Скоморошины - читать онлайн

Мнимый барин

Действующие лица:

Барин, в военной форме, с погонами; белая соломенная шляпа, в усах, с тростью, при зонтике.

Барыня, переодетый мужчина из молодых парней: в платье, в чепце. Старается говорить тонким голосом.

Трактирщик, в рубашке навыпуск, в жилетке, на груди зелёный фартук, на голове картуз.

Лакей, во фраке или сюртуке, на голове фуражка, на руках перчатки.

Староста, старик в сермяге, на голове чёрная шляпа котлом, за плечами сумка, на ногах лапти.

Барин. Мария Ивановна, пойдёмте прогуляться. (Входят в трактир, обращаются к Трактирщику.) Трактирщик!

Трактирщик. Что угодно, барин голый?

Барин. Ах, как ты меня присрамил!

Трактирщик. Нет, барин добрый, я вас похвалил!

Барин. Есть ли у вас комнаты, нам с Марьей Ивановной расположиться, чаю-кофею напиться?

Трактирщик. Есть, даже шпалерами[202] обиты-с.

Барин. И пообедать будет можно?

Трактирщик. Как же-с, барин, можно-с.

Барин. А что именно будет приготовлено?

Трактирщик. Жаркое-с.

Барин. Именно какое?

Трактирщик. Комар с мухой, таракан с блохой на двенадцать частей разрезаны-с, на двенадцать персон приготовлены-с.

Барин. Мария Ивановна! Какое жаркое чудесное-с! (К Трактирщику.) Сколько будет стоить-с?

Трактирщик. Полтора шесть[203] гривен-с!

Барин. Болван, не лучше ли бы тебе сказать: два десять![204] <…>

Трактирщик. Нет, мы не болваны, а живем с людьми на обманы; не таких видали, без шинели домой отпускали; а если вас порядочно угостить, можно без мундира отпустить; у вас в одном кармане вошь на аркане, в другом блоха на цепи!

Барин. Ах, Мария Ивановна! Должно быть, он в наш карман лазил! Не хочу гулять, иду дальше. <…>

Является его Лакей.

Лакей. Что, барин голый?

Барин. Ах, как ты меня присрамил!

Лакей. Нет, барин добрый, я вас похвалил. <…>

Барин. Афонька малый, поил ли ты моего коня?

Лакей Как же, барин, поил!

Барин. Почему же у коня верхняя губа суха?

Лакей. Не могла достать.

Барин. А ты бы подрубил.

Лакей. Я и так по колени ноги отрубил!

Барин. Дурак, ты бы корытце подрубил!

Лакей. Я и так все четыре ноги отрубил! <…>

Староста входит, кланяется Барину и говорит.

Староста. Здорово, барин-батюшко, сивый жеребец, Михайло Петрович! Я был на Нижегородской ярмарке, видел свиней вашей породы, да вашу барскую шкуру продал, на вашу милость остался хомут очень прочен; ещё привёз вам подарочек: гуся да индюшечку.

Барин. Что ты, дурак, разве бывает свинина барской породы?

Староста. Вашего завода.

Барин. Ах да, моего завода! А разве баре носят хомуты?

Староста. Очень прочен, боярин-батюшко!

Барин. Ну, расскажи, староста, откуда ты?

Староста. Из вашей новой деревни.

Барин. Ну, как в деревне мужички поживают?

Староста. Порато дородно[205] поживают: с ножки на ножку попрыгивают, у семи дворов один топор.

Барин. Что ты болтаешь, ничего не поймёшь!

Староста. Каждый крестьянин до семи топоров имеет.

Барин. Ах, как хорошо! А что они топорами делают?

Староста. Занимаются вырубкой лесов.

Барин. Поди много вырубают?

Староста. Порато много, боярин-батюшко.

Барин. Как много?

Староста. А вот как соберутся всей-то деревней в лес, да возьмут верёвку, на вершину навяжут, клонят, клонят… всей деревней и гнут целый день.

Барин. Что ты болтаешь, ничего не поймёшь!

Староста. На каждый топор по семи дерев вырубают, боярин-батюшко!

Барин. Ах, как много! А что же они из лесу делают?

Староста. Дома строят.

Барин. Поди-ко большие?

Староста. Порато большие, боярин-батюшко!

Барин. А как большие?

Староста. А собачки бежат, в окошечко глядят.

Барин. Что ты болтаешь, ничего не поймёшь!

Староста. Курицы на крышу вылетают, с неба звёзды хватают! Я утром вышел: петух идёт, полмесяца волочёт.

Барин. А какие дома громадные! Поди у них и окна большие?

Староста. Порато большие, боярин-батюшко!

Барин. А как большие?

Староста. А вот как: долотом намечено, а буравчиком проверчено, твоя маминька, кривая сука, впялит глаза и смотрит.

Барин. Что ты болтаешь, ничего не поймёшь!

Староста. Весь свет в одно окно видно!

Барин. А какие окна большие! А у наших крестьян хлебопашество есть?

Староста. Есть, боярин-батюшко.

Барин. Поди-ко много?

Староста. Порато много, боярин-батюшко!

Барин. А как много?

Староста. В ту сторону сажень, да в другую сажень, так кругом-то четыре будет.

Барин. Что ты болтаешь, ничего не поймёшь!

Староста. Каждый крестьянин по семи десятин имеет.

Барин. Ах, как много! Поди-ко наши крестьяне на многих лошадях и на пашню выезжают?

Староста. Порато на многих.

Барин. А как на многих?

Староста. Всей деревней на одной сохе и то на козе.

Барин. Что ты болтаешь, ничего не поймёшь!

Староста. Каждый крестьянин на паре лошадей выезжает.

Барин. Ах, как много! А рано поди на пашню-то выезжают?

Староста. Порато рано, боярин-батюшко!

Барин. А как рано?

Староста. В полдень поедут, а в обед уж дома.

Барин. Что ты болтаешь, ничего не поймёшь!

Староста. С утра до вечера, с восхода до заката работают.

Барин. Ах, хорошо! У наших крестьян и посев большой бывает!

Староста. Порато большой.

Барин. А как большой?

Староста. В полосу зерно, в борозду другое, и посев весь.

Барин. Что ты болтаешь, ничего не поймёшь!

Староста. Каждый крестьянин по семь кулей высевает.

Барин. Ах, хорошо! А эдак у них и урожай хороший бывает?

Староста. Порато большой, боярин-батюшко!

Барин. А как велик?

Староста. Колос от колоса – не слышно человеческого голоса.

Барин. Что ты болтаешь?

Староста. Курице пройти нельзя!

Барин. Ах, как хорошо! А эдак и нажин большой бывает?

Староста. Порато большой, боярин-батюшко!

Барин. А как большой?

Староста. Сноп от снопа – столбовая верста, а копна от копны – день езды; тихо едешь – два проедешь.

Барин. Что ты болтаешь, ничего не поймёшь!

Староста. На каждой десятине по сто копён становится.

Барин. Ах, как хорошо! Эдак и копны у них большие?

Староста. Порато большие, боярин-батюшко!

Барин. А как большие?

Староста. Курица перешагнет.

Барин. Как, как?

Староста. Палкой не перекинешь!

Барин. Ах, как хорошо! А эдак и примолот у них большой бывает?

Староста. Порато большой.

Барин. А как большой?

Староста. Начнут молотить, так и зерно не летит.

Барин. Как, как?

Староста. С каждого овина по семи кулей вымолачивают. <…>

Барин. А был ли ты, староста, на моей новой мызе?

Староста. Как же, барин, был…

Барин. Всё там благополучно?

Староста. Всё благополучно, боярин-батюшко; да вот тётка Марфунька за лапоть писульку заткнула.

Барин. Подай-ко её сюда!

Староста. Сейчас, боярин-барин.

Барин. Только не изорви!

Староста. Не изорву, только изомну. (Тащитписьмоизлаптя.) <…> На-ко, барин, прочти.

Барин (берёт записку и говорит). Как у вас написано-то, по азам?

Староста. Не разобрать твоим чертовским глазам!

Барин (читает). Как же ты сказал: всё благополучно? Во-первых, мой перочинный ножик сломался!

Староста. Сломали, боярин-батюшко, сломали, прогневали бога, сломали!

Барин. Ну, расскажи, как его сломали?

Староста. Вот я расскажу, как его сломали! Как твой сивопегий жеребец помер, мы с него шкуру сдирали, кругом хвостика резанули, а ножик был стальной да и хрупнул.

Барин. Как, разве мой сиво-пегий жеребец поколел?

Староста. Помер, боярин-батюшко!

Барин. Поколел же?

Староста. Помер.

Барин. Ну, расскажи, отчего поколел?

Староста. Расскажу, отчего помер! Как твоя маменька, кривая сука, поколела, её на кладбище повезли, а он был сердечком-то ретив, себе ножку сломал, тут и помер.

Барин. Как, разве моя маменька померла?

Староста. Поколела…

Барин. Померла же?

Староста. Поколела!

Барин. Видите, Марья Ивановна, лошади помирают, а люди поколевают! Ну, расскажи, отчего моя маменька померла?

Староста. Расскажу, отчего поколела… Как твой-то трёхэтажный домик загорелся, твоя-то маменька сердечком была ретива и с крылечка соскочила, себе ногу сломила, тут и поколела.

Барин. Как, разве мой трёхэтажный дом сгорел?

Староста. Давным-давно! <…>

Барин. А ты на пожаре-то был?

Староста. Как же, боярин-батюшко, был. Три раза кругом обежал, таких три кирпича красных вытащил!

Барин. Неужели от пожара ничего не осталось?

Староста. Нет, осталось много…

Барин. А что такое?

Староста. А чем чай-то пьют!

Барин. Что такое, чай, что ли?

Староста. Нет, крупнее.

Барин. Так сахар, что ли?

Староста. Нет, чернее.

Барин. Так уголья, что ли?

Староста. Вот, вот – уголья. <…>

Барин. Где ты по сие время шлялся?

Староста. Я на вашей красной шлюпочке катался.

Барин. Видите ли: у барина петля на шее, а он на красной шлюпочке катался.

Староста. Если бы была у вас, барин, петля на шее, я взял бы, тримбабули-бом, да и задавил бы!

Кедрил-обжора

<…> Затем следовала вторая пьеса, драматическая – «Кедрил-обжора». Название меня очень заинтересовало; но как я ни расспрашивал об этой пьесе, ничего не мог узнать предварительно. Узнал только, что взята она не из книги, а «по списку»; что пьесу достали у какого-то отставного унтер-офицера в форштадте,[206] который, верно, сам когда-нибудь участвовал в представлении ее на какой-нибудь солдатской сцене.

У нас, в отдалённых городах и губерниях, действительно есть такие театральные пьесы, которые, казалось бы, никому не известны, может быть, нигде никогда не напечатаны, но которые сами собою откуда-то явились и составляют необходимую принадлежность всякого народного театра в известной полосе России.

Кстати: я сказал «народного театра». Очень бы и очень хорошо было, если б кто из наших изыскателей занялся новыми и более тщательными, чем доселе, исследованиями о народном театре, который есть, существует и даже, может быть, не совсем ничтожный. Я верить не хочу, чтоб всё, что я потом видел у нас, в нашем острожном театре, было выдумано нашими же арестантами. Тут необходима преемственность предания, раз установленные приёмы и понятия, переходящие из рода в род и по старой памяти. Искать их надо у солдат, у фабричных, в фабричных городах, и даже по некоторым незнакомым бедным городкам у мещан. Сохранились тоже они по деревням и по губернским городам между дворовыми больших помещичьих домов. Я даже думаю, что многие старинные пьесы расплодились в списках по России не иначе как через помещицкую дворню. У прежних старинных помещиков и московских бар бывали собственные театры, составленные из крепостных артистов. И вот в этих-то театрах и получилось начало нашего народного драматического искусства, которого признаки несомненны.

Что же касается до «Кедрила-обжоры», то, как ни желалось мне, я ничего не мог узнать о нём предварительно, кроме того, что на сцене появляются злые духи и уносят Кедрила в ад. Но что такое значит Кедрил и, наконец, почему Кедрил, а не Кирилл? Русское ли это или иностранное происшествие? – этого я никак не мог добиться. <…>

Проиграли ещё раз увертюру «Сени, мои сени», и вновь поднялась занавесь. Это Кедрил. Кедрил что-то вроде Дон Жуана; по крайней мере, и барина и слугу черти под конец пьесы уносят в ад. Давался целый акт, но это, видно, отрывок; начало и конец затеряны. Толку и смыслу нет ни малейшего. Действие происходит в России, где-то на постоялом дворе. Трактирщик вводит в комнату барина в шинели и в круглой исковерканной шляпе. За ним идёт его слуга Кедрил с чемоданом и с завёрнутой в синюю бумагу курицей. Кедрил в полушубке и в лакейском картузе. Он-то и есть обжора. Играет его арестант Поцейкин, соперник Баклушина; барина играет тот же Иванов, что играл в первой пьесе благодетельную помещицу. Трактирщик, Нецветаев, предуведомляет, что в комнате водятся черти, и скрывается. Барин мрачный и озабоченный бормочет про себя, что он это давно знал, и велит Кедрилу разложить вещи и приготовить ужин. Кедрил трус и обжора. Услышав о чертях, он бледнеет и дрожит как лист. Он бы убежал, но трусит барина. Да сверх того ему и есть хочется. Он сластолюбив, глуп, хитёр по-своему, трус, надувает барина на каждом шагу и в то же время боится его. Это замечательный тип слуги, в котором как-то неясно и отдалённо сказываются черты Лепорелло, и действительно замечательно переданный. Поцейкин с решительным талантом и, на мой взгляд, актер еще лучше Баклушина. Я, разумеется, встретясь на другой день с Баклушиным, не высказал ему своего мнения вполне; я бы слишком огорчил его. Арестант, игравший барина, сыграл тоже недурно. Вздор он нёс ужаснейший, ни на что не похожий; но дикция была правильная, бойкая, жест соответственный. Покамест Кедрил возится с чемоданами, барин ходит в раздумьи по сцене и объявляет во всеуслышание, что в нынешний вечер конец его странствованиям. Кедрил любопытно прислушивается, гримасничает, говорит a parte[207] и смешит с каждым словом зрителей. Ему не жаль барина; но он слышал о чертях; ему хочется узнать, что это такое, и вот он вступает в разговоры и в расспросы. Барин, наконец, объявляет ему, что когда-то в какой-то беде он обратился к помощи ада, и черти помогли ему, выручили; но что сегодня срок и, может быть, сегодня же они придут, по условию, за душой его. Кедрил начинает шибко трусить. Но барин не теряет духа и велит ему приготовить ужин. Услыша про ужин, Кедрил оживляется, вынимает курицу, вынимает вино, и нет-нет, а сам отщипнёт от курицы и отведает. Публика хохочет. Вот скрипнула дверь, ветер стучит ставнями, Кедрил дрожит и наскоро, почти бессознательно упрятывает в рот огромный кусок курицы, который и проглотить не может. Опять хохот. – Готово ли? – кричит барин, расхаживая по комнате. – Сейчас, сударь, я вам приготовлю, – говорит Кедрил, сам садится за стол и преспокойно начинает уплетать барское кушанье. Публике, видимо, любо проворство и хитрость слуги и то, что барин в дураках. Надо признаться, что и Поцейкин стоил действительно похвалы. Слова: «сейчас, сударь, я вам приготовлю», он выговорил превосходно. Сев за стол, он начинает есть с жадностью и вздрагивает с каждым шагом барина, чтоб тот не заметил его проделок; чуть тот повернётся на месте, он прячется под стол и тащит с собой курицу. Наконец он утоляет свой первый голод; пора подумать о барине. – Кедрил, скоро ли ты? – кричит барин – Готово-с! – бойко отвечает Кедрил, спохватившись, что барину почти ничего не остается. На тарелке действительно лежит куриная ножка. Барин, мрачный и озабоченный, ничего не замечая, садится за стол, а Кедрил с салфеткой становится за его стулом. Каждое слово, каждый жест, каждая гримаса Кедрила, когда он, оборачиваясь к публике, кивает на простофилю барина, встречаются с неудержимым хохотом зрителей. Но вот, только что барин принимается есть, появляются черти. Тут уж ничего понять нельзя, да и черти появляются как-то уж слишком не по-людски: в боковой кулисе отворяется дверь и является что-то в белом, а вместо головы у него фонарь со свечой; другой фантом[208] тоже с фонарём на голове, в руках держит косу. Почему фонари, почему коса, почему черти в белом? Никто не может объяснить себе. Впрочем, об этом никто не задумывается. Так уж верно тому и быть должно. Барин довольно храбро оборачивается к чертям и кричит им, что он готов, чтоб они брали его. Но Кедрил трусит, как заяц; он лезет под стол, но, несмотря на свой испуг, не забывает захватить со стола бутылку. Черти на минуту скрываются; Кедрил вылезает из-за стола; но только что барин принимается опять за курицу, как три чёрта снова врываются в комнату, подхватывают барина сзади и несут его в преисподнюю. – Кедрил! Спасай меня! – кричит барин. Но Кедрилу не до того. Он в этот раз и бутылку, и тарелку, и даже хлеб стащил под стол. Но вот он теперь один, чертей нет, барина тоже. Кедрил вылезает, осматривается, и улыбка озаряет лицо его. Он плутовски прищуривается, садится на барское место и, кивая публике, говорит полушёпотом:

– Ну, я теперь один… без барина!..

Все хохочут тому, что он без барина; но вот он ещё прибавляет полушёпотом, конфиденциально обращаясь к публике и всё веселее и веселее подмигивая глазком:

– Барина-то черти взяли!..

Восторг зрителей беспредельный! Кроме того, что барина черти взяли, эго было так высказано, с таким плутовством, с такой насмешливо-торжествующей гримасой, что действительно невозможно не аплодировать. Но не долго продолжается счастье Кедрила. Только было он распорядился бутылкой, налил себе в стакан и хотел пить, как вдруг возвращаются черти, крадутся сзади на цыпочках и цап-царап его под бока. Кедрил кричит во всё горло; от трусости он не смеет оборотиться. Защищаться тоже не может: в руках бутылка и стакан, с которыми он не в силах расстаться. Разинув рот от ужаса, он с полминуты сидит выпуча глаза на публику, с таким уморительным выражением трусливого испуга, что решительно с него можно было бы писать картину. Наконец его несут, уносят; бутылка с ним, он болтает ногами и кричит, кричит. Крики его раздаются ещё за кулисами. Но занавес опускается и все хохочут, все в восторге… Оркестр начинает камаринскую.

Лодка

Действующие лица:

Атаман, грозного вида, в красной рубашке, черной поддевке, черной шляпе, с ружьем и саблей, с пистолетами за поясом; поддевка и шляпа богато украшены золотой бумагой

Есаул, одет почти так же, как и Атаман; украшения из серебряной бумаги

Разбойники, одеты в красные рубахи, на головах меховые шапки со значками из разноцветной бумаги, за поясом различное оружие.

Неизвестный (он же Безобразов), одет в солдатский мундир, с ружьем в руках и кинжалом за поясом.

Богатый помещик, пожилой, иногда седой, в туфлях, пиджаке или халате, на голове котелок, в руках трубка с длинным чубуком.

Действие происходит на широком раздолье матушки-Волги, на легкой лодке, последняя сцена на берегу, в доме Богатого помещика. Ни декораций, ни кулис, ни суфлера, ни вообще каких-либо сценических приспособлений не полагается.

Все участвующие в представлении входят в определенную заранее избу с пением какой-либо песни. Чаще всего исполняется следующая:

По окончании песни выступает вперед Есаул и, обращаясь к хозяину, говорит: «Не угодно ли вам, хозяин, представленье посмотреть?» Хозяин обычно отвечает: «Милости просим!», «Добро пожаловать!» или что-нибудь в этом роде.

Все участники представления выходят на середину избы и образуют круг, в середине которого становятся друг против друга Атаман и Есаул.

Атаман

(Топает ногой и кричит грозно.)

Есаул!

Есаул (Точно так же топает ногою и кричит в ответ.)

Атаман!

Атаман

Подходи ко мне скорей,

Говори со мной смелей

Не подойдешь скоро,

Не выговоришь смело —

Велю тебе вкатить сто,[209]

Пропадет твоя есаульская служба ни за что!

Есаул

Вот я перед тобой,

Как лист перед травой!

Что прикажешь, Атаман?

Атаман

Что-то скучно… Спойте мне любимую мою песню.

Есаул

Слушаю, Атаман!

Запевает песню, хор подхватывает.

Начало каждой строки запевает Есаул.

Ах, вы, горы мои, горы.

Горы Воробьевские!

Ничего-то вы, ах да горы,

Не спородили,

Спородили вы только, горы,

Бел-горюч камень!

Из-под камешка бежит

Быстра реченька… и т. д.

Атаман во время пения песни в глубокой задумчивости ходит взад и вперед со скрещенными на груди руками. По окончании песни останавливается, топает ногами и кричит.

Атаман

Есаул!

Подходи ко мне скорей,

Говори со мной смелей!

Не подойдешь скоро,

Не выговоришь смело —

Велю тебе вкатить сто,

Пропадет твоя есаульская служба ни за что!

Есаул

Что прикажешь, могучий Атаман?

Атаман

Будет нам здесь болтаться,[210]

Поедем вниз по матушке по Волге разгуляться

Мигоментально[211] построй мне легкую лодку!

Есаул

Готова, Атаман:

Гребцы по местам,

Весла по бортам!

Всё в полной исправности.

В это время все разбойники садятся на пол, образуя между собою пустое пространство (лодку), в котором расхаживают Атаман и Есаул.

Атаман

(Обращаясь к Есаулу.)

Молодец! Скоро сделал!

(Обращаясь к гребцам.)

Молись, ребята, Богу! Отчаливай!

Гребцы снимают шапки и крестятся, затем начинают раскачиваться взад и вперед, хлопая рукой об руку (изображается плеск воды от весел).

Атаман

Есаул! Спой любимую мою песню!

Есаул

(Вместе со всеми разбойниками поет.)

Вниз по матушке по Волге…

Атаман

(Перебивая песню.)

Есаул!

Подходи ко мне скорей,

Говори со мной смелей!

Не подойдешь скоро,

Не выговоришь смело —

Велю тебе вкатить сто,

Пропадет твоя есаульская служба ни за что!

Есаул

Что прикажешь, могучий Атаман?

Атаман

Возьми подозрительную[212] трубку,

Поди на атаманскую рубку,

Смотри во все стороны:

Нет ли где пеньев, кореньев, мелких мест?

Чтобы нашей лодке на мель не сесть!

Есаул берет картонную трубку и осматривает кругом.

Атаман

(Кричит.)

Смотри верней, сказывай скорей!

Есаул

Смотрю, гляжу и вижу!

Атаман

Сказывай, что видишь?

Есаул

Вижу: на воде колода!

Атаман

(Как бы не расслышав.)

Какой там чёрт-воевода!

Будь их там сто или двести —

Всех их положим[213] вместе!

Я их знаю и не боюсь,

А если разгорюсь,

Еще ближе к ним подберусь!

Есаул-молодец!

Возьми мою подозрительную трубку,

Поди на атаманскую рубку,

Посмотри на все четыре стороны

Нет ли где пеньев, кореньев, мелких мест?

Чтобы нашей лодке на мель не сесть!

Гляди верней, сказывай скорей!

Есаул снова начинает оглядывать окрестности. В это время издали слышно пение песни:

Среди лесов дремучих

Разбойничий идут…

Атаман

(Сердито топает и кричит.)

Кто это в моих заповедных лесах гуляет

И так громко песни распевает?

Взять и привести сюда немедленно!

Есаул

(Выскакивает из лодки, но сейчасже возвращается.)

Дерзкий пришелец в ваших заповедных лесах гуляет

И дерзкие песни распевает,

А взять его нельзя:

Грозится убить из ружья!

Атаман

Ты не есаул, а баба,

У тебя кишки слабы!

Сколько хочешь казаков возьми,

А дерзкого пришельца приведи!

Есаул берет несколько человек и вместе с ними выскакивает из лодки.

Есаул с разбойниками возвращаются и приводят с собою связанного Незнакомца.

Атаман

(Грозно.)

Кто ты есть таков?

Незнакомец

Фельдфебель Иван Пятаков!

Атаман

Как ты смеешь в моих заповедных лесах гулять

И дерзкие песни распевать?

Незнакомец

Я знать никого не знаю,

Где хочу, там и гуляю

И дерзкие песни распеваю!

Атаман

Расскажи нам, чьего ты роду-племени?

Незнакомец

Роду-племени своего я не знаю,

А по воле недавно гуляю…

Нас было двое – брат и я.

Вскормила, вспоила чужая семья;

Житьё было не в сладость,

И взяла нас зависть;

Наскучила горькая доля,

Захотелось погулять по воле;

Взяли мы с братом острый нож

И пустились на промысел опасный:

Взойдет ли месяц среди небес,

Мы из подполья – в темный лес,

Притаимся и сидим

И на дорогу все глядим:

Кто ни идет по дороге —

Всех бьем.

Всё себе берем!

А не то в полночь глухую

Заложим тройку удалую,

К харчевне подъезжаем,

Всё даром пьем и поедаем…

Но недолго молодцы гуляли,

Нас скоро поймали,

И вместе с братом кузнецы сковали,

И стражи отвели в острог,

Я там жил, а брат не мог:

Он скоро захворал

И меня не узнавал,

А всё за какого-то старика признавал;

Брат скоро умер, я его зарыл,

А часового убил,

Сам побежал в дремучий лес,

Под покров небес;

По чащам и трущобам скитался

И к вам попался;

Если хочешь, буду служить вам,

Никому спуску не дам!

Атаман

(Обращаясь к Есаулу.)

Запиши его! Это будет у нас первый воин.

Есаул

Слушаю, могучий Атаман!

(Обращаясь к Незнакомцу.)

Как тебя зовут?

Незнакомец

Пиши – Безобразов!

Атаман снова приказывает Есаулу взять подзорную трубу и посмотреть нет ли какой-нибудь опасности.

Есаул

(Заявляет.)

На море чернедь[214]

Атаман

(Как бы не расслышав.)

Что за черти

Это – в горах черви,

В воде – черти,

В лесу – сучки,

В городах – судейские крючки,

Хотят нас изловить

Да по острогам рассадить,

Только я их не боюсь,

А сам поближе к ним подберусь!

Смотри верней,

Сказывай скорей,

А не то велю тебе вкатить разиков сто —

Пропадет твоя есаульская служба ни за что!

Есаул

(Посмотрев снова в трубу.)

Смотрю, гляжу и вижу!

Атаман

А что ты видишь?

Есаул

Вижу на берегу большое село!

Атаман

Вот давно бы так, а то у нас давно брюхо подвело!

(Обращаясь к гребцам.)

Приворачивай, ребята!

Все разбойники

(Хором подхватывают и весело поют песню.)

Приворачивай, ребята,

Ко крутому бережочку и т. д. до конца.

Лодка пристает к берегу. Атаман приказывает Есаулу узнать, кто в этом селе живет.

Есаул

(Кричит, обращаясь к публике.)

Эй, полупочтенные, кто в этом селе живет?

Кто-нибудь отвечает из публики: «Богатый помещик!»

Атаман

(Посылает Есаула к Богатому помещику узнать.)

Рад ли он нам,

Дорогим гостям?

Есаул

(Выходит из лодкии, подойдя к одному из участников представления, спрашивает.)

Дома ли хозяин? Кто здесь живет?

Помещик

Богатый помещик.

Есаул

Тебя-то нам и надо!

Рад ли ты нам,

Дорогим гостям!

Помещик

Рад!

Есаул

А как рад?

Помещик

Как чертям!

Есаул

Как-как? Повтори!

Помещик

(Дрожащимголосом.)

Как милым друзьям.

Есаул

Ну то-то же!

Есаул возвращается назад и докладывает обо всем Атаману. Атаман велит разбойникам идти в гости к Богатому помещику. Шайка подымается и несколько раз обходит вокруг избы с пением «залихватской» песни: «Эй усы! Вот усы! Атаманские усы!» Кончивши песню, шайка подходит к Богатому помещику. Атаманом и Помещиком повторяется почти буквально диалог с Есаулом.

Атаман

Деньги есть?

Помещик

Нет!

Атаман

Врёшь, есть?

Помещик

Тебе говорю – нет!

Атаман

(Обращаясь к шайке, кричит.)

Эй, молодцы, жги, пали Богатого помещика!

Происходит свалка, и представление кончается.

Маврух

Действующие лица:

Маврух, в белой рубахе и подштанниках, на голове белый же куколь, как у савана, лицо закрыто, на ногах бахилы. Маврух лежит на скамье, которую носят четыре офицера.

Офицеры, четыре, в черных пиджачках, на плечах соломенные эполеты, сбоку на поясах сабли, на головах шапки или шляпы с ленточками и фигурками.

Панья, парень, одетый в женское платье, на голове косынка.

Пан, в долгом армяке черного цвета, в черной шляпе.

Поп, в ризе из портяного полога, на голове шляпа, в руках деревянный крест из палок, книга «для привилегия» и кадило – горшочек на веревке, а в нем куриный помет.

Дьяк, в кафтане и шляпе, в руках книга.

Офицеры вносят Мавруха на скамье в избу и ставят по ее середине, головой вдоль избы.

Поп (начинает ходить кругом покойника, кадит и говорит протяжным голосом нараспев, подражая службе священника).

Все (участвующие в комедии поют).

Поп. Государь мой батюшко, Сидор Карпович,

Много ли тебе веку?

Маврух. Семдесять.

Поп (поет на церковный лад)

(Спрашивает у Мавруха.)

Маврух. Семеро, бабушка, семеро,

Семеро, Пахомовна, семеро.

Поп. Чем ты их будешь кормить?

Маврух. По миру, бабушка, по миру,

По миру, Пахомовна, по миру.

Поп и все (повторяют эту же фразу пением и дальше).

По миру, бабушка, по миру,

По миру, Пахомовна, по миру.

Поп (читает протяжно, по-церковному).

Дьяк (поет).

Поп (читает по книге, на церковный лад).

Дьяк (поет).

Поп (читает).

Параша

Действующие лица:

Степан, извозчик.

Василий, извозчик.

Семен Иванович, староста, с бляхой.

Параша, его дочь.

Иван Петрович, смотритель почтовой станции, в долгом халате.

Проезжающий купец, одет в сибирке.

Входят Степан и Василий, извозчики, и поют песню.

Входит Параша.

Параша. Здравствуйте!

Степан уходит, остается один Василий Петрович, подходит к Параше, обнимает ее и говорит.

Василий. Прасковья Семеновна! Любите ли вы меня? Если вы меня не любите, пойду распрощусь с белым светом. Верно, судьба моя такая! (Уходит.)

Параша. Василий, не ходи, Василий, воротись!

Василий Петрович. Прасковья Семеновна, любите ли вы меня? Если вы любите меня, подойдите и подайте мне правую руку.

Параша подходит и подает руку, а в это время выходит староста Семен, выпивши, и поет.

Староста.

Параша и Василий расскакиваются в стороны.

А, что староста! Я староста Семен Иванович. Семена Ивановича старосту знают все. Я хотя и лыком шит, но все-таки чиновный человек, по крайней мере, староста. Пойду, схожу к Ивану Петровичу, он меня попотчует. (Колотится у дома Ивана Петровича.) Иван Петрович дома?

Иван Петрович. Дома, дома, Семен Иванович, дома!

Староста. Иван Петрович! Я к тебе в гости. Ты меня попотчуешь?

Иван Петрович. Иди, иди, Семен Иванович, попотчую, попотчую.

Староста. Иван Петрович! Знаешь мою дочку Пареньку?

Иван Петрович. Знаю, знаю, Семен Иванович, хорошая девка.

Староста. Да, славная девка, Иван Петрович! Я за тебя ее замуж отдам,

Иван Петрович. Что вы, Семен Иванович, я слышал, что она за извозчика Василия выходит.

Староста. Что вы! Моя Паранька да за Василия? Да я его в солдаты отдам.

Уходит от смотрителя.

Выходит на сцену один Василий Петрович, ходит, пригорюнившись; входит Степан.

Степан. Что ж ты, Василий Петрович, пригорюнился? Точно мышь на крупу села.

Василий Петрович. Эх, Степан, как мне не горевать! Одна лошадь издержалася – куда я на одной буду извозчичать? Как я буду другую лошадь покупать?

Степан. Да ты бы сходил к дяде Семену Ивановичу денег попросил. К тому же я слышал, что ты на Параньке жениться хочешь?

Василий Петрович. Эх, Степан, не смейся, далеко она мне не ровня.

Степан. Ну, дак сходи к Ивану Петровичу. Он, наверное, вам на лошадь деньги даст.

Василий Петрович. А и правду, Степан, сходить к Ивану Петровичу. (Приходит и колотится у квартиры Ивана Петровича.) Иван Петрович дома?

Иван Петрович. Дома. А что вам нужно?

Василий Петрович. Иван Петрович, я к вашей милости. У меня вот лошадь издержалася, другую нужно купить. Не даете ли вы мне денег?

Иван Петрович. Хорошо, Василий! Только вы мне лошадь в залог приведите, да еще сапоги в залог снимите. Я и дам денег.

Василий Петрович заплакал и пошел прочь. Встречает Степана.

Степан. Ну что, Василий, смотритель дал денег?

Василий Петрович. Эх, Степан! Да он лошадь в залог требует, да и сапоги с ног велит снять.

Степан. Ах, он мерзкая харя! На, Василий, сто рублей, разживайся с богом!

В это время вбегает староста Семен.

Староста. Эй, ребята! Степан, Василий! Который поедет купца везти?

Степан. Василий! Поезжай, кстати там и лошадь возьмешь.

Василий уходит, и за стеной брякает колокольчик.

Приезжает обратно и встречает Степана.

Степан. Что, Василий, взял лошадь?

Василий Петрович. Нет, не взял, не подошла.

В это время староста кричит.

Староста. Эй, ребята, Степан, Василий! Которой купца-то вез?

Василий Петрович. Дядя Семен, я вез.

Староста. Купец деньги потерял, пять тысяч рублей. Ты не взял ли?

Василий Петрович. Нет, дядя, не взял.

Староста. Но все-таки нужно тебя обыскать.

Входит купец. Василия обыскивают – находят сто рублей.

Степан. Эти деньги у него мои: я ему на лошадь дал.

Купец. Нет, это не мои. У меня пять тысяч было, а тут только сто рублей.

Староста Василия арестует.

Степан. Василий в чем ездил-то, не остались ли деньги в экипаже.

Василий Петрович. Иди, Степан, посмотри там в телеге.

Степан уходит смотреть и возвращается с деньгами.

Степан. Дядя Семен, деньги-то здесь, нашлись.

Купец. Вот это мои деньги.

Староста. А, дак ты Василия напрасно оклепал?

Купец дает Василию пятьсот рублей.

Староста (кричит). Василий у меня молодец, Василий хороший, я за Василия дочку Параньку отдам.

Вмешивается Смотритель.

Смотритель. Что вы, Семен Иванович, хотели Параньку за меня отдать, а Василия в солдаты сдать.

Староста. Ах ты, мерзкая харя! Да вот тебе свиное ухо, а не Паранька.

Показывает угол полы.

Смотритель убегает, и все расходятся.

Петрушка. Народная кукольная комедия

Шарманка сипло наигрывает русскую песню; из-за ширм слышатся то резкие, гнусавые возгласы, то кряхтение, то подпевание Петрушки, и в одну из минут усталого ожидания, когда публика готова уже развлечься посторонним, он неожиданно показывается из-за ширм и кричит: «Здравствуйте, господа!»– и пускается в разговор с музыкантом, просит его сыграть плясовую и танцует, сначала один, потом с Супругой (которую по некоторым вариантам зовут «Маланьей Пелагевной», а по другим «Пигасьей Николавной») и наконец прогоняет ее.

Является Цыган и продает ему лошадь; Петрушка ее уморительно осматривает, тащит за хвост, за уши, садится и гарцует и поет:

Лошадь начинает брыкаться, сбрасывает его, и Петрушка падает, громко стукая деревянным лицом о рамку ширмы, охает, кряхтит, стонет и зовет Доктора.

Приходит «доктор-лекарь, из-под Каменного моста аптекарь» и, рекомендуясь публике, говорит, что он «был в Италии, был и далее», и спрашивает у Петрушки:

– Что у тебя болит?

– Какой же ты доктор, – кричит ему Петрушка, – коли спрашиваешь, где болит? На что ты учился? Сам должен знать, где болит.

Начинается осмотр Петрушки: доктор ищет больного места, тыкает Петрушку пальцем и спрашивает: «Тут? тут?», а Петрушка все время кричит: «Повыше! Пониже! Крошечку повыше!» – и вдруг неожиданно вскакивает и колотит доктора. Доктор скрывается.

Затем является Клоун-Немец; Петрушка его убивает, и немец мертвый лежит на краю ширм. Музыкант говорит Петрушке: «Что вы наделали, Петр Иванович? Сейчас полиция придет». Петрушка сначала храбрится и, весело заглядывая в физиономию лежащего немца, говорит: «Немец-то притворился мертвым». Затем взваливает его себе на спину, тащит домой и кричит беспечно: «Картофелю, картофелю! Поросят, поросят!..»

Появляется Татарин, продает халаты, а Петрушка думает, что его берут в солдаты; татарин рекомендуется незатейливой остротой:

И исчезает, преследуемый Петрушкой. Петрушка возвращается один. Он в тревоге: боится наказания, обращается к музыканту и говорит: «Что, меня никто не спрашивал?» Старается спрятаться, наконец садится, пригорюнившись, и поет жалобную песню:

Из-за ширмы показывается Квартальный, и Петрушку берут в солдаты; он протестует и говорит, что горбат – служить не может. Квартальный возражает: «Где ж у тебя горб? У тебя нет горба!» Петрушка кричит: «Потерял!»

Следует комическая сцена обучения Петрушки воинскому артикулу, и, делая дубиной ружейные приемы, он ударяет ею своего учителя; тот кричит на него, а Петрушка вытягивается во фронт и говорит: «Споткнулся, ваше сковородие!» И затем прогоняет квартального, а между тем приближается возмездие за его безобразное поведение.

Прибегает рычащая Собака.

Петрушка видит, что его дело уже плохо, пробует обратиться за помощью к музыканту, но получает отказ и старается умаслить собаку ласковыми названиями, гладит и приговаривает: «Шавочка, душечка! Орелочка!» – но собака неожиданно хватает его за нос и тащит, а Петрушка, не успев поблагодарить публику за внимание, только кричит, намекая на свой нос: «Моя табакерка! Моя скворешница!..» – и при общем хохоте скрывается за ширмами. Приумолкнувший шарманщик опять начинает вертеть шарманку и наигрывает русскую песню.

Петрушка. Д. А. Ровинский

Комедия эта играется в Москве, под Новинским <…>. Содержание ее очень несложно: сперва является Петрушка, врет всякую чепуху виршами, картавя и гнусавя в нос, – разговор ведется посредством машинки, приставляемой к нёбу, над языком, точно так, как это делается у французов и итальянцев. Является Цыган, предлагает Петрушке лошадь. Петрушка рассматривает ее, причем получает от лошади брычки то в нос, то в брюхо; брычками и пинками переполнена вся комедия, они составляют самую существенную и самую смехотворную часть для зрителей. Идет торг, – Цыган говорит без машинки, басом. После длинной переторжки Петрушка покупает лошадь; Цыган уходит. Петрушка садится на свою покупку; покупка бьет его передом и задом, сбрасывает Петрушку и убегает, оставляя его на сцене замертво. Следует жалобный вой Петрушки и причитанья на преждевременную кончину доброго молодца. Приходит Доктор:

– Где у тебя болит?

– Вот здесь!

– И здесь?

– И тут.

Оказывается, что у Петрушки все болит. Но когда Доктор доходит до нежного места, Петрушка вскакивает и цап его по уху; Доктор дает сдачи, начинается потасовка, является откуда-то палка, которою Петрушка окончательно и успокаивает Доктора.

– Какой же ты Доктор, – кричит ему Петрушка, – коли спрашиваешь, где болит? На что ты учился? Сам должен знать, где болит!

Еще несколько минут – является Квартальный, или, по-кукольному, «фатальный фицер». Так как на сцене лежит мертвое тело, то Петрушке производится строгий допрос (дискантом):

– Зачем убил Доктора?

Ответ (в нос):

– Затем, что свою науку худо знает – битого смотрит, во что бит, не видит, да его же еще и спрашивает.

Слово за слово, – видно, допрос Фатального Петрушке не нравится. Он схватывает прежнюю палку, и начинается драка, которая кончается уничтожением и изгнанием Фатального, к общему удовольствию зрителей; этот кукольный протест против полиции производит в публике обыкновенно настоящий фурор.

Пьеса, кажется бы, и кончилась; но что делать с Петрушкой? И вот на сцену вбегает деревянная Собачка-пудель, обклеенная по хвосту и по ногам клочками взбитой ваты, и начинает лаять со всей мочи (лай приделан внизу из лайки).

– Шавочка-душечка, – ласкает ее Петрушка, – пойдем ко мне жить, буду тебя кошачьим мясом кормить.

Но Шавочка ни с того ни с сего хвать Петрушку за нос; Петрушка в сторону, она его за руку, он в другую, она его опять за нос: наконец Петрушка обращается в постыдное бегство. Тем комедия и оканчивается. Если зрителей много и Петрушкину свату, то есть главному комедианту, дадут на водку, то вслед за тем представляется особая интермедия под названием Петрушкинойсвадьбы. Сюжета в ней нет никакого, зато много действия. Петрушке приводят невесту Варюшку; он осматривает ее на манер лошади. Варюшка сильно понравилась Петрушке, и ждать свадьбы ему невтерпеж, почему и начинает он ее упрашивать: «Пожертвуй собой, Варюшка!» Затем происходит заключительная сцена, при которой прекрасный пол присутствовать не может. Это уже настоящий и «самый последний конец» представления; затем Петрушка отправляется на наружную сцену балаганчика врать всякую чепуху и зазывать зрителей на новое представление.

В промежутках между действиями пьесы обыкновенно представляются танцы двух Арапок, иногда целая интермедия о Даме, которую ужалила змея (Ева?); тут же, наконец, показывается игра двух Паяцев мячами и палкой. Последняя выходит у опытных кукольников чрезвычайно ловко и забавно: у куклы корпуса нет, а только подделана простая юбочка, к которой сверху подшита пустая картонная голова, а с боков – руки, тоже пустые. Кукольник втыкает в голову куклы указательный палец, а в руки – первый и третий пальцы; обыкновенно напяливает он по кукле на каждую руку и действует таким образом двумя куклами разом. При кукольной комедии бывает всегда шарманка, заменившая старинную классическую волынку, гусли и гудок; шарманщик вместе с тем служит «понукалкой», то есть вступает с Петрушкой в разговоры, задает ему вопросы и понукает продолжать вранье свое без остановки.

Петрушка.[216] Лубок

Действующие лица:

Петрушка Уксусов.

Цыган.

Доктор.

Немец.

Капрал.

Лошадь.

Мухтарка.

Музыкант.

Действие происходит по городам и селам всей России.

Петрушка. А вот и ребятишки! Здорово, парнишки! Бонжур, славные девчушки, быстроглазые вострушки! И вам бонжур, нарумяненные старушки, моложавые с плешью старички! Я ваш старый знакомый – мусью фон-гep Петрушка. Пришел вас позабавить, потешить да и с праздником поздравить. Вот какой я!

Появляется Цыган с лошадью.

Цыган. Здравствуй, мусью Петр Иванович! Как живешь-поживаешь, часто ли хвораешь?

Петрушка. А тебе какое дело? Уж не доктор ли ты?!

Цыган. Не бойся, я не доктор… Я цыган Мора из хора, пою басом, запиваю квасом, заедаю ананасом!

Петрушка. А ты языком не болтай, зубы не заговаривай. Говори, что надо, да мимо проваливай.

Цыган. Мой знакомый француз Фома, который совсем без ума, говорит, что тебе хорошая лошадь нужна, чтобы призы на скачках брать.

Петрушка. Это, брат, дело. Мне лошадь давно заводить приспело. Хочу и я поскакать да призы на скачках брать. Только хороша ли лошадь?

Цыган. Не конь, а диво: бежит – дрожит, спотыкается, а упадет – не поднимается. По ветру без хомута гони в три кнута. На гору бежит – плачет, а с горы так скачет, а как завязнет в грязи, так оттуда уж сам вези! Отменная лошадь!

Петрушка. Ого-го! Вот так лошадь! А какой масти?

Цыган. Лошадь не простая: пегая с пятнами, золотая, с гривою, лохматая, кривая, горбатая – аглицкой породы с фамильным аттестатом.

Петрушка. Ого-го! Такую-то мне и надо. А дорого ли стоит?

Цыган. По знакомству не дорого возьму: триста.

Петрушка. Что ты, фараоново племя, дорого просишь?! Как у тебя язык не сломался запросить три сотни?

Цыган. Сколько же дашь, чего не пожалеешь?

Петрушка. Бери два с полтиной да в придачу дубину с горбиной.

Цыган. Мало! Прибавь ребятишкам хоть на молочишко.

Петрушка. Хочешь сто рублей?

Цыган. Экой скупой! Прибавляй больше.

Петрушка. Хочешь полтораста с пятаком?

Цыган. Дешево. Ну, делать нечего, по рукам – давай деньги.

Петрушка. Давай сначала лошадь.

Цыган. Получишь и лошадь из полы в полу, только давай сначала задаток.

Петрушка (неожиданно). Изволь, брат Цыган, держи карман. Вот только я, приятель, сбегаю, мелочь разменяю. (Скрывается.)

Цыган. Эй, скоро ли задаток?

Голос Петрушки. Погоди капельку, кошелек затерял.

Петрушка (появляется с дубиной и начинает бить Цыгана). Вот тебе сто, вот тебе полтораста! (Цыган убегает.) Ого-го! От такого задатка не поздоровится! Музыкант! Давай-ка сюда лошадь. Тпру, тпру! Стой, не брыкайся! У-у, не лошадь, а огонь! Стой! Нужно сосчитать зубы, сколько ей лет. (Смотрит ей в рот.) Лошадь совсем молодая: ни одного зуба еще во рту нет! Прощайте, ребята, прощай, жисть молодецкая! Я уезжаю, музыкант.

Музыкант. Далеко ли?

Петрушка. Вдоль по Питерской, по Тверской-Ямской, с колокольчиком, на Вязьму, на Валдай, а ты никому не болтай: я тебе за это гостинец привезу. (Скачет и поет.)

(Лошадь брыкается.) Тпру! тпру! Стой, погоди! Тише, Васенька, а то я упаду и голову сломаю. (Лошадь в это время сбрасывает Петрушку.) Ой, родимые, голубчики! Смерть моя пришла. Пропала моя головушка удалая!

Музыкант. Не тужи: еще не скоро!

Петрушка. Через двадцать лет, прямо в обед. Да зови лекаря скорей!

Музыкант. Сейчас приведу.

Петрушка. Входит Доктор.

Доктор. Не стонать, не кричать, а смирно лежать. Я знаменитый доктор, коновал и лекарь, из-под Каменного моста аптекарь. Я был в Париже, был и ближе, был в Италии, был и далее. Я талантом владею и лечить умею, одним словом, кто ко мне придет на ногах, того домой повезут на дровнях.

Петрушка. Батюшка, господин лекарь-аптекарь, пожалей, не погуби; на дровнях-то меня не вози, а в колясочке!

Доктор. Говори, где болит – тут или здесь, внутри или снаружи?

Петрушка. Пониже.

Доктор. Здесь?

Петрушка. Чуточку повыше. Поправей и полевей.

Доктор. Экий ты дуралей! То ниже, то выше, то правей, то левей! Сам не знаешь, где болит. Встань да покажи!

Петрушка. Батюшка-лекарь, встать-то моченьки нет. Все болит. Ой, ой, ой! (Встает, уходит, апотом появляетсяс дубиной, которой ибьет Доктора.) Вот тут больно! Вот здесь больно! Ха-ха-ха! Какой любопытный лекарь: все ему покажи!

Доктор скрывается.

Музыкант. Петрушка. Появляется Немец.

Немец (поет и танцует). Тра-ля-ля! Тра-ля-ля!

Петрушка. Мое почтение вам, господин!

Немец (раскланивается и опять танцует). Тра-ля-ля!

Петрушка. Музыкант, что это за чучело, только кланяется да молчит?

Музыкант. Это заграничный человек. По-русски не говорит. Спроси-ка его по-французски.

Петрушка. Это как же по-французски?

Музыкант. Парлэ-ву-франсье, мусью-господин?

Петрушка. Эй! Послушайте, господин-мусью! Парлэ-ву-франсэ?

Немец молча раскланивается.

Музыкант. Молчит. Значит, надо по-немецки спросить: шпрехен-зи-дайч!

Петрушка. Это очень мудрено, пожалуй, натощак и не выговоришь: шпрехен-зи-дайч?

Немец. О, я! Их шпрехе!

Петрушка. И я, и я, и я!..

Немец. Я, я! Гут!

Петрушка. Да ты, Карл Иванович, понимаешь, что ты болтаешь? Тут нас двое – ты да я! Говори по-московски!

Немец. Мейн либер гep вас?!

Петрушка. Где ты тут нашел квас? Убирайся-ка подобру-поздорову. (Колотит Немца, тот убегает.) Музыкант! Куда Немец девался? Должно быть, квас побежал пить, я сбегаю тоже глотку промочить. (Хочет уйти.)

Музыкант. Погоди. Немец сию минуту вернется. За шампанским пошел: тебя хочет угостить!

Петрушка. Это ладно! Подожду да спою:

Появляется Немец и ударяет Петрушку палкой по затылку и молча скрывается.

Петрушка. Эй, музыкант, что это у меня по затылку проехало?

Музыкант. Это комар полетел да, должно быть, крылом задел!

Петрушка. Ты угорел: какой тут комар, точно кто оглоблей погладил. Ну, постой! Я не люблю должатья. С тобой живо сквитаюсь. Ага! Вот и Немец воротился! Наше вам почтение! Музыкант, что же у Немца бутылки не видно?

Музыкант. Она у него в кармане.

Петрушка. А в руках-то у него что?

Музыкант. Это немецкий штопор.

Петрушка. Ха-ха-ха! Хорош штопор! Вот он какой. Ловко он меня отштопорил им, и сейчас затылок чешется.

Немец сзади ударяет Петрушку. Петрушка накидывается на него. Завязывается драка. Немец падает. Петрушка поворачивает его с боку на бок.

Петрушка. Музыкант! Немец-то словно мертвым притворился!

Музыкант. Какой ты шутник! Убил да говоришь – притворился.

Петрушка. Я купил? Что ты врешь! Хочешь, я тебе даром отдам! Не хочешь? (Переворачивает Немца.) Эй, мусью, вставай! Какой ты капризный: я тебя на реку снесу купаться, чтобы ты перестал драться. (Кладет Немцасебе на плечо.) Картофелю, капусты, кому не надо ли? Дешево отдам! (Скрывается.)

Петрушка, Капрал и Музыкант.

Капрал (один). Музыкант, куда Петрушка девался?

Музыкант. Налево, Капрал, а может, направо: не заметил.

Показывается из-за ширмы только голова Петрушки.

Петрушка. Музыкант, скажи, голубчик, кто меня сейчас спрашивал?

Музыкант. Капрал. Приходил за тобой брать в солдаты, да такой сердитый.

Петрушка. Ах, батюшки! Музыкант! Скажи ему, если он вернется, что я уехал в Париж, в Тмутаракань.

Появляется Капрал.

Капрал. Я тебе покажу Париж, что ты у меня сгоришь и не уедешь в Тмутаракань, а попадешь головой в лохань, что станет жарко. Ты все шумишь, буянишь, с людьми благородными грубиянишь; кричишь, орешь и покою никому не даешь. Вот я тебя возьму в солдаты без срока! Живо собирайся!

Петрушка. Господин капрал-генерал! Какой я солдат, калека с горбом и нос крючком.

Капрал. Врешь. Покажи, не хитри, где у тебя горб? У тебя никакого горба нет. Зачем нагибаешься? Встань прямо!

Петрушка. Я горб потерял.

Капрал. Как потерял? Где?

Петрушка. На Трубе.

Капрал. Ну нет, брат, не отделаешься этим. Сейчас принесу тебе ружье и стану учить солдатской науке. (Скрывается.)

Петрушка (плачет). Вот тебе и фунт меду с патокой!.. Музыкант-батюшка, не погуби мою головушку. Где же это видано, чтобы живых в солдаты брали? Вот так клюква с изюмом!.. Музыкант! Ступай за меня в солдаты! Я тебе заплачу за это!

Музыкант. А много ли дашь?

Петрушка. Хочешь – гривенник с алтыном да полушку с осьмушкой?

Музыкант. Только-то? Нет, не велик барин, сам отслужишь.

Петрушка. Не сердись! Какой ты несговорчивый! На вот колпачок да собери солдатику денег немножко, чтобы хватило на дорожку.

Капрал. Вот тебе ружье! Учись! (Подает Петрушке палку.) Смирно! Равняйся! К но-о-оги!

Петрушка. Недавно спать все полегли.

Капрал. Слушай команду! На плечо!

Петрушка. Что так горячо?

Капрал. Правое плечо вокруг!

Петрушка. Как хвачу тебя я вдруг! (Ударяет палкой Капрала.)

Капрал. Что ты делаешь, дурачина? Ты не получишь чина!

Петрушка. Чуть-чуть споткнулся, ваше сковородие.

Капрал. Слушай команду! Кругом марш! Левой – правой, раз – два, левой – правой, раз – два! Шагом марш!

Петрушка идет сзади Капрала и ударяет его палкой. Капрал убегает.

Петрушка, Музыкант и Мухтарка.

Петрушка. Ха-ха-ха! (Поет и приплясывает.)

Ловко послужил! В Сибирь чуть не угодил. Капрала угомонил и концы в воду схоронил. Музыкант, а ты слышал, я в лотерею выиграл красную рубаху и хочу теперь жениться!

Музыкант. А где лотерея-то?

Петрушка. A y Тверских ворот, где налево поворот. Перейдя направо, в тупике, где стоит мужик в муке.

Музыкант. А есть там еще что?

Петрушка. Все вещи хорошие! Новые кафтаны с заплатами, шляпы помятые, лошадь без хвоста, два аршина холста, чайник без крышки с одной ручкой, да и та в починку отдана.

Выбегает Собака

Петрушка. Шавочка, кудлавочка, какая ты замарашка, уж не из Парижа ли ты к нам прибежала? Поближе? (Собака хватает Петрушку за рубаху.) Стой, стой, Мухтарка, разорвешь рубаху-то! Стой, Мухтарка, больно! (Собака кидается на него и хватает за нос.) Ай, батюшки, голубчики родимые, знакомые, заступитесь! Пропадает моя головушка: Мухтарка за нос схватила. Отцы родные, пропадет моя головушка совсем с колпачком и с кисточкой! Ой! ой, ой! Загрызла!

Собака грызет и теребит Петрушку, потом вскидывает его на себя и убегает с ним.

Конец

Вертеп в Иркутске. H. А. Полевой

В Иркутске, где я родился и жил до 1811 года, не было тогда театра, не заводили и благородных домашних спектаклей. <…> Театр заменяли для нас вертепы. Знаете ли, что это такое?

<…> Вертеп – кукольная комедия, род духовной мистерии. Устраивается род подвижного шкафа, разделенного нa два этажа, куклы водятся невидимо руками представителей, грубый хор поет псальмы, нарочно для того сочиненные, иногда присовокупляется к ним скрыпка; иногда импровизируются разговоры.

Содержание вертепной комедии всегда бывало одинаково: представляли мистерию рождества; в верхнем этаже устраивали для того вертеп и ясли, в нижнем трон Ирода. Куклы одеты бывали царями, барынями, генералами, и вертепы важивали и нашивали семинаристы и приказные по улицам в святочные вечера, ибо только о святках позволялось такое увеселение. Боже мой! С каким, бывало, нетерпением ждем мы святок и вертепа! С наступлением вечера, когда решено «пустить вертеп», мы, бывало, сидим у окошка и кричим от восторга, чуть только в ставень застучат, и на вопрос наш: «Кто там?»– нам отвечают: «Пустите с вертепом!» Начинаются переговоры: «Сколько у вас кукол? Что возьмете?» Представители отвечают, что кукол пятьдесят, шестьдесят, одних чертей четыре, и что у них есть скрыпка, а после вертепа будет комедия. Мы трепещем, что переговоры кончатся несогласием, покажется дорого. Но нет! Все слажено… И вот несут вертеп, ставят полукругом стулья, на скамейках утверждается самый вертеп; раскрываются двери его – мишура, фольга, краски блестят, пестреют; является первая кукла – Пономарь, он зажигает маленькие восковые свечки, выбегает Трапeзник, с кузовом, и просит на свечку. Один из нас, c трепетом, подходит и кладет в кузов копейку. Пономарь требует дележа, сыплются шутки, начинается драка, и мы предвкушаем всю прелесть ожидающего нас наслаждения И вот – заскрипела скрыпка; раздались голоса – являются Ангелы и преклоняются перед яслями при пении:

Нет, ни Каталани, ни Зоннтаг, ни Реквием, ни Дон-Жуан не производили потом на меня таких впечатлений, какое производило вертепное пение! Думаю, что и теперь я наполовину еще припомню все вертепные псальмы. И каких потрясений тут мы не испытывали: плачем, бывало, когда Ирод велит казнить младенцев; задумываемся, когда смерть идет наконец к нему при пении: «Кто же может убежати в смертный час?» – и ужасаемся, когда открывается ад; черные, красные черти выбегают, пляшут над Иродом под песню «О, коль наше на сем свете житие плачевно!»– и хохочем, когда Вдова Ирода, после горьких слез над покойником, тотчас утешается с молодым генералом и пляшет при громком хоре: «По мосту, мосту, по калинову мосту!»

Комедия после вертепа составлялась обыкновенно из пантомимы самих вертепщиков: тут являлся род Скапена-слуги, род Оргона-барина, Немец да Подьячий; разговор состоял из грубых шуток, импровизировался, и обыкновенно Слуга, бывало, всех обманывает, бьет Немца и дурачит Подьячего…

Кукольное представление в Торопце. М. И. Семевский

<…> Из избы слышны звуки визгливой скрипки – то Клиш зачинает комедь да зазывает публику. Публика платит по копейке и занимает места. Изба разделена занавеской на две половины, на одной стоят скамейки для зрителей, за занавеской два скрипача и особый столик с прорезанными скважинами: из-за занавеса высовывается рука Клиша и на столе являются куклы. Комедь спущена. Смех, остроты и разные применения к живым лицам со стороны публики встречают каждую куклу. Куклы на проволоках скачут, дерутся, кланяются, дергают руками и ногами. Все это грубо, аляповато, но Клиш балясничает, поет, скрипка визжит и зрители в восхищении.

«Начинается комедь, чтоб народу не шуметь: русский народ будем сверху пороть!

Едет Царь и кричит: «Воины мои, воины, солдаты вооруженные, престаньте пред своим победителем!»

Являются Солдаты: «О, царь наш, царь! Почто воинов призываешь, каким делом повелеваешь?»

Царь. Сходите, убейте до четырнадцати тысяч младенцев.

Является Баба.

Солдат (говорит). Что за баба, что за пьяна, пришла пред царем, расплакалась. Взять ее и заколоть. О, прободи твою утробу!

Является Черт к Царю.

<Черт>. Возьмем твою душу и потащим в тот рай, где горшки обжигают, туда вас и все черти тягают.

Мужчина и Баба.

Баба (поет).

Мужчина (поет).

Казак (поет).

Является Барыня.

Барыня.

Женщина (в русском платье и кокошнике поет).

Барин и Барыня.

Две Барыни.

<…> Вылезает пузатый Мужчина-кукла, кукла играет на контрабасе. Публика приветствует пузатого криками «Иван Федорович Абакумов!»

(Торопецкий богатый купец).

<…> И так далее, все куплеты и разговоры в этом же роде. Комедь заканчивается обращением к публике:

С Клиша пот градом катит; в избе душно, свечка нагорела, дым ходит столбом от куренья махорки гостями; в сенях хлопает дверь, да пар морозного воздуха густыми клубами валит в горенку. Скорей на чистый воздух!

У Чижа <…> комедь бумажная, фигуры вырезаны из сахарной бумаги, на ниточках, их показывают тенями на простыне <…>.

В темной горенке, пред простыней, за которой горит свеча и стоят Чиж с товарищем, сидят дети, девушки, женщины… Комедь зачинается.

На холсте тени оленей и быков. Чиж говорит:

– Олени золоторогие и быки безрогие в саду разгуливают. Проста солонина, по три денежки за фунт.

<Появляется> слон:

– Слон персидский. На нем человек, сидя, молотком в голову бьет. Он много бед натворил, сухарей потопил <…>

Идет черт:

– Вот новый лекарь, старый аптекарь, он старых баб на молодых переделывает. У кого живот болит – приходите к нему лечить, он новые зубы вставляет, старые вон выбивает, чирьи вырезает, болячки вставляет.

Едет богатырь:

– Вот здесь, при полночном мраке быть назначено злой драке, спрячьтесь к месту и смотрите, примечайте, не дремлите. Кто задремлет – пятачок, а нет, так отдаст и весь чет-вертачок!

Плотник:

– Сходить было до села, здесь бывала работа завсегда.

Является хозяин.

– А кто ты такой?

– Я плотник и всем делам охотник.

– Ох, братец, да у меня работишки понакопилось.

– Это наше дело.

– Ты только один?

– А нас будет и двое, бери любое.

Показывается мельница, выходит из нее черт:

– Вот этот самый домовой в кудрявой роще своей, под кремнистым камнем стерегет богатый клад.

Черт (говорит хозяину). Вот тебе наряд от демонского воеводы, вот тебе мое злато и живи богато: пей, ешь, веселись, только на этот камень не садись.

Хозяин. Ох, какое я огорчение получил! Надо думать да гадать, куда бы мне свое имение девать. Если нанять приказчиков, построить кладовые, то очень будут расходы большие. Да что ж я вздумал наконец: есть у меня приказчик, скряга купец. Приказчик, зови работников!

Приказчик (кричит). Федька Апалонов, Тимох, Ярмоха, Максим и шапочка с ним, как выйдет на завалину, заиграет во скрипицу, мы все его слушаем; и Мартын, что покрал железные двери, подите сюда! Ставьте мельницу на камень.

Является черт:

– Ха-ха-ха! Что тут сделалось? Мельница без клада не строится, в ней много чертей водится. Сходить было за товарищем.

Является другой черт, они ломают мельницу.

– А! Кровь потекла, и пыль покапала…

Является сатана, говорит хозяину:

– Бес и рек: ты злой человек, отрезать тебе уши да нос, с тебя будет чудесный купорос, моему главному дохтору <…> для переварки старых старух на молодых молодух.

Ставится государственная контора, сидит за столом писарь:

Входит Судья.

Судья (кричит).

Рассудил!

Является конница; за ней Офицер и кричит «Во фрунт! Дивизион вперед! Дирекция направо, скорым волшебным шагом в три приема марш!» (Проходят.) Идут ратники, флейтщики, музыканты. Барабанщики в барабаны бьют, сами в музыку поют. Семен Сильвестров наперед идет, знамя несет босый! А Васька-Барсук во скрипку играет. Офицер командует: «Ребята, сыграйте нам песню поскорей!» Сам полковник долой с коня слезает и сам песню зачинает:

Морской флот англичан отправляется в свою землю. Вот тут корабли иные, от похмелья как шальные, едва ноги волокут. Вот несчастный корабль погибает… погиб… пропал… прямо Клишихе в пряники попал.

Городской дом. Выходит Барин с трубкой и кричит:

– Ванюшка! Слуга новый!

– Чего изволите, барин голый?

– Как, разве я голый?

– Нет, барин добрый

– Поил ли ты коня?

– Поил, барин.

– Отчего ж у него губа суха?

– Оттого, что прорубь высока.

– Дурак, ты б ее подсек.

– Я до чего досек, – все четыре ноги прочь отсек, а за хвост взял и под лед подоткал.

– Дурак, она захлебнется!

– Не, барин, получше напьется.

– Много ль у меня на конюшне стоят?

– А две стоят, да и те едва дышат.

– Ты мне всех коней поизмучил. Пошел, позови приказчика, тот на грош поумней тебя. Приказчик!

– Чего изволите, баринушка?

– Поди сюды.

– Недосуг, баринушка, курята не доены, коровы на нашесте сидят.

– Вот мошенник! Кто ж курят доит, а коров на нашест сажает? Поди сюда!

– Чего изволите, барин?

– Я нынешний год на дачах проживал, в Питербурхе, домашних обстоятельств не знал, каков у нас нонче хлеб родился?

– Не знаю, баринушка, я старый хлев свалил, а новый постановил.

– Дурак, я тебе не то говорю.

– Это, баринушка, я не о том вам и сказываю.

– Я тебя что спросил?

– А вот, баринушка, что: слухай, я буду молчать.

– Ну, ну, говори.

– А вот, баринушка: хлеб отменно родился. Колос от колоса – не слыхать девичьего голоса, сноп от снопа – целая верста, а скирда от скирды – день езды.

– Хорошо. Куда ж ты этакий хлеб подевал?

– Слухай, баринушка: девкам сенным да внукам серым сто четвертей отдал, коровам да свиньям, да придворным твоим людям – сто четвертей, ребяткам малым да бабкам старым – сто четвертей.

– Фу, черт, где ты этаких баб понабрал?

– Помилуйте, баринушка, все ваши.

– Куда ж мы их девать будем?

– Не знаю, баринушка, если их продать – срам и в люди показать, а если их похоронить, то их и живых земля не примет.

– Дурак мужик! Ежели их продавать да хоронить, легче их переварить.

– Да это, баринушка, хорошо. Они будут молодые.

– Нет ли у тебя какого дохтура?

– Есть, баринушка. (Кричит.) Кори, кори, ходи сюды! Я тебе работушку найшел.

Входит врачель, господин спужался его.

– Фу, да ты черт!

– Нет, я не черт, я есть врачель Больфидар, а лечебный мой дар известен. Известен я по всему граду, куда вступлю во двор, где немочных собор, всем подам отраду: у кого порча иль чума, иль кто сойдет с ума – всем здравие даю <…> и смерть у меня трепещет.

– Когда ты так говоришь, должно быть, ты мне баб переваришь.

– Это дело мое, барин. Кричи приказчика, пусть зовет баб.

– Приказчик!

– Что ты, барин, грош даешь в ящик?

– Зови ко мне старух!

– Брат Филат, веди баб к баринушке.

Филат (говоритбабам). Смотрите, старушонки, отвечайте и кланяйтесь ему.

– Как его, бае, зовут?

– Иван Панкратьевич.

Бабы идут, сами плачут и барину кланяются:

– Иван Панкратьевич, батюшка, живы души на эфтой стуже!

– Да ничего, бабушки, здорово, здорово! У! Какие старые! Ну вот, бабушки, воля теперь вышла: я прежде вас переварю, потом на волю отпущу. Веди их, приказчик, на фабрику к врачелю!

Бабы воют:

– Милые мои детушки, и-о-х, и-о-х, и-о-х! Срам людской, позор позорской… и-о-х! (Нетак плачут, как воют.)

– Приказчик!

Приказчик (плакамши):

– Чего изволишь, баринушка?

– Скоро ль будут бабы готовы? <…>

Барин, не дождавшись, идет на фабрику, баб кладет врачель в котлы.

– Хо, хо, хо! Огни горят, котлы кипят, тут ихния души варят. Много ль возьмешься в сутки переварить?

– Одну дюжину, барин.

– А – из дюжины?

– Полторы бабы! Да вот, столько ль не варил, да мало секрету положил: выварил одну Бабу-Ягу. Принимай, барин!

Барин спужался:

– Это черт!

– Нет, барин, баба твоя!

– Когда баба моя, сыграйте нам что-нибудь.

Ванька-Барсук играет. Чиж поет:

Барин с Бабой-Ягой пляшут, Яга тащит его в преисподнюю.

За этой сценой следует ряд других: цыгане поют песни и пляшут; проходят похороны «Фельдмаршала Гибенского-Заболканского Ивана Федоровича Ериеванского, капитана Гребенкина». Гребенкин вместе с женою своей патриархально лет тридцать комадовали торопецкою инвалидною командою; оба несколько лет уже покойны, но комедчики, «спуская» их похороны, подшучивают над обоими. Далее идут попы, служат молебен «закатистый» и поют пьяную песню. В новой сценке выходит Ванька-Барсук (живой – за простыней, играет на скрипице, а это бумажный Ванька) пляшет и поет. Далее: Нищий с сумой и счастие. Нищий жалуется на бедность, а когда счастье насыпает ему деньги в кошель, он пожадничал и с пустой сумой остался; потом идут шутки над Немцем-барином и его лакеем. Наконец, Чиж говорит:

– Вот вам и Чернец, а всей комедии конец!

Царь Ирод

Ирод восседает на троне, к нему являются Три волхва. Он повелевает им на обратном пути из Вифлеема явиться к нему с подробностями о рождении Спасителя. Ирод напрасно ждет волхвов и в раздраженном состоянии духа обращается к своему Воину:

Воин (входит).

Ирод. Поди в Вифлеем и избей всех младенцев от двух лет и ниже. Воин (уходит и возвращается обратно).

Ирод. Приведи ее сейчас сюда.

Воин уходит в одно из боковых отделений вертепа и тотчас приводит Рахиль в черном с головы до ног одеянии с ребенком на руках, жалобно пищащим.

Ирод. Как ты, старая баба Рахиля, смеешь не давать своего дитенка бить моему верному воину, когда я это приказал?

Рахиль (воет). Да он же у меня один, да такой маленький, да от него никому нет зла.

Ирод. А, дак ты мне еще смеешь грубить! (Воину.) Коли ее ребенка!

Воин закалывает отчаянно кричащего ребенка. Рахиль заливается слезами.

Хор (закулисами).

Ирод (обращаясь к Воину). Гони отсюда старую бабу!

Воин прогоняет ее в одну сторону, а с противоположного хода является Отшельник.

Отшельник.

Ирод (зовет Воина).

Воин (с мечом входит и останавливается перед Иродом).

Ирод. Прогони отсюда сего старого бродягу!

Воин прогоняет Отшельника в одну сторону, а с другой стороны является Смерть с косою и начинает речитатив.

<Смерть>.

Ирод в ужасе встает на своем троне быстро и порывисто.

Смерть.

Ирод (просит отсрочки). Дай отсрочки один год!

Смерть. Ни на один месяц!

Ирод. Дай на один день.

Смерть. Ни на один час!

Ирод. На одну минуту.

Смерть. Ни на одну секунду!

Ирод покорно склоняет голову на косу, а Смерть, отрубив голову, плавно удаляется одним ходом, а другим вбегают Черти с визгом и хохотом, окружают тело Ирода и под предводительством огромного Черта тащат тело в ад.

Хор (изображает кипение адской смолы). Жж… Зз… Сс…

Трон опустел.

Аришенька (входит и обращается к публике).

(Садится.)

Старик (с мешком за плечами).

Аришенька. Садись, Старичок, садись, дорогой!

Старик садится ей на колени. Аришенька выбирает у него деньги из мешка за плечами.

Франт (является и обращается к публике).

Старик.

Старик и Аришенька (кричат вместе). Ступай отсюда прочь!

Франт сконфуженный уходит.

Аришенька (за кулисами говорит).

Музыканты играют «По улице мостовой». Аришенька пляшет русскую. Старик по ее приказанию тоже пляшет до изнеможения, чуть не падает – так что Аришенька переутомленного Старика наконец уводит долой со сцены. Старик прихрамывает и закашливается к великой потехе и смеху публики.

На сцену является Мужик.

<Мужик>. Куда же это я забрел? Вот тебе на! А где же Максимка? (Зовет.) Сын Максим, а сын Максим!

Максимка (за сценой). Ау, татка!

Мужик. Да где ж ты?

Максимка. Да в лесу!

Мужик. Зачем ты туда попал?

Максимка. Да грибы собираю!

Мужик. Да что ты, сдурел али пьян – какие ноне об растве грибы?

Максимка. Да еще какие – подосиновики! Ходи ко мне собирать, а то всех одному не набрать!

Мужик. В такой-то мороз мне к тебе идтить? Нет уж, ты выходи ко мне скорей. Пора домой, а то замерзнем!

Максимка. Не, мне в лесу тепло! Да я никак и заблудился? Так и есть – заблудился.

Мужик. Так читай за мной молитву «Да воскреснет бог».

Максимка. Да растреснит твой лоб, тятька! Так стемнело, что ни зги не вижу.

Мужик. Ну, так читай за мной другое!..

Барыня и доктор

Доктор

Идет Барыня.

Барыня

Доктор

Барыня

Доктор

Барыня

Доктор

Барыня

Танцуют польку и уходят.

I

Вот что, милые друзья, я приехал из Москвы сюда, из гостиного двора – наниматься в повара; только не рябчиков жарить, а с рыжим по карманам шарить.

Вот моя книга-раздвига. В этой книге есть много чего, хотя не видно ничего. Тут есть диковинная птичка, не снегирь и не синичка, не петух, не воробей, не щегол, не соловей, – тут есть портрет жены моей. Вот я про ее расскажу и портрет вам покажу. От прелести-лести сяду я на этом месте.

Вы, господа, на меня глядите, а от рыжего карманы берегите.

Задумал я жениться, не было где деньгами разжиться. У меня семь бураков медных пятаков, лежат под кокорой, сам не знаю под которой.

Присваталась ко мне невеста, свет Хавроньюшка любезна. Красавица какая, хромоногая, кривая, лепетунья и заика. Сама ростом не велика, лицо узко, как лопата, а назади-то заплата, оборвали ей ребята.

Когда я посватался к ней, какая она была щеголиха, притом же франтиха. Зовут ее Ненила, которая юбки не мыла. Какие у ней ножки, чистые, как у кошки. На руках носит браслеты, кушает всегда котлеты. На шее два фермуара, чтобы шляпку не сдувало. Сарафан у ней французское пике и рожа в муке.

Как задумал жениться, мне и ночь не спится. Мне стало сниться, будто я с невестой на бале; а как проснулся, очутился в углу в подвале. С испугу не мог молчать, начал караул кричать. Тут сейчас прибежали, меня связали, невесте сказали, так меня связанного и венчали.

Венчали нас у Флора, против Гостиного двора, где висят три фонаря. Свадьба была пышная, только не было ничего лишнего. Кареты и коляски не нанимали, ни за что денег не давали. Невесту в телегу вворотили, а меня, доброго молодца, посадили к мерину на хвост и повезли прямо под Тючков мост. Там была и свадьба.

Гостей-то гостей было со всех волостей. Был Герасим, который у нас крыши красил. Был еще важный франт, сапоги в рант, на высоких каблуках, и поганое ведро в руках. Я думал, что придворный повар, а он был француз Гельдант, собачий комендант. Еще были на свадьбе таракан и паук, заморский петух, курица и кошка, старый пономарь Ермошка, лесная лисица, да старого попа кобылица.

Была на свадьбе чудная мадера нового манера. Взял я бочку воды да полфунта лебеды, ломоточек красной свеклы утащил у тетки Феклы; толокна два стакана в воду, чтобы пили слаще меду. Стакана по два поднести да березовым поленом по затылку оплести – право, на ногах не устоишь.