Смельчак – это тот, кто не боится сказать дьяволу в лицо, что он дьявол.
Джейс Гарфилд
1.
«Тень кругом, а все равно жарко», – Катя устало выдохнула и непроизвольно рванула ворот простенького ситцевого сарафана, – «а пить-то как хочется».
Тщетно пытаясь приметить хоть какое-то подобие тропинки, иного следа присутствия человека, она с опаской обвела взглядом мрачные заросли нависающей, довлеющей чащи. Странно, но обильная зелень густых крон казалась эфемерной, далекой. На первый план выходили серо-сизые тона поросших плесенью и лишайником влажных древесных стволов, казавшихся единым неуступчивым телом бесконечного леса, живого, неприветливого, пугающего.
– Вот же ж! – досадливо зашипев, девочка хлопнула ладошкой по плечу, брезгливо взглянув на размазанный по коже хитиново-кровавый след. Да, от крупных желтых лесные комары не было спасу, злые, настойчивые, неотвязные, они мучили, пожалуй, посильнее подступающей жажды. – Сколько можно?!
Вот уже битых два часа Катя плутала по нехоженым зарослям, лишенным малейшего намека на присутствие какой-либо живности (за исключением неотступных кровососов), даже птичьего пения не слыхать. Только сплошная масса леса. И чем дальше, тем сильнее дремучая чаща напоминала сказочные заросли из фильмов-сказок Роу: толстенные корявые древесные стволы деформированы, изломаны, словно скручены колдовскими корчами.
«Заблудилась», – какое заурядное, но зловещее слово. Двенадцатилетний ребенок и представить не мог, насколько это страшно, выматывающе и… грязно. Иной взрослый уже запаниковал бы, потерял надежду, сдался, но девочку спасал ее возраст, точнее – неиссякаемый оптимизм и светлая вера в чудо, так присущие детям. «Все закончится хорошо. Я обязательно выберусь» – этот девиз, повторяемый многократно, был тем непотопляемым плотом, что держал ее сознание на плаву, не допуская и мысли о возможной неудаче.
– Ой, там вроде бы прогалинка, – бросив взгляд в направлении орешника, казавшегося чуть светлее остальной растительной массы, она рванула вперед.
Как трудно идти. Путь преграждают упавшие мертвые стволы, отдающие кисловатым прением. Маленькие, сплошь изодранные ноги в промокших кедах с трудом перешагивают препятствия. Все ближе, ближе…
– Н-да… – разочарованно выдохнула странница, продравшись, наконец, на относительно свободное место, настолько маленькое, что и поляной-то можно было назвать с большой натяжкой.
И вот что необычно: не было ощущения облегчения, которое должен испытывать человек, вышедший (хоть и временно) из чаши на свободное пространство. Напротив, каждая пядь этой странной проплешины казалась зловещей, неправильной. Даже спертый тяжелый воздух тут, казалось, источал затаенную, напряженную, словно сжатая пружина угрозу.
Бежать? Не получится. Будто попавшись в приготовленную ловушку, заплутавшая почувствовала вдруг, как последние остатки энергии покидают ее маленькое измученное тело.
– А, плевать! Мне нужен отдых, – крякнув от изнеможения, девочка устало присела на относительно сухую, усыпанную хвоей кочку, и обнаружила с облегчением, что занудные неотвязные комары вдруг отступили, словно убоявшись этого странного места.
Что теперь, куда дальше?
Шумное свистящее дыхание, блуждающий взгляд шьет пространство, в голове – ни единой мысли…
И вдруг…
Неторопливое движение на дальнем крае открытого места. Гибкие кусты лещины услужливо раздвигаются, пропуская в центр импровизированной арены нечто… невозможное…
Чудище, огромное, метра 4 в высоту. Туловище – темная трапеция полусгнившей дубовой колоды, опирающееся на пару коротких скрипучих обрубков сухого вяза, заменяющих ноги, верхние конечности – удивительно шустрые гибкие лианы дикого винограда, заканчивающиеся цепкими пальцами-усиками. Но самой «выдающейся» частью нежданного пришельца была его аморфная башка, представленная огромным (больше метра вширь) колючим массивом муравейника, покрытого сплошным слоем суетливых быстрых ярко-оранжевых насекомых, находящихся в постоянном движении. И ни глаз, ни иных признаков лица, только до рвоты омерзительная хаотично струящаяся живая рыжая масса.
– Охх! – судорожно икнув в смятении, девочка, будто загипнотизированная, не могла оторвать взгляда от монстра, в момент понимая, что ЭТО она уже не забудет никогда (хоть и хотела бы), до самого конца.
Сил удивляться не было. Катя поняла вдруг, что происходящее ее совершенно не пугает лишь потому, что бояться-то дальше уже некуда: ее подсознание уже давно поняло, приняло весь этот нескончаемый лес за одну большую зону чуждой аномалии, вот тогда и пришел страх, а сейчас… его шкала просто закончилась, предел.
Внезапно осененная новым открытием, странница вдруг почувствовала, нет – приняла, как непреложную истину: стоящая рядом тварь – само воплощение этой противоестественной бесконечной чащи, извращенная ипостась извращенного леса, божество растительной клоаки.
Первая растерянность прошла удивительно быстро, на смену ей неожиданно вспыхнул в груди огонек безрассудной иррациональной отваги. Разлепив пересохшие губы, она пискнула:
– Кто ты?
– Ззогн, – звук голоса незнакомца напоминал скрежет сухих сучьев.
– Ты и эти места… Вы вместе?
– Я хозяин леса, его душа.
«А может это мой шанс?» – ошалев от собственной смелости, путница выпалила с решимостью отчаяния:
– Я заблудилась. Ты можешь помочь мне?
Внутри гиганта что-то нехорошо хрустнуло, он коротко хрипнул и заметно покачнулся.
«С ним что-то не так», – Катя опустила взгляд, стараясь не показывать своих чувств, – «может болен?»
Лесовик, тем временем, вновь подал голос:
– Могу пособить, но не задаром.
– Что ты хочешь?
– Желание?
– Чего?
Собеседника снова шатнуло, и он, издавая рвущий душу скрип, присел прямо на жухлую траву. Его речь стала глуше, вкрадчивее:
– Я спасу тебя, ты вернешься домой, очень скоро. Но жди. Скоро я оглашу свою волю, и ты исполнишь ее.
– Что?! А если ты потребуешь…
– Не блажи. Я запрошу невысокую цену, ту, что тебе вполне по силам. И еще: тебе это не принесет никакого вреда, обещаю.
– Не нравится мне это, – голос странницы стал тверже, – похоже на обман.
– Чего? – дух леса протяжно хмыкнул. – Хотел бы обмануть – так и сделал бы, но я честно предупреждаю о цене за спасение.
– А если я сама выберусь?
Чудище ритмично затряслось, издавая хлюпающие звуки, которые, при определенной доле фантазии можно было принять за смех:
– Без моей воли чаща тебя не отпустит, уж поверь.
– Ах, вот как?! – голос девчонки сорвался от возмущения. – Выходит, ты намеренно не выпускаешь меня, принуждая к этому договору! Нечестно! Это же… шантаж!
– Так и есть. Я и не корчил из себя ангела. Не трепыхайся, человече. У тебя два пути: или сгинуть здесь, причем, очень мучительно, или принять мое расположение и… условие. Повторяю: тебе это ничем не грозит. Ззогн всегда держит слово. Решай!
«Вот же коряга трухлявая! Сам же заманил, заморочил, а теперь спасителя из себя корчит», – девчонка попыталась погасить гнев, привести мысли в порядок. – «Главный вопрос: что он потребует потом?».
Длинная молчаливая пауза…
Катя оглядывается на темные дремучие заросли, и вдруг понимает: вопроса «что же делать?» не стоит, все уже решено. Она либо погибнет в этих лихих местах, либо… пойдет на сделку. Выбор очевиден.
«Да-а, попала ты, подруга»…
Зло, не по-детски сплюнув, она выдавила:
– Хорошо, я согласна.
– Разумно. Иного и не ждал.
– Показывай путь.
Лесовик повелительно воздел лапу и тут же заросли справа от заплутавшей расступились, обнажив едва заметную прямую тропку:
– Ступай туда. Вскоре встретишь Синего. Он тебя проводит.
И откуда силы взялись? Не отвлекаясь более на разговоры, девочка чуть ли не бегом припустила по указанному пути.
В отсутствии многочисленных лесных препятствий шагалось легко, весело, да и тропка с каждой минутой становилась все шире…
– Боже! – Приметив под поросшим мхом валуном лесной родник, Катя прильнула губами к чистейшей живой влаге и пила, пила… Никогда процесс утоления жажды не казался ей таким до дрожи восхитительным.
Дальнейший путь показался совсем легким. Уже минут через пять лес стал заметно редеть, а еще через минуту путешественница увидела небольшую избушку, притулившуюся под сенью огромного раскидистого ясеня.
– Эй, есть кто? – Катя робко поскреблась в узкую дощатую дверь.
– Ага, – в проеме показался тощий парнишка лет пятнадцати: курносый веснушчатый нос, лохматые волосы цвета соломы и широкая приветливая улыбка, – ух… человек?
– Ну да, кто ж еще. Погоди, а ты сам не…
– Не суть, – хозяин сверкнул на нее синим взглядом, нервно хохотнул и церемонно шагнул в сторону, освобождая проход, – че в дверях застряла? Проходи. Голодная, поди?
– Еще бы!
– Меня Водимам звать.
– Может – Вадимом?
– Не, именно через «о», от слова «вода». Ладно, присядь пока, ща я накрою чего-нибудь.
Катя заворожено смотрела, как на простеньком деревянном столе без скатерти появляются исходящая паром отварная картошка, приправленная зеленью и маслицем, тонко нарезанное сало, блюдо только что поджаренных карасиков, душистый ржаной хлеб и запотевший графин ледяного кваса.
– Налетай!
Не заставляя себя просить дважды, девчонка с аппетитом набросилась на стряпню. Ух и оголодала она! Простая неказистая еда казалась пищей небожителей.
Паренек, почти не ел, больше пялился на неожиданную гостью, продолжая лучисто улыбаться:
– Да не торопись ты, еда не убежит. Осторожно, с рыбой, не подавись.
Десять минут, и на столе осталась только горбушка хлеба, да кости водоплавающих.
– Уфф, спасибо вам… гм… тебе.
– На здоровье. Ты как забрела-то сюда?
– Ты – Синий?
– Да. Это мое второе имя.
– Странное. Откуда оно?
– Этот цвет – символ стихии воды.
– Воды? А причем она…
– Скоро узнаешь, – подросток не отводил взгляда от гостьи, – ты так и не ответила: как попала в это место?
– Лесовик указал.
– Лесовик?
– Ну… как же… а, Ззогн, так он представился.
– Ахх, вот как… Желание обещала? – заметно помрачневший Водим не спрашивал – утверждал.
– Ага.
– Похоже, влипла ты, сестренка.
– Да уж смекнула, не дура. Вопрос: как теперь выпутываться.
– Да никак, – голос парня стал глуше, протяжнее, – если дала слово ему, назад пути нет, придется выполнить, иначе…
– Что?
– Проклятие, на весь род, а это куда хуже.
Девочка вздохнула, слегка подалась вперед и шепнула еле слышно:
– А ты знаешь, что он попросит?
– Знаю. Ему всегда нужно только одно. Но тебе не стоит слышать об этом, до поры.
– Мамочки. Ты меня пугаешь.
Собеседник хохотнул:
– Монстра лесного не устрашилась, а меня…
– Там не до страху было.
– Эт точно. Ну что ж, – хозяин решительно поднялся со скамьи, – если вопросов больше нет…
– Есть.
– Глаголь.
– Ты же – не человек, как и он. Кто вы друг другу?
– Нуу… – блондинистый юноша подошел к бадье с питьевой водой и провел ладонью сверху. Крупная, жемчужно опалесцирующая капля воды, размером с кулак, оторвалась от бликующей глади и зависла в воздухе. – Я, гм… как бы доходчивее… воплощение, дух этой стихии, местного масштаба. В любом лесу есть во́ды: родники, ручьи, речушки, небольшие озерца, болота, наконец, вот это все – моя вотчина, во влаге этих мест я полный хозяин, но только там. Ну а чаща… ты уже поняла, кто там правит. А поскольку во́ды эти – часть леса, в этой паре Ззогн – главный. Я как бы его, м-м… пасынок.
– Как так? Он же… от него мурашки по коже, с ним что-то не так, это даже мне понятно. А ты… ты – тоже?
– Ну, спасибо за оценку. Вода всегда чистая, усвой. А вот леса всякие бывают, этот, например, он другой… ты не поймешь.
– А ты не пробовал бороться, изменить это?
Водим хихикнул, хотя в глазах плескалась тоска:
– Дурашка. Эта система в равновесии. Да и не в моих силах лезть в чужую епархию, как и не в его власти вмешиваться в мои дела. Мы – как вода и масло, не смешиваемся и не подконтрольны друг другу, но моя стихия течет на его территории, увы.
– И что теперь?
В который раз юноша лучисто улыбнулся:
– А вот созреешь – поговорим.
– Чего?
Собеседник вдруг подался вперед и цепко поймал взгляд девочки, да так, что ей не по себе стало:
– Я вижу в тебе то, чего не заметил мой отчим (не до того ему было). Ты – особенная, то зерно, из которого, ежели так сложится, вырастет дикая роза… усеянная шипами, опасный цветочек… Я многое могу поведать тебе, подсказать, направить… Но это будет только в том случае, если ты изменишься, в нужную сторону. Время покажет. Ну а когда ты… почувствуешь нечто – зови. На этот случай держи это, – он протянул девушке серебряную фигурку рыбки, слегка напоминающую блесну, – когда придет время, сожми ее в ладони, над водой и призови меня.
– Спасибо.
– Ну а теперь пора. Родители твои, поди, все на нервах. Идем, укажу путь в деревню…
2.
«Ох, боженьки… Ну и денек выдался, самый тяжелый в жизни, однозначно», – Катя окинула усталым взглядом спальню, сладко потянулась в постели и подтянула край одеяла под самый подбородок. – «Как же хорошо дома! А родители, бабушка, извелись все, бедненькие».
Слава Богу, что все позади.
Позади? Измочаленный морально и физически, переживший полнейшую чертовщину ребенок действительно верил в это.
Странно устроен человек. Порой, очень редко, он встречается с чем-то запредельным, несовместимым с реальностью и поэтому пугающим десятикратно. И конечно, он верит собственным глазам, слуху, принимает потустороннее, как факт, поскольку понимает вдруг простую истину: то, чего в принципе не может быть и то, что не имеет права на существование – не одно и то же. Тут речь не о мировоззрении, а о выживании. Но вот что удивительно: стоит везунчику удачно пережить это и вернуться в до дрожи родные домашние условия, к теплому очагу и любящим людям, тут же все переворачивается с ног на голову. То, что казалось ужасающим до изморози в сердце, неправильным, невозможным, но реальным, вдруг стремительно тускнеет, отдаляется, вытесняется в подсознание, а со временем (если повезет) и вовсе забывается, воспринимается, как один из череды ночных кошмаров. Такова природа мозга человеческого, подобная реакция – не трусость, а самозащита сознания.
Такую метаморфозу восприятия пережила и Катя, к ночи она уже почти не помнила (точнее – не желала помнить) произошедшего. Так, легкий тревожный зуд где-то там, далеко, в потаенных закоулках памяти.
Тепло, уютно, как же сладко…
Веки смыкаются, в черепе приятный звон. Сон ватным одеялом накрывает все ее естество, он легкий, как облако, но какой же тяжелый, не избавиться. Да и не хочется.
Вперед, в пучину…
Чарующий перламутровый свет полной луны льется сквозь не зашторенное окно. Этот ирреальный ртутный газ заполняет все пространство комнаты, превращая знакомые предметы в их иррациональные искаженные копии. На какой-то час мир, сжатый до размеров ее спальни, меняется полностью. Материи нет, только иллюзии, зыбкие, сладкие, лживые…
Она лениво щурится, не понимая, сон ли это или все происходит наяву. Да и какая разница? В этом блаженном состоянии дурманящей апатии ей плевать на происходящее.
Движение слева, на полу. Она скашивает глаза, всматриваясь.
Муравей, бодро волочит хвоинку. Вот еще один, с обломком соломинки наперевес. Боже, да их тут тысячи, и каждый что-то тащит. Движения членистоногой команды целенаправленны, скоординированы.
С легким удивлением девочка наблюдает, как неестественно быстро растет горка в дальнем углу комнаты, стремительно превращаясь в… Муравейник!
Минута, другая, и сооружение готово. Его неповторимая уродливая форма, размер, обилие насекомых неестественного оранжевого цвета, различимого даже при лунном свете… Все это знакомо до жути.
– О, Господи! – сонной одури как не бывало, она пружиной подскакивает на кровати, касаясь босыми ступнями холодного пола.
Память полностью, до последней мелочи, возвращается к несчастной.
– Т-ты!
И тот же приглушенный скрипучий голос:
– Не ори так, родных разбудишь.
Катя захлебывается, захлестываемая несочетаемой смесью паники, ярости и омерзения.
«Нет, надо взять себя в руки», – девочка делает внутреннее усилие, давя эмоции. – «Спокойно. Тут я хозяйка, вне леса он не имеет силы. Пришел, как проситель, не более, за обещанным…»
Получилось! Сейчас она полностью контролирует себя, голова ясная, холодная, ни тени страха. Голос ровный, с легкими нотками неприязни:
– Чего приперся так рано? И суток продержаться не смог.
– Желание…
– Знаю. Говори, чего хочешь? И покончим с этим.
– Брат.
– Что?! – она с трудом подавила очередную бурю чувств, шумно выдохнула. – Что тебе надо от Кирюшки, тварь? Ему пять лет всего.
– Напрасно переживаешь, мальчику ничего не грозит. Напротив, ему сказочно повезло.
– Что ты несешь? Объяснись.
– Он избранный, родился под счастливой звездой Служителя. Такое случается крайне редко, потому, надо ценить этот дар и, упаси небо, не отвергать его.
– Не понимаю.
– Ты же видела Синего, – вкрадчиво прохрипел Ззогн, – как тебе мальчик? Красивый, чистый, светлый. А ведь он когда-то тоже был человеком, 250 лет назад.
– Что?!
– Да, я предлагаю твоему брату немыслимую судьбу – стать духом ветра моей чащи. Только представь: вечная жизнь, небывалая сила, господство над стихией и – никакой изоляции. В моей власти сделать это. И при этом вы ничего не потеряете. Он сможет навещать эту семью, по желанию. Синий тоже частенько гостил у своих, пока его род еще жил…
– Но…
– Не перебивай. Сначала пойми, какая ответственность лежит на тебе сейчас. Только от тебя все зависит. Я не смогу принять человека без твоего согласия. Подумай, неужели ты скажешь «нет», лишив брата такой выдающейся судьбы, да еще и взвалив на собственный род бремя тяжкого проклятия?
– Проклятия?
– Именно. Это кара за нарушение договора. Желала бы ты, чтобы твои родные влачили свое существование в постоянных муках, до конца жизни, а твой брат страдал от нереализованного призвания Служителя? Возьмешь на себя такое бремя?
С сознанием Кати что-то происходило. Речь незваного гостя текла плавно, неторопливо, сочилась в уши, словно мед, завораживала, манила, убеждала, гипнотизировала. Хотелось слушать и слушать, бесконечно. Она и не заметила, как из трезвого человека, способного дать отпор, превратилась в тряпичную куклу, уже твердо принявшую на веру все сказанное. Голос – не ее, безжизненный, как у автоответчика:
– Пусть так, но как же Кир? Надо спросить его.
– Уже сделано. Я был в его сне, только что. Мальчик с восторгом принял предначертанное. Ты веришь мне?
– Д-да.
– Тогда скажи слово, которое решит все.
– Я… гм… согласна.
3.
Ее разбудила искристая песня жаворонка в небе, ненавязчивая, но такая будоражащая, словно легкий удар электричества.
Сладко потянувшись, девочка распахнула веки и бросила взгляд на простенький будильник на тумбочке.
Ого! 10:29. Да она проспала все на свете. Для жизни в селе это непозволительная роскошь.
В доме – тишина. Немудрено. Родители, наверняка уже на делянке. Лето – такая пора, дел невпроворот. Пожалели дочь, заплутавшую накануне, не стали будить.
Шлепая босыми ногами по скобленому полу, она прошла на кухню и широко улыбнулась – на столе ее ждал заботливо приготовленный мамой простой завтрак: ковшик парного молока и горка пузатых, лоснящихся медным блеском пирожков.
В животе тут же заурчало.
Уже заканчивая трапезу, она бросила рассеянный взгляд на ползущего по подоконнику крохотного мураша и тут же вспомнила произошедшее ночью.
– Боже! – что-то жгучее тревожно полыхнуло в груди. – Кирюха!
Опрометью она бросилась в спальню брата и тут же замерла, утробно булькнув горлом.
Пусто. Только расхристанная постель и одинокий детский сандалик посреди комнаты.
«Может, ушел с родителями?»
– Нет, – она решительно отвергла трусливую мысль, поскольку знала, была уверена на 100 процентов: ребенка нет в деревне, нет и в окрестностях, он сейчас куда дальше, там, где ему не место. И причина тому – она, родная сестра, которая откупилась, продав родного человечка тому исчадию.
Ноги подкосились, она рухнула на голый пол. Из горла вырвалось сиплое:
– Господи… Кир, братишка!.. Зачем ты этой… гнуси?..
Перед мысленным взором возник удивительно четкий образ древесного урода с башкой-муравейником, и ее тут же передернуло от липкой смеси омерзения и гнева.
– Гнида! – девчонка прожгла взглядом пространство, будто в яви увидев духа чащи. – Будь ты проклят!!! Ты…
В то же мгновение что-то хрустнуло в мозгу, будто некий переключатель, и эмоции тут же схлынули, словно и не было. В пустой голове только холодный звон и парадоксальная уверенность: произошло нечто значимое, отныне она другая, особенная.
Что-то печет, жжется у правого бедра… Катя машинально сунула руку в карман и достала ожившую серебряную рыбку – подарок парня из леса.
– Точно. Пора! – она метнулась в сени, к деревянному ведру, до краев наполненному колодезной водой и протянула над емкостью ладонь со странным артефактом:
– Водим. Ты мне нужен!
Ее отражение в бликующей поверхности вдруг размылось, трансформировавшись в физиономию блондинистого юнца. Знакомый звонкий голос:
– Ага. Секунду…
Скрип входной двери, легкое шарканье, и материальное воплощение лесных вод уже перед ней.
– Привет, шипастая, – гость зябко дернул плечами, явно испытывая дискомфорт, шагнул к наполненной бадье, прикоснувшись ладонью к ее влажной поверхности, и выдохнул с облегчением, – быстро ты преобразилась. Не ожидал.
– Кончай болтать попусту. Беда. Твой… родственник Кирюшку забрал. Что делать? Помоги!
– Да. После того как ты… Теперь помочь можно, отчасти, и не в том, чего хочешь.
– Не поняла.
– Не о брате речь сейчас, о чем-то куда масштабнее.
– Но Кир!..
Юноша подался вперед, прожигая ее синим взглядом:
– Понимаю, это трудно, в такой ситуации, но забудь о нем, хоть на минуту. Это важно. Пора действовать. Скажу точно, на этот раз в стороне не останусь. Как говорил уже, сам я физически вмешаться не в силах, да в этом и нет нужды. Помогу словом.
– Издеваешься?
– Отнюдь. Я дам тебе нечто драгоценное – информацию, которая покруче любого оружия будет. Ну а дальше – сама. Еще немного, и тебе это по силам будет.
– Не томи. Где брат? Что с ним?
Юноша дернул щекой и отвел взгляд, гипнотизируя поверхность воды. Голос хриплый, сдавленный:
– Не гони. Выслушай, только умоляю, не перебивай, – он шумно выдохнул и продолжил. – Этот лес, хм… особенный, совершенно непохожий на другие, это… гнилое место, пустула соединенная пуповиной с Преисподней, такое не должно существовать в мире, где есть небо. Ну а какова стихия, таков и ее дух. Ззогн – исчадие, монстр, равнодушный, циничный, беспощадный. Зло – его изначальная суть, его кровь, то, чем он дышит, питается. Но Тьма всегда истощает ее носителя, это неизбежно. Поэтому, в отличие от иных духов, живущих бесконечно долго, мой отчим не вечен, он жизненно нуждается в подпитке своего саморазрушающегося естества. Короче, ему нужна энергия человеческих жизней, он питается ей, лечится. Это происходит каждые 37 лет, как только его природа начинает дряхлеть (ты, наверное, заметила это, при встрече), он выходит на охоту. Суть ее проста: он ждет грибников, выбирает подходящего, и заморачивает его, заводя все глубже в дебри. Ну а что происходит затем, ты знаешь, испытала на себе. При таком выборе: или непонятное желание, которое тебе лично ничем не грозит (тут он не соврал), или мучительная смерть в чаще, практически все выбирают первое. По сути, это жертвоприношение. И чем моложе несчастный, тем больше жизненной энергии поглощает эта тварь. Потому он всегда выбирает малых детей.
– Что-о?! – Катя захлебнулась в вопле. – Но он обещал мне, что Кир превратится в духа, подобного тебе!
– Он обманул тебя. Человек никогда не сможет стать духом, это созданья разных сфер Вселенной. И я, как понимаешь, никогда не был человеком. С рождения такой, – Водим нежно коснулся ладонями хрупких плеч девочки и прошептал с надрывом. – Умоляю, успокойся, соберись, дослушай до конца.
Прикосновение подействовало магически. Тихо икнув, Катя почувствовала вдруг, как отступает колотившая ее дрожь, блекнут эмоции, боль отступает, тонет в сизом тумане обаяния гостя.
– Умница, – голос собеседника стал теплее, продолжим. Так вот, одной жертвой дело не заканчивается. Чтобы напитаться, ему нужно семь или восемь приговоренных. И, повторяю, подобное происходит каждые 37 лет. Не вини себя, у тебя не было выбора. Как видишь, в такой ситуации платы избежать невозможно, это темный факт, и это уже произошло, не изменить. Ззогн принял очередную жертву, надеюсь, в последний раз. Понимаю, как тебе горько сейчас, не призываю смириться, напротив – не прощай и, когда придет время, не гаси свой гнев, он нам поможет. Но сейчас подумай шире. Приняв меньшее зло, можно попытаться истребить большее, стереть с лика мира саму причину всех этих бед.
– Не понимаю. Ты о чем?
– Есть у меня кое-что, замысел, который давно храню при себе. Но для его реализации был нужен союзник, и не абы кто, а особый человек, с отвагой в сердце, волей из камня и… жгучим пламенем ярости в груди. Все это есть у тебя. Ты подходишь, но вот хватит ли духу?..
– Не сомневайся. Тут меня уговаривать не надо. Только скажи, что делать?
– Уничтожить погань.
– Но как? Особое оружие, заклинание?
– Не смеши. Нет орудия, способного навредить этому упырю, ну а заклинания действуют только на людей, для того и были изобретены.
– Тогда что? Как его одолеть?
Водим криво усмехнулся:
– Вот она, та сокрушительная информация, которую я обещал. Как думаешь, что произойдет со мной, если все воды леса, до последнего ручейка высохнут, иссякнут? Что случится с любым духом, если сгинет его стихия?
– Ну… ты… это…
– Конечно, я кончусь, перестану существовать, не-об-ра-ти-мо. Понимаешь?
– То есть, если извести те гнилые заросли, эта гнусь сдохнет?
– В точку! А мои воды очистят это злое место.
– Да-а, – девчонка нервно закусила губу, – задачка. Этому лесу конца-краю нет, уж я-то на себе испытала.
– Не преувеличивай. Тебя по кругу водили. В действительности темные дебри занимают четверть вашего района, всего-то. К тому же, сама природа этого мира тебе поможет, ты скоро убедишься в этом. Ну а как все сделать, поймешь сама, когда закончишь метаморфозу.
– Что? А я разве не…
– Нет, остался последний этап превращения. Придется пройти через боль, ужасную боль. Ты уж прости, без этого – никак. Подойди ближе, посмотри, – юноша указал взглядом на воду в ведре. – То, что увидишь сейчас, уже произошло, прошлой ночью…
Чуя нехорошее, пытаясь унять бешеный стук в груди, Катя приблизила лицо к зеркалу зыбкой глади, зачарованно глядя на блики, игру светотени, что стремительно складывалась в картину…
Темная безлунная ночь. Злой, ощетинившийся сухими колючими лапами-ветвями лес, та самая поляна, где ей пришлось заключить роковую сделку. В центре – ненавистный Ззогн. Он уже совсем слаб, с трудом удерживает равновесие. Напротив, метрах в двух от врага – Кирюшка. Мальчик неподвижно замер, будто одурманенный чем-то. Да, пожалуй, так и есть. Позади и с боков ребенка, словно верная стража – четыре огромных барсука. Их свалявшаяся шерсть висит клоками, с раззявленных рыл капает вязкая слюна, в тупых крохотных глазках – жаркое желание убивать.
Дух про́клятого леса с трудом протягивает скрипучую лапу в направлении жертвы и мычит что-то нечленораздельное. В то же мгновение голодные твари с четырех сторон бросаются на ребенка, в секунды разрывая беднягу в клочья, с хрустом и чавканьем насыщая бездонные утробы.
Сестра видит (таково свойство магического экрана воды) мощнейший поток лучистой энергии убитого, рвущийся наружу, вверх… Но нет, сладострастно постанывая, Ззогн вдыхает эту квинтэссенцию живого, все, до последней капли, и утробно рычит от наслаждения, тут же преображаясь, возрождаясь за счет краденой жизни.
Финал трагедии.
Занавес…
– Ки-и-и-ир!!! – казалось, кричит не девушка, а сама Вселенная, ставшая свидетелем чудовищного деяния.
Еще секунда, и все естество несчастной захлестывает волна клокочущей ярости, она растет, поднимается, прет наружу, подобно раскаленной магме, заливающей все вокруг.
Нет, это было что-то иное, совершенно не похожее на обычные чувства, даже самого высокого накала.
«Что со мной?» – Катя задыхается в смятении, сомкнув веки, прислушиваясь к себе, и вдруг чувствует… силу, настоящую, принадлежащую только ей. Да, это не было субъективным аффектом, нет, в эти минуты она вдруг почуяла, нет – узнала, что земная природа, чистая и могучая, принимает ее в себя, делает частью великого, тем исполнителем, палачом, обязанным совершись нечто… Ха! Она уже знает – что!
Очистить гнойник!
4.
В миг все меняется. Она словно просыпается от прежней жизни, впервые видит, чувствует все по-настоящему, на мгновение прикасается к Абсолютной истине. Этого достаточно.
Сейчас она не скромная деревенская девочка, она – острие клинка в карающей длани самого Провидения. Больше не стоит мучить себя вопросами, план действий в секунду выкристаллизовывается в сознании мстительницы, все, до мельчайшей детали. Ни грана сомнений, только неколебимая решимость и та самая клокочущая лавой ослепительная ярость.
Дальнейшее происходит с пугающей стремительностью. Никакой суеты, движения четкие, выверенные, последовательные. Сначала – на кухню, далее – в сарай и, наконец – к старенькой отцовской «Ладе». Пара минут, и все необходимое – при себе: коробок спичек, добротный черенок от лопаты, плотно обмотанный на конце рваниной от старой фуфайки и небольшая канистра бензина.
– Ну что, лесовичок, ветер дует, вода течет, а дерево – горит! – юная валькирия хищно улыбается. – Жди в гости, падаль!
Ее бег легок, как у дикой серны. С каждой минутой ненавистные заросли все ближе, их очертания все отчетливее. Катя с восторгом замечает, что сделало с лесом жаркое засушливое лето – сплошной сухостой. Только чиркни, и…
Двести метров до цели, сто, вот уже рядом подлесок, в паре шагов…
Остановившись (совсем не запыхалась, надо же), она обильно поливает бензином «голову» импровизированного факела и подносит зажженную спичку. Есть!
Далее – дело техники: девушка бежит вдоль края леса, вытянув пылающее орудие в направлении уродливых древесных изваяний. Деревья вспыхивают мгновенно, будто ждали этого столетиями (а может, так и было?). Стена огня все шире, выше…
Но хватит ли этого на весь массив?
Карательница знает ответ: она не одна, ей помогут…
Тут же, как по заказу, природа обрушивает свою ярость на злополучную чащу. Мощные порывы ветра все пуще раздувают очищающее пламя, гоня огненный вал все шире, дальше, в глубины леса, в самое сердце растительного воплощения Тьмы. Тяжелые чугунные тучи нависают над массивом, ежесекундно изрыгая ослепительные молнии, воспламеняющие там, где еще не тронуто…
Что-то происходит с восприятием девушки: сейчас она видит внутренним взором всю картину, как бы взирая на происходящее сверху. С возрастающим восторгом она убеждается, что стихия огня вездесуща, она не оставляет в целости ни одного клочка злой растительности.
Масштаб обзора меняется, теперь она смотрит в самое сердце дебрей – на ту мертвую полянку. На ней – ненавистная тварь, сгубившая ее брата. Боже, как он жалок сейчас. Окруженный кольцом ревущего пламени, монстр мечется на крохотном пятачке прогалины, пытаясь найти выход и не видя его. Он стремительно слабеет с каждой секундой. По всему видно, что необратимая гибель темного леса – основы его бытия, в пекле пожарища, стремительно убивает чудовище. Минута, и Ззогн сдается, падая плашмя. Паразит, сосавший жизни детей сотни лет, сейчас на грани бытия. Его дымящееся тело-коряга распластано неподвижно, бывший муравейник размазан тонким слоем по земле, усыпанный обугленными трупиками его обитателей. Пара секунд, и конечности занимаются огнем, все ближе, ближе… еще немного, и вся эта мерзо́та глухо взрывается, превращаясь в едкое облако черного дыма, который, как ни странно, не взлетает вверх, а впитывается в поры гнилой земли, все глубже погружаясь в бездну, в самое сердце Преисподней.
Туда ему и дорога…
Кончено!
– За тебя, Кир, за всех деток, сгубленных за сотни лет!.. – впервые сухие глаза маленькой валькирии оросились слезами.
Все кончено, завершилось как-то слишком быстро, она даже не успела почувствовать удовлетворения горячей мести.
Почему?
«А потому, что отныне ты не совсем человек, и чувства не те», – прошуршало в мозгу.
– Вот как? – девочка провела языком по сухому нёбу, снова хотелось пить. Она обвела взглядом родные просторы. – Что, мать-природа, теперь я твой солдат? Что ж, я не против. Плевать! Ни о чем не жалею и никогда не сделаю того, за что будет стыдно…