Магистр Астолок сидел в своей грязной камере, прислонившись к поедавшей тепло его тела стене, и смотрел, как раскачивается в коридоре сердечная лампа. Рана на ноге снова гноилась, но никто не звал врача и уж тем более не давал лекарств и мазей. Узник напротив пришёл в себя и подавал признаки жизни. Его привезли днём, и, похоже, сильно били, потому что несчастный стонал и кричал во сне. В этот день привезли очень много людей. Он слышал, как хлопают двери, и тяжело ступают стражники в коридорах по соседству, над ним и под ним. Весь замок пришёл в движение. Сбились привычные ритмы, второй раз еды так и не дали, и он не мог понять, сколько сейчас времени. Потому что время его исчислялось теперь только приёмами пищи.
Когда еду наконец принесли, Астолоку не досталось. Миску поставили только к камере напротив.
– А мне? – крикнул дребезжащий голос справа.
– А тебе я сейчас сломаю хребет, – огрызнулся тюремщик.
– Да лучше сломай уже, я от голода пухну, – захрипел заключённый в ответ.
– Новичков много, – как бы оправдываясь, пробурчал тюремщик, – не хватает на всех.
– Откуда столько? – спросил кто-то слева. – Опять что ли демонстрации?
– Нет, – ответили ему. – Старая тюрьма сгорела. Это те, кого удалось спасти.
– Ничего себе, – задребезжал сосед справа, рассмеявшись и закашлявшись, – каково! Спасти, чтобы сгноить их здесь.
– А это всё политические, – сказал кто-то слева, – ценные вроде как.
– Я тоже вроде политический, – прохрипел сосед справа, – но почему-то сразу сюда привезли.
– А кто их поймёт, – философски заметили слева, – ты по какой?
– Ни по какой! – усмехнулся сосед. – Я в двигателях разбираюсь. Сделал каким-то шишкам в Культе проект корабля, способного долететь до луны, и загремел в тюрьму. Слишком много умею, чтобы отпустить или просто убить.
– До луны! Ну ты и выдумщик! – рассмеялись слева.
Соседи продолжали болтать, а Астолок увидел, как рука напротив ему машет. Он привстал, подобрался и сел рядом с решёткой. Рука выдвинула из клетки тарелку с похлебкой и подтолкнула её через коридор. Астолоку пришлось вытянуть пальцы, чтобы зацепить её. Он подтянул тарелку к себе как раз в тот момент, когда нога тюремщика ступила на то место, где только что стояла похлёбка.
– Добряк, ещё сутки кормить их не будем, а он делится, – проворчал тюремщик и скрылся в глубине коридора.
Астолок принялся жадно пить жидкость, где плавало две или три горошины. Но он так и не почувствовал их, проглотив всё почти залпом.
– Как твоё имя? – глухим шёпотом проговорил заключённый напротив.
– Шмис, – промолвил магистр, поставив тарелку обратно в коридор.
– А меня зовут Этель, – ответил его собеседник.
– Очень приятно, – ответил Астолок.
– Сафрона, – добавил Этель.
– Моя фамилия Астолок.
– Ого, – удивился Этель, – я её слышал. И не в кабаке.
– Да, мои родители со среднего яруса, – пожал плечами Астолок, – но это не мешает мне здесь немножко подгнивать, – усмехнулся он и потрогал порез на ноге.
– Какими судьбами?
– Какими судьбами… – старший техник задумался, – я просто работал не там, где нужно. В Университете произошло ограбление, а я был ответственным за ключи. Вот и сижу здесь до выяснения обстоятельств.
– А что украли?
– Руну.
– Руну? – переспросил Этель.
– Да, осколок Сердца.
– Ого, не думал, что они ещё существуют.
– Я тоже не знал о них, пока меня не посадили сюда. Но сосед, – он показал большим пальцем в бок, – просветил.
– Ммм… – протянул Сафрона.
– Их вроде как пять. Когда Сердце впервые раскололось, то первые руны достались после целого месяца торговли шести семьям.
– И что потом?
– Потом известно, что из мира пропали чудеса, куклы перестали оживать. Женщины стали беременеть.
Сосед справа рассмеялся.
– Интересно, не знал этой истории, – прокряхтел Этель, меняя позу.
– Я тоже, – усмехнулся Астолок, – да и сейчас я знаю её со слов пройдохи из «Ржавой Трубы», прославившегося тем, что выдавал себя за придворного машинописаря замка Леватургоста.
– А правды нет, – глухо буркнул сосед справа, – и не стоит её ловить. В башках у людей всё так устроено, что любая правда, сказанная утром, к вечеру превратится в ложь.
– Сколько раз сжигали большую библиотеку? – раздался голос издалека слева. – На моей памяти она горела раза три!
– Да что за брехню ты несёшь, – ответил ему кто-то с той же стороны, – тебе не может быть столько лет, чтобы она горела за твою никчемную жизнь три раза. При Саммариусе горела один раз, благословенны луны. Да и при Тэмене не горела. Мой отец ребёнком застал.
И они продолжили ругаться, замкнувшись друг на друге и вскоре перейдя на личности.
– А ты здесь почему? – тихо спросил у Этеля Астолок.
– Я сам не знаю, – пожал плечами Сафрона и усмехнулся, – влюбился в опасную девушку.
– О-о-о, – протянул старший техник, – это достойная причина.
– Мне тоже так кажется, – улыбнулся в темноте Этель, – жаль, что теперь не увижу её.
– Не стоит отчаиваться.
– Да, не стоит, но я что-то не слышал, чтобы из наших тюрем кто-то выходил.
– Это правда, – поддакнул сосед справа, – отсюда только без головы выходят. И чаще всего в направлении подземного озера.
– Так правды никакой и нет, – вставил довольный собой магистр.
– Нет. И это единственная правда, – парировал сосед, – хотя тут может быть и обратная мыслеформа. Ведь само существование неправды подтверждает существование истины.
– Философия всегда отличается тупиковостью рассуждений, – сказал кто-то слева.
– Тебя забыли спросить, – ответил ему его соперник, и они вновь перешли на ругань.
– А как твоё имя? – обратился Этель к соседу справа.
– Канаан, – ответил тот. – Мастер Канаан.
– По двигателям?
– Да.
– Была тут у меня на днях проблема с двигателем, но старик магистр её решил.
– Значит, магистр с мозгами, – прохрипел Канаан, – таких что-то мало я встречал.
Астолок заёрзал на своём месте, а потом с грустью добавил:
– Это правда. Я один «Вечерний ветер» читал вместо книг по инженерному делу. А я, старший техник.
– Вот-вот, – с горечью произнёс мастер.
– Ну, мой магистр быстро разобрался, – пожал плечами Сафрона, – починил «Молнию».
– Вот это да! – удивился Канаан.
– Не слышал о такой, – подхватил Астолок.
– Это раритет, – продолжил Канаан, – времен Третьего Ренессанса. Откуда они у тебя?
– Да это не у меня, – ответил Этель, – у моего ассистента. Украл он их где-то.
– Ничего себе украл! – засмеялся мастер Канаан. – Их нет в природе уже несколько столетий.
– Но магистр был уверен, что это «Молнии».
– Магистр твой ошибся, – прохрипел в ответ Канаан, – и это меня не удивляет. Последний, которого видел я, рассказывал еретические небылицы и спорил сам с собой разными голосами. Так что я вообще сомневаюсь, что среди них остались нормальные.
– Я знал одного, – вклинился в их спор Астолок, – он был мастер своего дела. Часы чинил на башнях. Пришёл к нам в замок как раз в тот день, когда меня взяли под стражу, а я ему журналы совал со сплетнями.
– Я бы не отказался сейчас полистать «Вечерний ветер», – мечтательно произнёс мастер, – посмотреть на цыпочек из Квартала Мостов.
– Да они все одинаковые стали, – тоном знатока ответил Астолок, – каждый месяц копируют наряды моей госпожи. Никакой фантазии.
– А кто твоя госпожа? – спросил Этель.
– Герцогиня Ки – самая красивая женщина Города, – с гордостью ответил магистр.
– Это что ли фаворитка молодого Узурпатора? – спросил кто-то слева.
– Как вы смеете?! – дёрнулся было Астолок, но больная нога помешала ему вскочить.
– Да она уже и не в фаворе, тот себе помоложе нашёл, говорят из простолюдинок, – поправили его.
– Вы распространяете ужасные слухи, они же в конце концов двоюродные брат и сестра, – возмутился Астолок, повысив голос, но тут же вспомнил, как сам бегал по замку и всем пересказывал статью и показывал фотографии из «Вечернего ветра» с молодым Йомерой и неизвестной девушкой с корзинкой цветов.
– А я слышал, что они женятся.
– Кто? – удивился Этель.
– Ну, Тэмен и эта девица с нижнего яруса, как её звать-то, Белая Дева.
– Белая Дева? – переспросил Астолок.
– Вы что, из другого измерения пришли? – раздражённо спросил голос слева. – Она волшебница. Своими руками остановила огонь на баржах, упавших на Старый Квартал. Многих спасла. Управляла драконом. Так что не простолюдинка она, а, может, повыше вашей герцогини будет.
Этель хотел что-то возразить, но тут кто-то издали справа сказал:
– А я слышал, что выше этажом в одиночке сидит тот, кто подпалил баржи.
– Ого! – воскликнул Канаан. – Откуда ты знаешь?
– Я слышал, как переговариваются стражники за стеной, – ответил неизвестный, – его поймали на днях и держат под усиленной охраной, к нему Начальник Отдела особых поручений Культа сам приходит допрашивать.
– Альберт Септ никуда не ходит, – усмехнулся Астолок, – ты сам к нему ходишь, если ему надо.
– Альберт Септ больше не начальник «особки», – ответил ему неизвестный, – он теперь Ройя, и живёт в замке.
Астолок замолчал, удивившись и задумавшись.
– Как быстро меняется мир, – глухо произнёс Этель, – вчера я показывал фокусы в Старом Квартале, а сегодня нет ни квартала, ни фокусов, а я сижу в тюрьме за то, о чём не имею ни малейшего понятия.
– Скажи спасибо, что случайно не срифмовал пару слов, а то бы без суда и следствия, – усмехнулся Канаан. – Не переживай, а лучше придумай себе занятие. Я вот изобретаю новые двигатели. И уже штук 10 придумал. Вот только негде проверить мои догадки. Но в голове всё работает.
– А что это за человек, спаливший баржи? – спросил у неизвестного Астолок.
– Говорят, революционер из «Свободного Города», сидит в одиночке, кричит не переставая, – ответил неизвестный.
Этель вздрогнул.
– Я слышал, что «Свободный Город» в горах на юге, – сказал он.
– Да нет, – рассерженно перебил его кто-то слева, – «Свободный Город» – это городская банда проходимцев, рисующих пошлые картинки на стенах Дворца Узурпатора. Проклятые бездельники мутят воду, вводят народ в заблуждение.
– А я слышал, что они настоящие герои, можно сказать, последние в своём роде, – возразил ему другой голос, и вновь они перешли на личности.
– Я слышал, – вновь подал голос информированный заключённый справа, – что вчера они устроили марш оживляшек прямо во время празднования во Дворце. Гвардейцы расстреляли их из пушек на главном мосту перед воротами. Вот зрелище-то было. Там были одни дуболомы. Чего только порох тратили!
– Да откуда тут взяться настоящим оживлённым, только дуболомы и деграданты здесь остались, – поддакнул Канаан, – человек не терпит конкуренции.
– А ещё сегодня, – продолжил осведомлённый, – поймали террористов, совершивших атаку на хранилище Магистрата, они пытались выкрасть руну.
– Опять? – удивился Астолок.
– Что значит опять? – удивился Канаан.
– Я здесь сижу, потому что украли руну из Университета Амун, – возмущённо ответил Астолок. – Чего стоит весь этот Культ с их чёрными жестянками, если они не способны ничего уберечь, а меня держат взаперти!
– Да их же поймали, – перебил его кто-то слева.
– Не трынди, дай послушать.
– Да, всех переловили, – продолжил осведомлённый, – людей привезли к нам, сидят тут же, то ли сразу под нами, то ли на несколько уровней ниже. Охранник рассказывал, как кричала женщина утром. Но, к слову о деградантах и дуболомах, с ними были оживлённые, прям настоящие пробуждённые оживляшки, и прямоходящие, грифон и лев. Грифон, говорят, умер там, на месте. В него попали реактивным гарпуном с корабля, а Льва взяли живым и казнили на Площади Садовников. Говорят, он произнёс пламенную речь о Сердце, и толпа аплодировала.
– Да… – протянул Канаан.
– А оживляшки что, правда, пробуждённые были? – спросил кто-то слева.
– Вроде как да, но их там же на месте священным огнём спалили, – ответил осведомлённый.
– Значит, опомнились, охрану усилили, – пробормотал себе под нос Астолок и тихо застонал от нахлынувшего приступа боли.
– Ты в порядке? – спросил Сафрона.
– В порядке, – процедил сквозь зубы магистр, – лечить тут всё равно некому, только калечить… Я теперь и не знаю, выйду ли я отсюда, – прошептал он через сто ударов сердца, сосчитанных им чисто машинально, – если Септа сняли, обо мне просто забудут.
– Да ты не переживай, привыкнешь, – философски заметил Канаан, – я вот привык. Главное заразу какую-нибудь не подцепить.
– Ага, – угрюмо ответил магистр, – это уже не про меня.
– А что с тобой? – с лёгким испугом в голосе спросил мастер. – Заразный?
– Да, – разозлился магистр, – подхватил серую чуму.
– Да ты не злись, – усмехнулся Канаан, – я умереть не боюсь, я боюсь умереть в муках.
Они замолчали.
– Вот, например, от чумы твоей не боюсь, похрипишь, похрипишь и сдохнешь, – неожиданно продолжил мастер. – А вот гриб какой или древесный вирус, когда ты весь корой и волдырями покроешься, да так, что и в туалет сходить больше не сможешь, вот этого я не хочу, упаси Сердце.
– А я бы лучше так сдох на свободе, чем сгнил тут, – ответил голос слева.
– Да что бы ты на свободе делал-то? – крикнул на него его визави, и они вновь начали браниться.
Раздались тяжёлые шаги тюремщика и металлическая поступь стражников. Яркий свет масляной лампы осветил алый полумрак, зазвенели ключи. Камера напротив магистра открылась, и стража вытащила наружу, заковав в кандалы, молодого Сафрона. Тот был осунувшимся, но улыбнулся Астолоку и поплёлся, взятый под руки двумя коренастыми фигурами в лёгких доспехах.
– А когда меня освободят? – крикнул им вслед магистр.
– Никогда, – крикнул ему через плечо тюремщик, – ты уже стоишь в очереди.
Астолок сглотнул и сжался. Воздух в его лёгких похолодел. Но он сразу же постарался вспомнить то чувство на корабле – принятие, красоту, покой. Однако разум его не мог остановиться, закручивая магистра вслед за собой в болезненной спирали страха. Непроизвольно затряслась больная нога. Боли он больше не ощущал. Он просто не мог ничего поделать. Ничего.
Тем временем Этеля вели по грязным узким коридорам через ряды камер с маньяками и сумасшедшими, то вопившими что-то неразборчивое, то дававшими клятву убить его. Но молодой человек не замечал их. Он вспоминал глаза Зары и посмеивался тому, как она произносила своё «до фстфечи». Он всё вспоминал, как, обняв спину старика, она взлетает в небо, а он стоит, разинув рот, под звуки врывающихся служителей правопорядка. На небе, в открытый купол театра, видно первые звёзды и даже кратеры на теле седьмой луны. И он чувствует в этот момент себя самым счастливым человеком на свете, таким вдохновлённым, каким не чувствовал никогда в жизни, боясь даже облизнуть губы, где осталось ещё тепло поцелуя возлюбленной.
В таком мечтательном состоянии его и ввели в узкую каменную комнату где-то глубоко в подвалах тюрьмы. В помещении стояло нечто накрытое чехлом и сидел усталый молодой человек с обожжённым лицом в простой робе Культа за деревянным столом. Он что-то писал, не поднимая головы.
– Этель? Сафрона? – спросил он, не отрываясь от бумаг.
Конвоиры вышли за дверь, оставив молодых людей одних.
– Да, – кивнул Этель, пытаясь размять скованные запястья.
Вернулся один из тюремщиков со стулом, поставил его напротив стола, грубо усадил заключённого и вышел.
– На кого вы работаете, Сафрона? – спросил культист.
– На самого себя, – ответил Этель, пожав плечами.
– То есть вы не хотите отвечать? – уточнил молодой человек.
– Я же только что ответил, – улыбнулся Сафрона.
– Вы ответили на что-то своё.
– Мне кажется, я вас не понимаю.
– Да, я вот вас тоже не понимаю, – покачал головой культист, встал, подошёл к продолговатому предмету, накрытому тканью, и сдёрнул её.
Этель внимательно наблюдал за ним и не смог сдержать удивления и страха, видимо, отразившегося на его лице, когда он увидел «Молнию» – тот самый аппарат, на котором улетели Вульфи и Зара.
– Они у нас, – сухо сказал культист и сел обратно за стол, продолжив писать.
Какое-то время оба молчали.
– Старик сдался, а вот девчонка ещё держится, – продолжил молодой человек, положив на стол автоматическое перо, – но ей недолго осталось.
На лице Этеля легко было прочитать, что он чувствует.
– Я не буду ходить вокруг да около, – пожал плечами культист, – я предложу сразу. Её жизнь в обмен на ответы.
– Какие ответы? – спросил ошарашенный Сафрона.
– Все. Кто отдает приказы, цели, контакты.
– Вы о чём? – глупо рассмеялся Этель. – У меня Химический театр.
– И связи с самыми опасными еретиками и террористами? – ухмыльнулся культист. – Не морочьте мне голову, Сафрона. Вы попались. Глупо увиливать, особенно когда жизнь вашей подруги зависит от вас.
– Да что вы, честное слово, я и в мыслях не имею что-то скрывать, – совершенно искренне ответил Этель и тут же подумал про себя: – Ну, кроме дракона, тюрьмы, откуда мы вытаскивали мистера Вульфи, и того, что Зара может уложить на лопатки любого мужика. Я же и правда не знаю, кто она, красная луна, – но вслух этого не сказал.
– Господин Сафрона, – устало произнёс молодой человек и вновь начал писать, – вы не оставляете мне выбора.
– О чём вы? – встрепенулся Этель, – не причиняйте ей зла, всё это нелепое стечение обстоятельств.
– Каких? – вновь отложил перо культист.
Но тут Этелю в голову пришла мысль, поколебавшая его испуг: «Не покупайся на это. Ведь «Молнии» было две, может быть, они поймали Эла? Правда, за что? За то вещество. Им пахло в лаборатории и в Старом Квартале. Неужели это сделал Аллади? Этот малый допрашивает меня, потому что ничего не знает». Этель усмехнулся.
– Да всяких, – произнёс он, успокаиваясь, – мои друзья собрались полетать, а в мою дверь вломились неизвестные. Как бы вы повели себя на моём месте? Я же это уже говорил вашему коллеге, что допрашивал меня до вас.
– Да, мой коллега передал это мне, – сказал культист и лицо его стало серьёзным, – и я так понимаю, что вы собираетесь талдычить мне эту чушь и дальше.
– Я вам говорю от чистого сердца… – начал было Этель, но молодой человек встал из-за стола, обошёл его и вышел из комнаты, оставив Сафрона с раскрытым ртом смотреть на стену перед собой.
Вошли двое стражников. Этель кожей почувствовал: сейчас будут бить. Он уже проходил эту процедуру. Удивительным в ней было то, что боль он чувствовал очень фрагментарно. И, когда его валили на пол и колотили ногами, совсем переставал её ощущать. Только потом, когда бить прекращали, он начинал чувствовать, с каким трудом давалось каждое движение и как болели отбитые внутренние органы.
После того как избиение закончилось и его усадили обратно на стул, подрисовав испачканным в крови шершавым пальцем улыбку ему на лице, вернулся культист. Он сел обратно за стол, сложив руки перед собой, и внимательно посмотрел на Этеля, выплёвывающего один из выбитых зубов.
– О, это снофа фы, – засмеялся Сафрона, и от звука собственного голоса засмеялся ещё сильнее, а затем неожиданно плюнул зубом в молодого человека.
Окровавленный осколок попал в обожжённую щёку культиста и оставил небольшое красное пятно, похожее на слезу у мима. Молодой человек посидел немного, глядя перед собой, затем вытер лицо рукавом и снова вышел.
Его не было довольно долго. И Этель уже изрядно заскучал и готов был задремать, как открылась дверь, и вошёл скрюченный старичок. Тоже в робе Культа, но выцветшей и старой, с непривычным рисунком на рукавах. Но на нём наряд смотрелся так, словно был его второй кожей. Старичок тепло улыбнулся Этелю, раскрыл саквояж, бережно поставленный им на свободный стул, вытащил из него шёлковый платок и положил перед собой на столе. Этель сначала с интересом, а потом с ужасом смотрел на то, какие инструменты вытаскивает улыбчивый старичок, поглядывая на заключённого.
– Погодите, – пробормотал Этель, – я же и правда ничего не знаю!
– Да, мой милый, конечно, – дрожащим от волнения голосом произнёс старичок, – я и не сомневаюсь. Какое моё дело, – он широко улыбнулся, – моё дело совсем другое.
Отчёт с каплями крови от упавшего на них зуба лежал на столе Верховного вечером этого же дня. Париц, вытянувшись, стоял перед столом и молча смотрел перед собой. Старик же закончил читать последнюю страницу и положил её рядом с остальными. Их тут же подхватили быстрые руки дуболома-оживляшки в форме потешного солдата с большим красным носом. Солдат положил бумаги на соседний стол, перевязал их и, поставив штамп, понёс куда-то в глубь библиотеки, находившейся по правую руку от кресла, где сидел Глава Культа.
– Интересная личность этот Сафрона, – по-кошачьи улыбнулся старик, – с огоньком. И всё же вам не удалось вытащить ничего, что было бы нам интересно.
– Виноват, – склонил голову Париц.
– Но как здорово он плюнул тебе в лицо зубом, – вдруг расхохотался Верховный, – браво, браво. Сколько теперь, дня три-четыре, пока он придёт в себя после того, что с ним сделал этот озабоченный?
– Да, Ваша Светлость.
– Грубо, грубо, мой милый. Тоньше надо обращаться с людьми. Вот ваш предшественник, хоть и был элементом ненадёжным, а с людьми контакт имел.
– Я только начал, Ваша Светлость.
– Безусловно, безусловно, мой дорогой, я не сомневаюсь, но нам надо действовать быстрее. Мы должны во что бы то ни стало выяснить, кто эти люди, почему мы не знали о них, и кто за ними стоит. Подними все хвосты возможных оставшихся организаций или кружков, все клубы по интересам, все тайные собрания шизоверов и драконопоклонников. Всех поднимай на поверхность и заставь их говорить. Переверни Город вверх дном. Я хочу знать, кто ещё вступил в игру.
– Конечно, Ваше Высокопреосвященство, я уже направил людей.
– Раньше, – задумчиво сказал старик, вставая из кресла и подходя к окну, – в те времена, когда этот мир был ещё юн, а Город был меньше, чем Сердце, бившееся открыто на широкой опушке леса, в Культе, уже образовавшемуся к тому моменту, родились два мнения. Одно, что души умерших должны служить и дальше нуждам этого мира, а другое, что они, наоборот, должны покидать этот мир. Вся эта риторика возникла оттого, что стали обнаруживаться случаи так называемой реинкарнации, когда возрождённые в иных телах вспоминали свою прошлую жизнь.
Он прошёлся к другому окну и встал возле него, всматриваясь куда-то в сверкающее в крышах солнце.
– Там холодно? – спросил он.
– Прохладно, – ответил Париц, внимательно наблюдая за наставником.
– Так вот, спор разгорелся жаркий. До того жаркий, что Культ готов был разделиться. Те, кто приняли сторону Забвения, с помощью ритуалов и ловушек отлавливали умерших и сопровождали их через «море слёз» в миры иные. Они считали это своим священным долгом. Те же, кто был за «воскрешение», наоборот, всячески мешали им и проводили свои ритуалы, создав своего рода магниты, буквально всасывающие в себя мёртвых. Затем они подготавливали им новые тела и пополняли свои ряды. Культ поначалу не выносил на поверхность наличие такого открытого сектантского конфликта внутри организации, но время шло, и скрывать уже не было сил, потому что информация добралась до высших слоёв общества, и раскол пошёл между великими домами. Культ тогда впервые проявил известную ныне твёрдость и подавил обе секты. Те, кто согласился признать себя еретиками, были отправлены служить в дальние приходы, а те же, кто не согласился, были казнены. Тогда казалось, что конфликт исчерпан, и наступил мир. Но шли годы, и его отголоски вспыхивали то тут, то там. Обе секты не исчезли. Мы не удушили гадину в зародыше. И её метастазы преследовали Культ на протяжении всей истории. Последнее и самое кровавое событие – это Восстание Семимирона. Он, как утверждалось, собрал всех мёртвых в Городе и с их помощью оживил гигантских големов, пытавшихся прорваться к Сердцу. Но мы не дали этому случиться. Это событие знаменовало собою окончание Третьего Ренессанса, потому что ввергло нас обратно в первобытный хаос на несколько десятилетий. Семимирона вздёрнули на Сердечной площади, а труп специально показывали толпе, пока он не сгнил, чтобы любители некромантии хорошо запомнили урок, а простые люди могли кинуть в него гнилыми, как он сам, овощами. Воистину, на каждую королеву найдётся свой Йондербейг.
Верховный усмехнулся, сложил руки на груди и подошёл к Парицу.
– Мне интересно, не имеем ли мы опять дело с той же заразой, которую не можем вытравить из себя веками? – усмехнулся старик, посмотрев в глаза молодому человеку.
Париц промолчал.
– Вот и я не знаю, мой милый, – сказал Верховный, положив руку на плечо юного культиста, – а надо.
– Вас понял, Ваша Светлость, – кивнул Париц.
Он поклонился и направился было к двери, но старик крепко сжал его плечо. Глаза главы Культа сверкнули:
– Ошибки быть не может.
Париц медленно поклонился и, пятясь, вышел. Дверь за ним гулко закрылась. Старик остался один.
Он подошёл к догоравшему в камине огню и позвонил два раза в колокольчик. Верховный повернулся к висевшей рядом на вешалке шкуре пустынника, выкрашенной в чёрный цвет, накинул её на плечи и двинулся через библиотеку к балкону, за которым начинался мост, что вёл на развилку между замком Узурпатора и Храмом Сердца. За его спиной вновь появился потешный солдат с вязанкой дров и стал заправлять ими камин.
Тёмная фигура Главы Культа двигалась по продуваемой всеми ветрами тропе между крыш. Последние лучи старшей звезды окутывали шпили замка. Ночная прохлада пробирала кости старика даже сквозь толстую шкуру убитого зверя, он закашлялся. Верховный был хмур и задумчив, отчего пропустил поворот и двинулся к замку, но затем спохватился и направился к Храму. При входе уже темнела фигура Тэмена в плотной куртке с тёплой подкладкой.
– Она всё ещё производит впечатление, —крикнул Йомера.
Верховный поднял взгляд и пожал плечами, не понимая произнесённых слов.
– Ваша шкура, – уточнил Тэмен, когда старик приблизился, потирая свой тонкий длинный нос.
– Ах это, – усмехнулся он, – только чтобы позабавить Ваше Величество.
Старик приветливо похлопал Узурпатора по плечу и пригласил внутрь, где под куполом располагался прибор. Тэмен спустился вниз и сел в кресло, положив руки на подлокотники. Поежившись, Верховный занял своё место над ним, так же положив руки на металлические крепления.
– Ну что же, попробуем? – предложил он после недолгой паузы.
– Да, да, – откликнулся Тэмен.
Он закрыл глаза, сосредоточился и начал будто бы раскачиваться, как учил его Глава Культа. Затем он остановил мысли, замерев внутри, и почувствовал, как из-под него поднимается поток, как он проходит сквозь его тело, как набирает силу, как раскручивается спираль невидимой воронки, центром которой является его грудная клетка, и как вихрь поднимается выше над ним. Вихрь разросся и был уже больше него самого, всё больше уходя куда-то вверх. В ушах гудело, словно рядом работал реактивный двигатель. От напряжения Йомера чихнул. Ощущение мгновенно улетучилось. Он словно приземлился обратно в кресло.
– Браво! – раздался голос старика.
Тэмен поднял голову. Верховный аплодировал ему.
– Почти получилось, – произнёс он с выражением лица учителя, приятно удивлённого успехам своего ученика, – думаю, ещё несколько таких попыток – и мы у цели, – удовлетворённо произнёс он, прохаживаясь по круглому балкончику.
– Да? – радостно переспросил Тэмен, повернувшись в кресле. – Правда?
– Всё так, я почувствовал мощь, поднимавшуюся от вас, Ваше Величество.
– Я рад, – улыбнулся Йомера, – я, признаться, сомневался, что у меня это когда-либо… начнёт получаться.
– Всё приходит с опытом, – улыбнулся старик, спускаясь к Узурпатору.
Тэмен встал и, не зная, куда деть вспотевшие руки, полез во внутренний карман куртки за платком. Старик тем временем спустился и подошёл к металлическому кожуху, где билось Сердце. Йомера медленно спустился по ступенькам и встал за спиной Верховного. Молча они смотрели, как вздымается рваная пурпурная поверхность с плывущими над ней в трубках чёрными нитями дыма.
– Вы никогда не задумывались, мой дорогой, как это иронично, что судьба творца находится в руках творений.
– Это то, что будоражит меня всякий раз, когда я прихожу сюда, Ваше Преосвященство, – кивнул Тэмен.
– Ирония или сознательный выбор?
– За такие вопросы вы обычно сжигаете на кострах? – улыбнулся Йомера.
Старик, кряхтя, засмеялся в ответ, прикрыв рот кулаком.
– Да, – с трудом выговорил он, утирая слёзы в глазах, – потому что на них нет ответов. Ведь это самое опасное состояние для человека – вопрос без ответа. Такое состояние заставляет людей совершать то, что мы не можем предугадать, а значит и контролировать. Не знать – худшее, что может с нами случиться.
– А что знаете вы? – спросил Тэмен, отворачиваясь от Сердца.
Созерцать его долгое время он был не в силах.
– Я знаю, что вы скоро женитесь, Ваше Величество, – улыбнулся Верховный, чуть поклонившись, – и я приготовил вам подарок.
Тэмен поднял левую бровь, а затем опустил взгляд на золотое кольцо с большим чёрным камнем, лежавшее в раскрытой ладони Главы Культа. Узурпатор взял кольцо и покрутил его в пальцах. Свет из камеры с Сердцем заставлял сиять его золотую поверхность ярким мерцающим светом, напоминая блики на водной глади, но сам камень был чёрен и, как показалось Тэмену, питался этим мерцающим светом, поглощая его без остатка.
– Это кольцо когда-то принадлежало вашему отцу и передавалось по линии правителей Города. Я хранил его для особой даты, и сейчас, как мне кажется, этот день наступил. Оно позволяет сливаться с сознанием Бьёрнвейга. Стоит вам подумать об этом… и… в общем, вы сами можете попробовать.
Старик замер в ожидании. Тэмен в нерешительности покрутил кольцо в пальцах.
– Наденьте, – произнёс Верховный, сделав приглашающий знак.
Йомера вздохнул и надел кольцо на указательный палец. Ничего не произошло.
– А теперь подумайте о драконе.
Тэмен закрыл глаза и представил себе Бьёрнвейга. В ту же секунду его взор перенёсся через здание, во внутренний двор замка, где у ног Майло лежал дракон. Было непривычно смотреть через его вытянутые зрачки. Тэмен захотел повернуть голову и встретился с сознанием чудовища. Огромным тёмным сгустком, находившимся где-то сзади и над ним. Но сознание монстра подчинилось, и голова дракона повернулась к девушке. Она посмотрела на него, оторвавшись от книги.
– Что ты хочешь, тёмное создание? – спросила Майло испуганно.
Тэмен захотел что-то сказать, но испугался, что может нанести ей вред, раскрыв пасть. Чёрный сгусток над ним засмеялся его испугу, и Тэмену стало неловко и обидно. Рассердившись, он отвернул голову от девушки и мысленно приказал сознанию дракона лететь. Чудовище повиновалось и стало подниматься с земли. Йомера буквально почувствовал, как расправляет свои металлические крылья грозный монстр. Один взмах – и вот он уже парит над замком, другой взмах – и он приземляется возле Храма Сердца.
Рука Тэмена сняла кольцо с пальца. Он тяжело дышал, сердце его колотилось так, словно готово было выпрыгнуть из груди. Верховный стоял рядом и улыбался, поддерживая левой рукой Узурпатора.
– Ничего, ничего, привыкнете, – улыбался старик.
Йомера посмотрел на него ошалевшим взглядом и, шатаясь, поплёлся к дверям с изображением матери и отца. Открыв створку, он вышел и увидел в конце зала, за широкими витражными окнами, силуэт дракона, стоявшего во внутреннем дворе Храма.
– Не правда ли, удивительное впечатление? – раздался за его спиной голос старика.
– Да-а-а… – протянул Йомера, пытаясь справиться с лёгким головокружением, – получается, что вы могли делать это всё это время?
– Нет, – ответил Верховный, поравнявшись с Узурпатором, – только тот, кому подчиняется дракон, может использовать кольцо.
– Иногда мне кажется, что он не подчиняется никому, – ухмыльнулся Тэмен, пряча кольцо во внутренний карман куртки. – Благодарю, вы смогли меня удивить. А это ценно для человека, у которого всё есть. И это, не говоря о ваших сегодняшних успехах. Вы всё молчите, но я в курсе, как был разоблачён очередной заговор этого «Свободного Города». Я рад, что удалось остановить эту массированную атаку на Культ и на верфи. Хотя, признаюсь, меня очень волнует, что террористы так активизировались. Надеюсь, в ближайшем будущем нам удастся уничтожить их в зародыше. Ваш новый мальчик на побегушках…
– Париц, – подсказал Верховный.
– Да, Париц, достойная замена нашему дорогому герцогу.
– Стараюсь, – поклонился старик, – это мой долг и моя радость – угождать вам, Ваше Величество.
Тэмен поморщился и двинулся гулкими шагами через зал к выходу во внутренний двор. Верховный проводил его долгим взглядом и повернулся как раз в тот момент, когда тяжёлая дверь за его спиной открылась и вновь показался Париц. Он держал в руках свежий отчёт и тут же вручил его Главе Культа. Старик достал из кармана робы пенсне и, нахмурившись, прочитал аккуратно выведенный текст.
– Как можно скорее передайте оставшегося в живых перворождённого в Институт. Но пусть без меня не режут.
Париц забрал бумаги, поклонился и собрался было уходить.
– Постой. Что там с расследованием смерти этого помощника мастера зельеварения?
Париц выудил из пачки листок и передал Главе Культа. Верховный внимательно прочитал донесение.
– Хмм… Вскрытие ничего не показало?
– Увы, – развёл руками молодой человек.
– Хорошо. Точнее, не хорошо, но можешь идти.
Париц поклонился и поспешил к выходу. За спиной Верховного раздался скрежет, он обернулся, чтобы увидеть, как фигура дракона взмывает над Храмом и исчезает в звёздном небе.
Когда всё стихло, старик прокашлялся и, держась за спину, двинулся по мосту от Храма к хозяйственным помещениям Дворца. Крутой подъём по дугообразному мосту давался ему с трудом. Держась за поручень, он долго отдыхал на середине. Ноги совсем не слушались на таком морозе, да ещё и кашель не давал покоя. Наконец он достиг балкона круглого помещения с большими окнами, венчавшего крышу одного из зданий, откуда открывался вид на площадку между шпилей Храма, где вели работу культисты и несколько дуболомов. Завидев Верховного, один из служителей приложил руку к груди и кивнул, а старик кивнул ему в ответ.
– Ну что же, посмотрим, посмотрим, – пробормотал Верховный себе под нос, заходя через одно из окон в комнату.
Щёлкнув выключателем, старик подошёл к креслу и сел перед прибором, похожим на орган. На нём располагались чёрные камни, имевшие то же леденящее свойство поглощать свет, отчего старику стало совсем холодно, и он закрылся шубой целиком. Перед камнями на металлических постаментах медленно поднялись шары с выемками для рук. Пальцы Главы Культа высунулись из-под шубы, и, вздрогнув, он положил правую руку на шар перед небольшим чёрным камнем и закрыл глаза. Помещение осветилось холодным электрическим светом, и за органом загудели большие магнитные катушки.