Оля Оля Оля
Солнечный луч, скользнув по лицу, щекочет ресницы. Вздрогнув, открываю глаза. Во рту дикая сухость, перед глазами слегка плывёт.
– Пить, – хриплю не своим голосом.
Пялюсь в белый потолок, не в силах вспомнить, где нахожусь. Точно не дома, потому что дома у меня другой потолок.
Какой?
Не помню, но уверена, что не белый.
Напрягаю память и чувствую резкий приступ головной боли.
Что же со мной?
– Кто… ни… будь, – хриплю, едва шевеля губами.
Поворачиваю голову, шея затекла. Больно.
Но я замечаю, что в комнате стоит ещё одна кровать, и на ней кто-то лежит.
Да и стены вокруг тоже белые.
Больница?
Вероятнее всего.
– Эй, ты проснулась? – ахает незнакомый женский голос.
Проходит несколько секунд, и вокруг меня начинается какая-то суета. Сначала прибегает медсестра, потом мужчина в медицинском халате. Доктор, надо полагать.
Меня поворачивают, светят в глаза, просят открыть рот. Чувствую себя безвольной куклой.
Куклой без имени.
– Помнишь, как тебя зовут? – словно читая мои мысли, спрашивает врач.
Снова напрягаю память, морщась от болезненных спазмов.
– Оля, – называю первое пришедшее на ум имя.
Может, угадала?
– Верно, умница девочка, – врач заглядывает в бумаги, которые ему подала медсестра. – А лет тебе сколько?
Задумываюсь и пожимаю плечами, потому что… не помню.
– Может, двадцать пять? – предполагаю.
– Почти угадала, – хмурится доктор. – Но это простительно, ведь двадцать шесть тебе исполнилось совсем недавно, – одобрительно улыбается.
Похоже, не так уж всё плохо. Расслабляюсь.
Сейчас мне расскажут, что со мной произошло, и я всё вспомню обязательно. Подлечусь, приду в себя, вернусь домой…
Домой?
– Поля… – выдыхаю ошеломлённо.
Лёгкие сжимаются, превращаясь в сморщенную губку, кислорода катастрофически не хватает.
Я вдруг отчётливо понимаю, что дома меня ждёт дочка. Моя дочка. Полиночка.
С кем она сейчас?
Я ведь живу одна. Кажется. Или нет?
Руки машинально взмывают вверх, пальцами принимаюсь массировать виски, полностью игнорируя тот факт, что в венах у меня катетер, и капельница вообще-то рядом с кроватью на штативе.
– Где моя дочка? – таращусь на склонившегося надо мною доктора.
Хватаюсь за края его белоснежного халата мёртвой хваткой. Приподнимаюсь, заглядывая в серые глаза, обрамлённые крупными старческими морщинками.
– Ань, успокоительное сделал ей, тут всё-таки потребуется консультация психиатра, – хмурится. – В больницу тебя привезла машина «скорой», и никакого ребёнка и близко не было.
– Но как же… – откидываюсь на подушки, больно ударяясь затылком.
Морщусь и пропускаю тот момент, когда в капельницу втыкают иголку и впрыскивают лекарство. Заворожено смотрю за тем, как жидкость течёт по трубке прямо в кровь, медленно моргаю.
Я уверена в том, что у меня есть дочка, иначе и быть не может. И я должна узнать, что с ней произошло, ведь малышка может находиться в опасности.
Поднимаю правую руку. Кольца на пальце нет, выходит, я не замужем?
Может и ребёнок мне приснился?
– Где мой телефон? – бормочу вяло, сонно. – Мне надо позвонить, моя дочка…
– Да хватит уже, – раздражённо фыркает медсестра, а доктор вовсе поднимается и выходит из палаты.
Поворачиваю голову и вижу, как на меня жалостливо смотрит соседка. Может, она мне поможет?
– Скажите хотя бы, сколько я здесь нахожусь? – прошу медсестру, едва сдерживая слёзы.
– Я утром заступила, откуда знаю. Может, всего ночь, а может, и неделю, – равнодушно бросает, ошарашивая.
Чувствую, как на глаза наворачиваются слёзы. Перед глазами отчётливо встаёт образ моей Полиночки. Кудрявые светлые волосики, голубые глаза. Она похожа и на меня, и на отца одновременно, бывает же так.
Я помню, как выглядит этот мужчина, но не помню, в каких мы с ним отношениях.
Зажмуриваюсь, чтобы скрыть рвущиеся наружу рыдания. Не хочу устраивать концерт, уверена, тогда меня точно запишут в ряды психически неуравновешенных особ и дочку найти не помогут.
Наконец, медсестра выходит, и я обращаюсь к соседке по палате:
– Не могли бы вы дать мне телефон? Позвонить, – прошу еле слышно.
Мне удалось сесть, и теперь голова кружится ещё больше.
Женщина задумчиво морщится, не спешит отвечать на мою просьбу.
– А кому ты позвонишь, если ничего не помнишь? – фыркает.
– С чего вы взяли, что я ничего не помню? – хмурюсь в ответ.
Я имя своё назвала, возраст, а то, что врачи не признают наличие у меня дочери, ещё не значит, что я сошла с ума.
– Ну… – тянет, замешкавшись.
– Ладно, не надо, – укладываюсь обратно в постель.
Снова прикрываю глаза и пытаюсь вспомнить, как попала сюда. Врачи мне рассказывать о случившемся не станут – и ежу понятно. Оказывают помощь, и за то спасибо.
Встретиться бы с теми, кто дежурил ночью на «скорой», но это нереально. Меня никто не отпустит в таком состоянии, да и фельдшера не факт, что вспомнят вообще.
Видимо, глаза я держу закрытыми слишком долго, потому что в себя прихожу от шума в коридоре. Задремала.
– Вы в своём уме? – рычит недовольный мужской голос.
Я не помню, кому он принадлежит, но от его интонаций веет такой силой и властью, что не подчиниться просто невозможно.
– Я вас посажу всех, и начну со «скорой»! – бросает кому-то, а потом дверь в мою палату открывается.
– Мамочка! – ко мне со всех ног бросается дочурка.
Я приподнимаюсь на локтях, но Полина заваливает меня, повисая на шее, обратно.
Деточка моя… Нашлась!
– Простите, Константин Александрович, мы ведь не знали, что это ваша супруга, – заискивающим голосом бормочет доктор, который грозился отправить меня к психиатру.
Супруга?!