Шесть баллов по Рихтеру - читать онлайн

Глава первая. На берегу Илга

Вик знал, что, если пройти незамеченным мимо патрулей, все станет гораздо проще. И он проходил – раз, другой, третий. Проходил, проползал по траве. Один раз даже проехал на лыжах, но это оказалось неудобно, и лыжи выбрасывать потом было жалко. Но Вик выбросил. Вернее, прикопал в трухе у самого спуска к реке. Река не замерзла. Вик подозревал, что в этом мире вода вообще не способна замерзать. Он никогда не видел ни льда, ни снега. Только сероватую, пахнущую тиной и чем-то еще, резким и незнакомым, воду.

Чтобы пройти мимо патрулей, нужно было готовиться. И Вик готовился. Привычно, тщательно, каждый раз придумывая новые усовершенствования экипировки. В этот раз не придумал. В этот раз он слишком долго думал над тем, что будет делать, когда окажется на берегу Илга. Он сразу поверил Старику, что папоротник на берегу расцветет и расцветет именно в ту ночь. Во-первых, Старик никогда не врал и не выдумывал. Во-вторых, легенда о цветущем папоротнике была настолько живучей, что переходила границы пространств и веков. Вик читал ее еще в прошлой жизни, когда был счастливым обладателем нового ноутбука и комнаты в родительской квартире, а не непонятно кем, как сейчас.

Идти на берег Илга и в обычную ночь решались немногие. А уж в эту, особенную, когда цвело и оживало все, что только могло расцвести и ожить! Оно ведь цвело не просто невинными белыми лепестками, от которых пахло до одури. Запах напоминал аромат хмеля, но был гуще. Казалось, в нем можно повиснуть, как в паутине висят мухи, дожидаясь смерти. Запах вроде бы считался не смертельным. Но точно не знал никто. Одно дело – понюхать маленький цветок, надежно спрятанный в коробке, другое – оказаться в самой гуще гигантских растений. Цветущих. И живых. Или, вернее, возможно, что живых. Да – лишь на одну ночь в году, но разве ночи не хватит, чтобы тебя задушили в объятиях толстые стебли? Или прикрыли нос и рот огромные, пусть и резные, листья?

Зато за цветок папоротника можно было выменять бессрочный пропуск, чтобы переходить кордоны. Или палатку, которая не промокала под алым дождем. По крайней мере, несколько часов точно. Или билет в другой конец другого мира. Вик давно хотел съездить туда. Говорили, что там совсем другая жизнь и смерть другая. Нужно же было на все это посмотреть? Или так и бродить через кордоны, таская за собой то трусов, то лжецов, то доведенных до отчаяния родителей, у которых дети уже ушли, а они вот не успели. Вик утешал: ничего, теперь догоните. Все равно за последним кордоном время идет совсем иначе. Какая разница, пришли вы туда сейчас или год назад? Вы не знаете, а Вик знает. Нет никакой разницы.

В общем, ему до тошноты надоело бродить в одних и тех же кустах, обманывать или покупать молчание одних и тех же караульных. И ничего не ждать. И ни на что не надеяться. А ведь он был человеком, а не бесплатным приложением к программе «Проводник». Когда-то Вик писал смешные миниатюры и ему говорили, что он самый талантливый сатирик нового времени. И самый юный тоже.

Алые дожди начались, когда ему исполнилось семнадцать. Вик сразу понял, что это всерьез и надолго. Друзья смеялись и не верили. Говорили, что это очередная утка, байка, сказка, чтобы привлечь зрителей. Или чтобы отвлечь людей от каких-то серьезных проблем, которые вот-вот на них свалятся. Но алые дожди сами оказались проблемой, которая свалилась на горожан. Вернее, сваливалась каждый раз вместе с каплями воды, которые сначала казались прозрачными, но потом в лужах собирались по краям в толстые красные нитки.

У Вика пропали родители. Они были одними из первых. Их даже сначала искать не хотели. Сказали ему: что ты дергаешься, парень? Ну уехали на дачу, ну не вернулись в срок. Мало ли? Может, приболел кто? А что на звонки не отвечают, так сам знаешь, какая в области связь.

Вик знал, какая в области связь. Нормальная она была в их дачном поселке. Там же не только дачи стояли. Там и коттеджей настроили четыре улицы. А в коттеджах жили и зимой. И интернет был нужен, и мобильная связь не хуже, чем в городе. Вот она там и была. К тому же, у мамы всегда в сумке хранился планшет. На всякий случай. Вик звонил на номер симки из планшета – и ничего. Никаких гудков. Аппарат абонента вне зоны действия сети.

Вик не считал себя смелым. Он в глубине души не сомневался, что трус. И у него даже были причины так думать. Но трусость трусостью, а родители… Это же самые главные люди в его жизни. Он никому не признавался, засмеяли бы, но до сих пор ему трудно засыпалось, когда они куда-нибудь уезжали. На ту же дачу без него.

В общем, выхода у него не было. Он собрался, как мог, и поехал на вокзал. Тогда еще не построили ни кордонов, ничего. Алые дожди только начались, и никто толком не понимал, что это такое.

Вик сел в электричку, и вдруг до него дошло, что в вагоне только он и мужик в темно-зеленом прорезиненном плаще. И никого больше. Вик поежился. Хорошо, что мужик сидел к нему спиной. Так спокойнее. Через три остановки у хозяина плаща зазвонил мобильник. Странненько так, как сирена, не то пожарная, не то автомобильная.

Вик не хотел подслушивать, но мужик говорил громко, попробуй не услышь.

– Нормально все, – басил он хрипло. – Не бойсь, не замочит. У меня химзащита и бахилы до колен.

Какая химзащита? Какие бахилы? Вик сперва подумал, что мужик или не в себе, или нанюхался тараканьей отравы. В городе как-то дико расплодились тараканы, и все их травили, чем могли. Некоторые травились сами раньше тараканов.

Но послушав разговор еще пару минут, Вик понял, что все с дядькой в порядке. А химзащита – это его плащ. Вик подумал, что ему бы плащ тоже не повредил, и сразу вспомнил, что у отца на дачном чердаке валялся скрученный в рулон почти такой же, как у мужика. И сапоги-бахилы для рыбной ловли стояли в сарае. Но это они в нормальное время предназначались для рыбалки, а во времена алых дождей вполне могли пригодиться просто, чтобы ходить.

Родителей на даче не было. Вик сразу увидел, что в эти выходные они туда даже не доехали. Он пару раз сухо всхлипнул, наткнувшись то на мамины тапки, то на отцовские очки на подоконнике. А потом вышел в сад и там уже чуть не завыл по-настоящему. Под старой яблоней стояла сумка, мамина сумка, с которой она никогда не расставалась на улице. Потому что там был паспорт. И кошелек. И планшет с начатой работой. Мама в последние годы набирала рабочие тексты в планшете и все радовалась, что теперь это можно делать, где угодно. Вон, хоть под яблоней.

Вик залез в мамину сумку. Сроду он ее не открывал. А тут залез и обнаружил, что все на месте. Кошелек, карточки, паспорт, планшет. И даже газета с кроссвордами, которые мама с папой обычно решали в электричке. В этот раз, правда, кроссворды попались трудные. Вик увидел, что в газете написано всего пять слов на одной страничке – и все. А может, дело было не в сложности кроссвордов? Может, родителям почему-то стало не до них? Но почему? И все-таки до участка они доехали, раз сумка нашлась. А вот в дом уже не вошли.

Сосед Старик подошел к Вику со спины, и тот чуть не завизжал от страха. Старик и раньше-то выглядел не очень, а сейчас лицо у него покрылось какой-то почти черной сеткой и глаза налились кровью. Нелюдь и нелюдь.

– Чего ты, Витюнь? – просипел Старик. – Не узнал, что ли?

– Узнал, – кивнул Вик.

И подумал, что сейчас бы рвануть в дом, а не разговоры разговаривать. Он увидел зажатый в руке Старика топор, а по острой кромке лезвия расплывающуюся алую кайму. Старик проследил за взглядом Вика и усмехнулся понимающе.

– Я теперь без топора не хожу, – объяснил сосед. – И тебе не советую. И вообще. Мал ты еще, езжай домой. Как первая электричка придет, так и езжай. Я твоим мамане с папаней сразу сказал – нечего тут молодым. Нам, старичью, уже все одно. А у молодых жизнь. А они не послушались. Ты хоть слушай!

Вик постарался хотя бы казаться спокойным.

– А почему молодым надо уходить? – спросил он.

– Потому что пришли дожди, которые смывают всё. И всех.

Глаза у Старика стали прозрачными и безумными. Он посмотрел на Вика, подавился воздухом и начал тяжело кашлять. С каждым новым звуком Вику казалось, что сейчас из Старика вылетят внутренности. Но они не вылетели. Видно, Вик тоже начал заражаться безумием.

– Вам, наверное, к врачу бы нужно, – сказал он, чтобы разбавить то невыносимое, что окутало их обоих.

Это была нормальная фраза нормальных людей.

Старик махнул рукой и вдруг перестал кашлять. Будто отмахнулся от приступа, и тот послушно отступил.

– Какой врач, Витюнь? Какой теперь врач? Теперь от дома не отойду. А если отойду метров на сто, то в химзащите и с топором.

Далась им всем эта химзащита!

– И ты надень, – велел Старик, сгорбившись. – У твоего бати есть, я сам доставал ему. Для рыбалки. А теперь какая рыбалка? Теперь все пригодится строго по назначению.

– Это кислотный дождь, что ли? – осторожно предположил Вик, собрав в голове все воспоминания о дождях из постапа, о которых читал или смотрел кино.

– Не кислотный. Алый. Смывает всех, кто под него попал, – коротко объяснил сосед. – Кто другой начнет сказки рассказывать – не верь. Я – очевидец. Я своими собственными глазами видел. Прости, Витюнь. Их смыло, а я даже с крыльца не посмел сойти. Прости!

Старик сморщился и полез за огромным носовым платком.

– Как смыло?! – взвыл Вик. – Это ж не цунами!

– Если бы сам не видел, тоже бы решил, что…

Старик не договорил и вдруг посмотрел на небо.

– В дом! – заорал он внезапно сильным голосом. – В дом!

Вик лежал под одеялом и думал, что зря он послушался Старика. Не пошел бы в дом, понял бы на собственной шкуре, что это за алый дождь. А то только и увидел с крыльца, как толстые струи рвали воздух, а потом растекались по земле темными лужами. Лужи как лужи, только по краю каждой тянулась толстая красная не то тина, не то нитка, не то еще какая хрень. Ну и двух воробьев, забившихся в глубь куста, смыло без следа – это Вик тоже рассмотрел. И это было не просто странно, это казалось бредом. Вот сидят птички на ветке, а вот уже растворяются в струях дождя, как в кислоте.

Старик ушел, как дождь закончился, так и ушел. Велел найти плащ-химзащиту и завтра же сваливать в город. Лучше – на первой электричке.

Вик не мог представить, как он уедет, если никого не нашел. Это казалось еще большим бредом, чем история с воробьями. Бредом или плохо написанной статьей в желтой газетенке. То есть, он не думал, что бывают хорошо написанные статьи в желтой прессе. Но все-таки были уж совсем такие, что хотелось на первых же строчках закрыть глаза или перевернуть страницу.

Он ведь сперва метался по крыльцу, пока шел дождь. Хотел на самом деле выскочить, чтобы проверить, что это за струи, которые смывают всех и все, не прикрытое «химзащитой», но Старик схватил его за воротник. Схватил так крепко, что Вик чуть не свалился, а потом чуть не оторвал воротник. Нитки затрещали.

– Стой, дурак! – бормотал Старик. – Стой, не дергайся! Еще тебе не хватало… смыться.

Сначала он бормотал такую вот чушь слабым старческим голосом, но через пару минут голос налился силой, как колодец темной водой, и слова уже звучали совсем другие. Вик не смог бы их пересказать, но суть теперь жила в его мозгу огненной нитью. Нельзя погибать ни за что. Нельзя делать опрометчивые шаги за край, а хоть и по краю. Нельзя позволять панике выносить себя из реальности в гнилую трясину безумия. Нужно осторожно, проверяя все и вся, пройти путь от незнания абсолютного к знанию. Пусть не полному, но достаточному, чтобы если не вернуть тех, кто исчез, то хотя бы не допустить новых исчезновений. И остаться живым самому. Это самое главное, сказал ему Старик. Если ты растворишься, получится, что родители жили зря.

Вик лежал на кровати и думал, думал, думал. Сперва в голову лезли странные мысли о странных существах, которые, наверное, поселились над облаками и цедят теперь на них свое смертельное для людей алое молоко. Потом начал наваливаться сон. Тяжелый, душный, но ненадежный, срывающийся от каждого шороха. А потом Вик вспомнил Нору. И его почти отпустило.

У Норы была горячая шея и теплые пальцы. Она касалась его щеки губами, тоже, кстати, горячими, и на коже как будто загорались крохотные костры. Нора никого не стеснялась. Ну, вернее, когда была рядом с ним, никого не стеснялась и целовала его при всех. А потом коснулась пальцами подбородка и шеи и вдруг замерла, словно не знала, что делать дальше. Вообще-то, и он, Вик, не знал, что можно сделать на глазах у толпы знакомых с девчонкой, которую не видел два года, но о которой думал при каждой возможности. Он уже не боялся, что она изменилась, и ему будет все равно. Он уже не верил, что судьба разведет их в разные стороны, будто не сводила. Не может такого быть, если людей тянет к друг другу с безумной силой.

Он обнял Нору и прижал к себе до боли. Она опустила голову и теперь касалась лбом его плеча. Зато всего, почти всего остального касалось ее тело. И это было чем-то абсолютно новым и, кажется, счастьем.

Вик уснул. Все-таки уснул, и ему снилась Нора. Как будто она была здесь, на даче. И словно им больше ничего не мешало оставаться вдвоем столько, сколько хочется. Во сне она была еще красивее, чем в жизни. И Вик не сомневался, что она его любит. Любит по-настоящему, до капельки, до ниточки, до выдоха и вдоха. И он ее тоже любил. И прикасался и к ее одежде, и к ней осторожно-осторожно. Как будто иначе они бы разбились или исчезли как утренняя дымка над рекой.

Но чем прекраснее был сон, тем больнее оказалось пробуждение. В прямом смысле больнее. От неудобной позы, в которую он зачем-то упаковал себя. У Вика ныли плечи и бедра, а в голове будто стучал запущенный кем-то метроном. И, конечно, рядом не было Норы. И он, как назло, в ту же секунду вспомнил, что ее больше вообще не было. По крайней мере, в его жизни.

Он разрыдался. Прямо там, на кровати. Кажется, до этого в последний раз он плакал в третьем классе, когда ветеринару не удалось спасти подобранного Виком на дороге котенка. Ветеринар честно предупредил, что у котенка чумка и что его не спасти. А Вик все уговаривал попытаться и совал смятые деньги. Ветеринар пытался. Но у него не получилось. На глазах у Вика котенка начали бить судороги, а потом Вик увидел, как с черно-белой шкурки сползла единственная, наверное, оставшаяся у котенка блоха. На мертвых блохи не живут.

Он все решил, когда утро разбавило ночь и темнота показалась жидким синеватым чаем. Это было твердое решение. Может, странное. Может, таившее в себе миллионы опасностей, понятных и непонятных пока еще. Но оно было принято, и Вику стало легче.

Небо оказалось чистым, холодным и очень высоким. Вик собрался быстро, стараясь не смотреть на родительские вещи. Потому что как только взгляд падал на отцовскую куртку или мамин халат, Вик чувствовал в горле такой комок, что хоть вой. Плащ-химзащиту на чердаке он все-таки нашел, хоть сначала думал, не получится. И отцовские высокие сапоги для рыбалки нашел тоже. Надевать сейчас не стал, упаковал в пакет, а пакет – в большой туристический рюкзак. Хорошо, что у отца все это было. И газовый баллончик, и плитка, и металлический термос, и еще множество походных мелочей.

Вик, стиснув зубы, отсортировал то, что могло пригодиться в первую очередь, и тоже сложил в рюкзак. Остальное оставил на даче в столе, до лучших времен. Или до лучших людей, которые сюда явятся вместо него. Вик вовсе не был уверен, что он вернется. Зачем ему дача? Выть от тоски?

Ему и городская-то квартира была теперь не слишком нужна. Он знал, что придет туда один раз – точно. А насчет остальных очень сомневался.

На берегу Илга все было неправильно. Трава росла выше деревьев, а деревья торчали карликовыми кронами, упираясь в соседние. И никому не хватало места. Вода бежала, серая, мутная, будто разбавленная грязью и молоком. Вик подумал, что если свалится, то уже не выплывет. Значит, нужно крепче держаться за ветки и стебли и не подходить к обрыву. Ничего, папоротников полно и не на обрыве. Они предпочитают сырые низины, а не песок и высоту.

Вик продирался через кусты и траву, не чувствуя, что под ногами. Кажется, трава и грязь. В одном особенно топком месте грязь обхватила левый сапог как щупальца невидимого чудища, а Вик, не успев ничего понять, вытащил босую ногу и босой же ступней уперся в переплетенные стебли. Боль обожгла. Словно он встал на тлеющий алым уголь. Сначала она коснулась кожи, потом за мгновенье проникла вглубь и расползлась по ноге чудовищными витыми стержнями. Вик застонал и чуть не упал. Хорошо, что держался за ветки. Хорошо, что был готов ко всему.

Он знал, что пользоваться фонарем на берегу Илга опасно, особенно в эту ночь. Но все-таки вытащил из кармана тонкую металлическую трубку и передвинул рычажок. Там, где минуту назад стояла босая нога, извивалась черная гадина. Вик точно не знал, насколько она ядовита. Видимо, не как кобра. Иначе он бы уже не смотрел ни на гадину, ни на укус на ноге. Но, может быть, ему оставалось не так уж долго на все это смотреть. Яд замедленного действия – тоже та еще дрянь.

Вик вытащил пузырек с универсальным противоядием, зубами стянул пробку и сделал большой глоток. Горечь разлилась во рту, но это была знакомая горечь. Нужная сейчас больше всего на свете.

Легче стало через несколько секунд. Боль в ноге превратилась в тонкие подергивающие нити, которые увидеть было невозможно, а вот почувствовать – запросто. Страх тоже куда-то ушел. Вернее, Вик только сейчас почувствовал, до какой степени его скрутил этот страх еще пару минут назад, а теперь и дышать, и шевелиться было почти легко.

Гадину он убил. Мог бы не убивать, но подумал, что встретиться с ней еще раз сегодня – выше его сил. Конечно, их могло быть на берегу много, но Вик слышал, что выползают и нападают на людей только самые голодные, спятившие от долгой бескормицы, а их единицы.

После у него тряслись руки и не хотелось уже ничего: ни цветущего папоротника, ни возвращаться к кордонам. Но он посидел на какой-то коряге, предварительно обстучав ее палкой, чтоб никто не выполз втихаря, руки перестали дрожать, мысли в голове больше не плясали, и глаза привыкли к странноватому освещению пасмурного весеннего дня.

Сапог Вик вытащил и снова смог идти по-человечески. Только теперь смотрел внимательнее под ноги и наступал на сплетения стеблей осторожнее. Он прошел метров двести, когда увидел сияющий на высоте его роста белый огонь.

Не очень-то и большой шар, может, сантиметров пять в диаметре, переливался так, что заломило глаза. Вик подошел совсем близко, осмотрел листья и понял – да, это папоротник. Тот самый, цветущий в одну-единственную ночь на берегу Илга.

Вик вытащил из рюкзака металлическую коробку, надел рукавицы и тихо, но отчетливо произнес стишок-оберег:

Такие обереги продавали старушки на вокзалах и у кордона, вместе с семечками и бактерицидным пластырем. В них не очень-то верили, но других все равно не было.

Стишок сработал, потому что ветки с огоньками почти сразу наклонились к Вику, и он осторожно начал их собирать в коробку. Труднее всего было оторвать и положить первый цветок. Видимо, Вик еще не привык ни к запаху, ни к тому свету, который окутывал каждый из них, и они подействовали на него в полную силу. Во-первых, Вик будто ослеп на несколько секунд. А потом увидел не берег Илга, а комнату. Длинную узкую комнату с желто-солнечными занавесками и компьютером на черном столе. Он никогда бы ни с чем не перепутал ее. Это была норина комната, норин компьютер и норины занавески. Однажды Вик стал там самым счастливым человеком в городе, а может и на Земле. О таких историях не забывают. Он подумал, что вот сейчас занавеска шевельнется, и из-за нее со смехом выбежит Нора и начнет рассказывать что-нибудь смешное, а потом затихнет и осторожно прижмется к нему. Вся прижмется, так, что он почувствует и ее руки, и плечи, и – в общем, все. И перестанет думать. Потому что, если рядом такая девушка, думать не хочется и не получается. Хочется заниматься совсем другим. Она опять будет прикасаться пальцами то к его руке, то к губам, то к подбородку. Однажды он с досадой сказал: «Ты любишь меня только руками». А она легко рассмеялась в ответ и ничего не сказала. Может, он правильно угадал?

Но сейчас Нора не вышла. Нора не вышла, а ее комната растворилась, как растворяется изображение на экране, если его выключить. И Вик снова увидел огромный папоротник, усыпанный белыми огнями-цветками, и один цветок уже горел в его коробке.

Вик подумал, что, если каждый цветок будет уносить в такие дали, его надолго не хватит. Он или сойдет с ума, или сядет прямо в грязь и расплачется. Может, зря он пошел за этими несчастными цветками? Ну и что, что им нет цены? Вернее, есть, но столь высокая, что даже страшновато произносить вслух. Вдруг Вику тоже придется за них заплатить куда дороже, чем он в состоянии?

Ежась от страха, он все-таки сорвал второй цветок, но теперь его только накрыло волной сладко-горького аромата, а зрение не пропало, и никаких видений не возникло. С удивлением Вик почувствовал щемящую боль в сердце. Боль-сожаление, боль-тоску о несбыточном.

Остальные цветы рвались еще проще и скоро коробка наполнилась до верха. Вик подумал, что можно было бы прихватить с собой тару и побольше, и в тот же миг ощутил на плече чью-то тяжелую руку. Или лапу.

Он обернулся, не глядя закрывая коробку с цветами плотной крышкой, и подавился криком. На него смотрели желто-зеленые глаза зверя. Зверь стоял на задних лапах и напоминал то ли некрупного медведя, то ли большого волка. Вот только ни волки, ни медведи не кладут лапы на плечи и не усмехаются в лицо человеческими усмешками.

– Илг, храни меня от бед,

Я – не завтрак, не обед

Тем, кто бродит по лугам,

По лесам и берегам, – вспомнил Вик.

Он прочитал это четверостишие и собирался начать второе, но слова, как назло, застряли где-то в горле и не хотели оттуда вылетать.

Зверь выслушал начало стишка, повел носом, будто принюхиваясь к новому человеку, подождал продолжения. Но не дождался и завыл. Он выл грозно и жалобно. Начиная с самых высоких нот и опускаясь все ниже.

Вик почувствовал, что еще чуть-чуть, и барабанные перепонки порвутся.

– Замолчи, – попросил он, понимая всю глупость того, что делает. – Замолчи, пожалуйста!

Зверь замолчал, посмотрел обиженно и вдруг совершенно человеческим движением ударил Вика в лицо. Вик не ожидал удара. Скорее, он ждал прыжка. Или зубов на горле.

Он пошатнулся, проглотил солоноватую слюну. Зубы ударились о губы и потекла кровь. Сейчас зверь почувствует запах крови и окончательно осатанеет, подумал Вик. И вдруг понял, что ему не страшно.

– Серый, кто там? – раздался тоненький голос из-за кустов.

– Вау, – ответил серый.

Вик тоже хотел что-нибудь ответить, но не успел. На берег вышла девчонка лет десяти. На ней были высокие сапоги, куртка и надвинутый почти на глаза платок.

– Привет! – сказал Вик.

Он подумал, что, может, перед ним девчонка, а может – древнее чудовище. Такая ночь на берегу Илга может подарить кому хочешь какое хочешь обличье. Главное, знать нужное заклинание. Это Вик знал всего одно. И то, похоже, не слишком действенное. А девчонка, наверное, знала много. Особенно, если жила поблизости. Местные всегда все знают. Не то, что пришлые.

– Ты чего тут? – не слишком вежливо спросила девчонка в ответ.

– Я шел по берегу, а меня укусила змея, – честно рассказал Вик. – А потом я не умер, но меня поймал твой Серый.

– Серый тебя не ловил, – улыбнулась девчонка. – Если бы ловил, у тебя бы ребра треснули. Все.

– Ну я имел в виду, – начал оправдываться Вик, – что он положил мне лапу на плечо. И дальше я не смог идти.

– Конечно не смог, – кивнула девчонка. – Серый не любит, когда приходят чужаки.

– А кого-нибудь он любит? – невольно вырвалось у Вика. – Тебя, например?

– Меня? – задумалась девчонка. – Вряд ли. Ко мне он просто привык. Я его еще щенком нашла и выкормила.

– Ясно, – кивнул Вик. – Но я не щенок. И меня кормить не нужно. Можно я пойду?

Девчонка посмотрела на него пристально, и он понял, что ничего ей не десять лет. Двенадцать, а то и четырнадцать. Просто она роста маленького и фигуры никакой.

– А это как Серый решит, – сказала она. – Серый, отпустишь? Или заберем?

Глава вторая. Серый Шарик, огненный цветок

У Вика похолодела спина. Он смутно представил, зачем его может забрать Серый.

Серый мотнул головой и вдруг убрал лапу у Вика с плеча.

– Надо же, – удивилась девчонка. – Серый отпускает. Он еще никого не отпускал. Ну, иди. Я слово держу. Наверное, ты добрый. Или умный. Или просто хороший.

Вик осторожно отошел шагов на десять.

– Я не умный. И не добрый. Я просто знаю стишок-оберег.

– Научи, а? – попросила девчонка. – Мы не будем близко подходить. Ты просто научи и иди.

Вик пожал плечами:

– Ладно. Слушай.

Запомнила? Или еще прочитать?

– Серый запомнил, – объяснила девчонка. – Он все с первого раза запоминает. Хороший стишок. Спасибо тебе.

– Я думал, вам не нужно такое, – заметил Вик.

– Нам всякое нужно, – возразила девчонка. – Ладно, иди. А то привыкнем к тебе. А это незачем. Кстати, Серого зовут Шарик. Запомни. Если еще сюда придешь, назови его по имени. Он будет рад.

Вик кивнул, крепче вцепился в лямку рюкзака одной рукой и в коробку с цветками папоротника другой и пошел вдоль берега туда, откуда пришел. То ли полчаса назад, то ли в прошлом месяце. Время в мирах за кордонами шло в каждом по-своему и трудно было определить, как в этом.

Вик шел и спиной чувствовал, что его провожают. Хотелось прибавить шаг, но он знал, что это опасно. Опасно показывать, что боишься. Опасно носиться по неровной дороге, где и дороги как таковой нет, а между стеблями могут дремать ядовитые змеи и ящерицы. Или еще кто-нибудь, о чьем существовании Вик и не подозревал.

Дома он так и не привык к одиночеству.

Пришел, сбросил плащ на пол в прихожей, переобулся. И первым делом отправился везде включать свет. Пусть хоть свет горит. Так легче. Можно представить, что родители, как раньше, сидят в большой комнате и смотрят телевизор. Зайдешь – начнут ворчать, почему не спишь. Времени – полвторого ночи.

Времени было на самом деле половина второго ночи. Только до этого, как и до того, что Вик не спит, никому не было дела. Потому что никого не было.

Он залез в душ, смыл с себя все, что смог, сначала горячей водой, потом еле теплой. Подумал, что уже третью (вроде бы) неделю не ревет просто так, когда видит родительские вещи. Повзрослел. Или привык. Или просто смирился с тем, что бесполезно.

Это в детстве можно было реветь, в детстве слезы могли избавить от многого. От скандала. От наказания, которое заслужил. От нелюбимой еды.

Хотя нет. От наказания слезы особо не спасали. Просто так легче было терпеть.

Вик ненавидел себя плачущего, но иногда ничего не мог поделать. Слезы текли сами, прорываясь из самой глубины.

Чтобы не слишком долго рассуждать о слезах и не разреветься не ровен час, Вик включил ноутбук. Махровый халат с широкими рукавами слегка мешал привычным движениям, зато в нем было тепло и мягко, почти как под одеялом.

Программа загрузилась быстро, Вик зашел в свой аккаунт и привычно начал набирать ночной пост. Он часто писал ночью о том, что с ним случилось днем. Ночью люди становятся куда более впечатлительными. И легче верят. И проще решаются на странные шаги. Например, отправиться за кордон с проводником. Вик уже знал, что среди проводников он лучший. И его подписчики знали. И еще много кто. Сперва это приятно щекотало самолюбие, потом стало все равно. Лишь бы платили. Лишь бы платили, читали, подписывались, ходили с ним через кордоны или заказывали что-нибудь с той стороны и снова платили. Иначе ему было не выжить.

Но они подписывались, читали и платили. И даже влюблялись. Когда ему в первый раз написала девчонка, что он самый храбрый и самый умелый из всех ее знакомых, он ошалел и рассмеялся. Но она не отставала и продолжала писать каждый вечер. Судя по фотографии, она была ничего себе, но он любил Нору. До сих пор любил. Правда, Нора его больше не любила. Она так и сказала ему: прости, это бывает. Сначала любишь-любишь, а потом раз – и уже нет. Вик сперва не поверил, но она перестала писать, и звонить перестала тоже. Он не любил, когда она звонила, потому что звонят обычно по делу, а поболтать пишут. Или это Вик сам придумал? Может, зря он сказал ей, что не нужно звонить? Или при ней переписывался с другими девчонками зря? Но неужели она не понимала, что это ничего не значит? Не дура же она?

Вик опять вспомнил, какими были ее руки, когда прикасались к нему, и вдруг разозлился. А вот пойдет сейчас и встретится с той, из сети. Что ему теперь, всю жизнь рыдать над разбитой любовью? Может, там и не было никакой любви! Может, Нора играла в него, как девчонки помладше играют в своих медведей и котов Басиков! Фиговый из него получился кот Басик, вот она и ушла.

Девчонка из сети встретиться согласилась сразу. Правда, сказала, что у нее есть парень, два метра ростом и красавец как какой-то актер, но этот ничего не меняет. Она встретится с Виком. В конце концов, она недавно приехала в их город, и у нее почти нет друзей.

Вик написал, что будет ждать ее завтра в шесть вечера в кафе «Бургер-шок» и быстро попрощался. «Бургер-шок» было хорошим кафе. Не слишком дорогим, но и не совсем дешевым. И там стояли удобные кресла. И можно было хоть обедать, хоть пить кофе в любое время. И еще Вик знал, где там запасной выход. Это тоже играло не последнюю роль. Придет девчонка со своим двухметровым парнем, и на фига такая история Вику? Вот именно.

Он еще посидел немного в сети. Набил пару комментариев старым подругам и, не дожидаясь их реакции, выключил ноутбук. Ему хотелось спать. И чтобы не снилась разная фигня. И не вспоминалась змея и берег Илга. И тот Серый не вспоминался тоже. Он знал, что для этого нужно делать. Что всегда помогало.

Он представлял, как они с Норой едут вдоль зимней набережной. Вокруг снег, внизу лед, троллейбус заносит перед остановками. И после остановок заносит тоже. А они сидят рядом и держатся за руки. И все.

С той, первой девчонкой, написавшей ему, Вик так и не встретился. Но писать стали часто. И девчонки, и парни, и взрослые. Только девчонки предлагали встретиться и прочую фигню, парни просили, а то и требовали принести из-за кордонов что-нибудь уникальное, чего здесь днем с огнем не сыщешь, а взрослые, чаще всего, просили отвести их туда, куда дорогу знал только Вик. По крайней мере, он единственный знал дорогу – раз, вернулся – два и написал об этом в своем блоге – три. Взрослые шли за своими детьми. Парни хотели стать круче всех. А девчонкам мечталось о большой и чистой любви. Иногда Вику выть хотелось, до чего все были одинаковыми.

Первый заказ он взял с опаской. От аванса отказался – вдруг ничего не получится. Но все получилось, и денег ему заплатили даже сверх обещанного. Отводить людей за кордоны он не любил, но это стоило дорого, очень дорого. На эти деньги можно было купить самое лучшее снаряжение. И спокойно жить какое-то время, без переходов туда-обратно и без заказов. Поэтому проводником Вик иногда работал. Но только для взрослых. Ни детей, ни подростков не водил никогда.