– Гаврюшев.
– Я.
– Спиридонов.
– Я
– Топилин. Так. Кто знает, где Топилин? – Учитель обвел класс внимательным взглядом. – Гаврюшев, вы же соседи.
– Так не знаю я, где он. И вечером вчера гулять не вышел, и сегодня я его не видал. Тетку Марфу спросил, так она сказала, чтобы шел в школу, не до меня ей.
– Так может, он вчера посвящение прошел, – предположил один из ребят.
– При чем тут посвящение? – удивился учитель.
– Клим Васильевич, Гришке вчера плохо стало. И голова кругом, и тошнило сильно. Думали и вовсе помрет. Почитай, все от страха разбежались, – сверкающий фингалом паренек с явным неодобрением обвел взглядом класс. – А он ничего. Оклемался. После еще и Верхолету морду начистил.
– А может, он одаренный? – чуть не с придыханием произнесла сидевшая за первой партой девчушка.
Все знали, что она по Гришке сохнет, да только он на нее внимания не обращал. Правда, и сам не обижал, и другим в обиду не давал. Сказывал, что она его друг и коли кто что удумает, башку оторвет. Потому как за друзей он горой.
– Скажешь тоже, одаренный. Это в нашей-то рабочей слободе? – хмыкнув, возразил все тот же подросток с подбитым глазом.
– Тихо, – хлопнув ладонью о столешницу, пресек учитель поднявшийся было гомон. – Все сидим тихо. Я сейчас вернусь.
Выйдя из класса, он направился прямиком в кабинет директора. Тот обычно уроки не вел, взвалив эту почетную обязанность на своих подчиненных. Разве только подменял кого в случае болезни. Все ведь люди и под богом ходят. Но на рабочем месте присутствовал всегда. Мало ли, вдруг нужно будет кого из учеников провести через посвящение? Никто, кроме него, в этой округе талантом характерника не обладал.
– Позволите войти, Вильгельм Альбертович? – постучавшись, приоткрыл дверь учитель.
– Разумеется, Клим Васильевич. Что-то случилось? Почему вы не на уроке?
– Дело в том, что Топилин Григорий сегодня не явился в школу. Дети говорят, что ему вчера было дурно и его даже стошнило. А потом он полностью оправился и даже дрался с мальчишками.
– Думаете, он одаренный? – тут же подобрался директор.
– Вывод напрашивается сам собой, но…
– Понимаю. Однозначно это утверждать нельзя. Вот что, пригласите-ка ко мне Уступова, – поднимаясь со своего места, попросил директор.
И, уже не глядя на отправившегося к выходу Васина, подошел к открытому окну. Осмотрел школьный двор и, приметив движение у одной из хозяйственных построек, позвал:
– Егорыч!
– Да, Вильгельм Альбертович, – тут же отозвался появившийся в дверях мужчина средних лет с окладистой бородой.
– Разводи пары, мне нужен паромобиль.
– Сами поедете или мне сбираться?
– Сам управлюсь.
– Сию минуту, все будет исполнено, – деловито кивнув, заверил школьный завхоз и на все руки мастер.
– Вызывали, Вильгельм Альбертович? – вошел в кабинет учитель физкультуры.
– Вот что, Андрей Геннадьевич, забирайте четвертый класс и проводите с ними физкультуру. А если мы с Климом Васильевичем не успеем вернуться, то и следующим уроком.
– Но у меня будет третий класс.
– Значит, проведете с двумя.
– Я все понял. Можно идти?
– Идите. А вы, Клим Васильевич, извольте со мной.
– Позвольте, я только трость со шляпой заберу из учительской.
– Непременно.
Когда они вышли на крыльцо, паромобиль марки «Опель» уже стоял у парадного, посвистывая, как кипящий чайник со свистком. Своим видом он походил на обычную легкую пролетку со складывающимся верхом. Разве только колеса из гнутого стального обода, тонких спиц и на резиновом ходу. Впереди – капот, под которым расположился трубный котел. Сама паровая машина – под днищем коляски.
Не самая последняя модель, ибо не по карману, но служит своему владельцу уже добрых три года. А главное, никакая лошадь не сравнится с ней ни в скорости, ни в плавности хода. Продукт научно-технического прогресса! Хотя норов, конечно же, порой выказывает, не без того. Но на то есть Егорыч, который с помощь директора освоил специальность механика.
Михалев без тени сомнений сел за руль паромобиля и, как только Васин пристроился на пассажирское сиденье, выжал педаль акселератора. Автомобиль тяжко вздохнул, на мгновение окутавшись облачком пара, выметнувшегося из-под днища, и плавно тронулся с места, хрустя покрышками по гравию, покрывающему двор. Еще секунда – и он покатил в сторону ворот, поднимая за собой облако пыли.
Классные учителя непременно знали не только своих учеников, но и их родителей. Бывали у них дома и были в курсе семейных дел. Таковы требования. Опять же, все они были связаны с боярской полицией и царским корпусом жандармов. Поэтому Васин прекрасно знал дорогу и показывал ее Михалеву.
Едва остановились у нужного двора, как их тут же окутало пыльное облако. Единственное неудобство большой скорости автомобиля – вот эта самая пыль. В лимузинах данная проблема решена за счет закрытого и герметичного салона.
Правда, стоит такой красавец столько, что на Морозовском их только три. И все – на подворье боярина. Могли бы, конечно, купить еще и заводчики с парой купчишек, но не по Сеньке шапка. Для начала неплохо бы дворянским званием обзавестись, а уж потом кичиться своим состоянием. Так что тоже обходятся моделями попроще.
На сигнал клаксона вышла моложавая женщина. Едва завидев гостей, она поспешила отозвать дворового пса и открыть калитку, приглашая их в дом. Директор держался без чванства. В конце концов, ему с этим контингентом приходится работать на протяжении многих лет. Да и дом этот, в отличие от многих других, выглядит ухоженным.
– Марфа Андреевна? – уточнил Михалев, оказавшись в доме.
– Да. Я это, – пребывая в растерянности, произнесла женщина.
– Я директор школы.
– Я знаю, Вильгельм Альбертович.
– Сегодня Григорий не пришел в школу. Я хочу, чтобы вы понимали: у вашего сына сейчас весьма ответственный период. Ему почти четырнадцать, и процесс посвящения может начаться совершенно неожиданно. У всех он протекает по-разному. Именно по этой причине мы поощряем у старшеклассников спортивные игры на территории школы после уроков. Так они дольше остаются неподалеку от меня, чтобы я вовремя успел им помочь. По этой же причине я подолгу нахожусь в школе, а завхоз всякий раз точно знает, где меня можно найти.
– Я понимаю, – кивая в такт словам директора, произнесла женщина.
– Это хорошо. Так где же Григорий? Признаться, меня беспокоит факт его пропуска.
– Так если бы я знала, Вильгельм Альбертович! Записку стервец оставил, утром на чердаке нашли. Мол, хочу счастья попытать, походить по морям. А с кувалдой к заклепкам, как батя, встать всегда успеется.
– Как же так? Не пройдя посвящения?
– Как так? – как подрубленная, опустилась на стул Марфа. – А Ваня решил было, что он уж прошел посвящение и, ни слова не говоря, сбежал. Хотел отпроситься с верфи пораньше, чтобы успеть вас в школе застать да выяснить все о сути Гришкиной. А он, значит… – Она с надеждой посмотрела на директора.
– Нет, Марфа Андреевна. Посвящение он не проходил.
– Да что же это за напасть! Это он что же, пустышом останется? – И вновь взгляд, полный надежды, на директора.
– Быть может, и нет. Мы предполагаем, что Господь выделил его, благословив своим даром.
– Кого? Гришку? Это Гришка-то одаренный? Не может быть! – не веря в эти слова, испуганно и в то же время с плохо скрываемой надеждой легонько махнула рукой женщина.
– Чтобы нам это выяснить, нужно с ним поговорить, – задумчиво произнес директор.
– Так где его искать-то? Написал, что сговорился с контрабандистами и те за плату обещали вывезти его на другой остров. А там уж он на корабль устроится.
– Вообще я удивляюсь вам, Марфа Андреевна. Ваш сын сбежал, а вы так спокойно об этом рассуждаете, – решил вставить свои пять копеек Васин.
– Так а чему дивиться-то? Ваня, муж мой, тоже в свои годы сбежал из дому, потому как по морям ходить хотел. А яблоко-то от яблоньки не далеко падает, – утирая кончиком платка выступившие слезы, ответила она.
– Марфа Андреевна, а чем увлекался ваш сын? – поинтересовался директор.
– Так гимнастикой. И бегал по утрам, и тяжести таскал, и по земле валялся, аки порося. Дождь, снег, все нипочем.
– Значит, гимнастика.
– Ну да.
Мать отвела директора и учителя на задний двор, где продемонстрировала все приспособления Гриши. Васин подтвердил, что в гимнастике у парня и впрямь все обстояло самым лучшим образом. Да и Уступов наверняка это подтвердит. Директор молча слушал, прокручивая в голове возможные варианты.
– И что вы об этом думаете? – поинтересовался Васин, когда они уже катили в паромобиле.
– Если судить по подбору инвентаря, вполне возможно, что он одаренный атлет.
– А может, художник? У него хорошо получалось рисовать.
– Не мне вам объяснять, что дар проявляется заблаговременно в неосознанной тяге к нему. Он рисовал при всякой возможности?
– Н-нет. Такого я за ним не припомню. Но можно поспрашивать у ребят.
– Хорошо. Тогда сначала в школу, а потом – к боярину Морозову. Но я уверен, что искать нужно именно атлета.
– Искать?
– Неужели вы думаете, что боярин Морозов оставит это дело без внимания? Погодите, он нам еще и выволочку устроит за то, что упустили одаренного. И какая блоха укусила Топилина, что он бросился в бега?
– Романтика. Я тоже мечтал о море.
– Н-да. О море мечтали все.
Отправил в топку очередную лопату угля, после чего смахнул грязной ветошью со лба пот. Повязанная тесьма помогала только поначалу, но стоило ей промокнуть, как влага просачивалась через нее, словно и нет никакой преграды. За смену Борис менял это нехитрое приспособление до десятка раз. Пока одна вбирала в себя влагу, вторая сохла на ручке заслонки топки.
Да, теперь он опять Борис Петрович Рудаков. Именно под этим именем он значится в списках команды угольщика «Морж». Григорий остался в прошлом. Теперь у него новая жизнь, начавшаяся не самым лучшим образом. А чего он хотел-то? Читать нужно, что подписываешь, а не лениться. Хотя на что еще мог рассчитывать сопляк, не имеющий специальности? Разве только в юнги, которые, по сути, и учатся морскому делу на практике. Но и тут не судьба, ибо не хватает Разумности. Словом, куда не кинь, всюду клин.
Подошел к висящему на цепи чайнику, опустил прикрывающий лицо платок, ну чисто ковбой, и потянул через носик успевшую согреться воду. Прополоскал рот, сплюнув грязь на стальной пол. Потом еще раз. Вроде почище. Сделал несколько больших глотков, после чего снял платок и прополоскал его от всепроникающей угольной пыли. Вновь повязал на лицо, пошел за высохшей тесьмой. Сменил и взялся за кочергу длиной в два его роста. Пошуровал в топке и вернул ее на место.
– Все, черти! Шабаш! Хватит поджаривать грешников, дайте нам повеселиться! – задорно прокричал Прохор, вечный балагур команды кочегаров.
По трапу цепочкой спускалась вторая бригада. И, в отличие от шедшего первым, они особого энтузиазма не выказывали. Да оно, в общем-то, и понятно. Каторжный труд, иначе не сказать. Ничего удивительного, что текучка среди этой части команды была традиционно самой высокой. Но и замена находилась всегда. Лишних вопросов кочегарам обычно не задавали, а потому кого в их среде только не было!
– Все люди как люди, один только ты вечно радуешься каждой вахте, – покачал головой Иваныч, старший кочегар первой смены, осматривая состояние топок.
Удовлетворенно кивнул и указал жестом старшему второй: мол, принимай работу. Немногословный Харитоныч без обиняков заглянул во все три. Потом осмотрел выставленный у стойки инвентарь. Все в целости. После чего все так же молча подал своим знак, чтобы приступали к работе.
– Я, Иваныч, тому радуюсь, – когда ритуал приема-передачи был закончен, продолжил Прохор, – что не на каторге корячусь, а на нашем разлюбезном «Морже».
– А разница? Что там уголек или руду колоть да кидать, что тут корячиться. Да еще и у жаркой топки.
– Разница есть, Иваныч, – поплевав на руки и надевая рукавицы, ответил парень. – Тут я после вахты отмылся и человеческих харчей навернул. Да еще какая-никакая деньга на карман упала. А как в порт придем, так и на бабу залезу. Страшную, какой моя жизнь никогда не будет, но настоящую. И сивухи напьюсь, так, что до рассвета о своей горькой судьбе вспоминать не буду. А как по утру мне станет паршиво, так буду знать, что с вечера мне все же было хорошо. Что бы там ни вякали про каторжную житуху, как там пинают балду. Сколько бы ни говорили некоторые, что они там были королями, я что-то желающих туда вернуться не встречал.
– Работай, балабол, – коротко бросил Харитоныч, отвешивая парню легкий подзатыльник.
Так, ничего серьезного, только и того, чтобы обозначить. Прохор потешно втянул голову в плечи, воровато оглянулся по сторонам и поспешно натянул на лицо пока еще чистый платок. После чего ухватился за лопату, всем своим видом выражая готовность в одиночку перекидать весь уголь. Стальные своды кочегарки тут же огласились дружным смехом.
Смеялся и Борис. А как тут удержаться, коли этому шуту гороховому нужно было не в кочегары подаваться, а в шапито клоуном подвизаться. Даже если он от кого-то скрывался. Под таким гримом и мать родная не признает, не то что ищейки или свидетели какие.
Смена завершена.
Получено 50 опыта к умению «Кочегар-0» – 100/2 000.
Получено 50 опыта – 205/2 000.
Получено 3 свободного опыта – 7.
А вот эта картина не радовала. Два дня каторжного труда, а в плюсе – только сто очков. Еще пятнадцать получилось заработать за вчерашний вечер после отработки приемов по умениям «Уличная драка», «Приемы самообороны» и «Гимнастика». После изнурительных тренировок, да еще и после смены, упало всего-то по пять очков. Свободных заработал те же пять. Система не жадничает, хотя и выдает только целые, про остаток из десятых тоже не забывает, впоследствии добавляет.
Хуже другое. Его статы на виду у всех уровней начальников, начиная от старшего кочегара и заканчивая капитаном корабля. Допустим, офицерам какой-то там подросток-кочегар неинтересен, не станут они в него вглядываться. Зато унтера очень даже просматривают прогресс подчиненных. Ну и как тут скроешь факт роста свободного опыта, который попрет, как на дрожжах?
Хоть беги с корабля и качайся в какой-нибудь норе. Только ничего не получится, нужно же ведь еще что-то есть. И как прикажете зарабатывать? Продавать опыт? А зачем тогда его качать? Тупик. Остается только хоть как-то одолеть первую ступень, вложиться в интеллект и осваивать ремесло. Причем такое, чтобы никаких начальников над ним не было.
Гладко было на бумаге, да забыли про овраги. Может, зря он затеял этот побег? Взять наплевать на все и предстать пред светлы очи какого-нибудь боярина не из последних. А что, сытная жизнь обеспечена. Станет художником. До десятой ступени дорастет как пить дать. А это два возрождения. Грубо говоря, три полноценные жизни. Даже если по полтиннику, уже полтораста. Это столько лет стоять у холста? Да ну его в болото! Он же повесится!
Стоп! Это всего лишь временные трудности, все будет хорошо, пусть и получается пока не очень. Как говорится, первый блин комом. Разберется еще. Просто нужно подумать, как это все получше обыграть.
К примеру, когда придут в порт, он может где-нибудь спрятаться и вплотную заняться рисованием. А там скажет, что это упало с драки. Благо он не может вкладывать свободные очки напрямую в прогресс ступени, только через какое-нибудь умение или навык, ну или талант, по-местному. Пока же…
А почему бы не рисовать на доске и не распределять очки между тремя тренировками? Нужно повнимательней почитать купленную книгу о Сути. Что там с наработкой опыта? Если за тренировку полагается не больше пяти очков, то с этим лучше не рисковать. Тут тогда только забросить тренировки и качать одним лишь рисованием. Не получится. Тренируется-то он на носу, на специально выделенной площадке под спортуголок, которая, между прочим, не пустует. Тут вообще к физкультуре со всем уважением. И команда – не как на боевом корабле. Всего-то пятьдесят шесть нижних чинов и четверо офицеров. Так что все на виду.
Поднялись уровнем выше кочегарки и прошли прямиком в баню. Ну, как баня. Скорее уж душевая. Хотя раз в неделю тут устраивают и настоящую парилку. Уж с чем с чем, а с паром на судне проблем никаких. Для кочегара гигиена важнее всего. Угольная пыль въедается так, что не приведи Господь. Ну чисто шахтеры из забоя. Опять же, если тщательно не мыться, можно какую кожную болячку подхватить.
В этом мире в принципе лечится все, что угодно, от простуды и срамной болезни до рака и смертельной огнестрельной раны. Главное, чтобы помощь подоспела, пока ты не отдал концы. А там, артефакт поднимет тебя в два счета, лишь бы у тебя хватило на такую помощь средств. Денег или опыта по курсу. Тут уж как получится. Но если не можешь заплатить, то готовься к встрече с архангелом Михаилом.
– Борька, как поешь, сразу в койку, – вытираясь полотенцем, велел старший кочегар.
– Иваныч, у меня еще тренировка.
– Цыц, сопля маринованная! Если будешь и дальше так наседать, то долго не протянешь. Мне работник надобен, а не кляча какая. Так что отдыхай.
– А…
– Я все сказал. Увижу на снарядах, отхожу ремнем так, как батя тебя ни в жисть не отхаживал. Уяснил?
– Уяснил.
Вот как тут прокачаться? Поди пойми, что его не устраивает. Действительно радеет о здоровье подчиненного или не желает, чтобы тот слишком быстро взял ступень?
– Не робей, Боря. Все будет путем. Придем в порт, проставишься с первого жалования, а там по мордасам кого отходим, глядишь и капнет куда больше, чем с тех тренировок, – подбодрил его Семен.
Здоровенный добряк, казалось, ничуть не тяготился своей долей кочегара. Возможно, от небольшого ума. Борис подозревал, что с Интеллектом у того все куда хуже, чем у него. Правда, сердце при этом у Семена было большое и доброе. А еще вчера Рудаков подсмотрел, как Семен любовался закатом солнца, уходящего за морскую гладь. Сколько в его взгляде было прямо-таки детского восхищения!
Ужин, как всегда, был сытный. Наваристые щи, гречневая каша с мясом, зелень, пара кусков хлеба и большая кружка молока. Для легких, значит. Хорошо кормят, не без того, чего не сказать о жаловании. Кочегар получал пятнадцать рублей в месяц плюс по десять копеек за каждый день рейса. Не разгуляешься.