Славная улица Пекарская, многие десятилетия не менявшая своего названия несмотря ни на какие передряги в жизни города, начинается недалеко от центра Львова – в той части, где раскинулся Галицкий рынок и рукой подать до исторического музея оружия Арсенал, – и бежит себе дальше, виляя и растекаясь по сторонам, как полноводная река, многочисленными улочками, улицами и переулками. Оказываясь в здешних краях, Макс обычно испытывал мощный наплыв умиротворения и уюта исходившего, казалось, от самой атмосферы улицы, ее дороги, мощеной чуть выпуклой и отполированной годами до матового блеска брусчаткой, ее узеньких тротуаров, бегущих вдоль домов старинной постройки, зелени перекрестков. Он помнил это чувство с детства, когда приходил с родителями в гости к деду, который жил недалеко отсюда в одном из проулков и умер пять лет назад.
Однако сегодня с Максом этого не произошло. То ли он слишком повзрослел, и его чувства каким-то образом притупились, перестав улавливать здешнюю ауру, то ли он чересчур переживал, что ему не удастся помириться с Леной. Макс собирался направиться к ней сразу после того, как проверит, что находится по указанному во вчерашнем объявлении адресу (он, впрочем, поймал себя на мысли: не является ли это на самом деле поводом, чтобы немного отсрочить их встречу, хотя идея, конечно, принадлежала ему и ни к чему не обязывала).
А может, он просто давно тут не бывал – со дня похорон деда, – и Пекарская его забыла.
Макс дошел до здания военного госпиталя, тонущего в сочной зелени каштанов по левую руку, и, сверившись с адресом в объявлении, повернул направо.
Примерно через три минуты ходьбы он оказался перед нужным домом, имевшим четыре этажа и украшенным маленькими балконами с фигурной лепкой. Войдя в парадное, Макс решил воспользоваться собственными ногами, а не лифтом, чтобы подняться на верхний этаж, и наконец остановился у лакированной под красное дерево двери с номером 8. Его сердце почему-то усиленно застучало, когда он потянулся к синей пуговице электрического звонка, но Макс был слишком взволнован, чтобы обратить на это внимание.
Сороконожка между его лопаток слегка шевельнулась, разминая двадцать пар колючих ворсистых лапок, и вновь обрела сонную бездвижность, в которой пребывала большую часть времени.
«Выходит, обычная квартира», – успел подумать Макс, когда услышал шаги по ту сторону двери.
Ему открыл совершенно лысый дядя лет под шестьдесят. На нем был серый спортивный костюм и белые кроссовки “Brooks”, будто он собирался совершить пробежку по улице или отправиться в спортивный зал.
– Здравствуйте, я по объявлению, – сказал Макс.
– Простите? – казалось, хозяин был искренне удивлен его заявлением.
– А разве… – Макс слегка обескуражено полез в карман джинсов за пожелтевшим клочком бумаги. – Разве оно не ваше?
Лысый секунду разглядывал объявление, так, словно нечто подобное видел впервые в жизни, и в то же время с явным узнаванием.
– Ах, ну да… конечно. Тогда добро пожаловать, – он посторонился, приглашая Макса войти, и закрыл за ним дверь.
Следуя за хозяином через длинную прихожую в одну из комнат, с такими же высокими потолками, как и в квартире его покойного деда, Макс испытывал не свойственную ему неловкость, нараставшую с каждым шагом, причин которой он пока не мог понять.
– Итак? – произнес хозяин, усадив Макса в большое мягкое кресло и сев напротив в такое же, низкое и широкое, в котором запросто можно было разместиться двум людям средней комплекции и даже немного вздремнуть. – Чем обязан?
Макс неожиданно понял, что начинает отчаянно краснеть, – похоже, в этом естественном вопросе и заключалась причина его странной неловкости. Действительно, а какого черта ему нужно? Странно, но по пути сюда ему почему-то и в голову не пришло придумать сколько-нибудь подходящую причину, а теперь Макс медленно заливался краской, чувствуя, что выглядит полным идиотом. Потому что единственным поводом этого визита служило обычное любопытство. Именно оно.
И, возможно, кое-что еще.
– Ну-с… – хозяин выжидающе смотрел на него. – Не стесняйтесь, иногда такое бывает: мы видим что-то, что нас влечет, побуждает сделать первый шаг, а когда приходит время действовать по-настоящему, нами вдруг овладевают сомнения, боязнь представить себя в невыгодном свете… разве не так?
При слове «влечет» Макс внутренне встрепенулся, поскольку так оно и было. Объявление не просто вызвало у него сильное любопытство, оно его влекло – подобно желанию попасть на следующий уровень новой компьютерной игры, до которого еще ни разу не удавалось добраться (чтобы взглянуть хотя бы одним глазком). Не совсем точно, но похоже на то. В действительности это было еще сильнее, – и Макс осознал лишь сейчас, насколько.
– Я хотел только узнать, – внезапно признался он. И сразу ощутил какое-то облегчение.
– Увидеть, что за всем этим стоит, – кивнул лысый, словно прекрасно понимал, о чем идет речь, словно был уверен в присутствии этого влечения. – И что же тут зазорного?
– Ничего, – ответил Макс и подумал, что теперь может с чистой совестью свалить.
– Тогда давайте знакомиться… вы куда?
– У меня еще есть дела. Правда. Наверное, мне вообще не стоило… – однако Макс снова опустился в кресло.
– Я нисколько не сомневаюсь, что у такого молодого человека, как вы, масса всяческих дел в куда более интересной компании, нежели со стариком, вроде меня, – улыбнулся хозяин квартиры, давший странное объявление. – И, конечно, не стану вас задерживать. Но раз уж мы встретились, позвольте угостить вас чаем. Или вы предпочитаете кофе?
Пиво, я бы предпочел банку-другую холодного пива, и чем дальше отсюда, тем лучше – хотелось сказать Максу, но он попросил чай.
– Надеюсь, это не сильно повлияет на ваши планы?
– Нет, нисколько, – отказываться Макс посчитал крайней бестактностью, особенно после того, как стала очевидна истинная причина его прихода.
– Вот и прекрасно, – мужчина вышел из комнаты, оставив его в одиночестве. Вскоре Макс уловил доносящийся из кухни звон чашек и подумал, что они с хозяином так и не успели представиться друг другу; впрочем, он вспомнил, что это произошло по его же вине.
Пока тот возился в кухне, Макс получил возможность спокойно осмотреться. Сомнительно, чтобы занятия по улучшению памяти были способны принести лысому такой достаток. Да и судя по их встрече, клиенты к нему не ломились толпами. Хотя, впрочем, кто знает. Либо это занятие являлось чем-то вроде хобби.
Комната, скорее всего являвшаяся гостиной, была обставлена массивной красивой мебелью в стиле рококо или близкому к нему, вероятно, не менее старинной, чем сам дом. На двух стенах и на полу роскошь интерьера подчеркивали большие ковры, которые Макс определил как «персидские», хотя вряд ли мог разбираться в таких вещах. У противоположной стены на столике с изогнутыми фигурными ножками стоял телевизор; только он и пара кресел, одно из которых занимал Макс, заметно выпадали из общего стиля. На торцевой стене справа от него, более узкой – висели картины с пейзажами старинных улиц, в которых Макс сразу узнал львовские – такими, как они выглядели, наверное, лет сто назад: без машин, снующих туда-сюда, без назойливо-пестрых витрин нынешних магазинов, без дурацких рекламных щитов. Чудилось, вот-вот из-за таинственной границы полотна на дорогу выедет антикварный автомобиль со смешными клаксонами-клизмами по бокам или конный экипаж, и даже отсюда можно будет услышать, как цокают подкованные копыта о булыжную мостовую, уловить голоса совершающих променад пар, разодетых по моде тех времен…
Гостеприимство лысого хозяина, несмотря ни на что, показалось Максу вдруг… как бы это сказать? – странным? преувеличенным? подозрительным? Сороконожка на сей раз проявила гораздо большее беспокойство, чем перед дверью, когда он собирался позвонить, энергично перебирая мохнатыми лапками и, похоже, не собираясь так просто сдаваться. Если бы тот его выставил, только узнав, что имеет дело с парнем, которому больше нечем заняться, кроме как срывать разные объявления да шляться по адресам, убивая понапрасну и свое и чужое время, Макс счел бы это куда более логичным развитием событий. Вот в чем было дело. И ему захотелось немедленно подняться, выйти в коридор и, даже не попрощавшись, выскользнуть за дверь – короче, дать дёру. Но он остался на месте, прислушиваясь, как «специалист по развитию памяти» занимается приготовлением чая.
Краем глаза Макс уловил какое-то движение в комнате и резко повернул голову. Через дверной проем неторопливо входил дьявольски жирный черный котяра, правильнее даже сказать вползал, настолько трудно было ему удерживать собственный вес. Глядя на кота, создавалось впечатление, что у него внутри при каждом шаге перекатывается футбольный мяч.
Макс слегка наклонился вперед, с удивлением рассматривая вошедшее существо, почти наверняка страдавшее одышкой и гипертонией, но сохранявшее при этом поразительно важный вид, и чисто автоматически произнес «кис-кис». Двадцатикилограммовый кот, приходившийся, без сомнений, дальним родственником самому Бегемоту, медленно ступил на середину комнаты, к чему-то принюхался и, даже не удостоив Макса мимолетного взгляда, перекатился на бок рядом с пустым креслом хозяина, часто-часто дыша. Беднягу, должно быть, ко всему еще и распирали газы. Макса не удивило бы, если б огромный кот вдруг заметался по комнате, устроив грандиозный пердеж и сдуваясь как воздушный шар.
Он снова вернулся к созерцанию полотен с львовскими улицами, когда в гостиную вернулся хозяин, неся две чашки чая.
– Вижу, они вам понравились, – сказал тот, передавая одну чашку Максу. – Трудно поверить, но еще каких-то неполных сто лет назад Львов был одним из культурных центров Европы. Сегодня об этом уже никто и не помнит… Ну вот, что это я, – спохватился он, – ведь ни в данном случае, ни вообще – память нас не интересует. Вы же здесь совсем по другому поводу.
С таким же успехом он мог сказать: «Ты просто приволок сюда свою любопытную задницу глянуть на чудака, который развешивает подобные объявления, и даже не подумал потрудиться, чтобы состряпать сколько-нибудь пристойную легенду».
Макс поставил чашку горячего чая на широкий подлокотник кресла, который мог вполне сойти и за небольшой столик для одного человека, и увидел протянутую ему руку.
– Леонтий, – представился хозяин. Макс, чуть приподнявшись с кресла, пожал его руку и представился сам. Рука у лысого была худой, но цепкой и холодной. Обычно после такого соприкосновения еще несколько минут чувствуешь, будто обменялся рукопожатием с крабом.
Сделав шаг к своему креслу, Леонтий едва не наступил на распластавшегося внушительной кучей шерсти кота и, едва удержав равновесие, пнул того с неожиданной злобой.
– Пошел отсюда, тварь!
Пинок вышел приличный, однако здоровенный кот всего лишь издал короткий «мяк» и, с видимым трудом поднявшись на лапы, тут же рухнул снова на бок в четверти метра от прежнего места.
– И чем же вы занимаетесь? – осведомился лысый, помешивая ложкой сахар в чашке. Макс не мог определить, действительно Леонтия интересует эта тема или тот задал вопрос для поддержания беседы. Ему еще никогда не доводилось оказываться в настолько дурацкой ситуации: сидеть в чужом доме, распивая чай с незнакомцем, который годился бы ему в деды, и понятия не иметь, о чем с ним толковать. Разве что о любви к животным? И самое занятное, что он сам являлся инициатором этой странной встречи. Макс в очередной раз поразился: каким, спрашивается, полушарием своей задницы он пытался соображать, когда надумал направиться по здешнему адресу. Но, похоже, это был один из тех риторических вопросов, что иногда как будто умышленно скрываются от нашего понимания.
– Так значит передо мной будущий студент, – получив ответ, кивнул лысый так, словно это все объясняло, включая появление пятен на солнце и существование снежного человека. – Что ж, тем еще интереснее, намного интереснее, – теперь он, казалось, о чем-то про себя размышлял. Тем не менее, посвящать Макса в эти загадочные размышления он явно не торопился, отчего и без того нелепая ситуация окончательно превратилась в некое подобие сюрреалистической пьесы, которая даже не нуждалась в зрителях.
– Просто чертовски интересно, – повторил Леонтий.
Подавив новый приступ желания скорее выбраться из этой квартиры, Макс взял чашку с чаем, сделал глоток и посмотрел на часы. Было почти одиннадцать. Если церемония прощания не слишком затянется, в чем, как надеялся Макс, не приходилось сомневаться, то к полудню он успеет встретиться с Леной; вряд ли она куда-нибудь уйдет из дому так рано.