Сколько времени прошло,
Сколько в Волге вод ушло,
Сколько в той же Ангаре,
На Амуре, на Днепре,
На Двине, на Тереке –
Разве всё измерите?
Но ещё сложней измерить:
Нравов пропасть, смуты меру,
От величия до дна –
Неохватна глубина.
Потеряли братья брата.
Уж давно помин робята
По Ивану справили
И свечу поставили.
Сколь самим прожить пришлось,
Как курилось им, пилось?
Тут я лучше умолчу
И моменты опущу.
По весне как-то под вечер,
Впрочем, каждый вечер – вече,
Иногда, не прекращаясь,
Сверх лимита здесь общались.
Так, традиции блюдя,
Собралась на сход родня.
Братья – сыновья Самсона:
Старший чем-то схож с Мироном,
Младший – с дядькой Никодимом,
Оба в клубах никотина.
Эти братья уж женаты,
На печи от них робята.
У Самсона, кроме этих
Были в молодости дети,
Но, кто в детстве, кто постарше
Не прижились в доме нашем.
Умирал: кто от порока[7],
Кто от ДЦП[8] до срока,
А один – от Паркинсона…
Говорят: от самогона –
Алкоголь ещё в зачатье
Разбирает мозг на части.
А ещё, мол, никотин
Здесь немало навредил.
Слушай умников теперь.
Следом – мать ушла в ту дверь.
И Тарасов тут же сын,
От Тараса он один.
Емельяном с детства звали,
Да Емелькою прозвали.
Тоже мать не повидала
Сына, здешнего амбала, –
Приказала долго жить,
В рай, иль в ад, ушла служить.
Ну, а сам он, блин, детина:
Под четыре стал аршина[9].
Ошибусь коль в сантиметрах –
Но детина под два метра.
Лоб – гранитная доска,
Хоть об лоб бей порося, –
А в глазах туман, тоска:
От всегдашнего похмелья,
Каждодневного безделья.
Мудрено ли, что зигзаги
Все на лбу, на шее сзади,
В голове ж одна бурда –
Плещут волны о борта,
В ней давно мозги закисли,
Редко в ней блуждают мысли,
Лишь одна чуть шевелится:
По утру, где б похмелиться?
Или заново поддать? –
То ж не жизня – благодать!
Чёрту кайф такой не снился,
Что в Дрянцах теперь привился.
Вот пришёл на сельский сход
По традиции народ.
Их с утра проблемы мают,
Думы голову ломают…
А тут чуют: дух курится –
И к Самсону подлечиться.
Вдруг какой-то господин
Тихо в дом заходит к ним.
Чем собранье удивил:
Это что за Крокодил?
Это что за Чебурашек
Подкатил к воротам нашим?
То есть, что, мол, за явленье?
Без звонка, без приглашенья?
Удивленье, переглядка –
Ну, попал, однако, дядька?
– Чё те надо? Кто такой?
Чё стоишь? Понты не строй.
Коль под шляпой, в тройке[10] весь,
Так тебе халява здесь?
Муть на стол! А закусь есть, –
Вот тогда и шляпе честь! –
Прямо гостю намекнув,
Говорит Тарас, икнув.
Изогнут пропеллером,
Пальцы строит веером.
– А не то счаз обласкаем,
Чем ворота подпираем, –
Просипел и брат Самсон,
Может это и Мирон,
Что-то в облике том сером,
Есть их схожие манеры.
Третий – тот, что Никодим –
Говорит: – Давай, съедим!
Пустим гостя на шашлык,
Вот уж закусь будет – шик!
За столом, смеясь, сидят
Трое пьяненьких робят.
Бородёнки у робяток,
Что кудель[11] после трепалок[12].
И по этой поросли
Угадай их возрасты?
Да ещё с печи кричат
Пять чумазых пацанят:
– Нам на печку не забудь
Тоже бросить что-нибудь!
В доме дым висит с угаром,
Воздух весь запачкан смрадом,
Стены копотью покрыты,
Печь не белена, побита.
На столе… чего там нет! –
Лук, чеснок и чёрный хлеб.
Как изящества венец –
Посредине огурец.
Пара пёстрых поросят
У двери в кути визжат.
На полу лежит бычок,
На полатях – старый чёрт.
Страшно стало мужику.
Да неужто он в аду?
Да неужто вместо дома
Он попал в вертеп Содома?
Черти, скот и дьяволята…
«Не-ет, пошёл-ка я, ребята!»
Тут с полатей глас раздался:
– Да откуда ты, брат, взялся?
Мы ж тебя, япона мать,
Замотались поминать!
Думали, за столь уж лет,
Дух истаял твой и след.
Это ж наш Ванюшка, братцы! –
Чёрт лез к Ване целоваться.
– А Тарас всё говорил:
Бог чутья тебя лишил!
Только выгнал самогон –
Тут как тут – явился он!
На родное-то житьё
Наведёт всегда чутьё!
Что всосали с молоком,
Будет вечным маяком! –
И Самсон, кряхтя с одышкой,
Полз с полатей ко братишке.
Тут набросилась орда.
– Эй! Куда меня, куда?..
Я не пью, я не курю.
Я тут с боку, на краю!..
Но никто мольбе не внял.
Каждый тискал гостя, мял,
И тащили, кто за что,
Дурака к себе за стол.
Так не смог Иван отбиться,
И пришлось ему смириться.
Сбросил торбу он на лавку.
И устроилась тут давка:
Любопытный нос в авоську
Сунуть надо каждой моське.
Но, к большому сожаленью,
Всех убило огорченье:
Нет в ней яств и нет спиртного,
Табачка в ней нет крутого.
Лишь какие-то былинки
Упакованы в холстинке.
Да в железной баночке
Какие-то огарочки.
Ну, чего с него возьмёшь?
Коль дурак – не переткёшь,
Не исправят ни дороги,
Ни разлуки, ни тревоги.
Коли пусто в голове,
Будет пусто и в суме.
Шёл к родне, а что принёс? –
Корешки да камней горсть.
Да за такие насмехалки
Морды чистят без мочалки!
Но куда теперь деваться? –
Коль родня, придётся знаться.
Да, то был Иван, дурак,
Что пропал запросто так,
Кто, по глупости своей,
Сослан был за пять морей, –
Братья сжили дурака
Не за понюшку табака.
И теперь он вдруг явился,
Как с Луны Иван скатился.
Вот уж дивное явленье,
Как Христово воскресенье.
Я признал Ванюшу сразу,
Я ж не пью её, заразу,
Потому и глаз востёр,
Хмель мне память не истёр.
Каюсь… Был один момент –
Чуть не сжёг апартамент.
Так буянил от напёрстка,
Что сбежала с дому кошка.
А Кукушка из часов
Затерялась средь лесов.
Чтоб вернулась вновь на службу,
Долго звал потом подружку,
Умолял и обещал –
Как с поносом завязал!
И с тех пор – ни-ни – ни грамму,
Не углýбить штобы драму.
Тут я речь об чём веду:
Пьяный дурень – жди беду.
У него – сознанье, память,
И поступки – всё в бреду.
Чуть попозже, убедимся,
Деградируют как лица
У людей в больших чинах –
До маразма в их умах.