Единственной проблемой в действительности оказалась жара. Около полудня, когда Макс встретился с Батутом и заключил сделку века, невидимая доменная печь только начинала разогреваться, однако к трем часам задышала на полную мощь. Поэтому, наследив лишь в ортодоксальных местах, Макс решил пренебречь львовской периферией и поехал домой – новая футболка вымокла насквозь, а синий текст КОНЦЕРТ СОСТОИТСЯ последние четверть часа явно тяготел к каббалистическим пермутациям. Шесть афиш из оставшихся восьми Макс отправил в ближайший мусорник.
До-ре-ми-до-ре-до, ребята.
Одну афишу Макс решил оставить себе на память, другую – повесить рядом с домом, где жил, – больше из желания развлечься, чем ради очистки совести. Подходящее местечко определилось еще по дороге – на детской площадке под его балконом на втором этаже, откуда он сможет наблюдать за реакцией народа, выходя внести свою лепту в загрязнение атмосферы. Любопытно, были ли уже в курсе чуваки из «Драглайн-2», какой плакат для них сварганил Батут? Хе-хе…
Впрочем, из-за жары Макс едва не отказался от своего намерения. Настоящее пекло – казалось, солнце нарочно гонится за ним по пятам, поливая мегаретгенами термоядерного кошмара.
Выйдя из раскаленного троллейбуса, Макс купил в ближайшем магазине литровую бутылку минеральной воды, несмотря на то, что до дома оставалось пройти не более сотни шагов, и выпил ее одним залпом. Полегчало. Затем пошагал, блаженно отрыгивая, к дому, обходя его с фронтальной стороны, где располагалась детская площадка, – вернее, то, что претендовало на это название: пара скрипучих, как пружинная кровать старой проститутки, качелей, песочница да скособочившаяся горка, помнящая сотни маленьких задниц нынешних родителей.
Руки Макса были липкими от пота и дурацкого канцелярского клея, которым его снабдил Батут, из-за чего пришлось изрядно повозиться, чтобы распрямить и намазать углы афиши. Двое детей лет шести, игравших в какую-то только им понятную игру, бросили свое занятие и подбежали к Максу, взирая с открытыми ртами на четыре патлатые головы, когда афиша наконец заняла место на фонарном столбе, слегка обогнув его прямые углы по обеим сторонам. Выглядело, по разумению Макса, не так чтобы очень, но сносно.
– Дядя, а кто это с ними сделал? – спросил один из мальчишек, завороженно разглядывая головы. Несмотря на июльскую жару, он сопливил и говорил в нос.
Макс сперва не понял, а затем ухмыльнулся:
– Один ужасный шоумен по имени Батут.
– Я так и думал, – со знанием дела кивнул другой мальчишка. – Шумен…
Завинтив колпачок на банке с клеем и собравшись было уходить, Макс заметил, что одна сторона афиши обвисла, хотя клей на жаре схватывался довольно быстро. Что-то под плакатом, в самой середине, образовывало небольшую выпуклость, дававшую натяжение. Макс отвел отклеившуюся сторону афиши и увидел чье-то объявление, которое не заметил раньше, будучи целиком занят борьбой липких пальцев с бумагой. Объявление наверняка успело здесь провисеть не меньше месяца, поскольку отдавало явной желтизной и стремилось скрутиться в трубочку по бокам, видимо, не раз побывав под дождем; если Максу не изменяла память, последний раз капало с неба не меньше трех недель назад. Он сорвал объявление (скорее даже оно само прилипло к пальцам – похоже, еще немного и его попросту унес бы легкий порыв ветра), попытался стряхнуть, однако выяснилось, что куда проще сунуть его в карман джинсов, дабы отделаться от него без помощи другой руки, в которой Макс держал идиотскую банку с клеем и уже изрядно помятую последнюю афишу. Бумага, комкаясь, хрустнула в кармане, как древний пергамент времен Хеопса, и затихла.
Афиша благодаря подсохшему клею вновь обвила столб крепкими объятиями жены Потифара, и Макс быстро направился домой, мечтая о холодном душе.
Едва ли обратив внимание на его уход, двое мальчишек с задранными вверх головами остались перед афишей.
– Шумен… – повторил сопливый, и они многозначительно переглянулись.