– Но я не хочу тебя любить!
Изумленные слова вырвались раньше, чем Рэн вообще поняла, что гово- рит.
– Просто мне кажется, это… странновато, нет? – быстро добавила она, пытаясь исправиться, защититься от неодобрения ведьмы. – Ну, заставлять другого любить себя?..
Щеки Рэн полыхали от смущения. Наверное, лицо сейчас красное – в цвет волос. Тэмсин устало вздохнула и так закатила глаза, что стали видны только белки.
– Мне не нужно, чтобы ты любила меня.
– Ой.
Какое облегчение. Рэн слышала сказки о любовных зельях – они превращали человека в безвольное существо, готовое мчаться к ведьме по первому зову. Подчиняться кому-то, особенно Тэмсин с ее капризами, – кошмарная участь.
– Мне нужна твоя любовь к отцу.
Рэн почувствовала себя так, словно на нее упал мешок с кирпичами. Всю свою жизнь она была заботливой папиной дочкой. Что случится, если это изменится? Кем она станет тогда?
«Я бы помер без тебя, птенчик». Голос отца эхом отдавался в ушах. Всю жизнь Рэн думала, что так оно и есть.
«А если нет? – раздался в памяти иной голос, куда сильнее и мрачнее. – Может, это и есть выход?»
– Невозможно. Точно невозможно. – Рэн отогнала злую мысль. Слишком высокая цена.
– Даже не поразмыслишь? – в голосе Тэмсин зазвучала жалобная нотка.
– Ты хоть понимаешь, с чем предлагаешь рас- статься?
Рэн была потрясена. Если она перестанет любить отца, что ей за дело, убьет ли его мор? Охота на темную ведьму лишится смысла. Даже если им удастся победить хворь, отец попросту умрет от голода! Без привязанности Рэн, без ее заботы жизнь папы по-прежнему будет под угрозой.
– Любовь нельзя просто взять и забрать!
Тэмсин невесело рассмеялась, лицо у нее было под стать смеху.
– И правда, откуда мне об этом знать.
Рэн хмурилась все сильнее. Понимание накатывало волнами. Ледяная отрешенность ведьмы. Пустота в карих глазах…
– Ты не способна любить.
– Незачем произносить это так напыщенно, – отрезала Тэмсин.
– Знаешь, это вообще-то многое объясняет. – Рэн рассмеялась сквозь ужас, бившийся в груди. – Я никак не могла понять, как можно требовать такую жестокую плату, но теперь… У тебя нет сердца.
Судя по лицу, Тэмсин была задета – и это порадовало Рэн. Хотелось уязвить эту бесчувственную посильнее – может, из-за ее близости, а может, из-за легкомыслия, с которым та готовилась отнять у Рэн самое дорогое.
– Ладно, а зачем тебе любовь?
– Не твое дело, – резко отозвалась Тэмсин.
– Теперь, разумеется, мое.
Но ведьма уже отвернулась, схватила метлу и принялась сметать белые лепестки с пола в очаг.
– Если я не буду его любить, никто не будет, – тихо сказала Рэн, потому что это была правда.
– Какая разница, если мы не справимся? – метла шуршала у очага. – Мертвые никого не лю- бят.
Рэн отшатнулась будто от удара. Тэмсин рассуждала о смерти как о чем-то обыденном, будто они были добрыми друзьями. Рэн учили бояться смерти. По спине пробежали мурашки.
– Ты чудовище, – выдохнула девушка.
Плечи ведьмы застыли. Но, обернувшись, она не произнесла ни слова, просто уставилась на Рэн своими бездонными темными глазами.
Рэн нужно было побыть вне этого дома – он давил, источал дурманящее волшебство. Хотелось выдохнуть, не тревожа дыханием водовороты кирпично-красных лент, что клубились вокруг Тэмсин. Сила разливалась по полу множеством луж; Рэн казалось, что ее засасывает в зыбучие пески. Голова гудела от неподъемной цены, что назвала ведьма.
Все это было слишком.
Тэмсин цокнула языком, но промолчала.
Рэн двинулась к двери. Она жаждала глотнуть свежего воздуха, не пропитанного запахом магии Тэмсин – этого острого, горьковатого аромата свежих трав. Мечтала вернуться в свой безопасный дом и утешиться мыслью о том, что ее чувства принадлежат только ей. Не следовало идти к ведьме. Не следовало надеяться на неизвестность.
– Ну, до свидания, – сказала Рэн; воспитание победило.
Когда Тэмсин затворяла за ней дверь, по лицу ведьмы промелькнуло что-то вроде облегчения.
Кот вертелся и мяукал, выпрашивая молоко.
– Прости, дружок. – Рэн наклонилась, чтобы погладить его по шелковистой голове. – У меня ничего нет.
Кот зашипел, шерсть на хребте встала дыбом. Желтые глаза с подозрением уставились на нее.
– Все хорошо, – мягко сказала Рэн, протягивая ему руку. – Это просто я. Все в порядке.
Она медленно потянулась к коту, но на полпути он ударил ее по руке лапой, оставив красные царапины. Снова зашипел, попятился настороженно прочь. Рэн с ужасом заметила рядом с котом тень темной магии.
Еще одна жертва мора. Еще часть ее заботы, пропавшая даром.
Рэн взглянула на облако волшебства, висевшее над крышей домика – темное, как деготь, и почти такое же вонючее. Стало хуже – и это могло значить, что состояние отца тоже ухудшилось. Рэн открыла дверь, готовясь встретиться с чем-то ужасным.
Отец стоял у стола, нарезая карманным ножом луковицу. Поглощенный делом, он сосредоточенно, знакомо хмурил брови. Рэн не видела его таким собранным уже давно. А стоящим – еще дольше.
Дверь громко захлопнулась. Отец поднял слегка недоуменный взгляд.
– Ой… привет. – Он неуверенно улыбнулся.
Рэн чуть не упала в обморок от облегчения. Отец годами не выглядел так хорошо – румянец на щеках, движения точные и уверенные. Подумать только, она едва не согласилась заплатить Тэмсин! Девушка боролась со смехом. Она слишком перепугалась. Опять. Никакая ведьма с кислой миной и безумными требованиями ей не нужна.
Рэн сама справится. С отцом все будет хорошо.
Она прислонилась к дверному косяку и принялась расшнуровывать ботинки. Ноги гудели после двух походов в город и обратно подряд.
– Чем я могу вам помочь?
Рэн остановилась, все еще держась за шнурки. Улыбка отца перетекла в настороженное выражение.
– Это же я, – тихо сказала она, натягивая улыбку на лицо так, что мышцы заныли от усилий.
Отец сузил глаза:
– Извините, я вас не знаю.
Сердце Рэн пропустило удар. Она замерла; тело пронзила жгучая, раскаленная добела боль. Она была готова к тому, что отец назовет ее именем матери, но не к тому, что он забудет их обеих.
– Я… – Все слова куда-то пропали, и девушка умолкла.
Она стояла на пороге домика и смотрела на ту маленькую жизнь, которую они обустроили. На отца, который убедил ее, что семья – самое главное.
«Без тебя я бы вряд ли выжил».
Но теперь, когда он не помнил ни о своей погибшей жене, ни о потерянном сыне, горе уже не приковывало его к постели. Забыв Рэн – дочь, заботившуюся о нем, – он наконец-то встал на ноги.
И все же Рэн понимала, что отец не протянет долго. Темная магия кружилась по комнатке, уже завладев его памятью. Скоро телесная хворь снова свалит его с ног.
Девушка сдержала крик. Резко вцепилась в косу и потянула, пока голова не заболела. Нужно было что-то придумать, найти способ выпутаться из создавшегося положения.
Взгляд упал на ее скатанное лоскутное одеяло в углу. Можно соврать, что она уборщица, и остаться дома, в безопасности. Убирать, готовить, заботиться об отце, не вызывая подозрений.
Рэн могла бы дальше нести ношу домашнего хозяйства и заботы об душевном благополучии отца. Могла бы продолжать жертвовать собой, играя роль прислуги. Кто знает, может, со временем отец привяжется к ней? Начнет считать дочерью…
От следующей мысли перехватило горло. Отец ее не знал, а значит, и не любил. Как можно любить человека, о существовании которого ты даже не подозреваешь?
Ох.
Вот оно, да? Вот что пыталась сказать ведьма. Если мор заберет жизнь отца, как уже забрал память, будет не важно, как сильно она его любит. Рэн могла сколько угодно цепляться за любовь к нему и утверждать, что больше у нее ничего нет, но все это потеряет смысл, если отец погибнет.
Иного пути не было. Чтобы прежние жертвы не пропали даром, нужно принести еще одну – самую большую. Любовь направляла Рэн на протяжении семнадцати лет и поведет снова – до самого конца.
Рэн вздохнула, внутренне собралась. Выбора не оставалось – если отец больше не помнит свою дочь, то и места для нее здесь нет. Она свободна и может идти.
Свободна.
Какая странная мысль… Рэн столько лет мечтала об этом. Мысль заключала в себе такое огромное количество возможностей, что почти теряла смысл.
Отец нахмурился, и девушка испугалась до дурноты. Им было так просто управлять. Оставалось еще кое-что.
– Прошу прощения. – Рэн откашлялась и понизила голос, надеясь, что так придаст ему ту уверенность, которую на самом деле не ощущает. – Позвольте представиться.
Она осторожно шагнула назад, освобождая пространство для отца. Ее взгляд заметался по комнате. Если она собирается отправиться с Тэмсин в Ведьмины земли, нужно как-то забрать из дома свои вещи и не стать воровкой в глазах отца.
– Я собираю налоги, – Рэн затараторила так, что слова врезались друг в друга, и прерывисто вдохнула, успокаиваясь. – У нас есть запись о вашей болезни. Мы милосердно предоставили вам отсрочку, но не можем больше идти на уступки. Ваша задолженность перешла все границы.
Отец побледнел. По крайней мере, он еще помнил, что такое налоги, хоть этот факт нисколько не облегчил тяжесть на душе Рэн.
– Я… – Он окинул комнату беспомощным взглядом. Он ничего не знал о сбережениях Рэн. – Мне нечего вам предложить. Нет даже еды, кроме этой луковицы.
У него тряслись руки. Сердце Рэн разрывалось. Так дело не пойдет! Она не сможет завершить начатое, если поддастся чувствам. Девушка вызвала в памяти образ самого холодного человека из тех, кого знала, и попыталась вести себя как Тэмсин.
Она фыркнула и выпрямилась во весь рост.
– В этом случае я заберу из вашего имущества что-то достаточно ценное, чтобы покрыть долг. Надеюсь, вы не будете противиться. Королева Матильда не питает благосклонности к тем, кто пренебрегает налогами.
Отец потер ладонью шею.
– Я, э-э, я думаю, так будет лучше.
Рэн кивнула и уверенно пошла по комнате, заставляя себя смотреть на вещи, которые помнила совсем еще новыми. Вот стул, который сделал отец, а вот коврик работы матери. Девушка все время держала в поле зрения обеспокоенного отца. Убедившись, что знает, что ей нужно, Рэн попросила его показать, где взять мешок.
Рэн быстро забила его вещами. Не то чтобы их было много: запасные штаны, две чистые рубашки, иголка с нитью, толстые носки, моток веревки, нижнее белье, тряпочки на время месячных и вышитое кухонное полотенце. Кувшин она оставила напоследок, окинув каминную полку будто бы случайным взглядом. Поразмыслив для виду, Рэн заставила себя пожать плечами и надменно вздохнуть.
– Полагаю, он подойдет, – сказала она, сняв кувшин с полки и изобразив удивление, когда внутри что-то звякнуло. Рэн быстро прошла к столу, вытрясла монеты, которые весомо зазвенели о столешницу, и принялась раскладывать их на две кучки.
Глаза у отца стали как блюдца. Он вытаращился на стол, будто никогда в жизни не видел сразу столько денег.
Тогда Рэн и осознала, что отец никогда не понимал на самом деле, на какие жертвы она шла ради него: бессонные ночи, пустой живот, волшебство, что без толку текло в венах. Она не знала, что скрутило ей нутро – гордость или печаль.
– Это, – она отодвинула стопку побольше в конец стола, – вы сохраните на следующий раз.
Настоящие сборщики налогов должны прийти уже через несколько месяцев. Рэн было больно осознавать, что она понятия не имеет, будет ли она здесь в этот момент. Если она перестанет любить отца, захочет ли исполнить свой долг и вернуться?
– А это, – сказала Рэн, торопливо пряча в карман меньшую стопку монет, – покроет остаток долга.
Не поднимая головы, она завязала мешок тугим узлом и перекинула его через плечо.
Когда девушка направилась к двери, ей попались ботинки отца. Они стояли там же, где она оставила их несколько дней назад, когда ее величайшим страхом было простудиться. Рэн посмотрела на собственные поношенные ботинки, затем на отца. Облако над ним все росло. Вскоре он наверняка забудет, как завязывать шнурки. Ботинки ему не пригодятся. А его дочери – да.
– Напоследок. – Рэн широко улыбнулась, извиняясь, и подобрала ботинки. – Вот и все.
Она задержала взгляд на лице отца.
– Пока, – шепнула девушка.
Отец поднял руку и не слишком радушно помахал.
– Я люблю тебя.
Рэн знала, что эти слова смутят его, что он пропустит их мимо ушей, но ей нужно было сказать это, нужно было произнести их в последний раз, пока они еще правдивы.