Боевой каркас и ружье я бросил прямо в коридоре, у шлюза, потому что в тесном пространстве батиплана и так было не развернуться.
– Перезаряжу пулемет! – сообщил я Чернухе.
– Сейчас у нас есть занятия поважнее, чем упражняться в стрельбе по наземным целям, – ответила она. – Бегом за пульт, иначе от нас ножки да рожки останутся.
Я вообще не понял, о чем она. На мой взгляд, самое страшное осталось позади, и нам, фактически, уже ничего не угрожало под крепкой броней из реликта. Торпеды в бухту не войдут, их не впустит мой гениальный боевой профиль, патрульники хороши на суше, в воде они так себе противники. К тому же, мы все равно не могли использовать никакие огневые средства, кроме ультразвуковой пушки, а она и так работала с перерывом лишь на забивку ионных «банок». Без моего участия, в автоматическом режиме.
Но забравшись в кресло стрелкового пульта, я понял, что Чернуха права, и дела у нас неважнецкие. Патрульников было не просто много, а очень много. Это как с муравьями. Один укусит, и не заметишь, десяток атакуют, уже неприятно, а если их тысячи, тогда точно останутся рожки да ножки. Пока Чернуха вела батиплан средним ходом назад, в глубину бухты, патрульники отставали, но бухта маленькая, мы скоро упремся кормой в берег, и тогда нас гарантированно зажмут. Ультразвуковой пушке не хватит огня с учетом времени перезарядки. Казалось бы, вот вам и мотивация нарушить приказ Вершинского, типа, обложили, пришлось долбить из всего, что стреляет. Но я уже понял, почему приказ нарушать нельзя. Мне стала понятна сама суть идеи Вершинского, зачем этот рейд, почему нельзя применять любые средства, почему именно на этом батиплане, и даже почему без Ксюши.
Это была проверка. Нет, не нас собирался проверить Вершинский на крепость, и уж точно не мою благонадежность в плане точного выполнения приказов, как я поклялся. Нет, дело совсем не в этом. Он хотел вообще понять, можно ли нас выпускать в океан. Точнее, нужно ли? Ведь если мы останемся одни с «Толстозадым» на островной базе, нам там не отдыхать придется. Нам нужно будет уничтожать биотехов, ракетные платформы, причем, океанского класса, а они в сравнении с морскими, как кашалот против дохлой селедки. Возможно ли это вообще, вот что хотел понять Вершинский. Не в нас он сомневался, и даже, по сути, не в батиплане. Он сомневался в уязвимости биотехов, если брать ее в более широких масштабах, не в морских, а в океанских, когда подкрепление в виде свеженьких тварей сможет подтягиваться бесконечно, пока все торпеды в океане не кончатся. А их там много, жизни не хватит дождаться такого счастья.
По этой причине он запретил применять другое оружие, кроме ультразвука. Если нам тут, в море, уже почти очищенном от тварей, не хватит ультразвуковой пушки, смекалки, сноровки и смелости, то в океане мы точно окажемся беспомощными, даже с учетом всех имеющихся на борту огневых средств. С гарантией. Если мы тут не справимся, то в океане нам попросту нечего будет делать, и нас незачем туда отправлять. Лучше тут чем-то заняться, например, расчисткой Средиземного моря. А что, тоже ведь надо, рыболовство возродить, морскую торговлю.
Главное состояло в том, что если мы не справимся, если нас зажмут, с нами под реликтовой броней ничего не станет. Ну, выйдут из строя все камеры и датчики, вынесет лопатки турбин, будем сидеть и ждать, когда прилетит Вершинский, вычистит бухту с воздуха глубинными бомбами и достанет нас, как сардин из консервного картриджа. Таким образом, пусть даже пожертвовав батипланом, он выяснит, чего эти батипланы стоят, не в теории, а на практике. Если ничего, то и не страшно один из них потерять, в океане от него все равно толку не будет, а если «Толстозадый» чего-то стоит, так мы его и не потеряем.
Ксюшу он с нами не отправил, потому что Ксюша с реликтом в крови – сама по себе огневое средство, причем, не слабое. Она ход любой схватки способна переломить в нужную сторону. Но если мы без нее не справимся в море, в океане она нам тоже не сильно поможет.
В общем, нарушать приказ Вершинского не имело смысла. Я понял, что если мы используем всю огневую мощь, мы спасем батиплан, но применить его все равно будет нельзя. В море его нельзя будет использовать из-за секретности, а в океане из-за бесполезности. Получалось, что лишь в точности выполнив приказ, мы сможем доказать возможность применения «Толстозадого» в океане. Никак иначе.
Я поделился соображениями с Чернухой, она признала рассуждения логичными, но поинтересовалась, как мы будем действовать, исходя из этой логики. Вариантов, на самом деле, было немного.
– У нас много ручных бомбочек, ими можно какое-то время сдерживать натиск патрульников, – ответил я. – Можно кидать их прямо из шлюза.
– Для начала пойдет. Но костюм надень, чтобы у тебя радарная проекция была перед носом.
– Да, пожалуй. Но грибок впрыскивать нет смысла, мне же не уходить на большие глубины, возьму несколько дыхательных картриджей на каркас.
– Разумно, – согласилась Чернуха.
Я глянул на монитор и убедился, что глубина под нами чуть более десяти метров, а это смех на палке, не глубина. Тут грибок точно не нужен, от него тут больше проблем, чем пользы. Вот порошковые газогенераторы – в самый раз.
Понимая, что мое присутствие в стрелковом комплексе ничему не поможет, я перебрался в арсенал, сменил кассету в пулеметном бункере, облачился в гидрокостюм, снарядил каркас до отказа бомбочками, в отдельный отсек сунул дыхательные картриджи, забрался в шлюз и закрыл нижний люк.
За это время монитор шлема активировался, и я принял на проекцию гиперволновой сигнал от бортового вычислителя батиплана, способного снабдить меня всей необходимой информацией, включая копию радарной и сонарной проекции. У костюма были собственные средства обнаружения, но я их не стал использовать по двум причинам. Во-первых, броня из реликта поглощает любой сигнал, и сквозь нее радар костюма работать не будет. Во-вторых, вычислитель батиплана несравнимо мощнее имеющегося в костюме, и я могу получать любые нужные данные моментально, включая и те, которые костюм самостоятельно выдать не в состоянии, например изображение с ходовых мониторов рубки.
Радарная проекция не порадовала – до берега перед кормой оставалось всего ничего, а патрульники напирали с фронта и флангов. Ультразвуковая пушка по ним молотила, но передние заслоняли дальних, и ситуация была так себе. Хуже того, торпеды у входа в бухту тоже прочухали, что пушка занята патрульниками, и нагло вошли в бухту. Мой гениальный боевой профиль их проигнорировал ввиду того, что я выставил приоритет огня в зависимости от количества целей. Патрульников было больше, они были ближе, вот пушка на них и нацелилась. Пора было вмешиваться.
Но вмешиваться надо было не в работу автоматики орудийного комплекса, а иначе. Когда разошлись лепестки внешнего люка, я принялся кидать бомбочки наружу, выворачивая кольцо замедлителя на четверть хода по часовой стрелке, что отменяло задержку по времени, и устанавливало подрыв в зависимости от глубины, метрах в пяти ниже поверхности. Стоило рвануть всего двум бомбочкам, это сразу улучшило ситуацию, так как нескольких патрульников буквально разнесло в клочья, многих оглушило фугасным действием под водой, а затем еще один детонировал, внеся масштабную сумятицу. Тварям стало ясно, что мы можем защищаться, как минимум, на дистанции двадцать метров от корабля, и нахрапом нас не взять.
Высунувшись из люка по пояс, я кинул еще три бомбочки на правый фланг, затем еще три на левый, отогнав патрульников на расстояние почти в полсотни метров от батиплана. Чернуха сбросила ход и стабилизировала положение «Толстозадого» в пяти метрах от скалистого берега.
Дальше, чем на двадцать пять метров я кинуть бомбочку не мог, даже если жилы порву, и, с учетом радиуса поражения, я мог держать патрульников на расстоянии метров пятидесяти. Это было начало, а дальше меня выручила ульразвуковая пушка. У нее чем больше дистанция до цели, тем шире луч. Поэтому, когда твари нас подпирали, у нее эффективность была не очень высокой, но в пятидесяти метрах она уже нормально дала противнику прочихаться. Вот только била она хаотично, мой гениальный боевой профиль был рассчитан совсем на другую тактическую ситуацию. Его надо было поменять, но сделать это можно было только из стрелкового комплекса.
– Чернуха, надевай костюм! – передал я в эфир. – Смени меня, надо срочно доработать профиль, иначе будет туго.
– То-то у нас сейчас все зашибись, – с иронией заметила она. – А в рубке кто будет?
– Никто. Мы же все равно стоим. Я быстро, одна нога там, другая здесь.
– Ясно. Жди.
Мне пришлось еще разок кинуть девять бомбочек, по три в каждом направлении, когда патрульники попытались сократить дистанцию. Это не только их отрезвило, но и порядком уменьшило численность в непосредственной близости от нас. Но торпеды, судя по меткам на радаре, начали наглеть, сформировали две стаи и активно сканировали ультразвуком акваторию бухты. Примерялись. В них взрывчатки намного больше, чем в патрульнике, так что их подпускать на пятьдесят метров уже довольно опасно.
Минуты через три нижний люк отворился, и ко мне присоединилась Чернуха, сразу достав бомбочку из каркаса.
– Кольцо замедлителя на четверть по часовой стрелке, – напомнил я. – Три бомбочки по фронту, с хорошим разбросом, и по три на каждый фланг. Это заставляет их подумать, прежде, чем рваться вперед.
– Я видела на радаре, – сообщила Чернуха. – Давай, не тяни время. Нам может понадобится маневрировать.
Я соскользнул вниз, на ходу придумывая, как поменять алгоритм боевого профиля, чтобы он работал эффективнее в текущей тактической ситуации. В принципе, достаточно было тупо прописать в нем, что если торпеды выйдут на атакующий курс, нужно делать поочередно один выстрел по ним, другой по патрульникам, без учета приоритета по количеству целей и дистанции до них. Но уже усевшись в кресло, я понял, что этого мало, что это обеспечит нам на какое-то время оборону, но кардинально ничего не изменит. Нам нужно атаковать, размазать внутренности тварей по дну бухты, выйти из нее в открытое море и продолжить путь, согласно плану.
Еще с минуту подумав, я инклюдировал в профиль круговую процедуру, по которой пушка перестанет бить туда, где тварей больше и они ближе, а будет вести огонь только поочередно по тылу, если там появится противник, по правому и левому флангу, если торпеды не выйдут на атакующий курс. Если выйдут, тогда один выстрел по ним, один назад при необходимости, снова по торпедам, по левому флангу, снова один по торпедам, и один по правому флангу. Стрелять по фронту я пушке запретил, взяв это на себя, сохранил профиль под другим именем, и помчался обратно.
Судя по изображению на забрале шлема, Чернуха уже дважды метала бомбочки, и оба раза весьма успешно. Патрульники отступали все дальше, неся потери, торпеды замерли, не знали, какое принять решение. Это уже хорошо. Заставить тварей задуматься, это само по себе не слабое достижение для человека.
– Смена караула! – произнес я, высунувшись из люка. – Давай в рубку, будем думать, как выбираться.
Чернуха нырнула вниз, а я ей в эфире рассказал суть нового профиля.