на большой черной кушетке, стоявшей посреди комнаты.

– Я буду сидеть рядом, – сказал Вард. – И мы остановимся, как только ты решишь, что хватит.

«Он прямо сгорает от нетерпения, – подумала я. – Как будто боится пропустить спектакль, которого так долго ждал». По-моему, он почувствовал мои опасения, потому что тут же сказал:

– Я думаю, это может помочь тебе, Одри. Мы только поэтому все и затеяли, только поэтому.

И тогда я легла. Сердце забилось чаще, чем обычно, и я подумала, – какая же глупая мысль! – а что, если я захочу в туалет?

Элли села справа от меня, а Вард – слева. Рядом с ним стоял кассетный диктофон.

– Сейчас я введу тебя в легкий транс, – начала она. – Будет казаться, будто ты просто немного задумалась, но на самом деле ты погрузишься чуть глубже. Ты все еще будешь слышать наши с Вардом голоса и сама сможешь говорить, хотя, возможно, происходящее так тебя увлечет, что ты не захочешь с нами общаться. Если это случится, я все равно буду настаивать на том, чтобы ты отвечала на мои вопросы, потому что мы не сможем тебе помочь, если не будем знать, что ты видишь. Договорились?

– Да. – Не скажу, что ее слова хоть как-то меня успокоили.

– Что бы ни случилось, помни: это всего лишь видения, мысли, – сказал Вард. – С тобой все будет в порядке. Но ты же и так это понимаешь, да?

«Лучше возьми меня за руку», – подумала я, но в ответ лишь кивнула.

– Хорошо, – продолжила хиппи. – Тебе удобно? Закрой глаза. Сейчас я помогу тебе расслабиться.

– Но если я расслаб…

– Появятся видения, образы. Так и должно быть, Одри. Пусти их.

Странно, ее голос зазвучал совсем иначе. Тише. Ниже.

– Вдох, выдох. Сожми пальцы на ногах… а теперь расслабь. А теперь напряги икры. Почувствуй напряжение… и отпусти его. Ощути, как тяжелеют твои ноги. А теперь руки…

Еще какое-то время я занималась только своими мышцами. По телу разлилось приятное тепло, и я обрадовалась, что наконец-то у меня появилось место, где я могу спокойно поспать. Я внезапно вспомнила стишок из детства: «Уж ночь на дворе, я скорей засыпаю, четырнадцать ангелов рядом летают»… Четырнадцать? Или, может, логичнее было бы двенадцать? Нет, не подходит, ритм сбивается. Или надо говорить «двенардадцать»? Двенадцацать. Какое странное слово, аж в сон от него клонит.

– Одри, сейчас я начну медленно считать от десяти до одного. С каждым счетом ты будешь спускаться все ниже, как будто на лифте.

Ангелочки превратились в бабочек. Я лежу на пляже, на теплом песке. Слышу шум морской волны. Голос откуда-то издалека говорит: «Семь». Проходит целая вечность, и я слышу: «Шесть».

Я вдруг играю главную роль в каком-то сумасшедшем кино. Кто там продолжает что-то говорить?

Кто-то сказал «пять»? Или это было «четыре»?

Ах да, хиппи, точно. И Вард.

– Как только я скажу «ноль», ты проснешься. Ты почувствуешь себя отдохнувшей и бодрой, тебя не будет беспокоить то, что ты видела или слышала. Ноль. Открывай глаза, Одри. Ты проснулась. Одри?

– Я вас слышу, – ответила я хрипловатым голосом. – Я слышала вас все это время. Говорю же, меня не загипнотизировать.

У меня замерзли щеки. Дотронувшись до них, я почувствовала, что они мокрые. Странно. Это они сделали, чтобы разбудить меня? Я открыла глаза. Вард с Элли сидели рядом со мной, прямо как ангелы-хранители из того стишка. Вард смотрел на меня, как на маленького больного щеночка. Я легонько улыбнулась ему, он-то в чем виноват.

– Простите, – сказала я. – Идея была хорошая, но, как я и сказала, со мной такие вещи не работают.

– Хочешь послушать запись? – спросила хиппи. Она серьезно посмотрела на меня.

Я зевнула и медленно села.

– Можно. Хотя не думаю, что услышу много нового.

Вард отмотал кассету назад. Он несколько раз нажимал на «плей», и я слышала свой голос, иногда голос Элли. Он продолжал мотать пленку.

– Это я столько наговорила? – недоумевала я.

Вард кивнул.

– Если решишь, что хватит, скажи «стоп», ладно? Пленка проскрипела последний раз. А потом началось. Первым послышался голос Элли.

– Как ты себя чувствуешь, Одри?

– Хорошо…

– Можешь рассказать, где ты?

Тишина.

– Можешь рассказать, где ты? Можешь описать, что происходит вокруг… Майте?

– Я на рынке… На площади перед церковью… С братом.

– С Пабло?

– Пабло? Нет, с Эрро. Моего брата зовут Эрро.

– И… что вы там делаете? Вы с братом?

– Мне надо кое-что купить… Арнику, мирт, лапчатку, лопух…

– То есть травы? – Да, травы. Лечебные.

– Перемотайте назад, – попросила я Варда.

Мне хотелось еще раз услышать эти слова. Арника, мирт, лапчатка, лопух. Только последнее звучало знакомо. Кажется, это такое зеленое растение с большими листьями, бабушка заваривала его корень.

А остальное… странно до жути. Как все эти названия оказались у меня в голове? Я кивнула Варду, давая понять, что мы можем продолжить.

– А что происходит сейчас, Майте? Что ты видишь вокруг?

– Ничего особенного. Людей. Овец. Гусей. Какого-то кузнеца. Эрро хочет посмотреть на огнеглотателя.

– Огнеглотателя?

– Ага… Ай, пусти меня! Убери руки, мерзкое животное! Тише, Эрро, не бойся…

– Что там происходит, Майте?

– Тот солдат… Он хотел, чтобы я поцеловала его. А другие держали меня… Толкали меня к нему. Но я вырвалась, а теперь они меня ищут. Нет, Эрро, не надо! Иди сюда!

– Майте!

– Нет! Ай! Пустите меня! Не надо, прекратите, он ничего не понимает! Мы ничего не сделали! Эрро, малыш…

– Майте, расскажи нам, что происходит.

– Они избивают моего брата. Бьют его, не оставляя живого места. Он лежит на земле, свернувшись калачиком, а они продолжают его пинать.

– Элли, она вся сжалась!

– Остановите, – выдавила я из себя. Я сидела на краю кресла, опустив голову, и без остановки качалась взад-вперед. Не знаю, с чего вдруг и зачем я стала так делать, может, пыталась себя успокоить – так укачивают на руках малышей, чтобы они не плакали.

– Ты в порядке? – спросил Вард.

Я заставила себя остановиться.

– Нет. В смысле да. Что значит – я сжалась?

– Ты лежала, прижав колени к груди, и обнимала их, – ответил он. – Мне показалось, что тебе плохо.

Но Элли… У нее большой опыт в подобных вещах. Она сказала, что ты сама дашь понять, когда хватит. Что ты просто выйдешь из этого воспоминания.

– Воспоминания? – нахмурилась я. – Вы же не думаете, что все это происходило со мной на самом деле?

Вард пожал плечами. Мне не понравилось, как он на меня посмотрел.

Когда мы снова включили запись, я услышала свой плач. А затем голос Варда: «Все хорошо, Одри. Здесь ты в безопасности».

А эта надоедливая мерзкая тетка продолжала твердить свое: «Что сейчас происходит, Майте?»

В конце концов я успокоилась.

– Где ты сейчас?

– В… за решеткой. Они говорят, что я ведьма.

– Почему они так говорят?

– Из-за трав.

– Что ты видишь вокруг?

– Стены… Белые стены. Тут какие-то люди: женщины, один мужчина. Они сидят, опустив головы. Здесь есть одна девушка… Очень красивая.

– А Эрро тоже там?

– Он грязный… Весь в соплях. Ему очень плохо… Оставьте его в покое! Мы ничего не сделали!

– Элли, надо остановиться. Взгляни, ее всю трясет!

– Что происходит сейчас, Майте?

– Человек в черном… Он сидит за столом, с ним еще кто-то. Он говорит, что я ведьма. А Эрро – дьявольское отродье…

– Неправда, он таким родился. Не бейте его, он не понимает…

Рыдания, душераздирающие рыдания.

– Майте?

– Не верьте ей, она лжет, она лжет…

– Кому не верить, Майте?

– Девушке из темницы.

– А что она говорит?

Моя речь звучит очень тихо и монотонно. Мы машинально пододвигаемся поближе к диктофону.

– Она говорит, что знает меня. Что помнит меня с акеларре[3] Что я, голая, танцевала для дьявола. Целовала его… срам. И зад. А мой брат… брат присматривал за жабами остальных ведьм. Все это неправда! Ложь! Не верьте ей!

Последнее, что я услышала, – это слова Варда: «Достаточно, Элли. Надо ее вернуть, прямо сейчас!» Не знаю, послушалась ли она его. Я вдруг поняла, что больше не выдержу. Меня стало трясти, и я почувствовала, что еще чуть-чуть, и меня стошнит.

– Выключите, – прошептала я.

Не дождавшись моментальной реакции, я закричала:

– Выключите! Быстро! – и побежала в туалет.

Я стояла на коленях перед унитазом, содрогаясь всем телом и думая, что меня сейчас вырвет, но все обошлось. В ногах была такая слабость, что мне пришлось подниматься, цепляясь за раковину. Меня все еще трясло, я села на крышку унитаза. В зеркале, окаймленном ржавчиной, я увидела собственное отражение: лицо, бледное как простыня. Одри или Майте? Кто танцевал голым перед дьяволом? Кто целовал его… срам?

Может, у меня и правда раздвоение личности.

Я не могла сдвинуться с места, сидела, наклонив голову и разглядывая белый кафель под ногами. Затем поднялась и встала перед зеркалом. Я смотрела в глаза, только в глаза. Карие глаза с потеками туши на бледном лице. Это мои глаза? Или ее?

– Одри? – послышался голос хиппи. Вард наверняка решил, что как-то нехорошо будет, если за мной в туалет пойдет он. – Одри? Как ты?

Я по привычке спустила воду в туалете, хотя в этом не было никакой необходимости, и помыла руки. Тоже по привычке. Затем слегка плеснула на щеки холодной водой и вытерла растекшуюся тушь краешком полотенца.

– Я сейчас.

Она хотела обнять меня, но я уклонилась от нее, резко шагнув в сторону.

– Сделать чаю? – спросил Вард, стоя в дверном проеме, как будто он оказался там случайно.

– Давай я, – сказала хиппи и подтолкнула меня к нему. Не слишком ли по-хозяйски?

Мы вместе вошли в кабинет, я – все еще немного шатаясь, он – легонько приобняв меня за плечи.

– Ты отлично справилась, – сказал он, но голос его звучал неуверенно. – Тебе получше?

Я вяло кивнула, взглянув на часы.

– Не переживай, – заметил он. – У нас еще полно времени.

Тогда я села обратно в свое кресло, прижавшись поплотнее к спинке, чтобы не так сильно дрожать.

– Что дальше? – Я специально выбрала фразу покороче, потому что не доверяла своему голосу. Хиппи зашла с тремя чашками горячей воды и одним пакетиком чая. Я обычно не пью чай, но тогда сделала исключение. Чашка приятно согревала руки. Меня трясло все меньше. Мне хотелось, чтобы они что-нибудь сказали, попытались объяснить, но они оба молчали, не отрывая от меня глаз. Я разозлилась: такое ощущение, что для них я просто фрик из цирка уродов.

– И? – раздраженно спросила я. – Еще что-нибудь будет? Какой-нибудь диагноз или типа того?

Вард беспомощно посмотрел на Элли. Она задумчиво произнесла:

– Сама картина мне ясна. Это шестнадцатый-семнадцатый век, охота на ведьм – сцена в церкви это подтверждает. Очевидно, все это связано с так называемым эдиктом веры – указом, который регулярно зачитывали в церкви и в котором ясно давалось понять, что именно церковь считает ересью. И происходит это, по всей видимости, на севере Испании, учитывая, на каком языке все говорят.

– Очень познавательно, – раздраженно ответила я. – Только я не об этом. Я хочу знать, что со мной. Почему я это вижу. Я сошла с ума? У меня что, раздвоение личности?

Она посмотрела на меня с неподдельным изумлением.

– С чего ты вообще так решила? Ты получаешь информацию, и все. Информацию от Майте. А вот почему… Да, на это я пока ничего не могу ответить. Но мы еще выясним.

– Я бы не исключал травму, – пробормотал Вард обращаясь скорее к Элли, чем ко мне. – В конце концов, она столько пережила.

Обычно меня жутко бесит, когда люди обсуждают меня в моем присутствии. У отца с Анной есть такая привычка. Учителя тоже так иногда делают, когда говорят о своих учениках с родителями. Но на этот раз я не стала возмущаться.

– Травму? – робко переспросила я. – Но в таком случае получается, что видения исходят изнутри?

– А что ты сама думаешь? – осторожно поинтересовался Вард.

Две пары глаз выжидающе уставились на меня.

– Такое ощущение, будто я начинаю жить жизнью другого человека, – неуверенно ответила я.

– Значит, извне, – резюмировала хиппи. – Как я и говорила.

Честно, я уже ненавидела эту бабу.

– Если вы так много об этом знаете, может, знаете и как от этого избавиться?

– Трудно сказать, – ответила она. – Я видела случаи, когда все проходило после первой же сессии, но бывает, сначала нужно собрать полную картину – узнать, с чьей жизнью клиент вступил в связь. Иногда есть какая-то причина.

– Причина?

Она пожала плечами.

– Бывает, они хотят оставить послание. Или нужно что-то выяснить.

– Как в «Шестом чувстве»? – фыркнула я.

– Хочешь верь, хочешь нет, – ответила она с милой улыбкой.

Вард взглянул на таймер.

– Что ж, Одри, сегодня было непросто. И легче пока не становится. Как думаешь, ты в состоянии… вернуться к обычной жизни?

На улице светило солнце. Мне вдруг очень захотелось почувствовать тепло, услышать привычные звуки города, увидеть людей в современной одежде. Все закончилось, сказала я себе. Забудь. Скоро ко мне зайдет Александр, и мы будем вместе готовиться к экзамену по немецкому. Если погода не испортится, то устроимся в беседке. Он будет гладить меня по голове, пока… Я опять вспомнила о тех солдатах. Меня стало подташнивать, хоть и не так сильно, как в первый раз. Из глаз снова брызнули слезы.

– Как ты? – спросил Вард.

Я яростно замотала головой:

– Это ни хрена не честно.

«Только не спрашивай, что именно, – подумала я в бешенстве, – иначе я никогда сюда не вернусь».

Но он ничего не спросил, а лишь оторвал новый стикер. Нацарапав на нем что-то, он протянул бумажку мне.

– Позвонишь, если что, ладно?

Его номер телефона… Так лучше, гораздо лучше.

Прямо как будто я уже иду по солнышку.

– На следующей неделе продолжим? – спросила хиппи несколько настойчиво, вытаскивая крошечный ежедневник из кармана широких брюк. – Если только видения не закончатся, разумеется. Но в противном случае?..

Вард вопросительно посмотрел на меня.

– Мне надо немного подумать. – У меня не было сил говорить. – Я вам напишу, ладно?

– Только, пожалуйста, побыстрее, – сказала хиппи все тем же властным тоном. – Ты не единственный мой клиент, дорогая.

6

Можно ли рассказать своему парню, что какая-то средневековая дура выбрала тебя, чтобы сообщить миру о своих травмах, связанных с верой?

Этот вопрос не переставал меня мучить всю дорогу домой.

Можно, если твой парень – задрот, у которого никогда не будет другой девушки. Или когда ты так красива и популярна, что неважно, какую чушь ты несешь. Но не когда твой парень – школьная звезда Александр Спрангерс, сын знаменитого пластического хирурга Майкла Спрангерса, у которого собственная программа на ТВ, а ты, хоть и одеваешься лучше всех, вынуждена выворачиваться наизнанку, чтобы входить в топ-3 девчонок школы. «Девушке, которая однажды останется со мной навсегда, не придется беспокоиться о мешках под глазами или маленькой груди, – все время повторял Александр. – Совершенство – это норма. И моя будущая жена должна быть идеальной».

Мы вместе уже пять месяцев, и для Александра это приличный срок. Но и я приложила к этому немало усилий. Ради него я начала играть в теннис. Ради него я решила поступать на экономику, как он, хотя на самом деле хотела выбрать что-то, связанное с миром моды.

«Если ты хочешь по-настоящему разбогатеть, надо попасть в мир больших денег», – говорит Александр. Специально для меня он записал документальный фильм с молодыми, бесконечно уверенными в себе и потрясающе красивыми людьми, которые возглавляют топовые банки, потому что они настолько умны, что никто не понимает ни их самих, ни те уловки, которые они придумали. «Мы тоже потом такими станем», – утверждает Александр.

Прекрасно… Рассказать ему о том, что со мной происходит, – все равно что сразу расстаться. Папа с Анной тоже исключены, а мои подруги… Они добрые, но не умеют хранить секреты, особенно если, рассказав всем обо мне, получат шанс выиграть главный приз – Александра.

Я бы хотела, чтобы все было иначе. Все, что мы обычно обсуждаем, кажется мне теперь такой ерундой.

Может, стоит разыскать Пабло? Даже если он кому-то расскажет (что, учитывая его, так сказать, состояние, представляется мне маловероятным), ему все равно никто не поверит. Интересно, он меня вообще узнает? Я понятия не имею, нормальная ли память у таких, как он. Сейчас мы видим друг друга всего раз в год, и этого явно недостаточно, чтобы он много запоминал, а раньше… Ему было четыре, если не ошибаюсь, или пять, когда его выпихнули из дома. По-моему, тогда он казался мне очень милым, и мы часто играли вместе. Рисовали, строили башни из кубиков и тому подобное. Но Анна, заметьте, его родная мать, сказала: «Он становится слишком сильным. Будет лучше, если он уедет, лучше для него самого».

Я тут же вспомнила, как она иногда смотрела на него: словно ей подарил его не господь, а дьявол. Почти как тот человек смотрел на Эрро… Я вздрогнула. А что если это и правда «травма»? И со мной что-то не так из-за того, что я пережила в детстве?

Приехав домой, я все же позвонила Александру и отменила нашу встречу.

– Плохо себя чувствую, – сказала я. А чтобы он не расстраивался, пообещала устроить романтический ужин. – В субботу папа с Анной идут в оперу. Заглянешь в гости? Обещаю, тебя ждет незабываемый вечер…

Я осталась заниматься немецким, лежа в кровати. Желтый стикер положила на тумбочку, спрятав под телефоном. Еще никогда мне не было так страшно ложиться спать. Она танцевала для дьявола, голой. Что это значит? Что потом она ему отдалась? И как понимать то, что такая девушка, ведьма, пытается со мной связаться? Потому что я где-то глубоко внутри похожа на нее? Или она и я – это один и тот же человек, просто из разных эпох? Или я все-таки?..

Сошла с ума. Сошла с ума. Слова отдавались эхом у меня в голове.

Вот бы существовала таблетка, которая смогла бы меня исцелить.

Я проснулась от странного звука, как будто выл какой-то зверь. И не сразу поняла, что этот душераздирающий вой издавала я сама.

Уже почти рассвело. Птицы – казалось, их тысячи – встречали день щебетом. Я схватила телефон и дрожащими пальцами набрала номер, который уже давно выучила наизусть.

– Это автоответчик Варда Лейдемана. Оставьте сообщение после звукового сигнала. Не забудьте назвать ваше имя и номер телефона.

Черт, черт, черт. Понимаю, сейчас всего шесть утра, но ситуация чрезвычайная. Психологи же должны отвечать круглосуточно?

– Это автоо…

Я сбросила вызов и еще какое-то время лежала в кровати, глядя в потолок и слушая свое сердцебиение. Затем я открыла «Контакты» и нашла номер, на который звонила очень редко. В общем-то, никогда.

– Пансионат имени святой Марии, добр… доброе утро.

Голос был сонный. Я назвала свое имя и сразу же спросила:

– Я бы хотела узнать… в смысле… с моим братом Пабло все в порядке?

– А что с ним может быть не так? – Голос звучал недовольно. «Типичная реакция человека, который считает, что в ночную смену полагается спать», – раздраженно подумала я. Пансионат имени святой Марии – частное заведение и, по словам отца, стоит баснословных денег. Возможно, надо бы напомнить об этом нашему любителю поспать.

– Я не обязана вам ничего объяснять, – спокойно ответила я. – Просто ответьте на мой вопрос, сейчас же.

Раздался глубокий вздох.

– Ладно. Секунду, позвоню в отделение.

Вскоре голос вернулся.

– Он спит, – коротко ответили мне. – Все с ним в порядке.

– Безмерно благодарна вам за ваши усилия, – съязвила я.

Затем я снова набрала Варда.

– Какой смысл давать мне свой номер, если вы не берете трубку? – спросила я после сигнала. – Мне приснился ужасный сон, и, учитывая, что вы единственный, с кем я могу об этом поговорить, я расскажу вот так. Мне надо выговориться.

Я несколько раз глубоко вдохнула, прежде чем начать. Возможно, стоило сначала записать свой сон. Но мне и сейчас ничто не мешало это сделать. Я положила трубку, взяла лист бумаги из принтера и ручку.

Вскоре после этого я снова позвонила Варду.

– Я была где-то с моим братом. Точнее… он был похож на моего брата, но это был не он. Скорее всего, это был Эрро. Глаза-щелочки, все лицо в соплях, а шел он как робот, рывками, ноги как деревянные. Рядом с нами шел священник в белой рясе. С большой связкой ключей в руках.

Пип.

«Даже не думайте, что я закончила, менейер Лейдеман», – угрожающе подумала я.

И снова нажала на зеленую кнопку.

– Сначала мы были… во дворе дома, что ли. Там росло много разных трав. А потом… Мы прошли через низкий дверной проем и оказались в темном коридоре. С обеих сторон в стенах были проемы, закрытые решетками. А за ними…

Рассказывая все это, я будто вновь оказалась там. Безмолвные лица с темными глазами. Они смотрят на меня. Пальцы с такой силой обхватывают прутья, что даже в слабом свете я вижу их бледные костяшки.

– Глаза, – сдавленно продолжила я. – Очень страшные глаза. Заключенных, как я поняла.

Пип.

И еще раз.

– Нас тоже закрыли. Нас с этим Эрро. На сене лежало сложенное одеяло. Эрро упал на него, не говоря ни слова. «Отдохните пока, – сказал мужчина в белых одеждах. – Я сейчас принесу вам что-нибудь поесть». Я села рядом с Эрро. Его трясло от страха. Я попыталась его успокоить, но он лишь лежал и дрожал. Человек в белом вернулся. Мне он дал кусок хлеба, а Пабло, в смысле Эрро, – миску супа.

Пип. Так мало-помалу и Вард проснется.

– Затем, думаю, мы легли спать, но я проснулась посреди ночи от скрежета – кто-то пытался открыть дверь, а потом в камере появился ангел. Белый ангел с нимбом, тихонько повторявший: «Эрро, Эрро».

На этот раз я не стала дожидаться, пока автоответчик остановит меня своим «пип». У меня не было сил продолжать. Я сделала несколько вдохов и выдохов. Встала с кровати. Сходила в туалет. И только после этого снова позвонила.

– Было еще очень темно, когда кто-то пнул дверь в камеру и крикнул: «Подъем! Вам скоро ехать!»

Я хотела разбудить Пабло. Он больше не дрожал. Я его тянула, толкала, звала, но было такое чувство, будто я толкаю матрас или мешок с палаткой, что-то очень тяжелое. И тут зашел человек в белом хабите. Он встал на колени рядом с Пабло, поднял ему веко и сказал: «Он умер». А я… я… В ту же секунду мне показалось, что я сижу на вершине горы, совсем одна. Вокруг все почернело. Я выла, как раненый зверь. И от воя проснулась.

Я старалась говорить быстро, но, возможно, последнее предложение не успело записаться. «Ничего страшного, – подумала я. – Он же мне перезвонит. И мы обо всем поговорим».

Я положила телефон на колени и стала ждать. Сердце билось со страшной силой, мысли путались. «Это нечестно, – крутилось у меня в голове. – Нечестно».

Часы показывали семь, а Вард мне так и не перезвонил. Я полистала учебник по немецкому, но не могла сосредоточиться на текстах. Полвосьмого: когда моя жизнь еще была нормальной, в это время я обычно уже полчаса как стояла под своим огромным тропическим душем, рассматривая мозаику на стене, которую папа заказал по моей просьбе. Это репродукция мозаики из базилики Сан-Марко, с той сценой, где Ной выпускает голубя. Сперва отец был против, потому что золотые кубики на заднем плане оказались безумно дорогими, но в итоге уступил. Скорее всего, он решил, как здорово будет рассказывать друзьям об утонченном вкусе и твердом характере своей десятилетней дочери. Анна всегда считала эту затею смехотворной: за такие деньги можно было бы сделать ремонт в четырех ванных комнатах, говорила она. Но у Анны, в общем-то, не особо развито чувство прекрасного.

Без двадцати восемь я подумала, что все-таки надо сходить в душ, хотя бы ненадолго, но в итоге не пошла. Я же не могла говорить с Вардом голой и мокрой?

В восемь я спустилась на первый этаж. Анны не было, ее никогда не бывает утром: она утверждает, что из-за ее комплекции ей нужно больше времени на сон. «Ты имеешь в виду, из-за твоих комплексов», – сказала я как-то раз, потому что знаю: она боится, что плохо выглядит рано утром (и это правда). Папа тогда посмеялся, а вот с Анной у нас после этого отношения лучше не стали. Какая досада.

Папа сидел и читал газету.

– Доброе утро, – сказала я, подойдя к буфету, чтобы налить себе стакан апельсинового сока.

– Доброе утро, папа, – повторила я, садясь за стол.

Только теперь он меня заметил.

– А, привет, дорогая. Выспалась?

– Сойдет.

– Не могла уснуть из-за экзамена?

Я что-то пробурчала в ответ, но он снова уткнулся в газету. Надеюсь, Лейдеман не позвонит прямо сейчас.

– Милая, будь добра, подлей папочке кофе, – он поднял чашку, не отрываясь от чтения.

Вздохнув, я пошла обратно к буфету.

– Держи.

– Спасибо. Ты не ходила в душ?

– Пахнет, что ли?

– Нет, по волосам видно. – И дальше читать.

«Ой, да пропадите вы все пропадом, – подумала я. – Ты, твоя тупая Анна со своими комплексами, та хиппанутая и Лейдеман. Особенно он».

– Почему вы отправили меня именно к Лейдеману?

Надо же, оказывается, он может отложить газету.

Сначала отец нахмурился, будто пытаясь понять, в чем подвох, но затем ответил:

– Он хороший специалист. Так мне сказали, по крайней мере. Разумеется, я наводил справки. А что такое?

– Да просто. – Я уже пожалела, что спросила, хоть это и заставило его наконец-то заговорить со мной.

– Он тебя не устраивает? Если есть какие-то жалобы, то просто скажи мне, милая.

Сама не зная почему, я пожала плечами и ответила:

– Нет, все нормально.

– Точно?

– Точно.

Но его паранойя уже заработала вовсю.

– Он же тебя не трогал?

Боже, что я наделала.

– Нет, конечно, он добропорядочный, как не знаю что. – Я улыбнулась, изо всех сил пытаясь его успокоить. – Правда. Он не распускает рук, и он действительно хороший специалист. Ты, как всегда, выбрал самое лучшее, спасибо тебе.

Только этот придурок никогда не слушает голосовую почту.

Отец подозрительно посмотрел на меня, затем взглянул на часы, убрал газету и одним махом допил остатки кофе.

– Если что-то будет не так, скажи, – подытожил он. – Мне все равно не особо нравятся такие люди: кто знает, мало ли что там происходит за закрытыми дверями, кто знает, что они могут раскопать. Я дал ему простое задание, надеюсь, он этим и занимается. Что до тебя, Одри: съешь что-нибудь. А то в последнее время у тебя не то чтобы цветущий вид.

Сказав это, он ушел. Не поцеловал на прощание, не обернулся, уходя.

«Спасибо за комплимент», – с обидой подумала я, но все же взяла круассан. Положив телефон рядом с тарелкой (а как иначе), я проверила, не пропустила ли сообщение. Нет, не пропустила.

7

Прямо во время дурацкого теста я почувствовала, как в кармане моих светло-голубых джинсов завибрировал телефон. Я сразу поняла, кто звонит, но не решалась посмотреть на экран. На уроках мы должны выключать телефоны – такое у нас в школе правило, – а уж на проверочной и подавно не стоит посматривать на экран, иначе учитель решит, что ты списываешь.

На перемене все заняты своими сообщениями, эсэмэсками и «Ватсапом». Вард отправил что-то по голосовой почте. Так делает только старшее поколение – родители, например. Я не хотела слушать его сообщение при всех, поэтому пошла на велопарковку.

Набирая номер голосовой почты, я увидела, что в мою сторону идет Александр, загорелый как никогда. Как он сказал мне сегодня утром, он решил побаловать себя походом в солярий.

– У вас одно новое сообщение.

Между Александром и мной оставалось всего метров пятнадцать. По его взгляду я поняла: сейчас будем целоваться.

И да, звонил Вард.

– Здравствуй, Одри. – Голос его звучал как-то не очень приветливо.

«Давай уже, говори», – подумала я, косясь на Александра. Еще десять метров, и он подойдет совсем близко.

– Надеюсь, тебе уже полегче.

Мне показалось, или от его голоса веяло холодом?

– Позвони мне в шестнадцать двадцать, и мы переговорим.

Так нескоро! Что за «переговорим»? Мне нужна реальная помощь, а не какое-то «переговорим». Я не убирала телефон от уха, хотя женский голос на том конце провода объявил, что сейчас можно будет прослушать мои старые сообщения.

Александр уже был совсем близко. Я повернулась к нему спиной, сама не знаю почему, может, мне хотелось побыть одной, но в следующее мгновение он обнял меня, положил руки мне на грудь и притянул к себе. Я знала, что он так сделает, но все равно вздрогнула. Я развернулась к нему лицом, спрятав телефон в задний карман. Попыталась мило улыбнуться, но у меня задрожали губы.

– Куколка, у тебя есть какие-то секреты от твоего мальчика?

Не дожидаясь ответа, он прижал свои губы к моим. И пока он пытался пробраться своим языком внутрь, меня вдруг осенило. Та девушка, Майте, ее схватили не за травы! Тот мачо, который хотел ее поцеловать, почувствовал себя отвергнутым, тем более что рядом были его друзья. Поэтому и только поэтому ее схватили. Как же это нечестно! Меня захлестнула волна гнева, как будто это со мной так поступили; я никогда еще не чувствовала такой злости. Александр крепко прижал меня к себе, но я выставила локти вперед и со всей силы оттолкнула его. Оторопев, он отпустил меня.

– Что за…

Сначала, всего секунду, в его глазах читалось удивление, но оно тут же превратилось в ярость. А ведь рядом с ним даже не было компании друзей, перед которыми надо красоваться.

– Эй, алло, какого черта ты творишь?

Я тут же пожалела о сделанном.

– Это от неожиданности, – залепетала я. – Ты не мог немного подождать, прежде чем вот так на меня набрасываться? Посмотреть, может, я не в настроении?

На мгновение мне показалось, будто внутри него происходит какое-то противоборство. Но затем он холодно сказал:

– Если я тебе надоел, Одри, просто скажи. И главное, не бойся меня обидеть. В мире полно девчонок, которые всегда будут в настроении, двадцать четыре на семь.

Он был готов уйти.

– Прости, – тут же опомнилась я. – Дело в… Похоже, я завалила тест, вот и все.

– Потому что надо было заниматься вместе. – Ура, он снова улыбался. – Но не переживай, сладкая, на экономике немецкий не нужен. Главное – сдать выпускной экзамен.

Прозвенел звонок. Александр обнял меня за плечи, и мы пошли обратно в школу. У входа была давка, и мы остановились.

Он посмотрел на меня своими сияющими золотисто-карими глазами, от которых многие девушки не могли спать по ночам, и спросил:

– Один поцелуй, чтобы скрасить унылый урок истории?

Александр всегда говорит довольно громко. И сейчас тоже. Все стали оборачиваться и смотреть на нас. Я улыбнулась:

– Хорошо, один поцелуй.

Он схватил меня и целовал долго и крепко. Я отклонилась назад под его весом, и если бы он не держал меня, то, скорее всего, я бы упала. Когда он меня отпустил, я дышала тяжело и прерывисто. Джефф, лучший друг Александра, восторженно присвистнул, а многие девочки посмотрели на меня с завистью.

А я… Я вдруг вспомнила о той девушке, о Майте. Она сидела в тюрьме за то, что отказалась целоваться с этим гребаным солдатом. Я даже немного разозлилась на нее. Всего один поцелуй, что в этом такого? Неужели не могла пересилить себя ради младшего брата?

День все никак не заканчивался. Шестнадцать двадцать – это все, о чем я могла думать. По пути домой я смотрела на все часы, которые мне попадались, и, поставив велосипед в гараж, тут же полезла проверять телефон. Еще почти час.

Наша домработница – испанка. Она работала в гостинице, поэтому, когда я прихожу из школы, моя комната всегда похожа на прибранный номер в отеле. Одежда висит в шкафу или лежит в корзине для белья. В ванной развешены свежие полотенца. Уголок идеально разглаженного одеяла загнут наружу и приглашает прилечь. Не хватает только шоколадки на тумбочке, но стоит мне лишь щелкнуть пальцами, и она там появится.

Когда мы с Джоанной были в Италии, она восхищенно разглядывала наши номера. Джоанна – моя одноклассница. Я не особо-то с ней общаюсь, но дважды брала ее с собой на каникулы, потому что, во-первых, словами не передать, как мне было бы скучно в компании папы с Анной. Во-вторых, мои настоящие подруги сами все время куда-то ездят, а Джоанна – никогда. И в-третьих, все, к чему я привыкла, для нее ново, она от всего приходит в восторг, и это забавно. Иногда мне даже становится завидно, когда я вижу, как она сияет. Она всегда забирает бесплатные баночки с шампунями и пеной для ванной, мыло и шапочки для душа. В ее сумку попадают даже дорожные наборы для шитья и салфетки для полировки обуви.

Когда она впервые оказалась у меня в комнате, то рассматривала все с нескрываемым удивлением. Душ, гардеробную, кровать с балдахином, элегантный туалетный столик в стиле Людовика XVI, коллекцию старинных кукол за стеклом. Без «охов» и «ахов», очень тихо. Рассмотрев все, она спокойно произнесла:

– Тебе потом придется много работать, чтобы сохранить такой же уровень жизни, не говоря уже о том, чтобы стать еще богаче.

Это был самый странный комментарий по поводу моей комнаты, который я когда-либо слышала.

Почти четыре. Я легла на кровать и открыла ноутбук. Чтобы убить время, зашла на «Фейсбук», но смотреть в экран становилось все тяжелее. «Надо будет рассказать, что я поняла», – подумала я. Если бы она подпустила его к себе, то, возможно, ее брат остался бы жив. Но кто знает, как выглядел тот солдат. Может, у него были черные зубы и прыщавое лицо, может, у него воняло изо рта.

Но я бы все равно согласилась ради Пабло.

Ага, конечно, Одри Патс, ради Пабло. Братика, которого ты видишь только на Рождество.

Пабло часто выглядел отвратительно, даже за рождественским ужином: пятна еды, крошки, сопли над верхней губой. Среди других людей, например, как в бедной комнатушке с картины Ван Гога «Едоки картофеля», это бы не так бросалось в глаза, но когда на столе камчатная скатерть и хрусталь, это вызывает диссонанс. Я вдруг подумала: а ведь Пабло никогда не поправится. И это грустно.

Ох, возможно, я совершенно неправа, и дело было вовсе не в ее упрямом характере, а как раз в тех странных растениях. А вдруг все они, кроме лопуха, известные колдовские травы? Может, она и правда ведьма. Она? Или я в прошлой жизни? «Мирт», – напечатала я. На экране появилось растение с маленькими белыми цветками. Произрастает в засушливых солнечных областях Средиземноморья, – читала я. – При растирании листков издает ароматный запах. Раньше использовался для лечения бронхита, фарингита, экземы, стригущего лишая, высыпаний на коже, зубной и головной боли, а также при нарушениях менструального цикла. И ни слова о том, что он «смертельно опасен» или обладает «одурманивающим эффектом».

А что с лапчаткой? Латинское название происходит от слова potents – «могущественный», «сильный», благодаря целебным свойствам растения. Ее корень разжевывали, чтобы избавиться от зубной боли.

Да и арника была такой же безобидной: оказывает кровоостанавливающее действие, снижает возбудимость головного мозга, улучшает работу нервной системы.

Я вдруг заметила часы в правом нижнем углу экрана – 16:22!

Я судорожно набрала номер Варда. Пока ждала ответа, в голове промчалось множество мыслей. Что, в общем-то, это довольно инфантильное поведение – так рано и часто ему звонить, а еще это не очень прилично. Что сейчас я чувствую себя гораздо лучше, чем утром. Что мне даже не стоило заикаться о Варде при разговоре с папой.

– Лейдеман.

Как он резко ответил. Даже почти сердито.

– Это Одри. – Я старалась звучать бодро. – Ух, спасибо, что… что взяли трубку, шестнадцать двадцать – такое точное время, извините, что звоню на две минуты позже, просто…

– Одри.

– … Я тут читала в интернете про травы, понимаете, потому что подумала…

– Одри!

Сейчас это прозвучало действительно строго. Я испугалась и прекратила болтать.

– Ты здесь?

Сначала я кивнула, не в состоянии произнести ни слова… Затем с предательской дрожью в голосе ответила:

– Да.

И почему сердце так сильно заколотилось?

– То, что случилось сегодня утром, – продолжил он, – это неправильно. Я дал тебе свой номер на крайний случай. Я понимаю, что тебя напугал тот сон, но ты не можешь звонить каждое утро, что бы тебе ни снилось. Когда ты придешь ко мне на следующую консультацию, я научу тебя паре техник, как справляться с подобным. А также поговорим о границах, которые существуют в нашей с тобой совместной работе.

Мне было страшно отвечать. Казалось, он серьезно разозлился, но, очевидно, я могла ходить к нему и дальше. И слава богу – можно было не бояться, что с этого момента мне придется справляться со своими проблемами в одиночестве.

– Простите… пожалуйста, – пролепетала я. – Но ждать до следующей недели – это так долго, если я… если что-то случится.

– Понимаю, Одри. – Теперь его голос звучал как прежде. Приветливо. Спокойно. Надежно. Его слова словно гладили меня по голове. – Но ты сильная. Теперь ты знаешь, что угроза не в дьяволе. Постарайся относиться к видениям, как к кино: смотри на них со стороны, позволяй им закончиться. А они закончатся. И ты избавишься от них. Правда.

Я не удержалась и тяжело вздохнула.

– Они ее подставили, не думаете?

– Кто? – Он сильно удивился.

– Те солдаты. Они…

– Давай оставим это до нашей следующей сессии, Одри, – перебил меня Вард, но не грубо, скорее остановил: я будто услышала, как на губах у него появилась улыбка. – Может, у тебя получится записывать свои сны и наблюдения в дневник?

– Ладно, – выдавила я.

Вард ответил:

– Тогда до четверга.

8

Нe знаю, как я пережила следующие дни. Впрочем, нет, знаю. После разговора с Вардом я действительно стала вести дневник, куда записывала все странные события своей жизни. Я сохраняла все на ноутбуке в документ «Креативное письмо (домашка)» на случай, если отцу или Анне взбредет в голову проверить мои файлы.

Суббота 27.09. Видела на улице старуху с тележкой из магазина, забитой всяким хламом. Слегка чокнутая (без конца бормотала себе что-то под нос), грязная, вся в бородавках, на подбородке волосы длиной сантиметров пять. Подумала: неужели у всех женщин в старости на подбородке вылезают эти жуткие волосины? Если да, то надеюсь, человечество придумало, как с ними бороться, я так ходить не хочу. Внезапно раздался шум, я уже слышала его в церкви. Люди кричали: «Ведьма! Ведьма!» – и кидались в нее камнями и палками. Я испугалась, ужасно испугалась, что они сейчас набросятся и на меня тоже, у меня появилось странное чувство, будто я обязана помочь этой старушке, хоть она и была слишком грязной, чтобы к ней прикасаться. И тут на меня кто-то налетел, какой-то толстый детина. «Глаза разуй, девочка, – сказал он. – Спать у себя в кровати надо». Я обернулась и увидела, что старушка только что завернула за угол, все было в порядке. Да и улица снова выглядела как обычно. Никакой шумной толпы, лишь люди, торопливо проходящие мимо с таким видом, будто им нет никакого дела друг до друга.

Воскресенье 28.09. Съездила в пансионат. Пабло сидел в большой комнате и рисовал вместе с остальными ребятами с синдромом Дауна. Компания была большая, они громко пели веселую голландскую песню с простым мотивом «Heb je even voor mij?»[4] Пабло улыбнулся мне так, будто мы виделись только вчера, но не захотел бросать свою работу и идти ко мне. Собственно, рисовал он очень недурно, в стиле Карела Аппела[5]. А он довольно сильно похож на Эрро из моих снов, но ничего удивительного, такие ребята всегда похожи друг на друга. Клевые у них воспитатели, общаются с ребятами как с обычными людьми. Скорее всего, здесь он получает гораздо больше внимания, чем ему доставалось бы у нас дома.

Вечером я прочитала в интернете, что это странное ощущение – как будто ты за всем наблюдаешь через стекло – может возникнуть из-за употребления наркотиков или пограничного расстройства личности. Но наркотики я не принимаю, так что вариантов остается немного. Хотя быть «пограничником», бордерлайнером – тоже так себе удовольствие, это расстройство полностью ломает твою жизнь, если верить сообщениям на форумах.

Понедельник 29.09. Сон. Я лежала в крытой телеге. Здесь же было несколько коз. Рядом со мной сидел стражник. Он периодически трогал меня, но я чувствовала страшную усталость, поэтому все, что он делал, казалось чем-то далеким – как будто это происходило с кем-то другим. Та красивая девушка, которая оклеветала меня, точнее Майте, тоже ехала с нами. Она без конца жаловалась, что это несправедливо; что господин Вайе или Валле (так это звучало, по крайней мере)обещал ей, что с ней будут хорошо обращаться. В руках у меня была фляга, которая по всей видимости, была для меня очень важна. Я все пыталась отпить из нее, но каждый раз вспоминала, что она опустела, и чувствовала себя несчастной и покинутой. Телега подпрыгивала: видимо, мы ехали по дороге, вымощенной булыжником. Вскоре мы остановились и внутрь повозки ворвался яркий луч света, который больно ослепил меня. Кто-то крикнул: «Подъем!» Охранник, сидевший рядом, начал тянуть меня за руки, но я сопротивлялась. Он и так всю дорогу лапал меня. Снаружи стояли два солдата. «Смотри-ка! – сказал один. – Две молоденькие ведьмочки-красавицы, мы не против таких гостей. Куда лучше, чем эти старые бабы с обвисшими сиськами до пупа».

«Я не ведьма», – хотелось сказать мне, но я так устала, слишком устала, чтобы говорить.

Нам помогли выбраться из повозки, мне и этой Марии Гарсии, или как там она себя назвала. Ноги подкашивались, я еле шла, но солдаты толкали нас вперед, сначала через большие ворота, затем наискосок через большую площадь, где стояло высокое здание в готическом стиле. По площади ходили небольшие группы женщин с ведрами и швабрами, все в одинаковой серой одежде. В сопровождении солдат мы подошли к двери и вошли в длинный коридор, где пол был выложен красным камнем. Стены были обиты темным деревом, сверху – высокие окна. Там пахло как в церкви, ладаном, наверное. Нас отвели в какую-то комнату, за большим столом сидел старик в хабите. Вдоль стены стояли шкафы со старинными книгами и папками бумаг. Нас усадили рядом на деревянную скамью. Эта Мария Гарсия продолжала ныть по поводу своего Вайе или как там его, утверждая, что ей положено особое обращение. «Я сдала тридцать четыре человека, – говорила она. – За это меня должны вознаградить». Тридцать четыре человека! Какая же она дрянь. Наверняка, тридцать четвертая – это я (т. е. Майте).

«Вывернуть карманы», – приказал старик. Мария заупрямилась, поэтому мне пришлось первой, но все, что у меня было, – это та фляга. Он понюхал ее и удивленно спросил: «Подано? (или типа того) Откуда это у тебя?»

«Мне дал его человек из монастыря, тот, в белом, – ответила я. – От боли и горя из-за Эрро». Сказав это, я поняла, что не знаю – правда это или нет. Может, мне дал его сотрудник пансионата? Может, это наркотик? Я вдруг увидела, что Пабло лежит рядом со своей картиной. Кто-то толкает его ногой и говорит: «Парень умер». Что было потом, я забыла. Помню лишь, что снова оказалась на улице, на той же большой площади, в таком же унылом платье, как те женщины.

Проснувшись, я тут же захотела позвонить в «Святую Марию», но не сделала этого. Два раза за неделю, они подумают, что я сошла с ума. Может, я действительно сошла с ума?

Вторник 30.09. За ужином Анна трижды спросила, не оглохла ли я. «Просто задумалась», – ответила я. Я все еще чувствовала смертельную усталость, и все – их разговоры, Франциска, накрывавшая на стол, звонок на домашний телефон – казалось чем-то совсем далеким. Отец то и дело поглядывал на меня со смесью беспокойства и раздражения во взгляде и в очередной раз стал спрашивать о наркотиках. И когда я взбесилась, что логично, он внезапно спросил, как дела с Вардом. «Хорошо», – сказала я. «Но недостаточно хорошо, чтобы осчастливить нас и Создателя присутствием в церкви?» – спросила Анна, и голос ее был острее ножа, которым я резала свой стейк. «Увы, но нет», – ответила я. Я даже не злилась, у меня на это не было сил. Все, что они говорили, проходило мимо меня, как будто их показывали по телевизору, а я слушала вполуха, параллельно играя в телефон. Как же я рада, что четверг уже завтра.

9

Я проснулась в мрачном настроении, как будто знала, что сегодня произойдет что-то ужасное. Мне без конца являлись новые сумасшедшие видения: из тостера показывались языки пламени, а когда я проехала на красный, меня догнал этакий современный полицейский на велосипеде, только на нем была не привычная форма, а длинное красное платье, короткая накидка и маленькая красная шапочка. Это длилось всего секунду: я перепугано уставилась на него, и его странный головной убор тут же превратился обратно в обычный голубой велосипедный шлем.

– Да не нервничай ты так, в тюрьму я тебя не посажу, – сказал он. – О чем задумалась-то? Влюбилась небось?

Я отделалась предупреждением.

Зайдя в «Альберт Хейн»[6] около школы, я купила несколько баночек «Ред Булла». Надо быть бодрой и энергичной, а то начну еще смотреть в никуда прямо посреди урока. Каждый раз, почувствовав, что мысли куда-то уплывают, я со всей силы тыкала себя ручкой, пока кожа на руке не покрылась красными точками. Но видения никуда не делись. Люди за окнами класса ни с того ни с сего превратились в тех заключенных из моего сна, что хватались за решетку. На учителе физкультуры вместо его футболки «Асикс» вдруг оказался какой-то кожаный жилет в красно-коричневых пятнах.

Большой перерыв я провела в одиночестве, сидя в туалете. Нельзя, чтобы кто-то заметил, что со мной происходит. Сидя на холодной крышке унитаза и разглядывая серые мраморные плиты на полу, я шептала сама себе: «Вард мне поможет, и все пройдет. Вард мне поможет, и это пройдет».

Наконец-то время пришло. Мне даже не пришлось звонить, потому что, когда я – за десять минут до начала сессии – поднялась на крыльцо, на улицу вышел человек: мужчина в бежевом плаще и с сумкой для ноутбука в руках, ничто в его внешности не выдавало сумасшедшего.

Я взбежала вверх на три пролета. Последняя лестница, выкрашенная в желтый, казалась не очень надежной, поэтому по ней я поднялась спокойным шагом. И тут услышала разговор.

Сначала голос Варда:

– Но мы же не можем это исключать?

Потом Элли-хиппи:

– Даже если это альтер, тебе стоит сперва узнать побольше о ней самой и причине возникновения видений, прежде чем попытаться перейти к интеграции.

– Ты права, но…

Короткая пауза.

– Чего ты боишься, парень?

Парень! Да ему почти пятьдесят, дамочка.

– Ну, я боюсь… У меня появилось впечатление, что она уходит все дальше. Что мы «подкармливаем» ее галлюцинации.

– Так и есть, мы возвращаем ее к источнику. Логично, что она видит все больше. Ей надо идти дальше, Вард. А ты что предлагаешь? Чтобы она сидела на нейролептиках всю оставшуюся жизнь?

И снова пауза. Затем послышались шаги, судя по всему, Варда.

– Пора бы ей уже прийти.

– Не переживай, никуда она не денется. Сделать чаю?

– Как хочешь… Но ведь это нелегко. В смысле… Ты можешь себе представить, каково это – вдруг потерять контроль над собственными мыслями? Я бы…

– Сошел с ума, – весело ответила хиппи. – Но это все потому, что ты у нас такой весь правильный и у тебя всегда все должно быть разложено по полочкам. Разумеется, это непросто, понимаю. Но лучшее, что мы можем сделать, – убедить ее, что видения приходят извне, что это временно. И что с ней самой все в порядке.

– Мне бы твой оптимизм. – Голос Варда прозвучал по-настоящему мрачно. Также мрачно, как я почувствовала себя в тот момент.

Ноги перестали слушаться. Мне казалось, что от каждого шага поднимается шум на весь дом, но все равно спустилась по лестнице, вышла на улицу и позвонила в дверь, как обычно. Я чувствовала себя лгуньей, но ничего лучше не придумала.

Вард уже ждал меня в дверях. Я ничего не могла поделать: увидев его, я ускорила шаг, бросилась к нему и уткнулась лицом в его серый свитер. Он стоял столбом, совершенно ошеломленный.

Элли подошла к нам, взяла меня за плечи и решительно направила в кабинет.

– Усаживайся поудобнее, платочки на столе.

Я внезапно вспомнила, что чувствовала, когда Анна отобрала у меня папу. Ненавижу эту тетку.

Когда я устроилась в своем белом кресле, на расстоянии минимум полутора метров от Варда, меня вновь охватило то мрачное чувство, только теперь с небывалой силой. Они сидели здесь, рядом со мной, и, очевидно, понимали так же мало, как и я сама. Сейчас Вард спросит, как у меня дела, но какой смысл о чем-то рассказывать? На этот раз я решила не дожидаться этого вопроса. Все еще пытаясь справиться с сонливостью, которая одолевала меня последние дни, я протянула им распечатки дневника и, пока они читали, спокойно произнесла:

– Я вижу то, чего нет. Чувствую то, чего не понимаю. Такое ощущение, что я убегаю. Но от кого?

Хиппи, читавшая в очках, взглянула на меня поверх стекол. Вард опустил свою копию дневника.