Не успев войти, сразу слышу от Данки:
– Коммуналку[8] сделаешь?
– Сделаю, конечно.
– Тогда бери Димку – и вперед. Дед уже обзвонился: волнуется, вдруг не приедем.
Старая пятиэтажка, ветхая крыша, с которой никто не счищает снег. В квартире на верхнем этаже течет с потолков ледяная талая вода.
Нас встречает дед, старый, но бодрый. У него умные глаза и военная осанка. Рядом – молчаливая жена, улыбчивая, невысокая и полная. Боясь упустить что-то важное, дед все время говорит, а она смотрит на него, ловит каждое слово, кивает и тихонько касается рукой его локтя.
– Я звонил и в ЖЭУ, и еще… Просил их, просил: чините крышу! Хоть снег счищайте, если не чините! Никто, ни один не приехал!
Обои в углу отходят пластом. Ржавые пятна по всей стене. Старый таз, звенящий от капели, вокруг – отсыревшие тряпки. В квартире бедно, но чисто, и если и пахнет старостью, то совсем слабо. Больше – стиральным порошком, мылом и молоком.
– Анна Ивановна моя простужается, в больнице уже лежала, сказали: бронхит от сырости, беречь ее надо. Я стал было сам лазить, так она не дает…
– Куда лазить?
– На крышу, с лопатой. Веревкой обвязывался да чистил. А она ругается, боится, что упаду. Одну ночь не спит, вторую… Все думает обо мне. А я выбирай: бронхит у нее будет или инфаркт. Что делать? Звоню… по инстанциям. На старости лет стал интриган! – Дед иронически подмигивает, но ясно, что ему не до смеха. – Вот скажи, дочка: стал бы я им звонить, если б не возраст? Ни за что! Сам бы давно уж сделал все, стоял бы домик, как новенький! С ними разговаривать – позориться только.
Жена бросает на деда ласковый и озабоченный взгляд, придвигается к нему еще ближе, молчит.
Он не смотрит на нее, хотя слепому ясно, что каким-то другим зрением замечает каждый ее взгляд и, наверное, хранит где-то внутри себя, как хранит в старом комоде ордена в особой, перевязанной ленточкой, коробке.
Наверное, ему было страшно на старой крутой крыше, обнесенной тонкими железными перилами. Я с трудом могу представить там, наверху, его старческую фигуру, скованные возрастом и толстым ватником движения и то, как он подцепляет лопатой и скидывает вниз пласты отсыревшего снега.
Сразу после коммуналки я еду на заседание в областной администрации, но дед и его жена стоят у меня перед глазами.
– Давай, пиши скорее, – торопит Данка, когда я появляюсь в офисе с двумя отснятыми сюжетами.
Я не могу писать: нужно что-то сделать. Подсаживаюсь к телефону.
– Пиши, тебе говорят. – Данка смотрит на меня в упор. – Нечего болтать.
– Я не болтать. Я в ЖЭУ, по поводу деда.
– А что они тебе скажут? Чего ты от них не слышала?
– Мы должны выслушивать обе стороны, разве нет?
– Камеру не дам! У меня весь день расписан. Да и некогда тебе уже будет ехать.
– Мне нужен просто комментарий, устный, по телефону.
– Ладно, звони. – Данка равнодушно пожимает плечами и уходит курить.
В кабинете пусто. Надька – в кулинарии, Лиза и Анечка – на съемках.
– Здравствуйте, – говорю я, представляюсь и называю дедов адрес. – Мы там сегодня были. Вы знакомы с этой проблемой?
– Нет. А что там у них?
– У них течет крыша.
– А сейчас-то что? Дождей нет…
– Дождей нет, но тает снег.
– Почему это он тает? Минус на улице. Нигде не тает, а у них – тает.
– У них – тает. Приезжайте и посмотрите: капает с потолка.
– Может, соседи заливают?
– Пятый этаж пятиэтажки! Какие соседи? Ледяная вода льет в квартиру к двум старикам!
– И что вы хотите от меня?
– Чтобы вы залатали крышу или хотя бы счистили снег!
– Прямо сейчас? – Он издевается надо мной, посмеивается и, возможно, слушая мои слова, рисует на полях ненужного документа каких-нибудь чертиков. Я срываюсь:
– То есть вы готовы взять на себя ответственность за их смерть? Я правильно понимаю? – Мне уже все равно, что говорить.
– За чью?
– Там два старика! Совсем старых старика, и женщина только что поправилась от бронхита! А к ним в комнату льет ледяная вода…
Он молчит. Не слова о смерти, а что-то другое, что-то в моем голосе, в интонациях и силе, с какой я произношу слова, заставляет его задуматься.
– Девушка, – начинает он осторожно, – простите, забыл, как вас зовут…
– Оксана.
– Оксана, вы понимаете, какое дело… Там не в крыше дело и не в снеге, я знаю этот дом. Не первый же год здесь работаю.
– Так в чем же?
– Он таким образом повернут, этот дом, так стоит, что сильный ветер загоняет снег на чердак, и там он тает и течет вниз, понимаете? Такая конструктивная особенность здания, архитектор не учел…
– Какая чушь!!!
Мой оппонент на том конце провода замирает. Я кричу на него, как кричит на показных заседаниях премьер-министр. Эффект так силен, что начальник ЖЭУ не смеет даже бросить трубку.
– Там рядом, – говорю я, и издевка уже в моем голосе, – точно такой же дом, точно так же повернутый к ветру, с точно такой же крышей, построенный в том же году, но в нем ничего не течет.
– А вы точно знаете? – Он интересуется осторожно, почти заискивающе.
– Точно, – уверенно вру я. – Так что?
– Будем разбираться. – Он отвечает вяло, и я уже не уверена, что победила.