Вторник, 11 сентября, 11 часов 45 минут утра
Маркхэм подошел к окну и стоял, заложив руки за спину, глядя на маленький мощеный задний дворик. Через несколько минут он медленно обернулся.
– Насколько я понимаю, – сказал он, – положение сводится к следующему: мисс Оделл получает приглашение на обед и в театр от какого-то почтенного джентльмена. Он заходит за ней чуть позже семи, и они вместе уходят. В одиннадцать часов они возвращаются. Он входит в квартиру и остается там полчаса. В половине двенадцатого он уходит и просит телефониста вызвать ему такси. Пока он ждет, девушка вскрикивает и зовет на помощь, но в ответ на его вопросы говорит, что все в порядке и просит его уехать. Приходит такси, и он уезжает. Через десять минут ей кто-то звонит, и из ее квартиры отвечает мужской голос. Наутро ее находят убитой, а квартиру ограбленной.
Он глубоко затянулся сигарой.
– Ясно, что, когда она вернулась вечером со своим провожатым, где-то здесь находился еще один мужчина, и ясно также, что девушка была жива после ухода ее спутника. Поэтому мы должны заключить, что убил ее тот человек, который уже находился в квартире. Это заключение подтверждается свидетельством доктора Доремуса, что убийство произошло между одиннадцатью и двенадцатью часами. Но так как ее спутник ушел в половине двенадцатого и говорил с ней после этого, мы можем точно определить время убийства – между половиной двенадцатого и двенадцатью… Вот что мы знаем из полных свидетельских показаний.
– Да, от этого не уйдешь, – согласился Хэс.
– Во всяком случае, это интересно, – пробормотал Вэнс.
Маркхэм, расхаживая взад и вперед, продолжал:
– Основные положения таковы: в семь часов, когда горничная уходила домой, в квартире никто не прятался. Значит, убийца проник в квартиру позже. Сначала давайте рассмотрим боковую дверь. В шесть часов – за час до того, как ушла горничная, – привратник заложил ее изнутри на засов, и оба телефониста яростно отрицают, что подходили к ней близко. Больше того, вы, сержант, нашли ее запертой сегодня утром. Следовательно, мы должны принять как факт, что дверь была заперта изнутри всю ночь и никто через нее не мог проникнуть в дом. Поэтому мы приходим к неизбежному выводу, что убийца шел через главный вход. Теперь давайте рассмотрим этот второй вход. Телефонист, дежуривший до десяти часов вчерашнего вечера, утверждает, что единственный, кто проходил через главный холл к квартире, был человек, позвонивший в квартиру, не получивший ответа и немедленно удалившийся. Другой телефонист, который дежурил с десяти часов вечера до сегодняшнего утра, с такой же настойчивостью утверждает, что никто не входил в парадную дверь и не проходил мимо щита к квартире. Прибавьте к этому тот факт, что все окна первого этажа защищены решетками, что никто не может спуститься сверху, не оказавшись лицом к лицу с телефонистом, и вам будет ясно, что в настоящий момент мы оказались в тупике.
Хэс поскреб затылок и невесело засмеялся.
– А как насчет соседней квартиры? – спросил Вэнс. – Той, дверь которой находится прямо напротив прохода, – номер два?
Хэс покровительственно повернулся к нему.
– Я заглянул в нее сегодня утром прежде всего. Во второй квартире живет одинокая женщина, и я разбудил ее в восемь утра и обыскал квартиру. Ничего там нет. Во всяком случае, чтобы пройти к ее квартире, нужно точно так же миновать телефонный щит, а к ней никто не заходил и не уходил вчера вечером. Больше того, Джессап – а он неглупый малый – сообщил мне, что это тихая порядочная женщина и что они с Оделл даже не были знакомы.
– Вы так старательны, сержант, – пробормотал Вэнс.
– Конечно, – вставил Маркхэм, – можно было проскользнуть сюда из другой квартиры за спиной телефониста между семью и одиннадцатью часами и так же выскользнуть обратно после убийства. Но раз сержант Хэс не обнаружил там никого утром, то мы должны отвергнуть предположение, что преступник пользовался этой квартирой.
– Осмелюсь сказать, что вы правы, – равнодушно согласился Вэнс. – Но, Маркхэм, ваше освещение обстановки исключает для преступника возможность пользоваться любой другой квартирой. А он все же пробрался сюда, прикончил несчастную и исчез. Чудная маленькая проблема. Я бы не отказался от нее ни за что на свете.
– И напрасно, – мрачно произнес Маркхэм.
– Это просто загадочно, – продолжал Вэнс. – Тут не обошлось без спиритизма. Я начинаю подозревать, что этой ночью тут витал некий дух, производя довольно ужасные опыты материализации… Послушайте, Маркхэм, могли бы вы возбудить дело против бестелесной эманации?
– Привидения не оставили бы тут отпечатков пальцев, – сердито проговорил Хэс.
Маркхэм перестал нервно шагать по комнате и раздраженно набросился на Вэнса:
– К черту! Это дурацкая чепуха. Какой-то человек проник сюда и выбрался обратно. Но что-то где-то не так. Либо горничная ошибается, когда говорит, что в квартире никого не было, когда она уходила, либо один из телефонистов спал и не признается в этом.
– Или кто-то из них лжет, – добавил Хэс.
Вэнс покачал головой:
– Горничная, мне кажется, вполне заслуживает доверия. А если бы было хоть малейшее сомнение в том, что кто-то прошел незамеченным через главный вход, эти ребята у телефонного щита охотно подтвердили бы, при настоящем положении вещей… Нет, Маркхэм, вам лучше всего подходить к этому делу, изучив как следует быт призраков.
Маркхэм заворчал в знак неудовольствия шутливости Вэнса.
– Расследование по этой части я предоставляю вам, с вашими метафизическими теориями и гипотезами.
– Но позвольте, – смеясь, запротестовал Вэнс, – вы же логически доказали, вернее показали, что прошлым вечером в квартиру никто не мог войти и выйти оттуда, а, как вы мне часто говорили, суд должен решать все дела, опираясь не на известные или подозреваемые факты, а на улики и свидетельские показания, но в данном случае свидетельские показания обеспечивают алиби всем человеческим существам, облеченным в телесную оболочку. То, что леди сама задушила себя, не очень вероятно. Если бы только это был яд – какое необычайное самоубийство вы бы имели… В высшей степени необдуманно было со стороны ее рокового гостя не воспользоваться мышьяком вместо собственных рук.
– Ну ладно, он ее все-таки задушил, – заявил Хэс. – И я скажу вам, я бы поставил свои денежки на парня, который заходил сюда в половине десятого и не мог войти в квартиру. Хотел бы я потолковать с этой птичкой.
– В самом деле? – Вэнс закурил новую сигарету. – Я бы не сказал, судя по его описанию, что разговор с ним доставил бы большое удовольствие.
Глаза Хэса вспыхнули зловещим огоньком.
– Мы умеем, – процедил он сквозь зубы, – устраивать чертовски интересные разговоры с людьми, которые не пользуются репутацией завзятых остряков.
Маркхэм поглядел на часы.
– У меня есть срочные дела на службе, – сказал он, – а все эти разговоры ни к чему не приведут.
Он положил руку на плечо Хэса:
– Покидаю вас, чтобы двинуться дальше. Сегодня все эти свидетели снова будут у меня на допросе в прокуратуре – может быть, я смогу расшевелить их память хоть немножко. Вы наметили линию, по которой поведете расследование?
– По обыкновенному порядку, – уныло ответил Хэс. – Просмотрю бумаги Оделл и проверю их…
– Лучше бы вам съездить в бюро по вызову такси, – предложил Маркхэм. – Постарайтесь выяснить, кто был человек, уехавший отсюда, и куда он уехал.
– Неужели вы допускаете хоть на минуту, – спросил Вэнс, – что если бы он знал что-нибудь об убийстве, то остановился бы в холле и попросил бы телефониста вызвать такси?
– О, для меня это совершенно не важно, – Маркхэм говорил почти равнодушным тоном, – но девушка могла сказать ему что-нибудь, что наведет на след.
Вэнс насмешливо покачал головой:
– О долгожданная ясноглазая Вера, о чистая Надежда, ты невесомый ангел, парящий на золотых крыльях!