Профиль для автомата управления огнем был простым, я его сделал минут за двадцать, после чего вернулся в рубку, к Чернухе. Та дремала в кресле первого пилота, даже не отстегнув ремни. Я постоял рядом с ней немного, вдыхая аромат, струящийся от ее волос, впитывая запах кожи, разгоряченной недавним боем.
В полутьме сияли лишь цветные бусинки индикаторов и мягкое марево голографических шкал. Было тихо, как бывало в нашем карьере, когда выпадал редкий для Крыма снег. Словно невидимые добрые боги укутали, наконец, землю мягким пушистым одеялом, которое можно натянуть до носа, и больше не беспокоиться ни о чем, или нырнуть под него с головой спасаясь от маленьких детских страхов. Но сейчас не боги окружали нас, а жуткие демоны, притаившиеся в мрачной пучине вод. Они до сих пугали меня до судорог, пугали намного сильнее, чем мог бы напугать хищный зверь.
Даже внутри батиплана, под защитой непробиваемой брони из реликта, страх перед тварями сжимал сердце и вызывал неприятную дрожь вдоль позвоночника. Это на рефлексах. Но откуда они, эти рефлексы? Ладно бы ужас перед хищником, это понятно, это, действительно, в генной памяти человечества, еще с тех времен, когда остатки плейстоценовых медведей и тигров вторгались в жизнь первобытного человека. Но биотехи созданы были совсем недавно, какие уж тут гены? Я не знал, кто этих тварей сотворил, когда и зачем. Неизвестность, непонимание, наверное именно они являлись стержнем страха. Впрочем, на этот стержень было нанизано нечто более важное для формирования страха – неумолимость. Хищника можно напугать, он может устать, он может заняться другой добычей. Биотехам же это не было свойственно. Они никогда не сдавались, никогда не прекращали преследования, они могли ждать целую вечность, потому что соленая вода была их средой обитания, тогда как мы, люди, со всеми своими технологическими чудесами, были в воде чужаками. Биотехов можно было только убить. Да и то не без сложностей.
Черное море – большая соленая лужа, по сути. Да, мы взялись, поднатужились, навалились толпой, пользуясь колоссальной огневой мощью и преимуществом в скорости боевых батипланов. Отвоевали одну эту лужу, и нас уже распирает от гордости. Да и как отвоевали? Если бы отвоевали, нас бы не загнали в эту бухту и не блокировали бы в ней. Если бы мы действительно что-то отвоевали, не выбрасывало бы штормами на песчаные отмели десятки килограммов созданной на заводах икры. Сколько же ее там, в глубине? В Черном море еще ладно, большая часть его дна покрыта сероводородом, там ничего не живет, ничего не вылупится. Но если другие моря и весь океан засеян с такой же плотностью, не обречен ли штурм бездны на провал по определению? Я надеялся, что не обречен, надеялся, что можно выбить взрослых, боеспособных особей, а затем взять океан под контроль, не давая развиваться личинкам. Если бы не было надежды на это, мало бы кто пошел в охотники.
Именно в эти минуты, сидя в кресле второго пилота в темной рубке, освещенной огоньками цветных индикаторов, глядя на орудийный дисплей, на котором искрились изумрудные метки тварей у входа в бухту, я до конца осознал, почему биотехи выгнали человечество из океана. Я понял, что именно страх перед ними и есть их самое главное оружие. Не нитрожир, не безграничная ярость, а именно наш страх перед ними. Именно он загнал нас с Чернухой в эту бухту. Именно он не дает в душах людей сформироваться должной свирепости в отношении тварей, именно он не дает без оглядки крушить их. Для победы над биотехами, я понял это со всей отчетливостью, нам не хватает ни огневой мощи, ни кораблей, ни людей. Нет. Нам не хватает бесстрашия.
Теперь нас ждал океан. Там, в черных безднах, нам мало будет одной лишь тактики, стратегии, огневой мощи, скорости и маневренности. Ну, есть оно все у нас, а мы с Чернухой все равно сидим в скальной щели как мыши. Завидев радарные метки тварей, мы начали спасаться, точно как мыши от кота, бежать, именно поэтому казались загнанными в эту дыру. Нас гнали не твари, нас гнал страх перед ними.
До меня вдруг с удивительной ясностью дошло, почему Вершинский запретил нам пользоваться любым оружием, кроме ультразвука. Я не выдержал, разбудил Чернуху, и принялся сбивчиво ей рассказывать про страх, как главное оружие биотехов.
– Ну… – Ее реакция оказалась намного более вялой, чем я рассчитывал. – Разве это не каждому понятно?
– Да, понятно. И нам с тобой, и Хаю. Но понятно на подсознательном уровне. Подсознание управляет телом, его температурой, пульсом, давлением крови, гормонами, но оно не способно мотивировать к осознанному поведению. Осознанное поведение, это намного больше, чем отмахиваться палкой от волка, или кидаться в него камнями.
– Так-так! – Я заметил, что до Чернухи все же начало доходить.
– Осознанное поведение, это знаешь что? Это не палкой отмахиваться от волков, это построить ловушки и заманить в них волков. Это разум против инстинкта, а порой хитрость против разума.
– Пока что мы в ловушке, – резонно заметила Чернуха.
– Я об этом и говорю! Не твари нас в нее загнали, а страх перед ними. Мы драпали, искали укрытие, и застряли, как крысы в норе. А у входа в нору что? Решетка? Нет! Засыпано землей? Нет! Там просто развели огонь, как у крысиной норы, и мы боимся сунуться, боимся проверить, сможем проскочить через языки пламени, или нет.
– Можем не проскочить.
– Можем. И что? Помнишь, как я дрался с тварями на отмели, когда ты вела «Мымру» к берегу? Я был один, вообще без брони, с карабином, против десятков торпед. Как я победил? Это произошло всего по одной причине. Не меткость мне помогла, не количество гарпунов. Многие с такой же меткостью и числом гарпунов даже не ввязались бы в бой. Я ввязался и выиграл, потому что решил, что не я жертва. Я был охотником, а твари лишь дичью.
– Смена ролей, – задумчиво произнесла Чернуха. – Я читала нечто такое в книжке. Там какой-то доктор доказывал, что у тех, кто бьет и у тех, кого бьют даже мозг по-разному работает. И если поменять роли, поменяется победитель.
– Хай говорил нечто похожее. Мол, в битве побеждает не тот, кто лучше вооружен, не тот, кого больше, не тот, кто обучен лучше, а только и только тот кто лучше мотивирован. Была такая война, когда сильнейшая страна мира напала на совсем дикий народ, не помню как он назывался. Дикий народ выиграл войну, и с ним сильной стране пришлось заключить позорный для нее мир. Этот народ решил, что он хозяин на своей земле и перебил чужаков, намного лучше вооруженных.
– И что ты предлагаешь на практике? – Чернуха приподняла брови.
– Предлагаю перестать бояться. Ну их, эти старые страхи. Устал я от них. Предлагаю утопить их в этой бухте. Вместе с тварями.
– Драться?
– Нет. Не драться. Охотиться. Уничтожать. Крушить. Выводить под корень. Это пусть теперь они с нами попробуют драться.
Пискнул автомат управления огнем, я скосил взгляд на орудийный дисплей и увидел, как ультразвуковая пушка в автоматическом режиме уничтожила торпеду-разведчицу.
– Сунутся еще несколько раз и перестанут, – уверенно заявила Чернуха.
– Безусловно. Мозги им нормально софтом накачали. Но у нас от природы разум, нас эволюция научила выживать. Поможешь мне собраться?
– Наружу? – В тоне Чернухи прозвучали тревожные нотки.
– Конечно. Изнутри на них хрен поохотишься. Надо посмотреть, что есть в арсенале. Хай ведь запретил нам использовать только вооружение батиплана.
К сожалению, арсенал изобилием не порадовал. Как и все на «Толстозадом» он был тесен, в него не без труда помещалось необходимое для нашей команды – пять гидрокостюмов, ампулы с дыхательным грибком, боевые каркасы, довольно много гарпунов, ракет к легкому подводному ракетомету и ручных глубинных бомбочек, которые нас много раз выручали. Впрочем, сухопутное оружие тоже было – два тяжелых ракетных ружья, четыре легких, отличная безгильзовая снайперская винтовка, для Ксюши, разумеется, и как ни странно, одна автоматическая ракетно-бобовая установка. Вроде тех, какие мы установили в свое время на «Мымру» для усиления огневой мощи. Зарядов к ней было немного, на пять полных залпов, но к ней не было автомата заряжания, что не исключало ручную перезарядку.
Кроме того, у нас было два трофейных БМФ-400, а пулемет Чернуха бросила на «Амбере», отстреляв весь боезапас. Впрочем, это в схватке с биотехами точно никак бы не помогло, хотя, по тактико-техническим данным, система перезарядки БМФ-400 позволяла вести огонь под водой, даже очередями. Но пули – не гарпуны, у них стабилизация в жидкой среде никакая, и толку ноль.
В системе вооружения «Толстозадого» имелся девятимилиметровый пулемет под гильзовый боеприпас для подавления противника на берегу, в случае необходимости десантирования. Но это оружие уже относилось к бортовому, значит, применять мы его не могли.
Конечно, в первую очередь я подумал об автоматической ракетно-бомбовой установке. В теории это был самый простой путь – закрепить установку на скале у входа в бухту и тупо забить тварей глубинными бомбами. Но на практике этот план имел несколько минусов. Во-первых, установка весила тридцать килограммов вместе со станиной, и переть ее километр по горам – развлечение на любителя. Во-вторых, кассет с бомбами для нее мало, и они не невесомые, их тоже придется переть на себе, что означало, как минимум, две ходки, а то и больше. В-третьих, автомата заряжания к установке не было, и говорить о ней, как об автоматической было большим преувеличением. Снаряжать придется вручную.
Я вспомнил, как Вершинский говорил о том, что легкие пути потому и кажутся легкими, что ведут под гору, и часто к краю пропасти. А трудные потому и воспринимаются трудными, что ведут в гору, вверх, до самых вершин. Говорил, дескать, выбирай трудные пути, не ошибешься. Но на деле я далеко не всегда понимал, какой путь трудный, а какой бессмысленно тяжелый. Вот, установку переть на себе тяжело, но путь-то по сути легкий. А трудный тогда какой?
Мой взгляд остановился на тяжелых ракетных ружьях. Легкие били лишь метров на триста с большой эффективностью, и предназначались для подавления живой силы легкими осколочными и фугасными снарядами. Но тяжелые – дело другое. Это скорее не противопехотное, а зенитное средство, чтобы сбивать биотехнологические ракеты. К такому тяжелому ружью шел широкий спектр реактивных боеприпасов, как неуправляемых, так и управляемых. Прицел там тоже был, дай бог каждому, голографический, с вычислителем на колбе Марковича. По сути, это был не прицел даже, а компактный многоцелевой локатор с дальностью обнаружения более пяти километров и с выводом графических данных на голографический дисплей высокого разрешения с диагональю сорок сантиметров. Это вам не ершей острогой пугать. Весило такое ружьишко, правда, тоже не мало, полных восемь килограммов, но такой багаж не особо руки оттянет, с учетом его боевой эффективности.
Был в применении такого ружья и еще один важный положительный момент – снаряд летел не в воде, а в воздухе, и торпеды, лишившись поддержки и покровительства шельфовых ракетных платформ, не имели возможности засечь его на траектории и уклониться. При длине бухты в километр и боевой дальности ружья в пять километров, я мог долбить по тварям с борта «Толстозадого», удобно расположившись в шезлонге с картриджем лимонада у ног. К сожалению, ни шезлонга, ни лимонада в нашем распоряжении не было, но зато имелись продвинутые глубинные бомбы к нему, надкалиберные, повышенной мощности взрыва.
– Тебе в рубке-то тоже делать особо нечего, – сказал я Чернухе. – В прицел тяжелого ружья мы будем видеть всех тварей, и успеем принять меры, если боевой профиль для автомата облажается. Так что вооружайся, постреляем вволю.
– Прямо с брони? – В глазах Чернухи заблестели веселые искорки.
– Не вижу для этого никаких препятствий, сударыня.
Мы оба обвешались удобными патронташами с увесистыми снарядами, взяли по ружью и выбрались через шлюз наружу. Включив прицел, который высветил над стволом прямоугольную голографическую проекцию, я разглядел туманные профили скал, подсвеченный уровень моря, показания альтиметра, компаса и координатного модуля, но главное – стандартные радарные метки тварей. Их было много у входа в бухту, больше пятидесяти, но зато других поблизости не было видно, похоже, к нам стянулись все торпеды, выжившие после зачистки прилегающей акватории.
– Поохотимся, – произнес я, снарядил ружье реактивной глубиной бомбой и пальнул в одну из ближайших стай.
Я привык к тому, что торпеды после выстрела бросаются врассыпную. Они ведь сканируют пространство вокруг себя ультразвуком, и слух у них чуткий, и еще серединная линия, как у рыб, чувствительная к любым перепадам давления. Но реагируют они, только если выстрел произведен в воде. Мой же снаряд, выбитый из ствола первичным вышибным зарядом, врубил реактивный двигатель в пяти метрах от меня, стабилизировался на траектории, и понесся вдаль, оставляя за собой кучерявый след белого дыма. Чернуха, умница, не стала ждать, а тоже пальнула, в другую стаю, чтобы дать тварям меньше шансов принять решение.
Тяжелыми ружьями мы много раз пользовались, не только на тренировках, но и в бою, прикрываясь от атаки ракетных платформ, то есть, по воздушным целям осколочными заградительными снарядами. Глубинные бомбы к этим ружьям были для нас новой матчастью, мы не знали их мощности, и сколько торпед они могут убить при попадании в стаю. Знали мы только то, что на этих снарядах не надо вручную устанавливать замедлитель и глубину взрыва, это в автоматическом режиме делал вычислитель прицела. Но, честно говоря, сообразительностью он нас удивил. Понятно, что он знал положение каждой из торпед по локатору, дистанцию до них, и текущую глубину погружения, но одно дело иметь информацию, а совсем другое – отработать алгоритмы поведения снаряда на траектории. Тут, надо сказать, спецы-кибернетики постарались на славу.
Дело в том, что снаряды, разогнавшись на реактивной тяге, отстрелили еще не отработавшие двигатели заранее, задолго до достижения цели. Дальше боевая часть мчалась по баллистической траектории, согласно заранее созданной модели расположения относительно выбранной цели. Это исключало для торпед возможность хоть как-то услышать вой вырывающегося из дюзы раскаленного газа. Дальше больше. Торпеды ведь не мины, они не стоят на месте и не прилипли к грунту якорным жгутиком, они барражируют, лавируют, описывают дуги постоянно, заодно ловят рыбу или процеживают планктон для снабжения водометов глюкозой и жиром. Выпущенная из ружья ракета достигает цели достаточно быстро, но не моментально, и за это время твари успевают хоть немного уклониться от точки самого эффективного поражения. Но не в случае с нашими умными глубинными бомбами. Это чудо технической мысли, разогнавшись и отстрелив двигатели, не просто оказалось в свободном полете, а выпустило аэродинамические стабилизаторы и принялось ими подруливать в направлении уходящей цели.
Мы с Чернухой переглянулись и, не сговариваясь, перезарядили оружие. К этому времени выпущенные нами бомбы снова сбросили балласт, в этот раз отстрелили стабилизаторные кольца, и круто врубились в воду. На проекции прицела тут же появились рубиновые искры, показывающие положение погружающегося снаряда относительно меток торпед. Пару секунд первая бомба погружалась, и только оказавшись на минимальном расстоянии от большинства торпед в стае, совершила подрыв. Остальные твари дернулись в стороны, но снаряд Чернухи отработал с не меньшей эффективностью. Воздух дрогнул. Я представил, как в небо взлетели мощные фонтаны воды от вторичных детонаций, хотя не мог их видеть за скалами. Прицел тут же произвел пересчет меток, высветив две цифры – зеленым цветом обозначил число уничтоженных тварей, а желтым число оставшихся.
– Ни хрена себе! – вырвалось у меня.
– Да, так можно охотиться, – согласилась Чернуха.
Всего двумя выстрелами мы уничтожили четырнадцать торпед, почти треть от их начального числа. Не теряя времени, чтобы не дать тварям рассредоточиться, мы дали еще двойной залп и снова перезарядили стволы.
Но все же у этого оружия был и минус. Достаточно тяжелые глубинные бомбы, в отличие от скоростных зенитных ракет, имели среднюю скорость сто семьдесят метров в секунду, пролетая километр больше, чем за пять секунд. И хотя они весьма эффективно маневрировали и в воздухе, и в воде, стараясь уменьшить расстояние до цели перед подрывом, но твари все же воспользовались относительно большим подлетным временем и рванули не только в разные стороны, но и к берегу.
Это был отличный маневр. Высокие скалы создавали довольно широкую прибрежную мертвую зону, куда наши снаряды не могли попасть, как прямые лучи солнца не могут попасть в тень, отбрасываемую камнем.
Нормальная для торпед скорость – сорок узлов, это семнадцать метров в секунду, и за пять секунд каждой твари удалось проскочить больше восьмидесяти метров, то есть расстояние между ними увеличилось более, чем на сто метров от начального, хотя и начальное не было равно нулю.
– Нет, ну обидно же! – произнесла Чернуха, когда выпущенные нами бомбы взорвались, убив лишь по одной твари.
– Не все коту масленица, – ответил я.
Глядя на монитор прицела, я заметил, что торпеды не только рассредоточились, не только прижались к берегу, но и вытянулись в линию с боковым интервалом больше ста метров. При таких раскладах нам неизбежно придется их уничтожать по одной, на что не хватит боеприпасов.
Тут-то меня и осенило, как можно выкрутиться.
Я глянул на Чернуху, пытаясь понять, дошло до нее то же. что и до меня. Похоже нет, она выглядела раздосадованной. Заметив мой взгляд, она вздернула брови в немом вопросе.
– Ну… – неопределенно протянул я. – Есть у меня кое-какая идея, как поставить тварей в неловкую ситуацию.
– Поделись.
– Ты меня к дьяволу пошлешь. Дело в том, что нам придется разделиться.
Я заметил, что Чернуха тут же поняла, о чем я.
– Хочешь дойти до обрыва и закидать их ручными бомбочками, которых у нас до фига и больше? – спросила она.
– Именно. Но как только я начну кидаться, они отойдут от берега, и мы их накроем из тяжелых ружей с двух точек.
– Годный план! – к моему удивлению ответила Чернуха. – За исключением одной проблемы. Что будет, если они попросту переберутся на другой берег бухты, а ты останешься на другом?
– Ха! – с довольным видом ответил я. – У нас же есть батиплан. Ты просто перевезешь меня на другой берег.
План был настолько безупречен, что не было причин его особо обсуждать. Мы проверили гарнитуры связи, я нацепил на себя сухопутный десантный каркас облегченного типа, без водометов, насовал туда ручных глубинных бомбочек, сколько смог тащить, и сунул за пояс БМФ-400. Тактического толку в нем не было, да и патронов осталось едва двадцать штук, но мне он просто нравился и хотелось с ним отправиться в рейд, подобно воинам древности.
Чернуха забралась в рубку и малым ходом на маневровых турбинах повела батиплан к выходу из бухты в надводном положении. Наверняка твари нас при этом слышали, но соваться в бухту пока не стали – имели опыт.
Без труда обойдя пирсовую зону на восточном берегу, Чернуха подвела «Толстозадого» к последнему пирсу и я, взвалив тяжелое ружье на плечо, соскочил на берег. Дальше выдвигаться к выходу из бухты на батиплане было небезопасно – торпеды могли напасть, и нам бы тогда точно не хватило времени для перезарядки ультразвукового орудия. Нужно было выдерживать безопасную дистанцию, для преодоления которой тварям понадобится больше времени, чем нам на забивку «банок».
Чтобы не рисковать, Чернуха дала малый ход назад, а я принялся карабкаться на гору, вершину которой венчали развалины сооружения, похожего на башню. Взобраться на гребень оказалось не так просто, как я ожидал – кругом валялись крупные глыбы, скалы срывались обрывами, а наверх можно было попасть лишь по старой дороге через руины города.
Руины, как руины, в общем-то, но стоило мне обернуться и взглянуть на них сверху, меня охватило отчетливое чувство тревоги. Что конкретно меня насторожило, я не сразу сообразил, но мое подсознание отметило какую-то странность, ускользнувшую от осознанного внимания. Лишь секунд через пять до меня дошло – характер разрушений однозначно указывает на уничтожение города не ракетным ударом с моря. Никакая платформа в здравом уме не станет класть ракеты слишком густо, для нее они ценный ресурс, который потом достаточно долго выращивать. Если бы тварь била баллистическими снарядами, то вывал зданий представлял бы собой участки с воронкой по центру, от которой бы по кругу шли убывающие разрушения. Но тут здания были разрушены все одинаково и почти до фундамента. К тому же, присмотревшись, легко было сделать вывод, что каждое здание было взорвано отдельно, причем изнутри, так как куски стен разлетались во все стороны, а не в одну, как было бы при прохождении ударной волны от ракеты.
– Чернуха! – передал я в эфир, стараясь не выдать дрожь в голосе.
– На связи.
– Причаль к ближайшему пирсу, беги из рубки на в стрелковый комплекс и активируй пулеметную систему.
– С ума сошел? В кого тут из пулемета стрелять?
– Думаю, скоро узнаем. С локатора глаз не спускай. Я возвращаюсь на борт. Мы не учли один серьезный фактор.
– Какой?
– Мне кажется, город уничтожили не ракеты. Его смели сухопутные твари. И я не уверен, что все они принесли себя в жертву великой идее уничтожения этого города.
– Чушь! Их бы локатор показал. Он на пять километров видит все заводские маркеры.
– В воде или на поверхности да, – сказал я уже на бегу. – Но мне отсюда видно кое-что, чего мы не заметили при входе в бухту. На западном берегу имеется огромный вход в штольню. Она такого размера, что «Толстозадый» войдет туда на маршевом моторе, даже если за штурвал сядет Бодрый вместо тебя. Возможно, на восточном берегу тоже что-то подобное есть. В общем, ты уж не обессудь, я дам деру.
Я ожидал, что она мне припомнит моей выступление, в котором я призывал отказаться от страха перед биотехами. Ксюша бы меня точно поддела, даже сомнений нет. Но Чернуха отреагировала совершенно иначе.
– Я у восьмого пирса! – ответила она. – Верхний люк шлюза открыт. Активирую пулемет.