Говорить, что современный читатель отвык от качественной русской прозы, что драйв и эпатаж постмодернизма вытеснили из литературы добрые вековые традиции, значит грешить против очевидности. Как только среди бесконечного потока однообразно скучных, схожих в скудности своего устроения, романов, появляется что-то, что навевает читателю нежные воспоминания о великой русской классике, на книжном рынке начинается ни с чем не сравнимый ажиотаж. Так было в случае с нашумевшим (и продолжающим шуметь) бестселлером «Несвятые святые» епископа Тихона Шевкунова, тиражируемость которого заставляет завидовать любого топового беллетриста. Мейнстрим вечен, и от каждого талантливого автора ведёт свою родословную бесконечная вереница безликих подражателей, нивелирующих литературный процесс до одиозного «купи/продай». И вот читатель начинает восклицать: русская литература в упадке! верните нам Михаила Булгакова! даешь читателю нового Льва Толстого! Достоевского на них не хватает! Революционные настроения в читательской среде возрастают: взять почту, телеграф, телефон! долой продажных беллетристов! землю – народу, заводы – рабочим, литературу – классикам! И вот, когда градус накала страстей зашкаливает и кажется, что уже сейчас и… вдруг (и как всегда из ниоткуда!) появляется такой писатель, как Михаил Карс.
Михаил Карс – автор, энергии и трудолюбию которого может позавидовать каждый. За один только 2016 год свет увидели семь его книг: сборники рассказов «Богема в облезлом кресле», «Снова тютелька и пердимонокль», фантастические романы «Захват из космоса – 2», «По следам будущего», «Проклятие божественного перстня», сборники стихов «Старая сказка на новый лад» и «Свет в небеса». В лучших традициях русских писателей (Михаил Булгаков, Антон Чехов, Николай Лесков) автор имеет медицинское образование, является доктором естественных наук, обладателем множества престижных наград… Список завоёванных Михаилом Карсом титулов и достижений займет ни одну страницу. Вспоминается Антон Павлович Чехов, видящий себя в первую голову врачом, возносящий работу лекаря в ипостась служения, ставящий эту службу превыше писательского дела. С Чеховым можно соглашаться или спорить, но очевидно, что писательское призвание в России всегда сопоставлялось с призванием священническим. Писатель как пророк, как лекарь, врачующий человеческие души – вот та доминанта, то золотое сечение, тот инструмент, пользуясь которым читателю не составит никакого труда отделить плевелы от зерен. На самую высокую ступень в русской литературной иерархии всегда возводился только тот писатель, чей образ жизни, чьи произведения отвечали правилам этого золотого сечения. Воспринимающие свое писательство как служение обществу, бережно относящиеся к каждому своему слову («Слово должно созидать и поддерживать добро»), работающие ради высоких идей (и уже в самую последнюю очередь ради тугого кошелька), русские писатели причислялись к пантеону классиков – так читательское сообщество воздавало за любовь к самому себе.
Новый роман Михаила Карса «Шторы с павлинами» отвечает всем правилам золотого сечения – это не просто увлекательное (и, конечно, трогательное, с надрывом) повествование о жизни простой русской семьи, но и попытка врачевания язв, свойственных современному российскому обществу.
Действие романа разворачивается на сломе эпох в тяжелые для России девяностые и уходит корнями глубоко в тот период истории, когда проезд в общественном транспорте «стоил пять копеек». СССР и современная Россия – мать и дочь, подтекстуально на этом контрасте между обществом безвозвратно ушедшего прошлого и драматического настоящего автор и выстраивает сюжетную линию романа. Отсюда и отсутствие главной героини, в «Шторах с павлинами» их две – Таисия и Татьяна, мать и дочь, СССР и Россия… Сложные и трагичные хитросплетения судеб этих двух женщин метафизически сопричастны истории нашего многострадального государства.
Не случайно взяты автором имена героинь. Имя Таисия в переводе с греческого языка означает «посвященная Исиде», «плодородная». Египетская богиня Исида – богиня женственности и материнства. Вот и героиня романа, Таисия, мать четырёх детей (старшая из которых Татьяна), женщина трудолюбивая, образцовая домохозяйка, оставившая музыкальную карьеру ради своей большой семьи, работающая техничкой в школе. Советский Союз, государство рабочих и крестьян, самоотреченность и трудолюбие в котором были возведены в ценность наивысшую: «На работу с радостью, а с работы – с гордостью!» По сути, с мастерством, свойственным серьезному, большому писателю, в образе матери автор заключает качества целой страны, потому Таисия – персонаж эпический. Эпическим персонажем можно назвать и Татьяну, отъявленную лентяйку, считающую, что родилась «для лучшей жизни», с презрением относящуюся к мужчинам, хамку, мечтающую о больших деньгах и незаслуженной славе, ставшую в итоге наркоманкой. Татьяна – типичная девочка потерянного поколения «Пи», сочетавшая в себе все качества, которые презирались людьми «советской закалки». «Всё свое детство, с момента самого первого осознания окружающей действительности, Татьяна понимала, что мать просто ненавидит её», – подчеркивает автор. Её имя переводится с греческого как «устроительница», «учредительница», и в этом имени мы видим намек на образовавшееся вместо Советского Союза государство. Как Россия девяностых не похожа на СССР, так дочь в романе Михаила Карс не похожа на свою мать.
Неспроста и зачатие Таисией старшей дочери Татьяны произошло неестественным образом – через изнасилование в лесу:
«Когда всё закончилось, девушка почувствовала себя так, будто по ней проехал трактор. Сердце выпрыгивало из груди от страха и унижения. Тело болело и сотрясалось от внутренней дрожи, с которой Таисии не получалось справиться. Мужик, натянув штаны и застёгивая рубаху, приказал:
– Вылазь!
– Что? – испуганно переспросила Тася, одёргивая и поправляя одежду.
– Вон пошла из машины, проститутка! – прокричал мужик».
И охватившее её чувство ужаса, при встрече со старухой-травницей в ночном лесу тоже вполне объяснимо:
« – Ты, милая, не волнуйся, – начала успокаивать её старуха. – Родители не узнают, если сама не проговоришься; муж тоже не узнает, чей ребёночек народится.
– Какой ребёночек? – остановившись, в ужасе переспросила Тася.
– Девочка у тебя будет после этого насильника! – уточнила старуха. – Но ты от неё не избавляйся, а то других деток не станет.
– Каких ещё «других»? – всё более ужасаясь от услышанного, уточнила Тася.
– Так ещё три ребеночка потом будет, – спокойно ответила старуха, резво переставляя свою палку и помогая себе идти».
Родившаяся против желания Таисии Татьяна органически не может вжиться в мир своей матери: против материнской воли она появилась на свет. Стопроцентный антипод Таисии, во всем не такая Татьяна, живёт в семье (успевшей заметно разрастись по словам старухи) как вечное напоминание о судьбе, сыгравшей с ней злую шутку.
Теме судьбы в романе выделяется особое место: «Судьба всегда знает, кому она поможет, а кого накажет. Как не бывает безвыходных ситуаций, так не бывает и возможностей, чтобы повернуть свою жизнь вспять и что-то изменить в прошлом. О своих промахах и ошибках мы вспоминаем лишь тогда, когда судьба уже занесла над нами «меч правосудия», – пишет автор в предисловии. «Мечом правосудия» для Таисии, что естественным образом вытекает как из фабулы, так и из подтекстуальной части романа, оказывается Татьяна, успевшая к тому времени из патологической тунеядки превратиться в мать-одиночку. Банальный квартирный вопрос она решает «модным» для детей поколения «Пи» способом: воспользовавшись связями помещает пожилую мать в психиатрическую лечебницу, где вскоре Таисия умирает от одиночества, от чувства несправедливости.
Завоевавшая сразу две квартиры Татьяна живет на всю катушку: «Жизнь забурлила и потекла в приемлемом для Татьяны русле. Днём она отсыпалась, а вечерами уходила в клуб и практически до закрытия его не покидала, возвращаясь домой около пяти утра, а вечером всё начиналось заново. Такой режим её полностью устраивал. Сын жил практически своей жизнью. /…/ Её не интересовало, как учится сын. Порой просыпаясь, она забывала, какой день недели наступил. Поэтому о том, что её сын ходит в школу, проснувшаяся после очередной бурной ночи Татьяна порой забывала. /…/ За эти месяцы она смогла сколотить приличную компанию таких же беззаботных молодых людей и девчат, смотревших на неё с некоторой завистью: ведь эта особа нигде не работала, но тратила деньги не задумываясь!» Здесь сложно не вспомнить разорённую Россию девяностых с её опустевшими прилавками, тоскливыми стариками, выстраивающимися цепочкой у метро, продающих в буквальном смысле слова последнею рубаху, с её голодными беспризорниками, с выживающим народом, потерявшим всякие ориентиры. И на фоне этого – безумные вакханалии молодежных дискотек, разврат, хлынувший с Запада и возведённый в культ, мафиозные группировки, наживающиеся на разорённой стране. Какой замечательной сказкой показалась тогда спокойная жизнь в сильном социалистическом государстве: «как хорошо мы плохо жили». СССР и Россия девяностых, мать, уничтоженная дочерью, Таисия, преданная Татьяной… История нашей страны, заложенная в истории обычной русской семьи. Сколько таких Таисий и Татьян было? Недаром автор в предисловии призывает читателя относится к повествованию всерьёз: «Каждый персонаж романа – это своего рода синтез нескольких реальных судеб. Люди, о которых идёт речь, существовали в действительности, а некоторые здравствуют и доселе».
Незавидна и судьба Татьяны: «Однажды, когда Татьяна переходила улицу, около неё остановилась машина, в которой сидело несколько подвыпивших парней. Они пригласили её поехать с ними, обещая бутылку водки. Услышав заветное слово, Татьяна не задумываясь залезла в салон огромной иномарки. А то, что произошло дальше, было похоже на бред. Её стали насиловать прямо в салоне машины. Все попытки сопротивления приводили лишь к тому, что Татьяна получала удары кулаком по лицу и другим частям тела. Молодые и крепкие парни омерзительно смеялись, называя её всякими непристойными словами. Очки, которые Татьяна зачем-то надела именно сегодня, были разбиты. Осколки стёкол повредили глаза. Последняя мысль, которая посетила Татьяну, была о матери. Она попросила у неё прощения за всё то зло, которое совершила в отношении неё. Это была её последняя мысль – Татьяна потеряла сознание…» Татьяна уходит из жизни тем же путем, через который она появилась на свет. Кажется, это карма или злой рок, неотвратимость предначертанного, но нет, в предисловии к роману автор убедительно развеивает эти мысли аллюзией на библейское «Горе тому человеку, через которого приходит соблазн».
Эпичность «Штор с павлинами» определяется не только документальностью повествования и знаковостью главных героинь. Самой манерой подробного, детального описания происходящих в романе событий, Михаил Карс связывает себя с эпическими писателями прошлого: так Гомер растянул описание щита, принадлежащего Ахиллу, на несколько страниц. Пользуясь подобными приемами, писатель говорит: в этом произведении важна каждая деталь, поскольку это часть нашей истории. Таким образом перед нами не просто очередная книга – на страницах романа «Шторы с павлинами» расстилается целая эпоха. Эпоха взлетов и падений нашей великой родины.
Литературный критик,
прозаик, поэт, издатель.
Номинант на соискание
премии им. В. П. Астафьева