Оксфордшир, Англия, наше время
– О, Майкл! О, Майкл. Я люблю тебя! Так люблю! Пожалуйста, не останавливайся!
Даже сейчас, в крайне неудобном положении на заднем сиденье своего кабриолета «MG», Майкл де Вир задался вопросом: почему женщины это говорят? «Не останавливайся». Кто бы мог остановиться в такой момент? Хотя некоторые мужчины, вероятно, еще не на то способны, иначе девушки не трудились бы повторять это раз за разом, верно?
Майкл отвлекся, и потому эрекция начала слабеть. Но, раз начав, остановиться он не мог. Что, по мнению Ленки, его последнего завоевания, он намерен делать? Достать «Рейсинг пост» и изучать победителей бегов и скачек здесь, в Уинкэнтоне, в четыре пятнадцать дня?
А если он собирался это сделать, можно подумать, ее вопли «не останавливайся!» может заставить его передумать?
– Ты остановился, – укоризненно пробормотала Ленка.
– Помедлил, дорогая. Я помедлил.
Четыре пятнадцать роскошного майского дня, и Майкл де Вир опаздывал. Ему следовало отвезти Ленку на вокзал Дидкота еще час назад. Но солнце и цветы, усыпавшие живую изгородь, Ленка в невероятно короткой мини-юбке от Марка Джейкобса, открывавшей гладкие загорелые бедра… так что одно вело к другому, вернее, почти привело.
– Я тебя не привлекаю? – надулась Ленка.
– Дорогая, конечно же привлекаешь!
– Просто ты меня не любишь.
Майкл вздохнул. Похоже, он не сумеет возобновить игру. Подтянув джинсы, он завел мотор.
– Ленка, ты ангел, и сама это знаешь. Но если я опоздаю на ужин к матери, она подаст мои хорошо прожаренные яйца вместо пудинга. Боюсь, именно это меня расхолаживает.
Девушка ответила злобным взглядом.
– Врешь! Ты стыдишься меня, в этом и проблема! Стесняешься познакомить с матерью!
– Вздор, дорогая, – солгал Майкл, оценивающе разглядывая почти полностью открывавшую трусики юбку Ленки и огромные силиконовые груди, весело подпрыгивающие под невероятно коротеньким и узким топом. – Матушка будет просто обожать тебя.
«Да, у нас дома ты будешь так же кстати, как сибирская язва или Че Гевара».
– Я всего лишь считаю, что сегодня неподходящий момент, чтобы вас знакомить.
Через десять минут, помахав Ленке с платформы, Майкл с облегчением вздохнул и удалил номер ее телефона из мобильника.
«Сексуальна, но слишком дорого обходится».
У Майкла и без того стресс был немалый, особенно потому что о назначении матери объявили как раз на той неделе, когда он решил уйти из Оксфорда. Не просто решил, но фактически сделал это. Сегодня утром он ходил к куратору, подписал все нужные бумаги и покинул свои роскошные комнаты, чтобы никогда не возвращаться. Он собирался объявить родителям «счастливую новость» за сегодняшним ужином. Обоих, естественно, хватит удар, не в последнюю очередь потому, что в газетах вот-вот появятся статьи с заголовком, вроде: «Сын министра внутренних дел бежит из Баллиол-колледжа, чтобы стать профессиональным аниматором на вечеринках». «Дейли мейл» всегда употребляла слова вроде «бежать». Ну и гады же!
Майклу было не по себе из-за неминуемого появления в прессе сообщений подобного рода. Но что поделать? В прошлом году он вместе со своим приятелем Томми Лайоном основал компанию по проведению деловых и развлекательных мероприятий, и дело пошло. Будущее казалось светлым. И Майкл просто чуял успех. У него нет времени валять дурака и анализировать творчество Т.С. Эллиота.
Как ни странно, гнев матери – ничто по сравнению с тем, что скажет отец. Тедди сам оканчивал Баллиол, как его отец, дед и прадед.
В глазах родителя не было худшего преступления, разве что сын объявит, что осквернил могилу бабушки, или что он гей, или (что совершенно невообразимо) вступил в ряды лейбористов.
И все же сегодняшний ужин будет достаточно неприятным даже без выходок Ленки. Единственная светлая надежда во всей истории – присутствие Рокси. Сестра поддержит Майкла.
– Последняя карта.
Тедди картинно бросил на стол девятку треф. Его невезение в любой игре стало предметом семейных шуток. Он никогда не выигрывал ни в карты, ни в монополию или шарады, ни во что. Проигрывал он неизменно и обычно устраивал из этого целый спектакль. Главный финансовый директор успешного хедж-фонда в Сити и всеми уважаемый историк, выпускник Оксфорда, Тедди де Вир, был отнюдь не глуп. Но дома прекрасно разыгрывал дурака, наслаждаясь ролью объекта семейных шуток, чего-то вроде дрессированного циркового медведя.
Его дочь Рокси, как обычно, из кожи вон лезла, чтобы предоставить ему преимущество в игре в карты. Впервые в жизни Тедди, похоже, честно выигрывал.
– Прекрасно, па, – ободряюще улыбнулась Рокси. – Теперь тебе нужна еще двойка.
Она осторожно положила двойку треф на девятку Тедди.
Тот нахмурился:
– Хммм… у меня нет двойки, верно?
– Тогда ты должен забрать двойку.
– Пропади она пропадом.
– Последняя карта.
– Нет, погоди…
Рокси выложила валета треф и торжествующе улыбнулась:
– Я выиграла.
Лицо Тедди выражало такое возмущение, что Рокси невольно рассмеялась.
– О, дорогой па, это такая чепуха! В следующий раз, может, и выиграешь.
Отец и дочь сидели в библиотеке Кингсмира, фамильного дома де Виров в Северном Оксфордшире. После «несчастного случая» с Рокси ее спальню перенесли на первый этаж, а старый кабинет Тедди перестроили в ванную. В результате гостиная теперь была на втором этаже, и ее окна выходили на олений парк. Но библиотека, уютная комната с красными панелями и темными диванами «честерфилд», охотничьими сценами на стенах и корзинками для собак, стоявшими у вечно горящего огня, оставалась такой, какой была всегда. Рокси любила комнату именно за это. За неизменность. И еще больше любила, когда здесь сидел отец.
– Как насчет славного сухого хереса перед ужином?
Тедди развалился на стуле и вытянул ноги. Хоть гром греми, а он независимо от времени года надевал старые темно-фиолетовые вельветовые штаны. И Рокси очень ценила этот ритуал, утешительное постоянство в унылом изменчивом мире.
– Твоя мать вот-вот будет дома.
Рокси не нуждалась в напоминаниях. Развернув инвалидную коляску, она подъехала к бару. Рокси редко пила перед ужином, но сегодня сделала исключение. Налив светло-янтарной мансанильи в два стакана вместо одного, она тихо вздохнула. Сегодня матушка будет невыносимой и начнет пыжиться после своей великой победы.
«Министр внутренних дел». Слова застряли в горле Рокси.
Как матери это удалось? Почему окружающие в отличие от Рокси не видят ее насквозь? Сегодня мать будет звездой собственного шоу, самодовольная и невыносимая. Впрочем, как обычно.
Давным-давно, было время, когда Роксанна де Вир любила мать. Да, Алексия была амбициозной, самодовольной и в отличие от других матерей холодной и отчужденной. Но все же Рокси помнила счастливые времена. Длинные летние месяцы, проведенные вместе на пляже в Мартас-Вайнъярд, пикники, ленчи и игры в фей и эльфов. Рождественские праздники в Кингсмире, когда Алексия высоко поднимала Рокси, чтобы та повесила на елку уродливые яркие самодельные украшения. Помнила гонки на тачках в саду и, как ни странно – потому что кухарка из Алексии была никакая, – мать, варившую джем из ежевики.
Но когда Рокси стала подростком, все изменилось. Мать и дочь постоянно скандалили на любые темы: от политики до музыки, от моды до религии, от того, какие книги читать, до цвета волос Рокси. На посторонний взгляд все это казалось трудностями переходного возраста, но со временем Рокси стала чувствовать более глубокий разрыв, нечто более тревожащее.
Алексия, считавшаяся в юности красавицей, казалось, завидовала внешности дочери. Рокси не могла точно понять, в чем дело, – она все сильнее улавливала неприязнь матери. Ощущала ее взгляд, когда выходила из бассейна в бикини, взгляд, горевший не восхищением, а осуждением, едкой кислотой ненависти, обжигавшей кожу Рокси. Когда она начала приводить домой мальчиков, положение еще более ухудшилось. Алексия из кожи вон лезла, чтобы унизить ее, высмеять во время семейных обедов, или завладевала беседой и делала все возможное, оставаясь центром внимания, неизменно великой Алексией де Вир. Мать придирчиво допрашивала приятелей Рокси, желая узнать все, от происхождения до карьерных устремлений. Господи, каким снобом она была! Для нее никто не был достаточно хорош!
А вот отец Рокси крайне снисходительно относился к знакомым молодым людям дочери, что, естественно, доводило Алексию до бешенства.
– Неужели не можешь ей сказать, Тедди? – кричала она. – Ты ведь ее не одобряешь! Почему я вечно должна быть злым копом?
Но Тедди решительно отказывался вмешиваться и делал все возможное, чтобы сохранить мир в семье.
До той минуты, пока Роксанна де Вир не встретила Эндрю Бизли и все изменилось.
Эндрю Бизли наняли в качестве теннисного тренера Рокси.
Он стал любовью ее жизни.
Рокси любила Эндрю глубоко и страстно, но мать твердо вознамерилась уничтожить ее счастье. Объявив Эндрю недостойным охотником за приданым, Алексия безжалостно его изгнала. Тедди, любящий, но слабый, не смог противостоять решительно настроенной жене. Когда Эндрю вернулся в Австралию, сердце Рокси разбилось. Она в отчаянии выпрыгнула из окна своей спальни в Кингсмире. До земли было шестьдесят футов – верный способ умереть. Но горчайшая ирония заключалась в том, что она выжила, оказавшись на всю жизнь прикованной к инвалидному креслу и обреченной во всем зависеть от родителей. Теперь ей никогда не избавиться от опеки матери, она навсегда останется калекой под крышей Алексии.
Теперь матери было нечему завидовать. Алексия по-прежнему оставалась первой красавицей семьи.
О трагедии Рокси никогда не говорили открыто, в основном потому что Тедди не мог этого вынести. Тедди, принадлежавший к другому, старшему поколению, скрывал глубокую скорбь, предпочитая зажмуриться, чем увидеть резкий свет правды.
Рокси могла жить с этим. Она любила отца. Но не могла внутренне мириться с тем фактом, что ее мать так и не была наказана за случившееся – не страдала, как следовало бы. Алексия по-прежнему счастлива замужем, успешна профессионально, славится красотой и умом, а после падения Рокси – еще и стойкостью в беде. Любые поступки должны иметь последствия. Но вместо страданий Алексия получила еще больше лавров. Ее внезапное назначение было последним в долгой цепочке незаслуженных почестей. Рокси не могла думать об этом.
– За твое здоровье.
Она мрачно чокнулась с Тедди.
– И за твое, дорогая. Я знаю, тебе неприятен сегодняшний вечер. Но ради меня постарайся быть повежливее с матерью. Такое назначение – большое дело.
– Конечно, папочка.
«Мамин триумф – всегда большое дело».
Гилберт Дрейк упал на колени в переднем ряду скамей крошечной деревенской церкви и перекрестился. Несмотря на правоту своего дела, он боялся. Как он, жалкий ничтожный таксист, сможет вершить справедливую месть над самой влиятельной женщиной Англии? Он молил Бога дать ему мужество и вспомнил стих из Второзакония: «Будь тверд и мужествен, и приступай к делу, не бойся и не ужасайся, ибо Господь, Бог, Бог, Бог мой с тобою»…
Санджая Патела предали и оставили друзья, суд, но страшнее всех была злобная дьяволица Алексия де Вир.
Гилберт Дрейк молился, пока не стемнело. Потом застегнул свою куртку с капюшоном и вышел в ночь.
– От всего сердца благодарим тебя, Господи, за пищу, нам данную. Аминь.
Алексия молча слушала молитву мужа.
Когда они только поженились, страсть Тедди к этому ритуалу ужасно раздражала Алексию. Никто в семье не был особенно религиозен, так зачем это напыщенное лицемерное благочестие? Но со временем Алексия, как и Рокси, приучилась находить утешение в неизменных чудачествах Тедди. Когда в ее жизни бушевали бури, муж становился опорой, скалой, истинно надежным столпом, на котором можно утверждаться. Очень немногим политикам так повезло.
– Что же, – благосклонно улыбнулась Алексия, – все это чудесно выглядит. Анна, как всегда, превзошла себя.
– Как и ты, дорогая.
Перегнувшись через соблазнительный ростбиф, нарезанный тонкими ломтиками, салат из помидоров с базиликом и домашний хлеб, Тедди гордо поцеловал жену в щеку.
– Министр внутренних дел! Господи, полагаю, это означает, что мы будем видеть тебя еще реже.
– Будем надеяться, – пробормотала Рокси себе под нос.
– Знаешь, дорогая, коричневое не твой цвет, – отпарировала Алексия, оглядывая унылое платье из «Некст». Никто не испортит ее торжества. Особенно избалованная, эгоцентричная дочь. – В нем ты еще больше, чем обычно, выглядишь дождливым уик-эндом. Попробуй в следующий раз что-то поярче. Возможно, хоть немного похорошеешь. Видит Бог, ты в этом нуждаешься.
Рокси вспыхнула от стыда и гнева, но промолчала.
Спеша избежать дальнейших ссор, Майкл поднял бокал:
– Поздравляю, министр внутренних дел! – воскликнул он и положил на тарелку гору говядины. Нельзя сообщать дурные новости на пустой желудок.
– Спасибо, дорогой, – просияла Алексия. – Ты такой милый!
– Ты удивилась, когда получила назначение? Все случилось так неожиданно!
– Вздор! – преданно заявил Тедди. – Твоя мать была самой лучшей кандидатурой. Вспомни, каким безупречным министром тюрем она была!
– Ты просто чудо, дорогой, но Майкл прав. Это было полным потрясением. Конечно, мы с премьером в прекрасных отношениях…
– Да-да, и ты это говорила тысячу раз, – прошипела Рокси, заработав два молящих взгляда: отца и брата.
– Но я никогда не ожидала такого удивительного повышения, – как ни в чем не бывало продолжала Алексия. – И вряд ли кто-то еще ожидал. Должна сказать, что это взъерошило немало перьев, но почему быть занудой и все делать по правилам? Приходится хватать возможности, предложенные жизнью. Брать быка за рога, и все такое. И конечно, если я могу послужить стране, тем лучше.
Чаша терпения Рокси переполнилась. Она обещала отцу, но тут… «Послужить стране?»
– О, пожалуйста, мать! Имей порядочность признать, что дело вовсе не в служении. Амбиции помогли тебе получить место. Личные амбиции. Мы не журналисты, мы – твоя семья. И не стоит нам лгать только потому, что лжешь всем остальным!
– Рокси, милая, успокойся, – укоризненно покачал головой Тедди.
В груди Алексии сжался знакомый ком гнева. «Успокойся?» Неужели Тедди нечего больше сказать? Почему он никогда не защитит ее как полагается? Почему вечно угождает комплексу жертвы Рокси, постоянно ходит на цыпочках, когда бывает в ее обществе? Девчонка использует проклятое кресло как оружие, и Алексии это до смерти надоело.
– Кстати, о возможностях, быках и рогах и… тому подобном, – робко начал Майкл. – У меня новости.
– Только не говори, что наконец нашел славную девушку и решил жениться, – поддразнил Тедди. – Я думал, мы договорились. Никаких свадеб, пока не окончишь Оксфорд.
– Не волнуйся. Никаких свадеб. По крайней мере таких, где я буду выступать в роли жениха. Но… у меня другие новости. Я окончил Оксфорд.
Полное молчание. Атмосфера сгустилась настолько, что ее можно было резать ножом. Первой заговорила Алексия.
– Может, пояснишь, что это значит? Ты не так давно начал.
Майкл жалобно уставился на мать.
– Университет не для меня, ма. Правда.
– Не для тебя? Но почему?
– Честно? Мне до смерти скучно.
– Скучно?! – взорвался Тедди. – В Баллиоле? Что за бред.
– Помните «Кингсмир ивентс», компанию, которую мы с Томми открыли в прошлом году? – бросился вперед Майкл очертя голову.
Томми Лайон был лучшим другом Майкла. Мальчики встретились в подготовительной школе и с тех пор не расставались.
– Не слишком.
– Помните! Мы устроили тридцатилетний юбилей для того русского парня на яхте в Сен-Тропезе прошлым летом!
– Смутно.
Алексия глянула на Тедди. Обычно жизнерадостное лицо мужа сейчас походило на грозовую тучу.
– Так или иначе, мы заработали двадцать пять штук чистой прибыли. На двоих! – гордо воскликнул Майкл. – И с тех пор у нас было много заказов – корпоративы, бар-мицва[4].
Этого Тедди уже не вынес.
– Бар-мицва! – завопил он. – Ради всего святого! Ты де Вир и на полпути к получению диплома адвоката в Оксфорде! Неужели всерьез ожидаешь, что я и твоя мать согласимся, чтобы ты выкинул все это на ветер и заказывал клоунов и воздушные шары для тринадцатилетних еврейских мальчишек из Голд ере чертовых Грин![5]
– Клиенты – их родители, – рассудительно втолковывал Майкл. – И не стоит презирать Голдерс-Грин. Некоторые еврейские мамаши тратят до полумиллиона на большой праздник маленького Самуила.
– Полмиллиона? Фунтов?
Даже Тедди поразила такая цифра.
– Подумай о возможностях, па!
Веселые серые глаза Майкла зажглись:
– Мы с Томми можем получить чистыми восемьдесят – сто тысяч штук за ночь!
– Да. А с дипломом Баллиола и моими, и материнскими связями через несколько лет можешь зарабатывать в Сити десятки миллионов. Прости, Майкл. Но так не пойдет.
– Прости, па, но не тебе решать. Я официально ушел из колледжа сегодня утром. Отдал свои ключи, и все такое.
– Что-о-о-о?
Вопли Тедди разносились по всему дому до самой привратницкой. Рокси попыталась вмешаться, и скоро все трое орали друг на друга, как разъяренные члены парламента во время «Часа вопросов» премьер-министру.
Алексия прикрыла глаза. Сначала чертова Рокси снова завела ту же волынку, а потом Майкл бросил эту бомбу. Вот тебе и праздничный ужин!
Она облегченно вздохнула, когда Бейли, их дворецкий, тронул ее за плечо.
– Простите, что прерываю ваш обед, мадам. Но кое-кто у ворот хочет вас видеть.
Алексия взглянула на часы «Картье», прошлогодний подарок мужа на годовщину свадьбы. Начало десятого.
– Довольно поздно для визитов. Кто это?
– В том-то и дело. Не хотят назваться и ведут себя… как-то неестественно. Дженнингс не знал, что делать.
Алексия отложила салфетку.
– Хорошо, я сейчас приду.
Алфред Дженнингс почти сорок лет служил привратником в Кингсмире. Семидесятилетний глуховатый сердечник, он вряд ли годился в охранники. Майкл однажды сказал, что Дженнингс свиреп, как новорожденный котенок, фраза, которая, по мнению Алексии, идеально описывала Дженнингса. К сожалению, теперь, когда она стала министром внутренних дел, безопасность больше не была предметом шуток. На нелегкой должности министра тюрем она заработала себе немало врагов, некоторые были потенциально опасны, остальные – просто психи. Санджай Пател, индиец, заключенный «Уормвуд-Скрабе», покончивший с собой, когда ему накинули срок, имел особенно горластую и неприятную группу поддержки. Алексию не так легко было запугать, но она не могла позволить себе быть галантной с нежданными гостями.
Привратницкая Кингсмира состояла из офиса-гостиной внизу и одной спальни с ванной наверху. Дженнингс постарался навести уют, и электрический камин постоянно горел.
– Простите, что побеспокоил вас, мэм, – прохрипел он, когда вошла Алексия. – Особенно во время ужина. Парень уже ушел.
– И прекрасно, Альфред, лучше перестраховаться, чем потом жалеть. Кстати, камеры были включены?
– О да, мэм.
Старик закашлялся, довольный, что хоть что-то сделал как надо.
– Последнее время они постоянно включены. Мистер де Вир на этом настаивал. «Включите эти камеры, мистер Дженнингс», – твердил он. Я так и сделал.
– Превосходно! Можно мне взглянуть на пленку?
Ужин закончился. Тедди вылетел из комнаты, а Майкл и Рокси заваривали чай на кухне.
– Ну, думаю, все прошло неплохо, – заметил Майкл. – Папа был, как всегда, спокоен и рассудителен.
– А чего ты ожидал? – упрекнула Рокси, очень любившая брата. Все любили Майкла с его обаянием непослушного озорного малыша, теплым чувством юмора. Да и как его не любить? Но ей было больно видеть отца таким расстроенным.
– Ты знаешь, как много Баллиол значит для папы!
– Да, но ведь не папе там учиться, а мне!
– Осталось всего два года!
– Знаю, Рокс, но мне там чертовски надоело. Я не книжный червь и терпеть не могу библиотеки и лекции.
Майкл обмяк на стуле, обхватив голову руками.
– Да неужели! Вот бы не подумала!
Рокси саркастически подняла брови:
– Ха-ха! Я серьезно! Этот бизнес вместе с Тони… думаю, мы сможем его поднять. Па ведь тоже предприниматель!
– Вряд ли.
– По крайней мере бизнесмен. Должен же он хоть отчасти меня понимать!
– Не то что он не понимает, просто не хочет, чтобы ты наделал ошибок.
– Я не наделаю. Мама сразу все усекла. Хотя пресса непременно устроит скандал, она понимает, что я должен найти свой путь.
– Алексия воображает, что солнце всегда сияло из ее задницы, – холодно процедила Рокси. – И будет поддерживать тебя, даже если соберешься отправиться в тренировочный лагерь Мусульманского Братства в горах Кашмира.
Майкл нахмурился. Он терпеть не мог, когда сестра называла мать по имени. Отчуждение между ними было достаточно очевидно, но эта маленькая деталь еще сильнее его подчеркивала.
– Она любит нас обоих, Рокс.
Рокси закатила глаза:
– Что ж, она выказывает эту любовь весьма оригинальным способом.
Тедди нашел Алексию в кабинете. Сидя за столом, на котором стоял пустой бокал, она уставилась в пространство, бесконечно вертя на пальце обручальное кольцо.
– Ты в порядке?
– Что? А, да. В полном, – ответила она с вымученной улыбкой. Как всегда, идеально причесана, как всегда, идеально одета. Но Тедди видел, как она устала.
Когда они встретились, Алексии было двадцать пять, а когда поженились в маленькой католической церквушке неподалеку от Кадоган-стрит, – двадцать восемь. Тогда она выглядела поразительно красивой, в классическом стиле семидесятых. Очень стройная, с длинными ногами жеребенка и гривой роскошных светлых волос, летящих за ней, как хвост кометы, Алексия и тогда была амбициозна и очень быстро изменилась: постриглась, перешла на более скромные костюмы и невысокие каблуки. Тогда она впервые баллотировалась в парламент. Миссис Тэтчер стала лидером нации за несколько лет до того, как Алексия де Вир стала членом парламента, но Британская партия консерваторов по-прежнему не признавала роли женщин в политике, особенно женщин средних и низших классов. Брак с британским аристократом определенно увеличил шансы Алексии на политическую карьеру. Тедди отказался от звания пэра, чтобы молодая жена могла получить место в палате общин, но Алексия оставалась де Вир, а де Виры были частью истэблишмента тори с незапамятных времен.
Тедди был неглуп. И прекрасно понимал, что прежде всего имя, деньги и семейные связи привлекли его молодую, прекрасную, честолюбивую, умную жену. Но он восхищался Алексией, любил ее и готов был положить больше того, что имеет, на алтарь ее карьеры. До их встречи жизнь Тедди хотя и проходила в привилегированных кругах, отличалась роскошью, но была невыносимо скучной. Женитьба на Алексии Паркер превратила ее в приключение.
Сидя за своим столом, Алексия, как всегда, выглядела сильной, умной, ужасно успешной женщиной. Вся, от прически, сделанной в салоне Дэниела Гэлвина, до безупречно сшитого костюма от кутюр и бриллиантов, поблескивавших на пальцах, в ушах и на шее, жена Тедди де Вира являла собой женщину, с которой приходилось считаться. Глядя на нее, Тедди буквально лопался от гордости.
Министр внутренних дел. Это что-то!
«Мы сделали это, дорогая. Доказали свою правоту!»
Конечно, в жизни де Виров было немало испытаний и трагедий, как в любой семье. Тедди был достаточно умен, чтобы понять: отношения между Алексией и Рокси, возможно, никогда не изменятся к лучшему. Шансов на примирение столько же, сколько на исцеление изуродованных ног дочери. Все началось давно, когда Рокси стала подростком. Но конечно, эта история с мальчишкой Бизли окончательно испортила все. А Алексия никогда не была чувствительной, тонкой натурой, той матерью, которая может обнять дочь и сказать: «Ну-ну, успокойся, все хорошо». Тедди знал также, что Алексия безобразно избаловала Майкла, отчасти в компенсацию теплоты, потерянной с Роксанной. Иногда это доводило его до безумия, но он понимал и ценил в себе это свойство – всегда понимать жену. Они были двумя сторонами одной медали, он и Алексия. И он горячо ее любил.
– Нам не хватало тебя за ужином.
– Правда? Стоял такой ор, что мне трудно было разобрать, что к чему.
Тедди зашел ей за спину и принялся растирать плечи.
– Прости, что вышел из себя. Куда ты исчезла?
– Кто-то подъехал к воротам и спросил, нельзя ли увидеться со мной. Дженнингсу гость не понравился, но, к тому времени как я вышла, он уже исчез.
– Мне тоже не нравится, что эти психи постоянно за тобой увязываются, – помрачнел Тедди.
– Мы не знаем, психи ли это. Возможно, это был избиратель или репортер.
– Он есть на пленке?
Алексия не моргнула глазом.
– Нет. Камеры отключились.
– Опять?
– Боюсь, что так.
– Ради всего святого! Что это с чертовой системой? Не можешь потребовать, чтобы МИ-5[6] взяло дело в свои руки? В конце концов, ты управляешь этой чертовой страной!
Алексия встала и поцеловала его.
– Расслабься, дорогой. Ничего страшного. У меня будет вся необходимая охрана, но не хотим же мы жить, как заключенные. Верно?
– Ну… нет, конечно.
– Прекрасно. Что будем делать с Майклом? Насчет его ухода из Баллиола…
Тедди повелительно поднял руки, призывая к молчанию. Немногие могли остановить Алексию на полуслове, но муж был одним из этих немногих.
– Ни за что на свете, – твердо объявил он. – Сегодня мы не говорим о наших детях. Этот вечер должен быть твоим. Пойдем в постель и можешь рассказать мне о первом дне во всех восхитительных подробностях.
Он игриво похлопал ее пониже спины.
– Ладно, – рассмеялась Алексия. – Постель так постель.
Мысленно она не впервые поблагодарила звезды за прекрасного, заботливого мужа. Как жаль, что приходится ему лгать.
Пленка с камер была плохого качества. Но изображение на ней можно разобрать. Завтра она покажет пленку Эдварду Мэннингу. Эдвард знает, что делать.
Сэр Эдвард Мэннинг был возбужден до предела.
– Лицом на стол, сука!
Занятия сексом в палате лордов всегда его заводили. Было что-то восхитительно непристойное в том, чтобы принуждать к сексу на все готовых молодых слуг в таком древнем царственном окружении. Сегодня вечером двадцатилетний румын был особенно угодлив. Запер дверь и разделся, как только ужин закончился и скучнейшая группа китайских дипломатов вернулась в посольство.
– Раздвинь ноги.
Винные бокалы тончайшего уотерфордского хрусталя с гравировкой «Палата лордов» опасно тряслись на раскачивающемся столе. Сэр Эдвард Мэннинг со спущенными брюками, но по-прежнему в смокинге и бабочке вонзался сильнее и быстрее, пока на крахмальной белой сорочке не появились мокрые пятна.
– Не так грубо, Эдвард. Мне больно!
– Для тебя «сэр Эдвард», дорогой. И я хочу, чтобы тебе было больно. В этом весь смысл!
Подтолкнув молодого румына вперед, Эдвард скорчился над ним, как жаба, насилуя восхитительно податливое двадцатилетнее тело. Сэр Эдвард не жалел о своей утраченной юности, но все еще ценил прелести юного тела, особенно предложенные бесплатно.
Хрустальный бокал с громким звоном разлетелся по паркету. За ним последовал второй. Сэр Эдвард увеличил темп. Уже час ночи, дверь заперта, но вдруг их потревожат!
Наконец он кончил со сдавленным звуком наслаждения, щедро разбрызгав сперму по гладким голым ягодицам румына, прежде чем соскользнуть на пол. Натягивая брюки и приглаживая волосы, он любовался своим завоеванием, все еще распростертым на столе.
– Можешь не подметать стекло, Сергей. Кто-нибудь утром уберет.
Сергей Милеску повернулся и взглянул на старика, которого только сейчас обслужил. Он ненавидел Эдварда Мэннинга со жгучей, убийственной силой. Но еще больше ненавидел себя за бесстыдную эрекцию. Все, что проделывал с ним англичанин, было омерзительно, болезненно и постыдно. Но Сергей наслаждался почти так же, как его мучитель.
Конечно, он был с Мэннингом не ради секса. Тот – влиятельный человек с влиятельными связями. И богат, богат так, как не снилось Милеску даже в самых безумных снах. Когда-нибудь Сергей отплатит за все унижения последних шести месяцев, за синяки и раны на теле, которые никогда не заживут полностью.
– Иди сюда.
Сэр Мэннинг потрепал его по голове, как собаку. Костлявые старческие пальцы лениво чертили линии на смуглых щеках Сергея.
– Тебе понравилось, верно?
Сергей кивнул.
– Вы знаете, что это так. Но неужели все это должно вечно происходить там, где я работаю? Не можем мы хоть иногда приезжать к вам домой? Я чувствую себя…
– Кем именно? – промурлыкал сэр Эдвард, потянувшись к каменно-твердому «петушку» Сергея.
– Вы знаете, – простонал тот. – Шлюхой.
– Но, мой дорогой мальчик, в этом все дело. Ты и есть моя маленькая шлюшка.
«Ненавижу», – думал Сергей, извиваясь под ласками любовника.
Он уже почти достиг оргазма, когда сэр Мэннинг внезапно разжал пальцы.
– Хорошо, – кивнул он, к изумлению Сергея. – Если это тебя порадует. В следующий раз сделаем это у меня дома.
«Порадует. Еще как порадует».
– Правда?
– Правда.
Сэр Эдвард послал ему поцелуй.
– Не забудь погасить свет перед уходом.
Утром, отдохнувший, принявший душ и пахнувший афтершейвом «Флорис», сэр Мэннинг сидел за столом, перечитывая досье нового босса.
«Алексия де Вир (урожденная Паркер). Член парламента от Северного Оксфордшира. Родилась 8 апреля 1954 года. Вышла замуж в 1982 году за лорда Эдварда Стенли Риджмонта де Вира (отказ от титула в 1986 году). Двое детей: Роксанна Эмили (1983), Майкл Эдвард Риджмонт (1985). Работа в министерстве торговли и промышленности (6 лет). С 2009 года и по настоящее время – заместитель министра тюрем».
В этом досье мало что могло привлечь внимание, но именно это и устраивало сэра Эдварда Мэннинга. Как все старшие государственные служащие, он считал министерство внутренних дел своим королевством – министры приходят и уходят, а сэр Эдвард и его штат остаются постоянной принадлежностью министерства, именно они на самом деле правят страной. Досье МИ-5 было толстым, как Коран, и куда более пикантным, чем это. Сэр Эдвард служил при пяти министрах внутренних дел, лейбористах и консерваторах, и у всех пятерых в шкафах таилось куда больше гремящих костями скелетов, чем в средних размеров лондонской братской могиле, где когда-то хоронили умерших от чумы. Твердых доказательств против них не было, разумеется, и в обязанности сэра Мэннинга входило сделать все, чтобы они и не появились, – одна из тех областей, в которых интересы его и политических хозяев совпадали. Совсем как вестминстерский вариант детской игры «Змеи и лестницы». Но только здесь змеи обычно добирались до вершины – мужчины и женщины, которые сбрасывали кожу скандала так легко, как угри в море масла.
Алексия де Вир была другой. Ее досье – такое тонкое, что практически кажется листовкой. До прошлого года, когда ее билль реформы приговоров и наказаний заслужил осуждение всей прессы, миссис де Вир была практически невидимой. В досье – вообще ничего до записи о коротком пребывании на посту секретаря члена парламента. С тех пор прошло несколько ничем не примечательных лет службы в местной политической организации до необычайно удачного брака с богатым британским лордом и получения бесплатного пропуска в верхние эшелоны власти. Двое детей, дочь – никчемная неудачница (попытка самоубийства Роксанны де Вир была единственным ярким штрихом в идеальной истории семейной жизни). Залогом довольно успешной политической карьеры, вне всякого сомнения, была личная дружба миссис де Вир с Генри Уитменом, новым премьер-министром. И это крайне беспокоило сэра Эдварда Мэннинга. Что, спрашивается, общего у стареющей миссис де Вир с молодым, только что женившимся лидером партии? Тут должна быть связь, но будь он проклят, если понимает, что к чему.
Ничего, абсолютно ничего не дает понять, почему Алексию де Вир вытащили из ничтожного министерства тюрем и назначили министром внутренних дел.
«Где мертвые тела, враги, которых она встречала на пути, когда так ловко и бесшумно карабкалась по намазанному жиром столбу? Где те наземные мины, спутанная паутина неразорвавшихся бомб, между которыми нужно аккуратно пройти, чтобы не наткнуться?»
Досье Алексии было интересным не содержанием, а тем, о чем оно умалчивало.
«Эта женщина что-то утаивает от меня. Но я ее разоблачу. Мне нужно защищать министерство и нашу работу. Нужно узнать, кто она и какого черта здесь делает».
– Доброе утро, Эдвард. Вы сегодня рано.
Человек с менее крепкими нервами подскочил бы. Сэр Мэннинг спокойно закрыл досье, сунул в ящик стола и растянул ястребиное лицо в улыбке.
– Вовсе нет, министр внутренних дел. Уже почти восемь.
Он сам просил нового босса называть его по имени и не трудиться упоминать титул, но раздражался каждый раз, когда она делала это. Возможно, дело в бьющем по нервам псевдоаристократическом выговоре. Или в том, что Алексия де Вир – женщина. Сэр Мэннинг и раньше работал на женщин, но никогда по своей воле. И хотя скрывал свои сексуальные предпочтения, по правде говоря, находил женщин омерзительными.
– Я бы хотела, чтобы вы называли меня Алексией.
– Знаю, министр внутренних дел. Если не сочтете дерзостью, должен сказать, что вы выглядите немного усталой.
Алексия поймала свое отражение в окне и поморщилась. Он не шутил. Глаза распухли и покраснели, кожа казалась сухой, и каждая морщинка врезалась в кожу глубже, чем неделю назад.
«Говорят же, что высокая должность старит. Может, процесс уже начался».
– У меня была трудная ночь.
– Мне жаль это слышать.
– Кто-то приехал в мой дом. Мужчина. Он хотел поговорить со мной. Но к тому времени как я подошла к привратницкой, он исчез.
Сэр Эдвард нахмурился:
– И вы не знаете, кто это?
– Точно не знаю, но подозрения у меня есть.
Алексия коротко рассказала о деле Санджая Патела и угрозах, которые получала потом.
– У нас есть его изображение на пленке, хотя качество ужасное. – Она вынула из портфеля серебристый диск и протянула ему.
– Превосходно. Я немедленно перешлю это в службу охраны. Так или иначе, нужно позаботиться о вашей безопасности. Встреча с главой охраны назначена на пятницу в три. Может это подождать до пятницы?
– Конечно, – кивнула Алексия. – Так или иначе, все это пустяки. Я не волнуюсь. А теперь за работу.
В голове звучали чьи-то голоса. Голоса, которые он узнавал. Голоса из прошлого. Его лучший друг. Его жена. Бывшая жена. Его дочь. Голос дочери всегда успокаивал, вызывал улыбку. Но очень ненадолго. Потому что был еще тот голос.
Иногда он думал, что это голос Господа, полный праведного негодования. Но чаще всего он походил на голос дьявола: искаженный, зловещий, нечеловеческий. И он точно знал, что это голос страха. Голос, твердивший ему ужасные вещи, требовавший от него ужасных поступков. Голос, который нужно удовлетворить. Которому нужно подчиняться. Но как он мог подчиниться, если ему даже не дают ее увидеть? Алексия де Вир была неприкосновенна.
– Вы что-то сказали, дорогой? – Миссис Мэрджори Дэвис с подозрением оглядела своего жильца.
В течение двадцати лет управления гостиницей в Котсуолде миссис Дэвис видела всяких психов. Была такая пара из штата Калифорния, которая каждое утро приносила к завтраку кристаллы и располагала вокруг тарелок с бобами и сосисками как источник «позитивной энергии». Были французские геи, которые отказались оплатить счет, потому что нашли в ванне паука. Не говоря уж о возрожденных христианах из Канады, заказавших по четыре чая с булочками, сливками и вареньем и все это благополучно съевших. Но этот парень был не просто чудаком. Он был более чем странным, разговаривал с собой и расхаживал по дому в любое время суток, бормоча религиозную чепуху. Утром он спустился к завтраку в грязной майке и небритый. Миссис Дэвис запоздало спохватилась, что он может быть опасен.
– Простите, – выдавил он, – я не сознавал, что говорю вслух.
«Определенно с приветом», – подумала миссис Дэвис и подняла чайник как оружие.
– Еще «Эрл Грей»?
– Нет, спасибо. Только счет, пожалуйста. Я после завтрака уезжаю.
«Скатертью дорога».
Миссис Дэвис заметила расписание поездов «Дидкот – Лондон», заткнутое за стоечку с тостами, и понадеялась, что больше постояльца не увидит.
– Мне очень жаль, – сказала она на автопилоте. – Вам понравился Оксфордшир?
Мужчина нахмурился, словно не понял вопроса.
– Мне нужно увидеть Алексию де Вир.
– Прошу прощения?
– Я сказал, что нужно увидеть министра внутренних дел.
Он вдруг ударил кулаком по столу.
– Она ждет меня. Мы старые друзья.
Мэрджори попятилась от стола. Мужчина снова принялся за еду, а она бросилась к стойке портье и быстро напечатала счет. Как только он закончил завтрак, она вернулась к столу.
– Думаю, вам лучше уйти. Мы принимаем карточки «Виза» или «Мастеркард».
Она была изумлена твердостью собственного голоса, но не собиралась провести ни минуты больше в обществе сумасшедшего. И уж конечно, не в своем доме.
Мужчина, казалось, утихомирился. Подписал чек, взял чемодан и молча направился к двери.
После его ухода миссис Дэвис взглянула на подпись на чеке, гадая, услышит ли это имя еще раз в связи с преступлением или заговором против правительства.
«Мистер Уильям Хэмлин».
Хэмлин.
Нужно запомнить.
Тюремная жизнь вполне подошла Билли Хэмлину.
Конечно, странно слышать такое, но это правда. Размеренность, рутина, дружба с другими заключенными – все вполне соответствовало покладистой, дружелюбной натуре Билли, как только он привык к тюремному распорядку.
Самым тяжелым был первый год. Его перевели в тюрьму, находившуюся поближе к дому отца. И Билли был безутешен, когда Джефф Хэмлин внезапно умер от сердечного приступа всего через три месяца после суда. Билли пытался уговорить себя, что не виноват в смерти отца, что тот скончался не от жестокого удара судьбы – ареста сына, но в глубине души знал правду Совесть грызла его, как собака – кость.
Лесли Луз иногда слал записки насчет подачи апелляции. Но проходили дни, недели, месяцы и годы, а о помиловании ничего не было слышно. Билли смирился с тем, что отсидит полный срок.
Двадцать лет… даже подумать страшно. Даже пятнадцать за хорошее поведение были горькой пилюлей. Билли решил сосредоточиться на единственном позитиве, оставшемся в его жизни. Тони Гилетти.
«Когда я выйду, Тони будет меня ждать».
Сладкая, почти наркотическая фантазия. И Билли Хэмлин льнул к ней, как к спасательному кругу.
– Когда я выйду отсюда, – твердил себе Билли каждую ночь, лежа на холодной одинокой койке, – не выпущу Тони из постели. Нужно же наверстать потерянное время.
Он засыпал, мечтая о мягком, прекрасном теле Тони, и просыпался с запахом ее кожи в ноздрях, ощущая нежную ласку шелковистых белокурых волос на груди. По мере того как шли годы, а о Тони ничего не было слышно – ни писем, ни посещений, ни звонков, – он придумывал сцены, объясняющие ее отсутствие.
Отец не пускает ее к нему.
Она путешествует в дальних странах, возможно, совершает поход по Андам, пытаясь выкинуть его из головы, пока они снова смогут быть вместе.
Она работает и копит деньги на дом, который они купят вместе, когда Билли выйдет.
Фантазии становились все более неправдоподобными, и это понимал даже сам Билли. Он прекратил говорить о Тони с другими заключенными и словно убрал ее далеко, в самую глубину души, с тем, чтобы радостно доставать снова и снова, как только гаснут огни и он остается один.
Питаясь этими романтическими иллюзиями, Билли упорно старался извлечь все выгоды из тюремной жизни: записался в классы науки и механики, много работал на тюремной ферме, что очень ему нравилось. Обычно убийцы детей находились на самой нижней ступени тюремной иерархии. Их подвергали остракизму и всячески издевались. Но было что-то в добром, неизменно жизнерадостном характере Билли, смягчавшее даже самых закоренелых преступников. Кроме того, никто не верил, что он убил Николаса. Все знали, что суд был чистым фарсом.
В тот день, спустя пятнадцать лет, когда Билли вышел из тюрьмы штата Нью-Джерси, никто не ждал его у ворот. Отец умер, близких родственников у него не было. Конечно, имелись знакомые. Но он с болью осознал, что все настоящие друзья остались по другую сторону огромных, запертых стальных ворот. Билли Хэмлин не был готов встретиться с окружающим миром в одиночку.
Поэтому и сделал единственное, что мог.
Отправился на поиски Тони Гилетти.
И прежде всего поехал в особняк ее родителей в Нью-Джерси. Он никогда не был здесь раньше, но запомнил адрес и видел снимки в глянцевом журнале «Дрим хоум».
Горничная, открывшая дверь, была очень добра. Ее брат Тайрон провел в тюрьме восемь лет за мелкое воровство, и она знала, что может сделать с человеком долгий срок за решеткой. Но она сказала Билли, что он приехал зря.
– Старик Гилетти продал дом восемь лет назад. С тех пор здесь живут Бартеры. Мои хозяева.
Билли с трудом скрыл разочарование.
– Не знаете, куда переехали Гилетти?
– Нет. Думаю, вернулись в Нью-Йорк. Но старик потерял кучу денег, когда разорился. Пришлось платить партнерам и банку. Поэтому он продал дом. Они попали в настоящую беду.
Билли помнил Уолтера Гилетти как чванливого, наглого типа, вечного хозяина положения, который так пренебрежительно отнесся к его отцу на суде.
Проведя небольшое расследование и позвонив кое-кому из бывших работников Уолтера, Билли нашел новый дом Гилетти, чистую, но скромную квартирку в недорогом квартале Бруклина. Добравшись туда, он решил, что снова потратил время зря. Его встретила древняя морщинистая карга в грязном велюровом домашнем костюме.
– Какого черта вам здесь надо?
Злобные глазки прищурились.
– Билли Хэмлин! – выдохнула она. – Тебя уже выпустили!
Только тогда он узнал мать Тони.
– Сандра?
– Для тебя миссис Гилетти, мальчишка!
Иисусе! Она состарилась на тридцать лет! Больше!
– Я… я искал Тони, – заикаясь, выдавил он. По какой-то причине старуха сильно действовала ему на нервы.
– Ты и весь мир, – мерзко закудахтала Сандра Гилетти. В ее груди свистело и потрескивало: верные признаки эмфиземы. Он вспомнил старую поговорку: хочешь знать, в кого превратится с годами девушка, – взгляни на ее мать.
– Тони ушла, малыш. И никогда не вернется.
На какое-то страшное мгновение Билли подумал, что Тони мертва. Но Сандра объяснила, что дочь сбежала сразу после суда, холодно уведомив родителей, что больше не желает иметь с ними ничего общего и начинает новую жизнь.
– Вот так и сказала, – прокашляла старуха. – После двадцати лет любви и привязанности встала и ушла, и больше мы о ней не слышали.
Билли вспомнил единственное волшебное лето с Тони и длинные разговоры о родителях. «Любовь и привязанность» не те слова, которые можно соотнести с Гилетти. Тогда он жалел Тони и был благодарен своему отцу за неизменно теплое отношение.
– Конечно, Уолтер потерял все, – продолжала миссис Гилетти. – Ты, возможно, уже знаешь. Умер от удара всего через несколько месяцев после переезда. Оставил меня без единого пенни, скупой сукин сын!
Билли глянул поверх ее плеча. Квартира чистая, уютная. Конечно, не «Ритц-Карлтон», но он убил бы ради того, чтобы получить такой дом, куда можно было бы прийти и остаться.
– Похоже, у вас все неплохо, миссис Гилетти.
Та презрительно скривила губы.
– У тебя низкие стандарты. Возможно, потому и влюбился в Тони. Она даже на похороны не приехала. Даже цветы не прислала. Бессердечная сука!
Билли покинул квартиру в крайне угнетенном состоянии. В тюрьме у него по крайней мере была мечта, помогавшая выжить. Но теперь все рухнуло. Все уничтожено. Как его жизнь…
И не только его. Гилетти тоже все потеряли. Можно подумать, все, кто имеет отношение к тому далекому ужасному лету в Кеннебанкпорте, прокляты! Пусть Билли единственный, кого засадили в тюрьму, остальные тоже наказаны. Каждый пострадал по-своему.
Билли старался не думать о семье Хэндемейер и их нескончаемой скорби. Неужели и они истерзаны и измучены? Что случилось с ними после суда? Удовлетворен ли сенатор свершившейся местью?
Билли почему-то сомневался в этом.
Следующие несколько месяцев он неустанно искал Тони, но это было все равно что пытаться ловить призрак сачком для бабочек. Он даже потратил тысячу долларов из маленького наследства, оставленного отцом, на частного детектива. Бесполезно. Ядовитая старая змея, мать Тони, была права.
Только спустя несколько месяцев Билли Хэмлин распознал природу нараставшего в нем чувства. Облегчение. Он отпустил мечту, отстегнул парашют и, к своему изумлению, обнаружил, что не упал в пропасть отчаяния, не погиб и даже не ощущал себя приговоренным во второй раз. Нет, с его плеч свалилось огромное бремя.
Выйдя из тюрьмы, Билли не стал свободным человеком. Свободу дал отказ от Тони Гилетти. Наконец он может строить собственную жизнь.
В тюрьме он получил специальность механика и потратил остаток наследства на покупку доли в загибающейся автомастерской в Куинсе. Его партнером стал старый школьный приятель Майло Бейтс. Майло следил за процессом Билли по телевизору и очень расстраивался из-за того, что случилось с другом. Он по-прежнему жил в том квартале, где и когда-то Хэмлины, и женился на милой местной девушке Бетси. У них уже было трое детей. Семья Бейтс взяла Билли под свое крыло, и именно их дружба помогла ему найти себя в новой жизни.
Бетси Бейтс и познакомила Билли с Салли Даффилд, женщиной, которая потом стала его женой. Билли и Салли поладили с первой встречи. Она, рыженькая девушка с невероятными льдисто-голубыми глазами и кожей, как у старой фарфоровой куклы, показалась ему необычайно красивой. У Салли была тонкая талия, большие груди и раскатистый заразительный смех, наполнявший комнату весельем. Добрая, обладавшая прирожденным материнским инстинктом, она к тому же имела постоянную работу секретаря в юридической фирме. Билли не был влюблен, но она очень ему нравилась, и он хотел детей. Как и она. Так что вроде бы не было причин ждать.
Первые пять лет брака были счастливыми. И Билли, и Салли были заняты. Билли пропадал в мастерской, а Салли нянчила их маленькую дочь. Дженнифер Дженни Хэмлин была зеницей ока обоих родителей: кругленькая, пухлая, как пончик, постоянно покрытая тальком с цветочным запахом и забавно агукающая всякому, у кого находилось время ей улыбнуться. Единственной болью Билли был отец. Как жаль, что Джефф не дожил до рождения внучки. Не увидел, как счастлив и доволен сын. По мере того как росла Дженни, крепкая, хорошенькая, забавная, острая на язык, – росла и любовь родителей.
И все же их любовь друг к другу, бывшая с самого начала не более чем дружбой, стала меркнуть. Когда Салли вернулась на работу и влюбилась в коллегу, Билли расстроила не измена, а то обстоятельство, что ему было все равно. Абсолютно. Когда тебе безразлично, что другой мужчина спит с твоей женой, что-то определенно неладно. И поэтому Хэмлины развелись спокойно, дружелюбно и без всякой драмы.
Годы спустя, когда Билли спросил дочь о том, подействовал ли на нее разрыв, двенадцатилетняя Дженни глянула отцу в глаза и серьезно ответила:
– Па, я видела, как белок отделяли от желтка с большим проявлением эмоций.
Когда мать задала ей тот же вопрос. Дженни встала, театрально охнула и прижала ладонь к губам:
– Как! Хочешь сказать, что вы развелись?!
Дело в том, что Дженни Хэмлин была счастливым, умным, находчивым ребенком. Мать удачно выбрала второго мужа, а Билли, хотя и не женился, все же был совершенно доволен своим бизнесом, приятелем Майло и сезонным билетом на стадион «Янки».
Вот тут и появились голоса.
Все началось как небольшая депрессия. Клиентов в мастерской постепенно становилось меньше. Начались финансовые затруднения. Долги накапливались, а у Билли больше не было жалованья Салли, чтобы подстраховаться. Когда брак Майло и Бетси тоже развалился, Билли воспринял это как удар. Он не мог точно определить свое состояние, но чувствовал себя так, словно мир рушится на глазах. Он стал пить, сначала редко, потом все чаще. Где-то в процессе саморазрушения граница между реальностью и все более мрачнеющим воображением Билли стала таять, а потом и вообще исчезла.
Майло покинул город, сбежал, предоставив напарнику платить долги. Но Билли убедил себя, что его похитили и убили.
– Майло никогда бы не бросил меня, – твердил он полицейским. – Только не Майло. Он мой лучший друг. Они его украли. Увезли и убили.
Когда его спрашивали, кто это сделал, Билли отвечал одним словом «голос».
Злобный голос, очевидно, подсказал ему, что «они» похитили Майло Бейтса. Билли описывал живые, кошмарные фантазии, в которых Майло пытал и убивал кто-то неизвестный, и требовал полицейского расследования.
Крайне встревоженная происходящим, бывшая жена Билли позвонила социальным работникам. Врачи определили у него шизофрению и прописали лекарства. Когда он начинал их принимать, положение улучшалось. Когда бросал – ухудшалось очень сильно.
Он месяцами отсутствовал дома, исчезая неизвестно куда. Никому не говорил, где пропадал, а когда возвращался, отказывался это обсуждать. «Бэлос» говорил ему, куда ехать, и перепуганный Билли следовал его указаниям. Никто не знал, где он добывает деньги на таинственные поездки, а Билли явно темнил, давая уклончивые ответы и твердя, что деньги появились на его банковском счету неизвестно откуда. Салли и Дженни умоляли его лечиться. Но Билли отказался, убежденный, что, если не выполнить приказ «голоса», если позволить докторам заглушить его, случится нечто ужасное.
Иногда он зацикливался на определенных людях. Некоторые были местными, соседями, которым, как он считал, грозит опасность. Остальные были знаменитостями. Игроки в бейсбол, политики, актеры.
Совсем недавно и внезапно оказалось, что Билли одержим новым британским министром внутренних дел Алексией де Вир. Журнал «Таймс» поместил ее фотографию, и Билли буквально помешался на Алексии, проводя часы за компьютером, изучая биографии британских политиков.
– Я должен предупредить ее, – сказал Билли дочери.
«Неужели опять? – подумала Дженни. – Последнее время ему вроде бы стало гораздо лучше».
– Предупредить? О чем? – вздохнула она. – Ты не знаешь эту женщину.
– Это не важно.
– Но, па…
– Она в страшной опасности. Так сказал голос. Я должен предостеречь ее. Нужно ехать в Англию.
Никто, даже Дженни Хэмлин, не думал, что Билли действительно поедет.
Тедди де Вир с расстроенным видом вошел на кухню в Кингсмире.
– Что случилось, па? – спросила Рокси. – Как любит говорить бабушка, выглядишь так, будто потерял шиллинг и нашел шестипенсовик.
Тедди даже не улыбнулся.
– Ты видела Дэнни?
Дэнни был старым семейным псом, жесткошерстной таксой с интеллектом не выше, чем у капусты, но де Виры были очень к нему привязаны. Особенно Тедди.
– Я позвал его утром на прогулку, а он не пришел. И нигде его нет.
– Возможно, спит в темном уголке, – отмахнулась Рокси, – или поковылял к коттеджу егеря за колбасками. Хочешь, я его поищу?
– Тебе не трудно? Глупо, я знаю, но почему-то волнуюсь за него.
Через полчаса встревожилась и Рокси. Они дважды обыскали весь дом и сад. Стало ясно, что собака пропала.
– Может, мама случайно выпустила его, когда утром уезжала в Лондон? – недоумевала Рокси. – Нужно позвонить ей и проверить.
– Уже сделано. Она сказала, что не заглядывала в корзинку, но не помнит, чтобы видела Дэнни, и он точно не выбегал за ворота.
– Ваша милость.
В дверях кухни появился Альфред Дженнингс. Тедди вот уже десять лет как отказался от титула, когда Алексия впервые избиралась в парламент, но Альфред был совершенно не способен обращаться к Тедди как-то иначе.
– Вы нашли его?
Круглая физиономия Тедди осветилась надеждой.
Старый привратник опустил глаза.
– Да, ваша светлость. Боюсь, что нашли.
Алексия откинула простыни от Фретте на постели в лондонском доме и скользнула между ними. День выдался тяжелый. Со времени ее нового назначения все дни были тяжелыми, и мягкое прикосновение египетского хлопка к голым ногам казалось восхитительным. Алексия обычно надевала в постель шелковые пижамы от «Тёрнбулл энд Ассер», но в Лондон нахлынула трехдневная волна жары, а единственной роскоши, которой не было в Чейн-Уок, – это кондиционеров.
– Если я заплачу за эту чушь, мы разоримся, – твердил Тедди. – Будет жарко, откроем окна.
«Иногда он может быть таким англичанином», – с любовью подумала Алексия.
Тедди уже звонил из Кингсмира. Сэр Эдвард Мэннинг трижды передавал ей, что звонит муж, но у Алексии буквально не было ни единой свободной минуты, чтобы ответить. Телефон зазвонил в тот момент, когда она потянулась к трубке.
– Дорогой, прости, ты не поверишь, что сегодня творилось. Две выборные комиссии, первая встреча с кабинетом министров… я…
– Алексия. Кое-что случилось.
Тон Тедди мгновенно отбил всякую охоту продолжать. В мозгу мгновенно заклубились всякие ужасы.
«Несчастный случай. Майкл. Рокси».
– Собаку отравили.
На секунду ее охватило облегчение.
«Это всего лишь Дэнни. Не дети».
Но тут до нее дошло то, что пытался сказать Тедди.
– Отравили? Намеренно?
– Не уверен. Но никто из садовников не признался в том, что рассыпал крысиный яд, а ветеринар утверждает, будто в желудке Дэнни его полно.
– Полно? Он мертв?
– Да, мертв. Именно это я пытаюсь тебе сказать. Весь проклятый день!
Алексия слышала, как дрожит голос Тедди. Он любил пса.
И вдруг ей стало страшно. Таинственный посетитель. Гибель Дэнни. Возможно, между этими двумя случаями нет связи. А если есть? Что за психопат способен убить милую маленькую собачку?
Алексия десять минут утешала мужа, прежде чем повесить трубку. Но телефон тут же снова зазвонил. Она схватила трубку, молясь, чтобы это не оказалась свекровь, часто звонившая по ночам. Вдовствующей леди де Вир было девяносто шесть, и она уже почти полностью оглохла – недостаток, который ни в коем случае не гасил ее любви к телефону как к средству связи. Особенно она обожала выкрикивать рецепты, предпочитая забывать о том, что невестка за шестьдесят лет жизни тоста не поджарила и вряд ли собирается сделать это в будущем, теперь, когда на ее плечи легла такая «легкая» задача, как управление страной. Обычно вызов начинался со слов: «Тедди обожает заливных угрей. У тебя есть под рукой ручка и бумага?»
Но это оказалась не мать Тедди. Судя по тихому щелчку, звонок был междугородним. Но на другом конце линии молчали.
– Алло!
Иногда на линии бывали задержки, особенно если звонок поступал из США.
– Люси, это ты?
Люси Мейер – ее соседка по Мартас-Вайнъярд. Больше ей никто не мог звонить домой в такой час. Скоро летний отпуск, и Люси звонила чаще, приятное напоминание о мирной жизни вне политики.
«Если бы только Люси перебралась в Англию, насколько легче была бы жизнь!»
– Это ты, Люси? Ничего не слышно. Перезвони.
Но это оказалась не Люси. В трубке рычал явно измененный механический голос.
– День грядет. День, когда гнев Господа обрушится на тебя.
– Кто это?
– Согрешила ты против Господа, и потому я сделаю тебя беспомощной. Как слепца, не способного найти дорогу.
– Я спросила: кто это?
– Кровь твоя прольется в пыль, и тело твое будет гнить на земле. Сука, убивающая невинных!
Все смолкло. Алексия, задыхаясь, положила трубку. Закрыла глаза и представила вид из окна офиса: серебристая Темза и ее предательские течения, змеями обвивающие здания, запирающие ее, как Рапунцель в башне.
«Кто-то в этом мире ненавидит меня».
Вода прибывала.
Алексия нетерпеливо постучала по столу серебряной авторучкой «Монблан». Комиссар Грант, старший офицер городской полиции, отвечающий за ее личную безопасность, опаздывал на встречу к трем часам. Если что-то Алексия и не могла терпеть, так это опоздания.
Ее первый политический босс, одиозный член парламента от партии либералов, по имени Клайв Лейнстер, был помешан на пунктуальности, и урок Алексия усвоила навсегда. Боже, какой все-таки болван этот Клайв! Работа секретаря изменила жизнь Алексии, но босс был ходячим кошмаром: лет сорока пяти, женатый и омерзительный развратник даже по вестминстерским стандартам, внешне – лысый коротышка с кривыми ногами, почти несуществующим подбородком и зловонным дыханием. Для Алексии Паркер (такую фамилию она носила тогда) было почти чудом то, что Клайв Лейнстер нашел единственную женщину, согласившуюся с ним спать.
– Власть – невероятный афродизиак, Алексия, – хрипло выдыхал Клайв ей на ухо после одного из долгих, сдобренных выпивкой ленчей. Через месяц ей с болезненной ясностью увиделось, какой именно работы ждет от нее Клайв. Вовсе не той, которую была готова предложить Алексия.
– Знаешь, ты никогда не продвинешься в Вештминстере, если не готова играть по правилам, – прошипел Клайв, когда Алексия забирала свои вещи.
– По крайней мере я умею выговорить «Вестминстер», – отрезала Алексия. – И я готова играть по правилам, просто не с вами.
Прошествовав к выходу с высоко поднятой головой, Алексия ушла. Она была убеждена, что немедленно найдет работу. Однако следующие шесть месяцев пришлось провести за стойкой бара в «Коуч энд хорсез» на Хаф-Мун-стрит.
– Ни один член парламента не дотронется до меня, – жаловалась она одному из постоянных посетителей, застенчивому молодому финансисту по имени Эдвард де Вир. – Можно подумать, у меня чума или что-то в этом роде. Эта сволочь Лейнстер, должно быть, отравил колодец.
– Я могу поспрашивать в «Карлтон-клаб», если хотите. Посмотрю, ходят ли какие-нибудь слухи.
– Вы член «Карлтон»?
Алексия впервые сообразила, что у де Вира могут быть влиятельные связи. И в политике тоже. «Карлтон-клаб» – это эксклюзивный клуб тори в районе Сент-Джеймс. Как все будущие политики-консерваторы, Алексия душу бы продала, чтобы получить в него доступ, но женщинам членство запрещалось. А даже если бы и разрешалось, имя неизвестной барменши, без семьи и связей, вероятно, не оказалось бы в самом верху списка для комиссии по приему новых членов.
Вновь Тедди появился через два вечера.
– Так вы слышали что-то?
– Собственно говоря, да.
– И?
Алексия перегнулась через барную стойку, случайно позволив посетителю полюбоваться ее грудью.
– Не держите меня в неизвестности.
– Скажу, но при двух условиях.
– Условиях? – нахмурилась она.
– Вообще-то их даже три.
– Три?
– Три.
– И какие же?
– Первое: не стрелять в гонца.
«Черт! Должно быть, услышал что-то скверное. Крайне скверное».
– Я бы никогда этого не сделала. Продолжайте.
– Второе – называть меня «Тедди». «Эдвард» звучит так напыщенно!
– Договорились, Тедди, – рассмеялась она. – А третье?
– Согласитесь поужинать со мной в пятницу вечером.
Алексия немного подумала. На пятницу у нее уже было назначено свидание с танцором Франческо из Королевского балета. Ее коллеги-геи были вне себя от волнения по этом поводу.
– Счастливица, – проворковал хозяин заведения, бесстыдно пожирая глазами ширинку Франческо на рекламных фото, показанных Алексией. – Все при нем, верно?
– Это была любовь с первого взгляда? – хихикнул управляющий Стивен.
По контрасту с Франческо Эдвард де Вир, Тедди, выглядел неуклюжим школьником. Краснощекий, неловкий и болезненно застенчивый с женщинами, Тедди был живым воплощением британского аристократизма, причем не слишком привлекательным. И все же он набрался храбрости пригласить Алексию. И он был смешным. И членом «Карлтон-клаб». Но, что важнее всего, знал, почему Алексия занесена в черный список вестминстерских ЧП, и не хотел ничего объяснять, пока она не согласится с ним поужинать.
– Хорошо, я поужинаю с вами.
– В пятницу.
– В пятницу. А теперь, ради всего святого, что вы слышали?
Тедди набрал в грудь воздуха.
– Клайв Лейнстер рассказал всей палате общин, что спал с вами и вы наградили его мандавошками.
– Я… он… – задохнулась Алексия. – Блин! Как он посмел! Лживый маленький…
– Заеду за вами в семь, – просиял Тедди. – Поедем в «Руле».
Алексия впервые была в таком ресторане, хотя с самого переезда в Лондон иногда бывала в модных заведениях, где подавали шампанское и устриц и где претенциозные метрдотели командовали богатыми клиентами, отказывая им в лучших столиках. Но «Руле» был рестораном другого класса. Да, дорогим. Но она словно оказалась на ленче в школьном пансионе: бифштекс, запеченный в тесте, вареный пудинг с изюмом, рагу из зайца, пирог с мясом и почками. Средний возраст официантов примерно восемьдесят лет, и одеты они так, словно сошли со страниц романов Диккенса, – в длинных черных передниках и жестких крахмальных сорочках. Все в этом заведении – разваренные овощи, запах пчелиного воска от натертых деревянных полов и «зайчики», испускаемые хрустальными бокалами, – было таким же аристократически-английским, как Букингемский дворец.
Едва войдя в ресторан, Алексия сделала два вывода. Первый: ей здесь не место. Второй: зато Тедди де Вир здесь как дома.
– Все еще сердитесь из-за вшей? – спросил Тедди, и Алексия немедленно пожалела, что он не понизил голос по крайней мере на октаву.
– Нет, не сержусь, – прошептала она. – Я в бешенстве. Все знают, что женщины могут существовать в палате общин только в роли секретарей. Я прекрасно подготовлена, но благодаря этой твари не имею ни единого шанса. Ах, если бы хоть кто-то мог наградить Клайва Лейнстера мандавошками! Словно они уже не ползают по нему, омерзительному извращенцу!
Тедди усмехнулся:
– Знаете, у вас прекрасный запас слов, Алексия. Вам бы следовало быть политиком.
Алексия ткнула вилкой в неаппетитный йоркширский пудинг.
– Когда-нибудь.
– Почему не сегодня? Место от округа Бетнал-Грин так и молит его занять.
– Молит? – рассмеялась Алексия. – Только не меня.
– Все может быть, – серьезно ответил Тедди. – Я попросил кое-кого в клубе прозондировать почву. Тори ищут немного иного кандидата на это место: «Кого-то помоложе, посовременнее», – как сказал Тристан.
– Тристан? То есть Тристан Ченнинг?
Тедди кивнул:
– Мы были вместе в Итоне.
«Еще бы ты там не был»!
Тристан Ченнинг управлял центральным офисом консерваторов и в партии считался вторым после Бога.
– Быть молодой и современной – это одно. Но неужели вы считаете, что женщина моего происхождения имеет возможность получить это место?
– Почему нет? – пожал плечами Тристан. – Есть только один способ это выяснить, не так ли? Забудьте всю эту чушь насчет карьеры секретаря и бросьте в шляпу жребий со своим именем. Попытка не пытка.
Трудно поверить, что этот разговор происходил более тридцати лет назад. И вот теперь она министр внутренних дел.
«Я всегда была честолюбива. Но именно Тедди меня подталкивал. Давал уверенность и открывал все двери».
– Министр внутренних дел! Приехал комиссар Грант.
Голос постоянного личного секретаря Алексии, сэра Эдварда Мэннинга, вернул ее к действительности. Как всегда в безупречном костюме-тройке, с прилизанными волосами, слабо пахнувший тем же афтершейвом «Флорис», которым всегда пользовался Тедди…
– Давно пора, черт бы все это побрал. Вам известно, что в четыре пятнадцать назначена встреча с российским послом?
– Знаю, министр. Это не займет слишком много времени.
Пара влиятельных российских олигархов, основавшихся в Лондоне, на стену лезли от новых правил, предложенных Алексией парламенту, предназначенных закрыть лазейки в налоговом законодательстве для супербогачей и воспрепятствовать отмыванию российских денег в Сити. В результате посол потребовал встречи, и сэр Эдвард ее назначил. Русские олигархи не те люди, которых палата общин хотела бы видеть своими врагами. Комиссару Гранту придется быть как можно более кратким.
– Прошу прощения, министр внутренних дел. Сегодня утром нам пришлось срочно решать ситуацию в Бернли. Вероятно, ячейка исламских террористов.
Комиссар Грант, немолодой, грузный и крайне непривлекательный мужчина с бледным одутловатым лицом, маленькими свиными глазками и тонкими губами, которые он нервно облизывал, выглядел по сравнению с Эдвардом Мэннингом ужасно неряшливым в мятом костюме из синтетики и дешевом галстуке из «Тай Рэк», усеянном кофейными пятнами.
Алексию его вид не утешил.
«Надеюсь, его разум не так беспорядочен, как вкус в одежде».
– Я чего-то не знаю?
– Да, мадам. Угроза была нейтрализована, но вашему офису был дан короткий брифинг.
– Я подумал, что мы все обсудим после этой встречи, – вкрадчиво заметил сэр Мэннинг.
– Полагаю, угроза террористического акта важнее нескольких психов, угрожающих мне по телефону и пытающихся пролезть в мой дом.
– Как я уже сказал, угроза неактивна. Но ваша безопасность жизненно важна. Позвольте…
Не дожидаясь согласия, комиссар Грант вынул из портфеля ноутбук и плюхнул его на стол Алексии. Отодвинул в сторону груду документов и открыл презентацию с помощью программы «PowerPoint».
– В качестве заместителя министра тюрем вы получили в прошлом году больше угроз, чем любой член партии тори.
Напористое начало.
«Он не боится меня. Это хорошо», – подумала Алексия.
– Я расстроила несколько человек.
– Больше, чем несколько. Вот список инцидентов, связанных с вашей безопасностью. Все: от маршей протеста до швыряния яиц и писем с выражением ненависти перечислено здесь в порядке серьезности угроз. Моя работа – отличить подлинную опасность от…
– Общего моря враждебности? – улыбнулась Алексия.
Комиссар улыбнулся в ответ:
– Я намеревался сказать «от обычных неприятностей».
– Верно. Чем могу помочь?
– Если я верно понял сэра Эдварда, со дня вашего нового назначения произошли три неприятных инцидента. Появился человек, пытавшийся пробраться в вашу загородную резиденцию. Отравили собаку вашего мужа. И был зафиксирован звонок с угрозами в ваш лондонский дом.
– Совершенно верно. Думаете, все они связаны?
– Нет.
Алексия вскинула брови. Такого ответа она не ожидала.
– Гибель собаки по меньшей мере может иметь отношение к визиту неизвестного в Кингсмир. Но телефонный звонок мы считаем отдельным инцидентом. Вот что нам удалось пока узнать.
Комиссар кликнул мышью, и изображение поменялось. Алексия увидела лицо своего ровесника с редеющими светлыми волосами, поразительными лазурно-синими глазами и мягким, смущенным выражением лица.
– Уильям Джеффри Хэмлин. Мы почти уверены, что это он приходил в Кингсмир в тот вечер.
Алексия казалась изумленной, что было вполне естественно.
– Но откуда вы это знаете?
– Наши эксперты поработали над пленками с камеры и сделали лицо более четким. Ваш привратник вспомнил, что у этого человека был американский акцент, так что мы послали фото нашим друзьям в госдепартамент и ФБР. На всякий случай. Нам повезло. Не будь у него тюремного срока, мы бы никогда его не нашли.
– За что он сидел? – оживился сэр Эдвард.
– Непредумышленное убийство. – Алексия нервно прикусила губу.
– Все не так плохо, как звучит. Утонувший ребенок в начале семидесятых. Хэмлин как раз был вожатым в лагере. Вышел в конце восьмидесятых. Никаких дальнейших нарушений, никаких преступлений. Судя по тому, что мы знаем, я был бы крайне удивлен, если бы это он отравил пса.
Алексия взглянула в добрые глаза Хэмлина и согласилась.
– Что он здесь делает? – спросил сэр Эдвард. – Я имею в виду в этой стране.
– Мы не знаем. Возможно, приехал отдохнуть. Зато мы знаем, что у него долгая история психиатрических проблем. Министр, вы знаете причину, по которой этот человек может интересоваться вами?
– Ни одной, – покачала головой Алексия.
Она смотрела в лицо на экране. Было в нем что-то такое печальное…
– И имя «Уильям Хэмлин» ничего для вас не значит?
– Простите, нет.
– Он опасен? – вмешался сэр Эдвард.
– Возможно, нет. Как я сказал, он не буйный и ни разу в жизни не совершал насилия. Но с шизофрениками никогда нельзя знать наверняка. Думаю, он все еще в стране, а если это так, мы должны его найти. Меня больше волнует телефонный звонок.
На экране снова появилось изображение: рассерженное, угрюмое лицо еще одного мужчины средних лет.
Этого человека Алексия узнала и инстинктивно сжала губы.
– Гилберт Дрейк.
– Совершенно верно.
– Кто такой Гилберт Дрейк? – встревожился Мэннинг.
– Таксист из Восточного Лондона, – пояснил Грант.
– И друг Санджая Патела, – с горечью добавила Алексия.
– Вот как!
Сэр Эдвард знал о деле Патела. Все в Британии знали о деле Патела. Именно оно, более чем другие, едва не разрушило карьеру Алексии де Вир как министра тюрем.
Чисто человеческая симпатия, которую Алексия одно время могла питать к Пателу, давно сменилась холодным гневом. Сторонники Патела были не только агрессивны и сыпали угрозами, но таблоиды, особенно «Дейли Мейл», превозносили его, как самого Ганди.
– Расскажите о Дрейке, – попросил сэр Эдвард.
– Его дважды предупреждали относительно угроз в адрес миссис де Вир, – пояснил комиссар. – Провел четыре месяца в тюрьме за незаконное ношение оружия.
– И вы считаете, что это Гилберт Дрейк звонил прошлой ночью?
– Вполне возможно.
– Но каким образом таксист из Восточного Лондона получил телефонный номер министра внутренних дел, которого нет ни в одном справочнике?
Комиссар нахмурился:
– Это больше всего нас тревожит. Мы не знаем точно, был ли это Дрейк. Правда, некоторые вещи указывают именно на него. Он и раньше вам угрожал. И тоже пользовался цитатами из Библии.
– Верно. – Алексия зябко передернула плечами.
– Мы знаем, что Дрейк стал активным членом секты возрожденных христиан. Ведет блог, посты в котором пестрят подобными выражениями. Он также непонятно зачем ездил в Оксфордшир, избирательный округ министра внутренних дел. Так что его интерес к миссис де Вир должен быть весьма живым и неподдельным.
Алексия встала и подошла к окну.
Искаженный голос в трубке напугал ее больше, чем хотелось признать. Сама мысль о том, что за всем стоит непроходимый мерзавец вроде Дрейка, оскорбляла ее гордость.
– Вряд ли это был Дрейк.
– Почему?
– Уверена, что звонок был международным или междугородним. Тот факт, что его не удалось отследить, и использование синтезированного голоса доказывают, что звонил человек с такой степенью интеллекта, которую Дрейк просто не может иметь. Он не стратег и самое большее, на что способен, – бросаться камнями.
Комиссар обдумал сказанное.
– Возможно, вы правы, министр. Надеюсь, что так. Но нам стоило бы поговорить о деле Патела.
Алексия подняла глаза к небу:
– Неужели это так необходимо? Как я устала слышать имя Санджая Патела, просто передать не могу! Все считают его святым, а не осужденным драгдилером, участвовавшим в переправке нелегальных беженцев, который был наказан по заслугам и в соответствии с британскими законами.
«Они правы в отношении мадам де Вир», – подумал Грант.
Ему она понравилась больше, чем ожидалось, и эта женщина – крепкий орешек.
– Расскажите мне о деле, мадам. С вашей точки зрения.
– Вопрос не в точке зрения, комиссар. Факты есть факты. Случившееся стало публичным достоянием.
– Прошу вас, министр внутренних дел, исполните мой маленький каприз. Тут мы с вами в одной команде.