Дима зло выругался, смачно, матом, и как спринтер выскочил со сцены, где уже минут десять, как должен был идти концерт. Вслед ему полетело возмущённое, ошеломлённое: «Ковалё-ёв!» – от Людмилы Анатольевны. Но он не придал окрику значения, даже не смутился, потому что были дела много важнее.
Ноги слушались слабо. Всё это походило на дурацкий и мучительный кошмар, когда пытаешься убежать от чёртовых зомби: ноги переставлялись медленно, икры начинали болеть и слабеть, а запах смерти – или, точнее, безысходного несчастья – так и смердел позади тебя. Дима с трудом пытался совладать и с неподатливыми ногами, и с дыханием, которое сбилось от резкого подъёма, через ступеньку, местами даже через две, по лестнице. Но третий этаж слишком медленно приближался, словно горизонт, до которого всё никак не добраться.
Забежав в коридор третьего этажа, Дима остановился. Бегать ему не сильно нравилось, хоть он и сдавал стометровки и километр на отлично. И сейчас казалось, что он пробежал километров десять, настолько сильно горели лёгкие и воздух выходил колюче, больно царапая горло.
– Женя! – хрипло выкрикнул, закашлялся от резкого вдоха, который неправильно зашёл в лёгкие. Но ему никто не ответил.
И не надо было, Дима и так знал, где её искать.