Анатолий Иванович Коваленко досрочно окончил службу в звании майора артиллерии в поспешно выводимой из объединенной Германии Западной Группе Войск. Почти два года в ожидании жилья он прожил в полевом палаточном лагере на Орловщине, а потом получил однокомнатную квартиру в подмосковном городе-спутнике в километре от МКАДа. Егор и Ольга, жившие вместе с его матерью, в то время уже были студентами-третьекурсниками. Отставной майор Коваленко устроился охранником в крупное столичное казино и нередко заезжал после работы, поговорить с повзрослевшими детьми и проведать заметно постаревшую мать. Егор и Ольга в свою очередь тоже навещали отца по выходным и непременно поздравляли его с днем рождения, 23 февраля и днем ракетных войск и артиллерии. Новый год они несколько лет подряд встречали в узком семейном кругу. Но со временем такие встречи становились все реже, а потом и вовсе прекратились. Ольга, окончив университет, переехала жить к своему будущему мужу; бабушка умерла; а у Егора после ее смерти поселилась операционная сестра Татьяна. Семейные связи, как это часто бывает с появлением новых родственников, разорвались. У Егора вызывал немотивированное раздражение муж Ольги – адвокат-всезнайка Виктор Астапов, Ольга терпеть не могла мелочную и прижимистую Татьяну, а старший Коваленко, видя, как отдаляются от него дети, винил в этом зятя и невестку. Последний раз все пятеро собрались вместе четыре года назад на дне рождения Анатолия Коваленко. Отставной майор выглядел болезненным и усталым. Оказалось, что он бросил работу в казино и устроился охранником в ближайший детский сад.
– Тяжело мне по полтора часа на работу ездить, да и ночные смены здорово выматывают, – объяснил Коваленко-старший свой переход. – А в детском саду по ночам можно спокойно спать, и свободного времени у меня теперь выше крыши.
– А у тебя как со здоровьем? Ты ничем не заболел? – насторожился Егор.
Его смутили слова отца о свободном времени. У Анатолия Коваленко никогда не было никакого всепоглощающего мужского хобби. Он не увлекался ни футболом, ни охотой, ни рыбалкой, ни автоделом. Когда-то он неплохо играл в бильярд, но теперь двести рублей за час аренды стола были слишком большой суммой для военного пенсионера. Раньше все свое время Коваленко, как настоящий офицер, посвящал службе и, выйдя в отставку, долго тяготился свалившейся на него свободой.
– Не волнуйся, у меня со здоровьем все нормально. Конечно, не молодею, но пока ничего, слава богу, не болит.
– Когда заболит – поздно будет. Хочешь, я тебе устрою полное обследование?
Егор в то время еще работал в городской больнице.
– Спасибо не надо. Давай лучше выпьем за удачу.
«Какую еще удачу?» – удивленно подумал Егор, но вслух ничего не спросил.
В следующий раз он встретился с отцом только четыре года спустя на оглашении приговора в районном суде. Не желая лишний раз печалить отца, Егор ничего не рассказывал ему об инциденте с Магдой Делонэ, а лишь обтекаемо сообщил по телефону, о небольших неприятностях, возникших на работе. Анатолий Коваленко сам случайно увидел по телевизору разоблачительный сюжет об очередной жертве пластической операции, едва не погибшей из-за халатности дежурного хирурга. Услышав имя обвиняемого врача, отставной майор сразу же позвонил сыну:
– Я тут видел передачу про какую-то Магду Делонэ. Это правда?
– Неправда.
Егор рассказал отцу, как все было на самом деле, и, не смягчая красок, объяснил, что ему теперь грозит.
– Эту ипотечную квартиру я по-любому потеряю. Пустишь меня к себе пожить?
В трубке повисла какая-то странная пауза.
– Если бы ты сказал об этом раньше.
– А что, у тебя тоже проблемы?
– Нет, у меня все нормально. Ты когда собираешься переезжать?
– После первого июля.
– Хорошо. Значит, у меня еще есть время.
Егор удивился, но снова ничего не спросил.
На оглашении приговора Анатолий Коваленко то сочувственно смотрел на раздавленного судебной несправедливостью сына, то метал испепеляющие взгляды в сторону пришедшего вместе с Магдой Вадима Линкевича. Одетый в пеструю рубашку и оранжевый пиджак, увешанный цепочками и перстнями владелец сети игровых клубов был похож не на влиятельного бизнесмена, имеющего знакомства в высоких коридорах власти, а на драгдилера из какой-то криминальной комедии.
Выслушав убийственный судебный вердикт, отец подошел к Егору и вместо слов утешения неожиданно спросил:
– Так значит, тебя этот козел укатал?
– Кто? – не понял Егор.
– Линкевич.
– Меня укатала Маша Коровкина.
– Без Вадима, она бы ничего не сделала.
– Ты его знаешь?
– Доводилось несколько раз общаться… – неприязненно процедил сквозь зубы Анатолий Коваленко. – Ты теперь что собираешься делать?
– Он будет подавать апелляцию в городской суд, – ответила за брата подошедшая Ольга.
– Без толку, в московских судах у Линкевича все схвачено. Знаете, сколько раз он судился из-за своих клубов?
Шла первая декада мая, воздух в городе был еще свежий и холодный, деревья только покрылись клейкой прозрачной листвой, а проезжающие машины были украшены георгиевскими ленточками. Семья Коваленко зашла в ближайшее кафе и просидела там до закрытия, вспоминая то далекое и, как теперь казалось, безоблачное время, когда была жива мать, и они вчетвером кочевали из одного военного городка в другой. Под конец обоих мужчин изрядно развезло. Старший Коваленко стал непонятно и невнятно говорить о том, что время еще есть, что они еще отыграются и умоют Вадима Линкевича и его пассию, что какая-то закономерность существует, и что он ее уже вычислил, а ушедший в свои печальные мысли Егор молчал и согласно кивал в ответ головой. В результате Ольге пришлось взять такси и развезти обоих мужчин по домам.
Как и предполагал Коваленко-старший, городской суд ни в одном пункте не изменил решение районного. Сразу же после короткого, буквально пятиминутного заседания, к Егору, помахивая копией судебного вердикта, подошла ехидно ухмыляющаяся Магда Делоне.
– Ну что, должничок, добровольно расплатишься, или будем заводить исполнительное производство?
– Да пошла ты…
– Ну, тогда жди судебных приставов, – Магда развернулась и подиумной, от бедра походкой направилась к выходу.
«Чтоб ты споткнулась», – подумал Егор, но желание не материализовалось, и удачливая содержанка вышла из зала с гордо поднятой головой.
На рассмотрение Егоровой апелляции старший Коваленко не пришел. К домашнему телефону он не подходил, а мобильный постоянно находился вне зоны доступа. Когда Егору все же удалось дозвониться, отец только поинтересовался, какого числа он собирается переезжать к нему и тут же отключил трубку. А через пару дней на рассвете первого июля Егора разбудил телефонный звонок.
– Здравствуй, сын, – отчужденно и глухо прозвучал в трубке голос отца.
– Доброе утро, – рассеянно-сонно ответил Егор.
– Никакое оно на хрен не доброе. Ты меня извини, но я проиграл все что мог, – ум, честь, совесть и квартиру. Извини, что я прощаюсь в таком состоянии, но по-трезвому у меня язык не повернется с тобой говорить.
Судя, по невнятной дикции старший Коваленко был изрядно пьян. Утренняя дремота слетела с Егора вместе с одеялом, и он торопливо распахнул дверцы платяного шкафа.
– Отец, ты чего?! Я сейчас приеду!
– Поздно, сынок, поздно. Да и приезжать тебе больше некуда. Извини, но я тебя очень сильно подставил. У меня больше нет квартиры.
– У тебя что, пожар? – Егор, держа правой рукой телефон, левой неуклюже натягивал на себя джинсы.
– Хуже, я все проиграл. Я думал, что сумею разгадать систему, но ее нет. Дай мне слово, что ты никогда не будешь играть в рулетку, – голос Анатолия Коваленко с каждым словом становился все тише и словно куда-то уплывал.
– Какая система, какая рулетка?! Отец, ты где? Дома?
– У меня нет больше дома. Дай мне слово, что ты никогда не будешь играть.
– Я никогда не буду ни во что играть. Ты дома?!
– Вот и хорошо. Тогда прости меня за все и прощай.
Телефонная трубка хрипло булькнула, будто в нее плеснули воды, и затихла. Мчась по еще не проснувшемуся утреннему городу, Егор поочередно набирал то мобильный то домашний телефоны отца, но ни один номер не отвечал. Подъезжая к «военному городку», как местные жители называли квартал, построенный специально для отставных военных, он сразу отметил два распахнутых настежь отцовских окна. Потом Егор бесконечно долго одной рукой нажимал кнопку звонка, а другой, срываясь и путаясь в ключах, открывал дверные замки. Наконец, дверь подалась, и на Коваленко пахнуло едкой гарью. Несмотря на открытые окна, вся квартира была затянута кисейно-белесым смогом.
– Отец, ты где?!
И в комнате и на кухне было пусто. Не было не только отца, но и практически никакой мебели. В комнате в металлическом тазике, стоявшем рядом с письменным столом, еще дымился пепел, а пол вокруг был засыпан обрывками каких-то записок. В кухне на краю мойки стояла недопитая бутылка водки, а рядом с ней серебрился пустой блистер из-под димедрола. На дне мойки поблескивал влажными каплями светло-серый наждачный брусок.
– Отец, ты где?
Цепочка крупных ярко-вишневых пятен тянулась по давно немытому полу от мойки к ванной комнате. Уже прекрасно понимая, что именно произошло, Егор потянул на себя единственную оставшуюся закрытой дверь и тут же зажал рот рукой. Отставной майор артиллерии Анатолий Коваленко лежал, закинув голову на задний бортик ванной, закрыв глаза и чуть приоткрыв рот. Скрывавшая его тело вода была похожа на свежевыжатый томатный сок.
– Что ты наделал?
Егор, много лет проработавший оперирующим хирургом, еще со студенческой скамьи привыкший к крови и трупам, при виде беспомощно лежащего в окровавленной ванне отца, совершенно потерял голову. Прекрасно понимая, что отец мертв, и исправить уже ничего нельзя, он отчаянно хлестал его ладонью по щекам, пытался сделать искусственное дыхание, а потом слил воду и перетянул полотенцами изрезанные от локтя до запястья руки. Только через полчаса он вышел из ванной комнаты и позвонил в милицию, «Скорую помощь» и Ольге. Приехавший врач вернул Егора к реальности уколом феназепама, и он до полудня объяснял следователю, каковы были в последнее время его отношения с отцом, как он обнаружил тело, почему слил воду из ванной и зачем накладывал жгуты. Судмедэксперт тем временем флегматично собирал вещественные доказательства: стакан и бутылку из-под водки, блистер от димедрола, лежавший на дне ванны кухонный нож, заточенный не хуже опасной бритвы, разбросанные по полу клочки бумаги, окурки и даже немного пепла из тазика.
– Вы меня в чем-то подозреваете? – отрешенно спросил Егор.
– Пока нет, – с профессиональным безразличием ответил следователь. – Но ваш отец не оставил никакой посмертной записки, а ваши действия выглядят, мягко говоря, неадекватными сложившейся обстановке.
– В моих обстоятельствах, кто угодно станет неадекватным.
– Вот мы и проверим ваши обстоятельства.
Егор чтобы снова не потерять связь с реальностью, едва ли не до крови закусил нижнюю губу.