В тот же вечер едва слегка стемнело, князь Кирьян, дабы проветрить свою хмельную головушку, вышел прогуляться. Идя в полутьме по витым улочкам Парижа он, как ни странно, чувствовал себя защищённым от любых неприятностей сопряжённых с разбоем или воровством. Он был уверен, что на него сейчас никто не посмеет напасть, даже невзирая на то, что вечерний полумрак самая пора для различного рода людишек, промышляющих уличным грабежом. Ну, во-первых, костюм лейтенанта королевских мушкетёров уже отбивает всякую охоту нападать. А во-вторых, острый клинок на перевязи гарантировал князю уважение со стороны разбойничьей братии.
Однако все эти доводы не могли подействовать на человека равного князю по титулу. Иными словами то, что не мог позволить себе босяк с кистенём, то мог допустить дворянин со шпагой. И ведь таковой нашёлся. Это был вполне уже зрелый мужчина, лет тридцати, с выправкой гвардейца, и спесью наглеца-дебошира со стажем – некий шевалье Крюшон. Роста чуть выше среднего, с фигурой слегка располневшего атлета, он не знал себе равных в поединках на клинках. Притом неважно, на каких клинках, будь то шпага или меч, ему всё равно, Крюшон одинаково хорошо дрался на всех. И вполне естественно, что он никого не боялся, и вёл себя на улицах Парижа как хозяин.
Кстати, он мог вести себя так ещё и потому, что у него имелось немало могущественных покровителей, или проще говоря, друзей-вельмож из высших слоёв общества. Поговаривали даже, что он как-то однажды на поединке заколол насмерть одного из любовников фаворитки самого Кольбера, и при этом Крюшону ничего не было, всё минуло безнаказанно. Более того, его потом даже наградили орденом «Святого Лазаря». Так что после того случая дерзости и нахальства шевалье Крюшона не было предела. При любом удобном стечении обстоятельств он атаковал всех, кто ему не нравился или вызывал неприязнь. В общем, он был забиякой и параноиком, каких ещё свет не видывал.
И вот этакий бретёр, а проще говоря, заядлый дуэлянт этим же вечером безмятежно прогуливался по улочкам Парижа. А если быть конкретнее, то спешил на амурную встречу к одной молодой овдовелой виконтессе. Опять-таки, все эти проклятые распри с Испанией сделала виконтессу вдовой. И вот теперь она с трепетом ждала любовного рандеву. Но, увы, ему не суждено было состояться, ибо шевалье Крюшон неожиданно для себя наткнулся на добродушно настроенного князя Кирьяна. Всё произошло весьма прозаично. Хам и сноб месье Крюшон широко шагая по узкой улочке, внезапно вышел из-за поворота и прямо схода упёрся носом в затылок князя. Тот как раз стоял на перекрёстке и думал, куда бы ему пойти дальше, направо или налево, и так уж вышло, что он оказался спиной к забияке Крюшону. Естественно, из такого нелепого столкновения ничего хорошего не получилось. Ну, кому же приятно врезаться лицом в спину кого-то другого. Разумеется, Крюшон сразу вспылил.
– Какой болван стоит на развилке и мешает проходу!?… Что за кретин перекрыл мне дорогу!?… – отпрянув от спины Кирьяна, гневно завопил он. Отчего Кирьян тут же развернулся и, продолжая пребывать в прекрасном расположении духа, поспешил извиниться.
– Ах, простите меня сударь!… Я абсолютно случайно задержался в выборе направления и вызвал эту неприятную заминку!… Позвольте просить вас о снисхождении к столь неловкому зеваке из провинции… – уже было начал распинаться в любезностях князь, но наглец Крюшон резко прервал его.
– Что вы там бормочите, сударь!?… Или быть может, костюм лейтенанта мушкетёров связал вам язык!?… Ха-ха,… я всегда знал, что мушкетёры трусливое племя, но чтоб настолько бесславное, никак не ожидал!… Да вы даже извиниться как следует не можете,… блеете, словно пришибленная овца!… – ехидно усмехаясь, рявкнул Крюшон, и даже собрался плюнуть в сторону Кирьяна, однако не успел.
– Ну, сударь, вы и нахал!… Мало того что вам не достаточно моего извинения, так вы ещё и задели честь мушкетёрского мундира!… Мушкетёры никогда не были трусами!… И хоть я мало знаю правила столичного приличия, но я всё же смогу заставить вас изменить своё мнение!… Извольте тотчас взять ваши слова обратно!… – ничуть не испугавшись, парировал Кирьян.
– Что!?… Да как ты смеешь, раззява деревенщина, указывать мне, что делать!?… Да я из тебя сейчас всю твою провинциальную дурь вмиг вышибу!… – взревел Крюшон и, не дожидаясь ответа, выхватил шпагу.
– Эй-эй!… Вы чего это сударь так скоро перешли на «ты»!?… что за хамство такое?… да ещё и где,… в самом Париже!… И потом, ведь это вы налетели на меня, а не я на вас!… так что могли бы и повежливей быть,… смотреть надо, куда идёте!… Ну а уж если вы желаете сразиться,… то извольте, я к вашим услугам!… Но прежде подумайте, надо ли вам это?… – всё ещё стараясь полюбовно замять дело, отозвался Кирьян, лениво достал шпагу и чуть тут же не попал впросак. Его мгновенно атаковал Крюшон, выпад был настолько стремителен и резок, что Кирьян еле-еле успел уклониться. Правда, в следующую же секунду он уже сам атаковал. Впрочем, его атака была больше психологической, чем физической. Князь с разворота так ловко шлёпнул Крюшона по его удаляющемуся заднему месту, что шнурок на подвязке лопнул, и штаны у шевалье немного съехали вниз.
– Ха-ха,… сударь, ну куда же вы!?… Потеря штанов ещё не причина для отказа от дуэли!… Вернитесь, продолжим!… – насмешливо воскликнул Кирьян и вновь занял боевую стойку.
– Ах, ты стервец!… Ты ещё имеешь наглость издеваться надо мной!… Ну, я тебе покажу!… – опять взревел Крюшон и, подтянув штаны, снова ринулся в атаку. Но Кирьян и тут не оплошал. С грациозностью лани отскочив в сторону, он сходу рассёк и второй шнурок на штанах пролетевшего мимо Крюшона.
– Ха-ха!… Сударь, да ну хватит вам уже раздеваться!… Вон, штаны-то у вас, почти до колен слезли,… если так дело и дальше пойдёт, то вы вовсе голым останетесь!… – уже откровенно смеясь, воскликнул Кирьян.
– Ну, всё!… ты меня окончательно вывел, сморчок,… сначала я думал всего лишь проучить тебя, но теперь определённо прибью!… – натянув повыше штаны и наскоро перехватив их уцелевшим шнурком, рявкнул Крюшон и снова кинулся в атаку. Резкий выпад и удар с налёта стал для князя несколько неожиданным, ведь редко когда противник рвётся в бой с полуспущенными штанами. А тут на тебе, дворянин, благородный шевалье и с таким остервенением бросается, да ещё и сквернословит как золотарь, ну просто фарс какой-то. К тому же Кирьяну не очень-то и хотелось драться при свете луны, звёзд и фонарей, его уже изрядно потянуло спать, а потому он решил по-быстрому закончить этот затянувшийся спектакль.
В очередной раз, ловко уклонившись от выпада противника, князь теперь уже не стал миндальничать и проткнул зазевавшемуся Крюшону его правую ягодицу. Он, конечно, мог бы и левую уколоть, и даже две сразу, но решил подпортить именно ту, с которой всадник обычно заносит ногу в седло, это на какое-то время лишает его удовольствия пользоваться лошадью. Отчего Крюшон взвизгнул, словно ошпаренный поросёнок и схватился за раненое место.
– Ты что творишь, мерзкий мальчишка!?… Ты что хочешь опозорить меня на весь Париж!?… У меня на завтра назначена верховая выездка, а теперь всё пропало!… Как я покажусь!?… Такое ранение просто унизительно!… – громыхая внезапно прорезавшимся баском, заорал Крюшон, корчась от боли.
– Сударь, но вы сами начали,… вы первый достали шпагу,… я пытался вас остановить и вот что получилось!… По крайне мере теперь вы никогда не скажете, что мушкетёры трусливое племя!… И впредь будьте осторожны,… мало ли кто ходит по ночным улицам Парижа!… На этом я считаю, инцидент исчерпанным,… идите и лечитесь!… А мне с вами драться что-то совсем расхотелось,… вы скучный противник,… к тому же вы теперь ранены в то место, каким думаете,… так что адью, сударь!… ха-ха-ха… – поставив, таким образом, точку в дуэли, рассмеялся Кирьян и, убрав свою шпагу в ножны, проследовал дальше. Ему было уже всё равно, что там в след кричит поверженный Крюшон, проклятья или просто стонет, абсолютно неважно. Хотя Крюшон выкрикивал всего лишь жалкие упрёки от обиды, что схватка закончилась для него столь бесславно. Покричав и поворчав так ещё с несколько минут Крюшон плотно зажал свою раненую ягодицу рукой и поплёлся обратно к себе домой, о ночном рандеву с прекрасной вдовушкой не могло быть и речи. Ну, какая уважающая себя дама примет вас с таким позорным ранением, ведь это же просто смешно.