Костюм на мне – абсолютное совершенство.
Моя лучшая подруга Кэт помогла с ним – она обыскала все комиссионки и бутики в городе, чтобы найти все необходимое. Больше всего денег потребовалось на светло-розовый боди-корсет, но он и вдохновил нас на создание всего наряда. Когда он появился в магазине несколько недель назад, у меня в голове забрезжила мысль, от которой я не смогла отделаться. Белая юбка-солнце из секонд-хенда сделала образ милым и немного более скромным. Кэт соорудила кроличьи ушки на голову, а хвост, пришпиленный мне на задницу, создала я сама, а еще нашла в интернете эти потрясные блестящие колготки телесного цвета.
Туфли на головокружительно высоких шпильках у меня были. Это та самая пара, которую я закинула подальше несколько лет назад, когда познакомилась с друзьями Ричарда из колледжа. Примерно в это время я решила, что пора уже оставить в прошлом мои розовые и блестящие девчачьи студенческие дни.
– Как тебе? – спрашиваю я у своего телефона, поворачиваясь, а юбка немного кружится и касается коленей.
Мои темные волосы гладко зачесаны назад в безупречный хвост. С тех пор как я их покрасила, прошел почти год. Ричард убеждал, что этот цвет больше соответствует моему возрасту, а я все еще не до конца привыкла к нему.
– Секси! – говорит Кэми.
– Дай посмотреть, дай посмотреть! – Изображение на телефоне трясется, когда я слышу голос Кэт, и несколько секунд спустя наконец вижу ее лицо. – Шикарно! О боже, он захочет надеть тебе кольцо на палец прямо сегодня вечером! К черту Рождество!
Я широко улыбаюсь, делаю еще оборот вокруг себя, чтобы она посмотрела со всех сторон, а потом сажусь за туалетный столик, стараясь не повредить пушистый хвост. Я касаюсь своих длинных волос, собранных в хвост, и провожу пальцами до самых кончиков, а потом беру розовую помаду и наношу еще один слой.
– Я скучаю по твоему блонду, – говорит Кэми, глядя на меня с укором. – Не могу поверить, что ты перекрасилась.
– Уже год прошел, Кэм. И, в конце концов, я родилась брюнеткой, – я закатываю глаза.
Я не осмеливаюсь сказать ей, что вообще-то сама тоже скучаю по блонду. С темными волосами я стала очень похожа на мою сестру Ханну. Иногда я все еще не узнаю себя, бросая мимолетный взгляд на отражение в зеркале или витрине.
– Но ты прирожденная блондинка, малышка.
Ее густые, идеально очерченные брови приподнимаются на темнокожем лице, и я читаю во взгляде Кэми негодование.
– Думаете, мне нужно нарисовать точки на щеках? – спрашиваю я, подставляя в камеру то одну, то другую щеку и пытаясь сменить тему разговора. – Типа усов?
– Это уже перебор, – говорит Кэт и качает головой. – Хватит ушей и носа.
На самый кончик носа я нанесла побольше румян, чтобы стало похоже на кроличий нос.
– Жаль, что вы не пришли, – говорю я, глядя на экран телефона, стоящего на туалетном столике. – Мы же с самого колледжа отмечаем Хэллоуин вместе!
На первом курсе Кэми, Кэт и я нарядились ангелами Чарли, и нам понравилось. С тех пор мы придумывали костюмы на троих, и то, что Кэм и Кэт собираются без меня отправиться по барам, нарядившись огнем и водой, кажется… кощунством.
– Но ты же собираешься познакомиться с его коллегами по работе, – напоминает Кэт, и у нее в глазах вспыхивают сердечки от одной только мысли о таком большом шаге. – Это грандиозно, Эбби.
Она права, невероятно грандиозно. За четыре года наших отношений с Ричардом я не побывала ни на одной из их суперкрутых рабочих вечеринок – на летних коктейльных на яхте, на хэллоуинских и уж совершенно точно на рождественских.
А я до смерти хотела.
– Следующая остановка – Радужная комната, – говорит она вибрирующим от радости и волнения голосом. – И кольцо с камнем!
В этом декабре Ричард пойдет уже на шестую по счету праздничную вечеринку, с тех пор как стал работать адвокатом в «Шмидт и Мартинес» – фирме, которую основал отец его матери. В компании, партнером которой он надеется стать.
О вечеринке в Радужной комнате на верхнем этаже Рокфеллер-центра ходят легенды. О такой роскоши можно только мечтать. Лучшие юристы страны, не говоря уже о Нью-Йорке, собираются, чтобы отметить еще один невероятный год. Именно здесь происходят важные события – объявляют о повышениях и предлагают стать партнерами.
И в этом году я тоже приглашена. Наконец-то. Я четыре года ждала, когда он будет достаточно уверен в наших отношениях, чтобы привести меня туда. И, как только Ричарду сообщат хорошие новости, он встанет на одно колено и попросит меня выйти за него замуж. Стать той идеальной женой, которой я старалась быть для него все это время – исполнительной и верной, готовой быть на подхвате, – и помочь ему добиться успеха…
Ладно, звучит совершенно безумно даже для меня – вот так просто ожидать широкого жеста. Но я просто знаю, что так и будет. Два месяца назад я была у него дома, прибиралась, закидывала белье в стирку и в ящике с носками нашла кольцо его бабушки в коробочке. И с тех самых пор я ему намекаю. Я почти уверена, что он все понимает, потому что уже не раз обмолвился о том, насколько важна для него рождественская вечеринка и как она изменит его жизнь.
А эта хэллоуинская вечеринка – мой шанс познакомиться с его рабочей семьей, с которой мне придется общаться до самой старости. Я могу ясно представить, как в один прекрасный день мы приведем на такую вечеринку детей, которых Ричард так сильно хочет завести, и расскажем им, что именно здесь их папа предложил мне стать с ним семьей. Хочется визжать от восторга при виде этой картинки у меня в голове.
Разумеется, я смастерила свой костюм, учитывая, что люди увидят меня в первый раз. Поэтому я постаралась соблюсти приличия и создать образ роскошной, сексуальной и при этом дружелюбной будущей жены, чтобы все его коллеги убедились, что он нашел себе идеальную женщину.
Не хочу хвастаться, но думаю, мне это удалось.
Я не успеваю сказать подругам что-то еще, потому что телефон на туалетном столике начинает вибрировать, и на экране появляется сообщение.
РИЧАРД <З
Я на месте.
Это значит, что он возле моего дома. К сожалению, получив диплом специалиста по маркетингу в косметике и парфюмерии, я быстро поняла, что жить в самом городе нереально. Так что я переехала на Лонг-Айленд, сняла квартиру и устроилась на работу в отдел косметики «Роллардс» в торговом центре «Зеленые просторы».
– Так, девчонки, мне пора. Ричард написал, что он внизу, – говорю я подругам, пока тянусь к сумочке, которую бросила на кровати.
Поскольку Ричард живет на Манхэттене, я обычно вызываю «Убер» или еду на поезде до центра города к его дому. Учитывая холодную погоду и мой костюм, я была рада, когда он согласился заехать за мной сегодня вечером.
Но после моих слов на другом конце телефона повисает гробовая тишина, пока Кэми наконец не нарушает ее:
– Что?
Я понимаю: велика вероятность, что этот вопрос неспроста. Вот дерьмо.
– Ричард внизу. Мне нужно спускаться.
– Спускаться? – переспрашивает Кэми. – Он не поднимется?
Кэт выпучивает глаза и смотрит на Кэми. Я не могу понять, что именно подразумевает выражение ее лица: «закрой рот, какого хрена!» или «ты слышала эту херню?».
– Вы же знаете, здесь сложно припарковаться, – говорю я то, что, в общем-то, не совсем правда.
Если ты в списке гостей, то припарковаться легко. А Ричард, конечно, есть в списке, вот только он ни разу не парковался.
На другом конце телефона опять повисает тишина.
– Встретимся за бранчем? Завтра? Я, наверное, буду в городе, останусь у Ричарда, – говорю я, чтобы закончить разговор. Кэми сегодня останется у Кэт.
Снова тишина, а потом Кэми начинает говорить своим спокойным и непринужденным голосом, за которым скрывается разочарование. Это все равно как если бы кто-то разговаривал с маленьким ребенком, который изрисовал все стены в комнате, но до сих пор держит в руках кисточку и способен нанести гораздо больший ущерб.
– Дорогая, а тебе не кажется…
– Кэм, не сейчас. Мне нужно спускаться.
– Я просто…
– Кэм, забей. Мы можем поболтать завтра за коктейлем. Не терпится услышать, как ты проведешь этот вечер, детка, – говорит Кэт, но не смотрит в мою сторону. Она цедит слова сквозь зубы, и ее голова повернута в сторону Кэми.
Я дружу с ними достаточно давно, чтобы понимать, когда они ссорятся, пусть со стороны это и не походит на ругань.
Ни одной из них не нравится Ричард, хотя у Кэт получается скрывать это лучше, чем у Кэми. Но, поскольку они мои подруги, лучшие подруги, я знаю, что они доверяют мне в плане моих отношений, и, если я говорю, что счастлива, значит, и они счастливы тоже.
А я счастлива.
Я правда счастлива.
РИЧАРД <З
Ты спускаешься?
– Он только что отправил мне еще одно сообщение.
Кэми демонстративно громко вздыхает.
– И боже упаси тебя заставить его ждать, – говорит она на выдохе.
И, хотя я пропускаю мимо ушей этот подкол, вижу, как она сжимается от тычка локтем Кэт.
Хорошо. Хоть одна из них меня поддерживает.
– Люблю вас. Скоро поболтаем, да? – спрашиваю я, выходя из квартиры, и захлопываю дверь.
– Да. Люблю тебя, Эбс.
– Люблю вас тоже, – говорю я и сбрасываю звонок, прыгая в лифт.
Вишневый «Порш Кайен» Ричарда, который он обожает (я-то считаю, что это ужасно и неоправданно дорогая версия минивэна, но я люблю Ричарда, а значит, и его машину), стоит с заглушенным мотором прямо у выхода из моего подъезда. Я улыбаюсь в сторону автомобиля, машу рукой и ускоряю шаг в предвкушении увидеть Ричарда. Он такой милый – встал здесь, чтобы мне не пришлось идти через всю парковку по холоду.
Когда я подхожу к двери и заглядываю в затонированные окна, вижу, что он разговаривает по телефону, и даже через закрытые двери слышу второй голос. Ричард поднимает палец и смотрит, давая понять, чтобы я подождала секунду. Улыбаюсь, теплое дыхание вырывается облачком пара в воздух позднего октября. С того места, где я стою, мне видны огни Нью-Йорка, и я думаю, попросит ли Ричард меня досрочно расторгнуть договор аренды и переехать в его роскошные апартаменты на Верхнем Вест-Сайде. А может, мы по старинке решим жить вместе только после свадьбы.
Как бы то ни было, я жду не дождусь следующего этапа в наших отношениях.
Замок двери щелкает, рассеивая мои грезы, Ричард тянется через пассажирское сиденье и толкает дверь, чтобы я ее подхватила. До Ричарда ни один мужчина не открывал для меня дверь машины, и этот его жест до сих пор вызывает у меня улыбку. Я пригибаю голову ниже, чтобы не сломать уши и придвигаюсь, чтобы поцеловать моего будущего мужа.
Миссис Ричард Бенсон.
От одного этого сочетания слов уже кружится голова.
Но Ричард не тянется ко мне с поцелуем.
Наоборот, он отклоняется назад и осматривает мой наряд. Я повторяю за ним, отодвигаясь, насколько это возможно в небольшом салоне автомобиля, чтобы он мог лучше разглядеть меня, и улыбаюсь ему.
Я проигрывала этот момент в воображении тысячи раз на протяжении нескольких недель, предвкушая увидеть на его лице обожание и вожделение. Поцелует ли он меня? Или затащит обратно наверх и накинется до того, как мы отправимся на вечеринку? Будет ли там думать о том, как бы побыстрее уйти, чтобы остаться со мной наедине?
Вместо этого я вижу странный взгляд, к которому точно не была готова, и нахмуренные брови.
Понятно, ему нужно получше рассмотреть меня. Он тянет руку наверх и включает свет в салоне. Его взгляд блуждает по моему телу, обжигая кожу.
Мне хорошо.
Я чувствую себя сексуальной.
Я… в замешательстве.
Ричард в белой рубашке на пуговицах и в брюках – это чуть менее строгая версия его обычной рабочей одежды.
– Что это на тебе?
– Эм… костюм? – Мой голос звучит неуверенно. Я показываю на приделанные уши и улыбаюсь. – Я кролик.
– Господи… Эбби.
Он проводит рукой по волосам. Никто, кроме меня, этого не знает, но они уже редеют. Раз в два месяца он ходит на специальные процедуры, но его отец и дедушка оба лысые. Не вижу смысла в его стараниях и считаю красивым, несмотря ни на что. Но я поддерживаю его, если это придает ему уверенности в своей внешности. Я даже поискала в интернете, и мы с Кэт поехали в Пенсильванию, чтобы купить ему комплекс витаминов и масел, которые, кажется, помогли.
Я тяну руку, чтобы поправить ему волосы, выбившиеся из идеальной прически, но он жестом останавливает меня на полпути.
Моя рука зависает в воздухе между нами, словно предзнаменование чего-то дурного.
У меня внутри все переворачивается.
Что-то не так.
– Черт подери, Эбби! – чуть слышно шепчет он, выдыхая, и качает головой.
Он смотрит на свои часы, а затем за окно.
Мороз пощипывает мою кожу, и это не потому, что на мне нет куртки, которая только испортила бы наряд.
– Ричард, дорогой…
– Черт. Я так больше не могу, – говорит он, обрывая меня на полуслове, и снова смотрит на меня.
Его взгляд совсем не добрый и любящий. Он… жесткий. И раздраженный.
– Что? – спрашиваю я чуть слышно.
– Все это. Я так не могу. Наши отношения. Это просто… не для меня.
Он переводит невидящий взгляд обратно за окно в черноту вечера. Не похоже, что ему больно или он растерян. Или вообще сомневается в своих словах.
Нет, он смотрит в никуда так, словно хотел бы заняться чем-то получше или поговорить с кем-то поинтереснее. Что, конечно, так и есть. Его ждут на грандиозной корпоративной вечеринке с полным обслуживанием в центре Манхэттена, на которую приглашены лучшие из лучших представителей нью-йоркской правовой системы.
Ричард уставился в пространство так, будто я мешаю ему пойти и как следует повеселиться. Как будто я камушек в его ботинке, который нужно вытряхнуть.
А как же я?
Я потрясена до глубины души.
И теперь вместо мыслей о нашем следующем и таком важном совместном шаге в отношениях у меня в голове вертится, что Ричард, возможно, прямо сейчас бросает меня.
Нет, нет, нет. Это невозможно.
Это никак не вписывается в мои волшебные планы на будущее.
Воздух застывает у меня в легких и придавливает к кожаному сиденью.
А Ричард дышит легко и полной грудью.
Я его раздражаю, поэтому он вздыхает так, словно хотел бы оказаться в другом месте, и все мои представления о жизни и мечты о будущем идут прахом.
Его выводит из себя, что я не даю ему легко избавиться от себя?
И где же справедливость?
Кажется, я смотрю на него целую вечность, пытаясь связать слова у себя во рту.
– Я не… не понимаю. Мы же должны сегодня ехать на костюмированную вечеринку у тебя на работе, в честь Хэллоуина. Я должна… должна со всеми познакомиться сегодня.
Но, может быть… Может, есть что-то еще. Что-то большее. Что-то, чего я не понимаю…
Вот оно. Это все глупое недоразумение. Через час я буду смеяться над этим разговором вместе с Дэмиеном Мартинесом, партнером Ричарда, которого тот втайне ненавидит, но продолжает целовать его в задницу.
– Вот именно. И это твой наряд?
Он наконец отворачивается от дороги и смотрит на меня, и я читаю в его глазах… презрение. Даже отвращение.
– Я… хотела нарядиться для тебя. Это же костюмированная вечеринка.
– Мы же не дети, Эбби. Это вечеринка для юристов. Там соберутся люди, которых я пытаюсь убедить в том, что могу стать партнером. – Его взгляд блуждает по моему телу, но вовсе не с вожделением, как я ожидала. – Ты думаешь, что это… – Он машет рукой вверх-вниз, показывая на меня и все, что на мне, – подходящий наряд? Ты думаешь, что если меня увидят рядом с тобой, то сразу решат всерьез взять меня в расчет?
Слезы наворачиваются на глаза, и я моргаю, пытаясь не обращать на них внимания.
Сестра научила меня многому, но самое важное она донесла до меня не словами, а поступками: не позволяй мерзавцам видеть, что ты уничтожена.
– Ты что… ты расстаешься со мной? – спрашиваю я, зная ответ, но все еще не до конца веря в происходящее.
Мне нужно подтверждение.
– Я хотел сделать это еще раньше, – говорит он так, будто вся эта ситуация вымотала его.
Будто его выматывает, что разрыв наших четырехлетних отношений занимает больше пяти минут, и он думает, когда же я наконец уже свалю ко всем чертям из его машины и он сможет уехать.
– Раньше… – выдыхаю я.
– А ты никогда не думала о том, почему мы так и не съехались? – спрашивает он у меня так, будто я идиотка. Словно он считает меня слишком тупой, чтобы задаваться такими вопросами.
Конечно, я задавалась. Какая женщина не стала бы?
Я просто никогда не хотела давить на него.
«Ты ничего не добьешься в отношениях с властным мужчиной, если будешь давить на него». Помню, я когда-то прочитала эту фразу в женском журнале. Я предположила, что у него все схвачено, и отдала руль в его руки.
Я позволила ему быть властным мужчиной!
– Никогда не думала, почему я не хочу брать тебя на мероприятия на работе?
Он знает, что я думала… Я спрашивала об этом несколько лет. Его губы медленно расползаются в тошнотворной улыбке.
– Никогда не удивлялась, почему я не делаю тебе предложение?
У меня скручивает живот, и только сейчас я понимаю: он испытывает ненормальное удовольствие от всего происходящего, от того, как заставляет меня чувствовать себя.
Ему весело.
– И ты решил сделать это сегодня? – спрашиваю я окрепшим голосом.
Мне плохо верится во все это, но в глубине души поднимается гнев. Он бурлит и, я надеюсь, маскирует собой невыносимую боль, которую Ричард причиняет мне.
Он не заслуживает увидеть ее.
– Ты думаешь, я спланировал все это, Эбби? Какого хрена я бы ехал в такую даль на этот гребаный Лонг-Айленд, если бы, как минимум, не собирался заняться сексом сегодня?
Внутри все будто разбивается вдребезги вместе с моим сердцем и чувством собственного достоинства.
Его слова отвратительны.
Не могу сказать, играет ли он эту роль специально, чтобы причинить мне боль и ударить посильнее, или он такой и есть, и я просто вижу его без розовых очков. Как давно в нем столько отвратительных слов и мерзких намерений? И как я могла влюбиться так сильно в свое представление о нем, чтобы не увидеть его настоящего?
– Что?
Мои слова кажутся невесомыми. Тихими. Едва слышимыми.
Может, это ошибка. Наверное, он не то имел в виду. Может…
– Да ладно, Эбби. Ты, конечно, тупая, но не настолько же.
Его слова больно бьют меня, разрушая внутри еще одну стену. Вижу перед собой ее развалины, осколки от десятков кирпичей. И каждый из них – часть меня, по которой я позволила ему ударить кувалдой.
– Я не ту…
– Ты делаешь макияж в «Роллардс».
– Я меняю жизни. Я помогаю жен…
– Боже, опять это дерьмо, – говорит Ричард раздраженно и останавливает меня жестом руки. – Слушай, поначалу было даже мило, что ты занимаешься своим хобби, пока ищешь настоящую работу. Но ты же перестала искать. Ты стала талдычить про то, как помогаешь людям и меняешь их жизни. Я тебя даже свел с нужным человеком, а ты его отшила.
Я помню тот день. Я оделась в самый скучный и скромный наряд и провела в дурацком гольфкаре целый день, подавая клюшки и устанавливая флажки. И когда этот «представитель индустрии макияжа» разговаривал со мной, он не сводил взгляда с моей груди. Какую бы там помощь в трудоустройстве он ни предлагал, она начиналась с «мы должны, ты же понимаешь, сходить поужинать и потом…».
Нет уж. Спасибо.
– Он же ко мне подкатывал, Ричард. Мне было нело…
– Это жизнь, Эбигейл. Это правила гребаной игры. Именно поэтому ты ничего не добьешься в жизни, делая гребаный дерьмовый макияж, как какая-то недоучка.
Он поворачивается, и теперь его взгляд полон гнева и ярости.
Я никогда раньше не боялась ни одного мужчину.
Но прямо сейчас мне кажется, что я близка к этому.
– Смешно. Ты делаешь гребаный макияж, Эбби. А вот я, я меняю жизни. Ко мне приходят люди, потерявшие целые состояния, им грозит от двадцати до пожизненного, и я спасаю их. – Он тычет пальцем себе в грудь, чтобы стало понятнее. – Моя работа имеет значение. А ты? Ты играешь в переодевания за минимальную оплату труда на Лонг-мать его-Айленде.
С моих ресниц срывается слезинка, капает на корсет и оставляет темное пятно, расползающееся по шелковой ткани.
– Я так не могу, Эбби. Мне нужно более серьезно думать о своем будущем. С тобой было весело, но я не могу остепениться ради той, с кем смешно.
Остепениться.
Безобидное на первый взгляд слово, произнесенное со злым умыслом, превращается в лезвие, которое режет мою кожу, мышцы и кости и вонзается прямо в сердце.
От него внутри меня что-то меняется.
Оно обрезает последнюю ниточку, на которой держатся мои мечты о том, как я буду идеальной женой для этого человека.
И, поскольку он мужчина, еще и довольно хреновый, как выясняется, он не может видеть, как мир рушится вокруг меня. Он не знает, как мое чувство собственного достоинства и мечты о будущем превращаются в прах.
– Меня назначат партнером в конце года. Ты знаешь, как я старался ради этого. Мне нужно показать Мартинесу и дедушке, насколько серьезны мои намерения. И это… – Ричард окидывает меня взглядом, – не соответствует моему образу.
И хотя разум осознает, что происходит, сердце отказывается верить.
– Но… мы были вместе четыре года, – говорю я.
Он вздыхает так, словно я пятилетний ребенок, попросивший купить мороженое в семь часов утра.
– Было весело. Ты же не думала, что я тебя выбрал на всю оставшуюся жизнь, да? Боже, Эбби. Повзрослей. Ты никогда не была той самой. – На его лице опять появляется та злобная ухмылка, и меня начинает трясти. – Ты никогда не была той самой.
В этот момент падает вторая слезинка. Я смотрю на Ричарда в упор сквозь слезы, размывающие все вокруг, отчего кажется, будто я под водой, и думаю, когда он уже улыбнется и скажет, что пошутил.
Когда скажет, что это был розыгрыш. Жестокий, но все же розыгрыш.
Он никогда не умел весело шутить. Я, конечно, делала вид, что это не так. Я все эти годы смеялась над его дерьмовыми шутками, чтобы он мог чувствовать себя увереннее…
Но он не сводит с меня глаз, и в его взгляде читается странное сочетание жалости и раздражения. Будто его бесит, что я расстроена и застигнута врасплох его разрывом со мной, о котором за четыре года не было ни намека.
Я слышу стук в окно с моей стороны. Поворачиваю голову и вижу полицейского, нависающего над автомобилем. Я даже не заметила отражения синих и красных огней на приборной панели, когда он припарковал машину за нашей. Ричард вздыхает, опускает мое стекло, и холодный воздух ударяет по легким, как электрошокер.
– У вас все хорошо? – спрашивает полицейский, и свет его фонарика проникает в салон автомобиля.
Черты его лица смягчаются, когда он видит мое бледное лицо, заплаканные глаза и дорожки от слез по щекам.
– Все в порядке, офицер, – говорит Ричард, как всегда к месту, улыбаясь по-свойски. – Она уже выходит.
Она уже выходит.
Она уже выходит.
Она уже выходит.
Мне нужно несколько секунд, чтобы осознать, что Ричард имеет в виду.
Он хочет, чтобы я вышла из его машины.
Потому что он только что расстался со мной.
И его же ждут на вечеринке, в конце концов.
Мы встречались четыре года, а у него даже не хватило совести расстаться со мной так, чтобы можно было все обсудить и закрыть все вопросы. Вместо этого он бросает меня посреди дороги, когда я одета в гребаный костюм кролика.
Это так унизительно.
– Вы припарковались на пожарном проезде, – говорит офицер, и мне кажется, что он смотрит на Ричарда с раздражением и, возможно, даже с отвращением.
– Извините, сэр. Я не думал, что буду здесь так долго. – Он наклоняет голову ко мне, и его внезапно показавшаяся непринужденная улыбка превращается в гримасу разочарования. – Эбби, выходи.
В его словах больше нет ни капли терпения, доброты и заботы.
Его голос полон разочарования и раздражения.
Он покончил со мной.
К черту все.
Я хватаю сумочку в виде морковки, которую мы с Кэт нашли в секонд-хенде на Мэйн-стрит, и порываюсь дать ему пощечину. Я уверена, мне станет лучше, но за каждым нашим движением наблюдает полицейский, а я на девяносто девять процентов уверена, что Ричард предъявит мне обвинения.
Такой он человек.
Он Чад. Знаете, мужская версия Карен?[2]
Вот дерьмо. Я целых четыре года встречалась с гребаным Чадом.
И я планировала выйти замуж за этого придурка?
Вместо того чтобы ударить его, я тянусь к двери и дергаю ее, чтобы открыть. Но, конечно же, она закрыта, черт ее дери. Ричард вздыхает с выражением лица, говорящим: «Боже, эта женщина ни на что не годится», и я только сейчас понимаю, что он слишком много всего делает, вместо того чтобы просто открыть дверь.
Я выхожу из машины.
Закрываю дверь.
А потом стою у своего подъезда и смотрю сквозь слезы на пафосную красную машину, без колебаний уезжающую прочь.
Полицейский поворачивается ко мне.
– Мэм, у вас все хорошо? Он… что-то сделал с вами?
Я отвечаю, не глядя на него:
– Он разбил мне сердце.
Полицейский продолжает смотреть на меня, глупо моргая.
Я уверена, что он сожалеет о своем вопросе, как и многие люди в разговоре со мной.
– Все нормально. Он ничего такого не сделал. Извините, что припарковались на пожарном проезде, – говорю я глохнущим голосом. А потом натянуто улыбаюсь и иду назад в свою квартиру, цокая каблуками по бетонному полу.
Я не ощущала холода на своих почти голых ногах, когда выходила из дома, полная надежд и предвкушения. Теперь же он кусается и режет, пробираясь сквозь тонкий нейлон.
В холле я несколько раз тыкаю в экран телефона, ощущая себя заторможенно, будто в тумане, не дающем мне сориентироваться в пространстве вокруг. Я смахиваю экран, нахожу номер Кэми, нажимаю на иконку «Фейстайма», держа телефон прямо перед собой, и плюхаюсь на скамейку в холле.
Зайти в лифт кажется непосильной задачей.
И вернуться в квартиру кажется слишком тяжелым испытанием.
Если я поднимусь туда, то увижу косметику и одежду, разбросанные всюду, и вспомню предвкушение, которое меня наполняло несколько минут назад, когда я собиралась.
Гудки исчезают, экран темнеет, и я слышу звуки вечеринки – смех, крики и незамысловатую хэллоуинскую музыку на том конце провода.
– Привет, Эбс, что такое? – кричит Кэми.
Ее лицо так и не появляется на экране. Она пытается удержать телефон ровно, а вокруг нее толпа людей.
Но, когда я наконец вижу ее, улыбка сползает с лица Кэми.
Я смотрю на уменьшенную версию своего изображения в углу. Не знаю, когда я заплакала, но на щеках виднеются черные дорожки от слез.
Отлично.
У меня лучшие подруги в целой вселенной, потому что в ту же секунду она говорит:
– Черт… Мы будем с текилой через двадцать минут.