Галя шагнула в темноту. И не потому, что не боялась ее. Просто знала: так надо. Впрочем, может быть, и боялась. Только страх стал сейчас настолько несущественным, что она не потратила на него драгоценных секунд. Самым важным сейчас было зайти в этот мрак. Ведь в том, что он скрывал, ее ждал… ее ждало… Кто? Что? Да не все ли равно. Ее ждали, и она тоже ждала. Долго, невыносимо долго, до изнеможения, до искусанных губ!.. Бесконечное ожидание, самая страшная на свете пытка, должно сейчас кончиться. Так неужели это не стоило какого-то шага в чернильную тьму?
Галя шагнула. И даже закрыла за собой дверь. Скорее всего, она сделала это машинально. А может, ей хотелось доказать и этой жаждущей испугать ее темноте, и самой себе, что она ничего не боится. Теперь, когда вот-вот должно закончиться ожидание, ее ничего не страшило. Потому что страшнее всего – ждать неизвестно чего. Ждать, не имея ни малейшего понятия, что именно ты ждешь, когда это случится и будет ли оно вообще когда-нибудь.
Темнота оказалась полной, кромешной. Если здесь, под самой крышей, и были какие-то окна, то их закрывали плотные, без единой щелочки, ставни. Но Галя и без света знала, что ей нужно делать, куда идти. Сначала вперед. Шаг, второй, третий… Скрипнули доски, встревоженно, но тихо, словно испуганным шепотом. Галя остановилась, глубоко вдохнула. Пахло пылью и затхлостью давно не проветриваемого помещения. Но не сильно, не так, как пахнет на заброшенных, неухоженных чердаках. Но она находилась не на чердаке в прямом смысле. Еще одна комната – маленькая спальня и кабинет, где можно уединиться и работать или читать хоть всю ночь, не опасаясь потревожить окружающих. Вот тут, слева, если сделать два шага и вытянуть руку, можно коснуться письменного стола. Старого, но еще крепкого. Галя знала об этом, но шагать и вытягивать руку не стала – письменный стол ей сейчас не нужен. Ее интересовало то, что находилось справа, – тахта, придвинутая вплотную к наклонным доскам потолка, который являлся уже, собственно, крышей. Да-да, ей нужна именно эта тахта! Подойти к ней – шаг, еще шаг, еще, – сесть… Пружины матраса недовольно скрежетнули. Чем же они недовольны? Она же пришла!.. Ах, да… Ей нужно раздеться. Раздеться и лечь. И ждать его.
Галя расстегнула жакет, сняла, небрежно отбросила в темноту. Потянула вверх блузку, да так и замерла с закрытой тканью лицом. Прикосновение шелковистой материи к коже вызвали воспоминания. Может, это не Галя, а сама кожа, лоб, щеки, губы – может, вспомнили только они, как так же легко, нежно, едва касаясь, по ним скользили теплые, подрагивающие от возбуждения, чуть пахнущие дорогим табаком пальцы… а потом – губы, такие же теплые, только еще более нежные, мягкие, трепещущие, жадные!..
– Он придет!.. – выдохнула Галя, вскочила, сорвала блузку и отправила ее вслед за жакетом. Туда же полетело и все остальное, что до того еще было на ней. Затем она наклонилась и провела рукой по матрасу. Под ладонью оказалась грубая ткань без белья. Галя знала, что оно есть в шкафу возле дальней стены комнаты. Но заниматься сейчас чем бы то ни было, когда должен прийти он? Нет, это казалось немыслимым.
Она легла на тахту и приготовилась ждать. Теперь уже совсем недолго. Совсем чуть-чуть. А вдруг он уже рядом?
– Роман!.. – позвала она и вздрогнула – имя показалось ей таким же затхлым и пыльным, как воздух, которым она сейчас дышала. «Какой Роман?! – вспышкой садануло в мозгу. – Ведь он же давно ушел, он бросил меня, бросил нас с Костей!..» Но вспышка – и есть вспышка. Она дает свет лишь на короткое мгновение, после которого тьма становится еще гуще, а то, что привиделось в один только миг, – всего лишь фантомы и миражи, вызванные ослепленным сознанием. Галя готова была расхохотаться от нелепого бреда, посетившего ее в это мгновение. Роман ушел? Да разве же это не бред? Не самая фантастическая нелепица, какую только можно придумать? Дикость! Ведь он же так любит ее! Он так обожает их с Костиком! Он так ждал его появления, он прижимался ухом к ее животу, надеясь услышать биение маленького сердечка. А ей становилось щекотно и от этих прикосновений, и от того ощущения безграничного счастья, что теплыми мягкими лучиками трогало ее изнутри. Роман не мог никуда уйти. Не мог уйти к той пучеглазой маленькой стерве, когда Костику исполнилось всего лишь полгода. Он не мог поступить так с ними – самыми дорогими, самыми близкими, самыми… единственными его солнышками. Ведь он так, он именно так их называл до того, как в единственное солнышко превратилась для него та, другая, далекая, чужая… Нет, это они с Костиком стали ему далекими, чужими, ненужными. И не было больше никакого Романа – ни близко, ни рядом, нигде, никогда!..
Гале показалось, что она кричит, но она лишь тяжело, со всхлипом дышала. Провела по вздымающейся груди – ладони стали мокрыми. Что это – сон? Ей приснился дурной сон? Да-да, конечно же сон. Ведь она слышит шаги – его, Романа, шаги. Разве она может спутать их с чьими-то еще?.. Но… разве ей нужен Роман? Разве она любит Романа? Разве не затянулось болотной тиной то место в сердце, которое он когда-то занимал?
Галя запуталась, но даже и не пыталась выбраться из паутины, спеленавшей ее сознание. Она успокоилась. И снова знала, что ей нужно делать. Ждать. Совсем недолго. Совсем чуть-чуть. Ведь его шаги уже очень близко. Скрип-скрип-скрип… Это ступеньки лестницы. А это – скрипнула дверь. Неяркий сноп серого света – и снова полная тьма. Но он – уже здесь.
Слышно, как он дышит – прерывисто, часто. Вряд ли это только оттого, что поднимался по лестнице – ведь он не старик. Он силен, молод. И… он такой желанный! Такой, что впору самой задохнуться. Хочется крикнуть, позвать, поскорее обнять, прижаться губами к груди, перенять через них биение рвущегося к ней сердца… Но нет, она будет ждать. Пусть он сам найдет ее в темноте, пусть сам услышит стук ее сердца.
Галя почти перестала дышать, сжала губы, чтобы со слабыми выдохами не вырвался стон. Желание стало настолько сильным, что кроме него не осталось уже ничего – даже спеленутых паутиной безумия мыслей.
Вот и снова шаги. Скрип половиц. Уже не тревожный – вопросительный: что будет дальше? Найдет, не найдет? Конечно, найдет. Ведь он тоже знает, где нужно искать. Три шага вперед, два вправо, вытянуть руку…
Горячие пальцы коснулись Галиного плеча. Если бы это были не пальцы, а электрошокер, вряд ли бы ее тряхнуло сильнее. Сладкая судорога стала сигналом: все, ожидание кончилось, она дождалась!
Галя схватила протянутую к ней руку и дернула на себя. Услышала сдавленный возглас и вскрикнула сама, придавленная обвалившейся на нее тяжестью. Но это была ее, только ее долгожданная тяжесть. Та самая тяжесть, что несла с собой облегчение. Выплыло вдруг непонятное, нелепое, глупое: «Своя ноша не тянет» и, оставив ярко пульсирующий кусочек «своя», вновь ускользнуло в глубины сознания. «Своя-своя-свой-мой-мой-мо-о-ой!» – забилось в мозгу языком громогласного колокола. Вибрация от гудящего звона заполнила каждую клеточку тела, заставила его сладострастно содрогнуться – раз, другой, третий… Дыхание, и без того затрудненное от давящей на грудь тяжести, перехватило совсем.
Галя на ощупь начала срывать с мужчины одежду. Он приподнялся – дышать стало легче – и стал помогать ей. Что-то со звоном упало на пол. Но звон разливался уже и в Галиной голове, а потом захватил вибрацией и все тело. Она сама стала огромным колоколом, в который ударили, начиная отсчет нового времени – того самого, что находится вне любых физических измерений, что не знает разницы между секундой и вечностью, – времени любви.
Желанное тело касалось Галиной кожи, но неуверенно и осторожно, словно боясь обжечь ее. Тогда Галя сама прижалась к нему и стала целовать, как недавно в мечтах, над самым сердцем. Мужчина откликнулся на ласки, его ладони заскользили по Галиной спине, легли на ягодицы. Галя выгнулась, прильнула к горячему телу грудью и животом, переплела его икры своими. А потом обхватила его крепко за спину и растворилась в нем, растворяя его в себе.
Дальше все было так, как она и желала, о чем так мечтала долгие годы, чего так ждала. Она хотела шептать и кричать бесконечным рефреном любимое имя, но почему-то никак не могла его вспомнить. Но это уже не казалось важным. Важно, что любимый сейчас с ней, в ней, повсюду… И вдруг он отпрянул. Шумно вдохнул, задержал в груди воздух, словно собрался нырнуть в неведомую глубину, и сказал так, будто от скуки ему свело скулы:
– Погоди. Я забыл. Нужно, чтоб все было видно.
А Галя сразу вспомнила имя. Роман. Конечно же, Роман! Как она могла забыть? Только это был голос не Романа.
Босые ноги прошлепали по полу. Свет лампочки показался ядерным взрывом. Галя зажмурилась – пляшущие под веками цветные пятна складывались в выхваченное сознанием лицо. Лицо не Романа. Совсем чужое лицо.
Она открыла глаза. Да, это не Роман. Не ее мускулистый, спортивно-подтянутый «красавец-мачо», как она его шутя называла. Незнакомец был худощав, неспортивен и вообще… неказист. Светло-серые глаза, равнодушно взирающие на нее из-под русой челки, казались стеклянными. И этот неживой взгляд делал ничем не примечательное, застывшее лицо похожим на маску. Только сейчас это не имело для Гали никакого значения, мозг всего лишь зафиксировал факт.
– Иди сюда. Надо продолжить, – бесцветным голосом сказала она.
– Да, надо продолжить. Иду, – эхом откликнулся незнакомец.
И они продолжили. Очень старательно. Так отточено правильно, что впору снимать учебно-познавательный фильм. Ни одного лишнего движения, никаких глупых нашептываний и ненужных ласк. Все происходило совершенно беззвучно, если не считать размеренного скрипа пружин и учащенного дыхания занимающихся тяжелым физическим трудом людей.
А когда мужчина, прервав полустон-полувсхлип, отстранился и Галя увидела незнакомые, удивленно-беспомощные глаза под прилипшей к потному лбу русой спутанной челкой, она словно очнулась. И закричала, сжимаясь в комок, подтянув к груди колени, судорожно обхватив плечи руками:
– Кто вы?.. Кто вы такой?!