Винсент д’Агоста сидел за столом в маленьком помещении, которое он объявил своим кабинетом в Нью-Йоркском музее естественной истории. Пришлось надавить как следует, чтобы администрация музея согласилась на это. Они неохотно выделили ему свободный бокс в глубинах остеологического отдела, который, слава богу, располагался вдали от вонючих мацерационных чанов.
В данный момент д’Агоста слушал, как один из его людей, детектив Хименес, подытоживает результаты просмотра записей с камер наблюдения в день убийства. Если одним словом, то голяк. Но д’Агоста делал вид, что внимательно слушает, он не хотел, чтобы Хименес считал, что его работа не оценивается по достоинству.
– Спасибо, Педро, – сказал д’Агоста, получив доклад в письменной форме.
– Что дальше? – спросил Хименес.
Д’Агоста посмотрел на часы: четверть пятого.
– Вы с Конклином на сегодня свободны, можете купить холодного пивка за мой счет. Завтра утром в десять у нас совещание по результатам проведенных работ.
Хименес улыбнулся:
– Спасибо, сэр.
Д’Агоста проводил взглядом удаляющуюся фигуру. Он и сам бы с удовольствием выпил с ребятами. Но у него еще были кое-какие дела. Вздохнув, он принялся быстро листать доклад Хименеса. Затем, отложив доклад в сторону, вытащил из портфеля планшетник и начал готовить собственный доклад – для капитана Синглтона.
Несмотря на все затраченные его командой усилия и два дня – более двухсот человеко-часов – следовательской работы, в деле об убийстве Виктора Марсалы не было найдено ничего, за что можно было бы зацепиться. Ни одного свидетеля. Ни одной записи в журналах охраны о чем-то необычном. Оставался без ответа самый главный вопрос: как этот чертов преступник выбрался из музея. Они бились над этим вопросом с самого начала.
Ни одна из огромного количества собранных улик не имела существенно важного значения. У коллег Марсалы не было мотива для его убийства, а у тех, у кого действительно были к нему претензии, оказалось железобетонное алиби. Его личная жизнь была скучной и законопослушной, как у какого-нибудь епископа. Д’Агоста воспринял как личное оскорбление тот факт, что капитан Синглтон после стольких лет работы всучил ему подобное дело.
Он начал составлять предварительный доклад для Синглтона. В нем он сообщал о предпринятых его группой шагах, о допрошенных свидетелях, о том, что удалось узнать из биографии Марсалы; приводил данные судмедэксперта и выездной криминалистической бригады, анализ записей с камер наблюдения и показания соответствующих охранников. Он писал, что дальнейший план действий, если Синглтон решит его одобрить, будет включать продолжение допросов и распространение их на других работников музея, не ограничиваясь остеологическим отделом. Это будет означать масштабные допросы, сличение показаний на предмет противоречий и проверку биографий работников, задержавшихся в тот вечер на работе… фактически, возможно, всех сотрудников музея, работали они в тот день или нет.
Д’Агоста предполагал, что Синглтон не одобрит этот план. Расходы рабочего времени, усилий и денежных средств были слишком велики с учетом малой вероятности раскрытия преступления. Нет, он, скорее всего, предложит вести следствие малыми силами и понизит приоритет этого дела. Со временем и уменьшенную бригаду тоже переведут на другое расследование. Такова судьба висяков.
Он закончил писать доклад, быстро перечитал его, переслал Синглтону и выключил планшетник. Затем поднял голову и вздрогнул от неожиданности, обнаружив, что на единственном стуле у его стола сидит агент Пендергаст. Д’Агоста не видел и не слышал, как тот появился.
– Господи Исусе, – сказал д’Агоста и сделал глубокий вдох, чтобы быстрее прийти в себя. – Вы любите появляться неожиданно, верно?
– Признаю, мне это представляется забавным. Большинство людей похожи на морской огурец – понятия не имеют, что происходит вокруг них.
– Спасибо, я это оценил. Так что привело вас ко мне?
– Вы, мой дорогой Винсент.
Д’Агоста внимательно посмотрел на Пендергаста. Не далее как вчера он услышал о том, что сын Пендергаста убит, и задним числом понял, почему Пендергаст оборвал на полуслове их разговор в ротонде музея.
– Послушайте, – начал он, преодолевая неловкость, – я очень расстроился, узнав о том, что случилось. Когда я подошел к вам вчера, то и понятия не имел про вашего сына, я только-только вернулся из свадебного путешествия и еще не успел погрузиться в дела…
Пендергаст поднял руку, и д’Агоста замолчал.
– Если кто и должен извиняться, так это я.
– Давайте забудем об этом.
– Тут требуется краткое объяснение. И тогда я буду считать, что эта тема исчерпана.
– Валяйте.
Пендергаст выпрямился на стуле:
– Винсент, вы знаете, что у меня есть сын Альбан. Он был настоящим социопатом. Я видел его полтора года назад, когда он исчез в бразильских джунглях, совершив серию убийств в отелях Нью-Йорка.
– Я ничего не слышал об этом.
– С тех пор он не появлялся… пока четыре дня назад его тело не подбросили мне на порог. Я понятия не имею, кто это сделал и как. Дело расследует лейтенант Энглер, и я боюсь, что он слабоват для этой задачи.
– Я его хорошо знаю. Он отличный детектив.
– Я не сомневаюсь в его компетентности, поэтому и попросил одного крупного айти-специалиста уничтожить данные по ДНК Убийцы из отеля в базе данных нью-йоркской полиции. Вы, вероятно, помните, что как-то раз сами представили доклад, в котором утверждали, что Альбан и Убийца из отеля – одно лицо. К счастью для меня, никто не воспринял этот доклад всерьез. Так или иначе, меня не устраивало, чтобы Энглер, проверив ДНК моего сына по базе данных, получил сенсационные данные.
– Господи Исусе, я больше ничего не хочу слышать.
– В любом случае Энглер имеет дело с совершенно необычным убийцей, и ему не удастся найти преступника. Но это уже моя забота, а не ваша. И вот почему я здесь. Когда мы разговаривали в прошлый раз, вы сказали, что у вас есть дело, по которому вы хотели бы выслушать мой совет.
– Конечно. Но вас, вероятно, интересуют более важные вещи…
– Я буду рад отвлечься.
Д’Агоста уставился на агента ФБР. Тот был таким же мрачным, как всегда, но при этом абсолютно спокойным. Глаза, похожие на льдинки, холодно встретили его взгляд. Пендергаст был одним из самых необычных людей, каких знал д’Агоста, и одному богу было известно, что происходит в его голове.
– О’кей. Отлично. Только предупреждаю, дело самое рутинное.
Д’Агоста изложил подробности: обнаружение тела, особенности места преступления, куча вещдоков, ни один из которых не имеет отношения к делу, показания охранников, заявления хранителей и других сотрудников остеологического отдела. Пендергаст выслушал все это совершенно бесстрастно, разве что иногда моргал своими серебристыми глазами. Потом в боксе появилась чья-то тень, и глаза Пендергаста сместились в ту сторону.
Д’Агоста посмотрел через плечо, проследив за взглядом Пендергаста, и увидел высокую, мощную фигуру Морриса Фрисби, главы отдела. Встретившись с ним в первый раз, д’Агоста был немало удивлен: вопреки его ожиданиям, хранитель оказался не сутулым, близоруким книжным червем, а властным человеком, наводившим страх на персонал отдела. Д’Агоста и сам немного испугался. Фрисби был в дорогом костюме в тонкую полоску, в красном галстуке и говорил чеканным голосом нью-йоркского аристократа. Роста в нем было больше шести футов, и он сразу же занял главенствующее положение в крохотном помещении. Он перевел взгляд с д’Агосты на Пендергаста и обратно, излучая раздражение в связи с продолжающимся присутствием полиции в его владениях.
– Вы все еще здесь, – сказал он.
Это был не вопрос, а утверждение.
– Дело пока не раскрыто, – ответил д’Агоста.
– И вряд ли будет раскрыто. Случайное преступление, совершенное кем-то посторонним. Марсала оказался в неудачном месте в неудачное время. Это убийство не имеет никакого отношения к остеологическому отделу. Насколько я понимаю, вы все время допрашиваете моих сотрудников, а у них большая рабочая нагрузка, важная работа на столах. Могу ли я надеяться, что в ближайшее время вы закончите расследование и позволите моим людям спокойно продолжать работу?
– Кто этот человек, лейтенант? – мягко спросил Пендергаст.
– Я доктор Моррис Фрисби, – отчеканил тот, повернувшись к Пендергасту. У него были темно-голубые глаза навыкате, и они сфокусировались на Пендергасте, словно прожектора. – Я старший хранитель антропологической секции.
– Ах да. Вы получили должность после довольно таинственного исчезновения Хьюго Мензиса, если я не ошибаюсь.
– А кто вы, позвольте узнать? Еще один полицейский в штатском?
Плавным движением Пендергаст извлек из кармана свое удостоверение и значок и помахал ими перед Фрисби à la distance[10].
Фрисби уставился на него:
– Какое отношение к этому имеет федеральная служба?
– Я здесь из чистого любопытства, – беззаботно сказал Пендергаст.
– Не жалеете себя на работе, полагаю. Как это мило. Может быть, вы скажете лейтенанту, чтобы он побыстрее сворачивал дело и перестал бесполезно нарушать ход работы отдела и расходовать деньги налогоплательщиков, уже не говоря о захвате нашего рабочего пространства?
Пендергаст улыбнулся:
– Мое праздное любопытство может привести к чему-то более официальному, если лейтенант решит, что его работе мешает назойливый, чванливый бюрократ. Это я, конечно, не о вас. Я говорю вообще.
Фрисби уставился на Пендергаста, его крупное лицо побагровело.
– Воспрепятствование осуществлению правосудия – это серьезная вещь, доктор Фрисби. По этой причине я очень рад был услышать от лейтенанта, что вы с готовностью сотрудничаете с ним и продолжите в том же духе.
Долгое мгновение Фрисби оставался неподвижен. Потом он повернулся на каблуках, собираясь уходить.
– Да, кстати, доктор Фрисби… – проговорил Пендергаст своим самым медоточивым тоном.
Фрисби не повернулся. Он просто остановился.
– Вы сможете продолжить это полезное сотрудничество, откопав имя и документы, удостоверяющие полномочия того командированного ученого, который недавно работал с Виктором Марсалой, и предоставив их моему уважаемому коллеге.
На этот раз Фрисби все же повернулся. Лицо его почти почернело от гнева. Он открыл рот, собираясь заговорить.
Но Пендергаст опередил его:
– Прежде чем вы скажете что-нибудь, доктор, позвольте задать вам вопрос. Вы знакомы с теорией игр?
Старший хранитель не ответил.
– Если знакомы, то вы знаете, что существует определенная разновидность игр, известных среди математиков и экономистов как игры с нулевой суммой. Эти игры имеют дело с ресурсами, объем которых не уменьшается и не увеличивается, они просто переходят от одного игрока к другому. С учетом вашего настоящего настроения, если вы теперь заговорите, то, боюсь, можете сказать что-нибудь неосторожное. Я бы счел необходимым возразить в ответ. В результате этого словесного обмена вы будете подавлены и унижены, а это – как утверждает теория игр – увеличит мое влияние и статус за ваш счет. Поэтому я предлагаю более благоразумный образ действий: промолчите и отправляйтесь собирать информацию, о которой я упомянул. И сделайте это как можно скорее.
Пока Пендергаст говорил, на лице Фрисби медленно появлялось выражение, совершенно непохожее на то, что д’Агоста видел прежде. Старший хранитель ничего не сказал, только слегка качнулся, сначала назад, затем вперед, как ветка на ветру. Потом он едва заметно кивнул и исчез за углом.
– Очень меня обяжете! – прокричал Пендергаст вслед хранителю, наклонившись на стуле.
Д’Агоста молча наблюдал за происходящим.
– Вы так глубоко пнули его ботинком в задницу, что ему придется обедать обувным рожком.
– Я знаю, что у вас всегда найдется подходящее острое словечко.
– Боюсь, что вы нажили себе врага.
– У меня давний опыт работы с музеем. Тут есть определенная разновидность хранителей, которые ведут себя как средневековые феодалы в своих владениях. С такими людьми я не церемонюсь. Привычка дурная, но расстаться с ней очень трудно. – Он встал со стула. – А теперь мне бы очень хотелось поговорить с этим лаборантом-остеологом, о котором вы говорили. С Марком Сандовалом.
Д’Агоста поднялся на ноги:
– Я вас провожу.