Один вечер в Праге
Осень 1937 года
Осень особенно шла Праге. Этот город с его черепичными крышами, готическими башнями, сложенными из старого темного камня, и булыжными мостовыми был словно создан для того, чтобы жить в осени.
И этой осенью Игорь Владиславович Чернецкий наконец примирился с тем, что теперь он живет в Праге. Исчезло ощущение, что он приехал погостить и прогуляться по старым улочкам и не сегодня-завтра сорвется обратно, в столичный Петербург. Он был дома. Ну как дома… Он просто здесь жил. Кажется, в его роду еще в средневековье попадались чехи, так что он надеялся, что рано или поздно чувство родства с пражской землей ёкнет где-то в глубине души.
Чернецкий не стремился в Париж, вслед за большинством эмигрантов, а с теми, что осели в Праге, почти не общался. Старые друзья и немногие родственники кто погиб в смуте революции и гражданской войны, кто позабыл обо всем и обо всех, спасая свою жизнь. Чернецкий был одинок, но он и любил уединение. У него имелись скромные сбережения и еще кое-какие фамильные ценности, и этого вполне могло хватить на остаток его жизни. Он научился не заглядывать слишком далеко в будущее.
Так тихо встречал осень своей жизни теперь уже бывший чиновник особых поручений V класса Департамента полиции Российской Империи Игорь Владиславович Чернецкий.
Этот осенний вечер ничем не отличался от других – возможно, поэтому он и казался в самом своем начале таким тихим и домашним.
Игорь Владиславович поужинал в одном из ресторанчиков на левом берегу Влтавы. Ужинал, как водится, без мяса – овощи с чесноком, несколько поджаренных ломтиков хлеба, немного сыра. Позволил себе разве что бокал пива.
Уже когда он допивал последние глотки, вдруг по старой привычке кольнула мысль: «Такой ужин пришелся бы по вкусу и ему…»
Игорь Владиславович почувствовал, как покрылась испариной спина и весь уют вечера улетучился, опал, словно хворая осенняя листва с черных ветвей деревьев. Бокал с остатками пены задрожал в сухой руке.
Удивительно, какую бездну эмоций вызвало в нем одно неосторожное воспоминание! Горечь, ярость, боль, досаду… И страх.
Наступил вечер, стемнело. Неужели бывший чиновник Департамента полиции как собака, над которой ставил свои опыты академик Павлов, инстинктивно, по-прежнему ждет встречи с… этой тварью.
Он никогда не считал это существо человеком. Иногда ему даже нравилось думать про себя – вот идет среди людей двуногий, двурукий, пригожий, а не человек. Но и тогда Чернецкий побаивался его. Как можно не бояться, зная, на что оно способно?
Но все эти оттенки, наброски эмоций были тогда, в прошлой жизни – до черного, бессовестного предательства, до крушения всех надежд и бегства. Теперь душа осталась будто голая – как дерево без листвы, один остов.
Решив, что, коль скоро ужин съеден и сидеть дальше, занимая стол, уже ни к чему, Игорь Владиславович расплатился и ушел. Пора домой. В тихую комнату в дальнем квартале Праги, удивительно похожем на Петроградку.
Надо только пройти средневековый город насквозь.
На трамвае Игорь Владиславович ездил крайне редко, только в самую непогоду или когда ревматизм донимал. Экономил.
Стоило поспешить, пока зыбкое тепло не развеял холодный ночной ветер.
А заодно по дороге, быть может, развеются мысли о былом?
– Игорь Владиславович… – едва донесся до его слуха вкрадчивый шепот, призрачный, будто запах кофе из кофейни за углом.
Чернецкий огляделся – точь в точь собака, заслышавшая вора. Прохожие даже насторожились, кое-кто тоже осмотрелся кругом, кое-кто буркнул презрительно «ruský», а кое-кто встревожено поглядел на замершего старика.
Затем Чернецкому померещился смех – звонкий, злой, переливчатый. Может, так ему представилось, как он смеялся бы над ним, если бы увидел бывшего полицейского чиновника столь напуганного одним воспоминанием? От тени своей шарахается…
Да нет, пока не от своей.
«Зеркало! – подумал Игорь Владиславович, стягивая перчатки и утирая лоб платком. – Нужно найти хотя бы осколок зеркала». Пусть у него паранойя, пусть! Но лучше лишний раз убедиться, что все чисто, чем идти, оглядываясь.
Неподалеку виднелся галантерейный магазинчик со всякой мелочью для дам – вероятно, там можно было купить дешевое карманное зеркальце. Но, мысленно пересчитав отложенные на этот месяц сбережения, Чернецкий стиснул зубы и пошел дальше. Глазами он искал какую-нибудь зеркальную витрину или хотя бы окно, задернутое плотными темными шторами.
Наконец, впереди показался ресторан с выставленным на улицу меню, написанным краской на старом зеркале. Меню стояло на пюпитре как раз на высоте человеческого роста, поблескивало в теплом свете уличного фонаря.
Игорь Владиславович огляделся, отметив тех прохожих, что могли в ближайшие мгновения оказаться в поле зрения зеркала, и подошел к меню, будто бы желая ознакомиться.
Подошел он не один – сразу за его левым плечом стоял молодой человек в светлом костюме и шляпе с широкими полями. Молодой человек медленно поднял голову и тень сползла с его лица, словно спряталась где-то в черных волосах.
– Ну здравствуй, Игорь Владиславович, – едва не пропел молодой человек Чернецкому в ухо. – Здравствуй, дорогой. Вот и свиделись.
Чернецкий обернулся и наконец посмотрел этому существу в глаза. Не померещилось, вот оно – во плоти. Зачем только?..
– Добрый вечер. Какими судьбами? По службе?
– А что вы так встревожились, товарищ Чернецкий? Вы что же, думали, родина про вас забыла? – на мгновение губы существа застыли в надменную ухмылку мраморной статуи, но затем оно рассмеялось. – Не бойся ты так, Владиславович. Да, приглядывали за тобой какое-то время, потом бросили. А я тут проездом. Решил заглянуть, проведать тебя. Как ты тут, сиротинушка?
Чернецкий, все еще сжимающий в руке перчатки, вдруг ударил ими это существо по его наглой физиономии. Существо тряхнуло головой, словно ему в лицо чуть не врезалась муха.
– Что за огневая страсть! – И вновь рассмеялось уже в полный голос – на всю улицу.
Чернецкий едва ли не бегом бросился прочь. Но молодой человек нагнал его, зашагал рядом.
– Да я ведь и правда соскучился! Злишься на меня? Ну полно! И даже спасибо не скажешь? Даже за что – не спросишь? А ты, верно, думаешь, такой вот, по особым делам, с божьей помощью ноги за кордон унес? Не думал, где теперь остальные, кто с Врангелем в Крыму окапывался? Почему ты нынче в одиночестве пивко попиваешь?
Спустившись с очередной крутой, извилистой улицы Чернецкий остановился, держась за старый камень в углу дома. Он отчаянно пытался отдышаться. Кровь колотилась во всем теле и, казалось, вот-вот лопнут сосуды в висках, легкие и само сердце. Не только ставшая непривычной быстрая ходьба была тому причиной, но и страшной силы ярость. Как же ему хотелось его убить! Нет, не наслаждаясь терзаниями и болью, а одним ударом топора или сабли срубить эту черноволосую, вечно ухмыляющуюся голову, просто чтобы оно больше не ходило по земле.
Это ведь какой-то кошмар! Зачем – за что! – явился из прошлого этот демон? Поиздеваться? Может быть… Такой и ради пустой издевки может из-под носа большевиков рвануть в Прагу. Что угодно ради желанного удовольствия.
Но с него станется и всей душою верить, что Чернецкий ему обязан. А что если… и вправду обязан? Что если он не лжет?
Нет! Нет, нельзя ему верить ни на грош. Можно ли поверить Иуде, который не повесился, а пришел после распятия к другим ученикам, говоря, что де все случилось так, как предначертано, простите меня, пустите под свой кров?
Нет уж, довольно. Чернецкий и так достаточно обманулся, поверив демону. Нельзя заключать договора с нечистыми, даже из самых благих побуждений. «Что поделать, – говорил он себе раньше. – Служба такая – поневоле запачкаешься. С волками, как говорится…»
– Ты как? – спросило существо. – Отпустило? А то помрешь тут у меня на руках…
– Не доставлю я тебе такой радости, – сухо ответил Чернецкий.
– Ох! Вот была бы радость – хлопотать тут о похоронах. Я и чешского не знаю… Пойдем, может, выпьем чего-нибудь, а то в горле пересохло. Ты же знаешь, я нервный становлюсь, когда в горле пересыхает, – существо улыбнулось, с удовольствием демонстрируя белые крепкие зубы. Клыки были аккуратные, не слишком длинные. Значит, не голодно. – Я угощаю!
– Благодарю, но я только что отужинал. Мне ничего не нужно. Убирайся! Не услышишь ты от меня благодарности…
– Только сам сказал «благодарю»!..
Чернецкий не обратил внимания на попытку существа пошутить. Он повторил:
– Убирайся. Я не хочу – не могу – тебя больше видеть. Пусть я обязан тебе жизнью, но не думаешь же ты, что я этой жизни рад.
– Не горячись и такими словами не бросайся, – существо вмиг сделалось невеселым и где-то в глубине глаз очень старым. – Столько народу полегло, а ты тут перчаточками машешь, на жизнь жалуешься. Пойдем.
Чернецкий не дал ему взять себя под локоть, пошел дальше сам.
Шли рядом, и Чернецкий все думал, как они выглядят со стороны. Одно дело – в Петербурге, в Петрограде. Там какого только народу не водилось, да еще и в приличном обществе. А здесь и сейчас? Чернецкий почему-то сгорал от стыда, чувствуя, как взгляды окружающих задерживаются на его спутнике.
Это существо невольно притягивало взгляды и внимание – своей внешностью, походкой, голосом, взором. Оно даже порою вздыхало так, словно отчаянно молчало о чем-то этаком… Да, казалось, что от самого его дыхания цветы… нет, не увянут, а начнут источать ядовитый нектар.
А рядом он – пожилой, блеклый старик-эмигрант. Не принимают ли их за друзей или за родственников? Избави Господь от такой родни!
Существо шло, совершенно довольное собой. Шло уверенно, словно хорошо знало дорогу.
«Черт подери, он ведь и вправду знает, куда идти! – понял Чернецкий. – Доложили те, кто за мной „приглядывал“ или он следил – вчера, позавчера?.. Сколько он уже здесь?»
Они миновали Карлов мост и сердце старого города на правом берегу.
Подойдя, наконец, к дому, Чернецкий почувствовал, что смертельно устал – его вымотал не только неблизкий пеший путь, но и присутствие существа. Ему отчаянно хотелось только остаться в одиночестве и лечь спать, но он понимал, что так просто его не отпустят.
Существо, любезно пропустив Чернецкого в парадное, само последовало за ним.
Жгучую усталость словно залили холодным отчаянием.
Поднялись на третий этаж. Чернецкий открыл дверь в квартиру, а затем – в свою собственную комнату. Хозяйка сдавала несколько комнат небогатым, порядочным людям.
Про себя Чернецкий искренне обрадовался тому, что никто не увидел, как они с существом вдвоем заходят в его комнату.
Едва дверь захлопнулась, существо встало посередине ковра, под абажуром, озираясь кругом и, похоже наслаждаясь, что оно на виду, пусть даже перед единственным зрителем.
– Уютно у тебя тут. Прям остаться хочется. Хоть разок переночевать.
Чернецкий присел на стул в изножье кровати, существо, бросив шляпу на подушку, устроилось на подоконнике, отодвинув в сторону стопку книг. Верхнюю, правда, сняло – полюбопытствовало.
– Gone… Чего? With… with the wind1, – прочло оно вслух, намеренно коверкая слова сильным акцентом. – Докатился ты на старости лет, в маразм впал. Бабские книжонки читаешь, да еще и американские. Не знаю даже, предлагать ли тебе работу на пользу общества. Потянешь ли?
– Не потяну. Сразу говорю – чтобы работать на вашу красную сволочь, у меня никаких жил и сил не хватит. Убирайся.
Существо отложило книгу, потянулось.
– Да что-то устал я. Неужто даже выпить не нальешь? Я же знаю, у тебя есть.
У Чернецкого была припасена бутылочка коньяку – стояла маленькая и пузатая на полке в шкафу. Коньяк убывал медленно – Чернецкий выпивал редко, а гостей до сего вечера не принимал.
– Нет, – ответил Чернецкий. – Даже если б и было – не налил бы.
– Врешь ведь, старый.
Существо ухмыльнулось, соскочило с подоконника и принялось шарить в тумбочке, затем в шкафу.
– А что я говорил? Тоже мне, спрятал…
– Я не рассчитывал, что кто-то придет ко мне с обыском.
– Это, по-твоему, обыск?
Существо с бутылкой подошло к тумбочке у кровати и в стеклянный стакан, стоявший под боком графина с водой, нацедило себе коньяку. Нацедило – чуть, символически. Пить не хочет, но на принцип идет.
– Служу трудовому народу! – провозгласило существо и влило коньяк себе в глотку.
Чернецкий скользнул рукой под матрас и вытащил браунинг.
– Пугач? – осведомилось существо, утерев губы.
– Нет, – ответил Чернецкий.
Существо засмеялось. Ни отзвука напряжения или звенящего нерва не было в его смехе – оно хохотало от души.
– И что дальше? Сразу предупреждаю – я потом не отряхнусь и не уйду. Буду лежать, пока тебя в полицию или в психиатрическую не отвезут.
– Если размозжить тебе голову, ты издохнешь.
– Так а дальше-то что? Куда ты труп денешь? И ладно, была бы отдельная квартира – в ванную положил, щелочью залил и сидишь, книжку читаешь. А тут – запрешься в ванной, скажешь, что стирку затеял? Ватерклозет у вас тут хоть отдельно? Дай сюда.
В один шаг существо подошло к Чернецкому, просто взяло из его руки браунинг и бросило на кровать.
– Что смотришь как старая псина? Сдал ты, Владиславович, совсем сдал. Жалко. Ну хоть свиделись, пока не помер. Бывай!
Существо вновь усмехнулось – с легким презрением, с жалостью, даже с грустью, и ушло. Секунда тишины – и хлопнула дверь квартиры. Снова тишина.
Чернецкий не верил, что его больше нет рядом. Должно быть, теперь до конца жизни не поверит.
В тишине двора хлопнула дверь парадного. Действительно уходит.
Чернецкий считал мгновения, старательно, одно за другим – словно собирал рассыпавшиеся мелкие четки. Двор маленький, пересечь его – минутное дело. Вот, еще немного. Вот – теперь ушел.
Чернецкий поднялся, чувствуя как саднят ноги и ноет спина, и выглянул в окно. Существо стояло в свете фонаря возле угла дома напротив, у выхода на большой проспект. Заметив Чернецкого, оно махнуло рукой и лишь тогда повернулось и скрылось за углом.
Чернецкий уперся кулаками в подоконник. Надо было спустить курок – и плевать, что стало бы. Психиатрическая? И пусть психиатрическая!
Поздно, Игорь Владиславович, всё поздно.
Открыв окно, Чернецкий вытер стакан о край полотенца на спинке кровати, налил коньяка и себе. Выпил. Сел на кровать. Рядом, на подушке, так и лежала белая шляпа с широкими полями. По телу Чернецкого прошла уже не дрожь, а судорога.
Выбросить! Выбросить?.. А какая разница? Вернется оно или не вернется – нужна, что ли, ему эта шляпа?
Чернецкий убрал браунинг обратно под матрас.
Раздался стук в дверь.
– Господин Чернецкий, у вас все в порядке? – осторожно спросила хозяйка. Похоже, их все-таки услышали.
– Да, у меня все в порядке. Спасибо.
Игорь Владиславович посидел еще немного, потом закрыл окно, разложил, наконец, по местам вещи, разбросанные существом во время поисков коньяка. Напоследок бросил белую шляпу под кровать.
Скромное жилище вновь было в идеальном порядке, ничто не выдавало недавнего присутствия красной нежити.
Игорь Владиславович прилег на кровать, прислушался к тишине. От выпитого коньяка клонило в сон.
Игорь Владиславович был дома.