ШЕСТЬ УТРА. В ПАРИЖЕ все еще темно, солнце явно не спешит подниматься над городом. Я сижу на балконе и впитываю в себя утреннюю тишину. Весна – мое самое любимое время года. На деревьях уже набухли почки, кое-где даже зеленеют листья. Воздух свежий, прохладный, легкий ветерок играет с моими волосами. Идеальное и прекрасное утро. Осталось только побегать, разогнать кровь в теле, почувствовать силу собственных мышц. Я выхожу с балкона и направляюсь в ванную, по дороге беру с собой вещи для бега. Пол под моими ногами предательски скрипит. На деюсь, все крепко спят и я никого не разбужу. Переодеваюсь и выхожу в коридор, иду на цыпочках, в руках держу кроссовки и предвкушаю утреннюю пробежку. Неожиданно прямо у двери встречаюсь с Жеромом. Он тоже в шортах и майке, сидит на корточках и завязывает шнурки.
– Доброе утро, – говорит он, не поднимая головы, – ты тоже бегаешь?
Я хочу сказать нет, но понимаю, что буду выглядеть глупо, поэтому нехотя киваю.
– Да, люблю порой побегать… – Слово «одна» вертится на кончике языка, но я проглатываю его, решая не грубить попусту.
– Круто, всю жизнь мечтал о компаньоне! – воодушевленно заявляет мне Жером, и я подавляю стон.
Черт, не получится избавиться от него. Я молча надеваю кроссовки и следую за ним на улицу.
– Обожаю, когда так пусто, – вновь произносит мой отчим, явно желая поболтать.
Но вот незадача, я, к сожалению, не в настроении, поэтому коротко отвечаю:
– Угу.
Жером в отличной форме; когда мама сказала, что ее избраннику пятьдесят два года, я, честно говоря, стала переживать: ведь ей только будет сорок два. Разница в десять лет казалась мне слишком большой. Однако после знакомства с Жеромом Деланье я поняла, что все не так уж и плохо. Он оказался высоким, с добрыми зелеными глазами, в неплохой физической форме, с красивой белозубой улыбкой и густыми волосами. Конечно, у него виднелась седина, но в целом он выглядел «как огурчик» (цитата моей бабушки, которая была на седьмом небе от счастья после знакомства с месье Деланье).
Впервые я увидела его в больнице. Он пришел туда с мамой забрать меня после несчастного случая.
Даже тогда он вел себя по-мужски. Мама была в истерике, он не оставил ее, успокаивал и поддерживал. Помню, как он набрал номер дочери и тихо сказал, что у его друга проблемы. Он не стал раскрывать подробностей, и я тогда подумала, что неболтливые мужчины в топе моих предпочтений. Эмма до сих пор не знает, что именно со мной случилось. Мне так комфортнее. Ненавижу жалостливые взгляды и причитания.
– Мы можем побежать вдоль авеню де ля Бурдоне, свернуть на набережную и выйти на мост Альма. Или можем побегать на Марсовом поле, но там песок и поднимается пыль… Все бегают в том районе, а я вот не очень люблю. Что скажешь? – подает голос Жером, возвращая меня из водоворота мыслей.
– У тебя же есть привычный маршрут? Давай по нему и побежим, – предлагаю я и слегка растягиваю ноги перед бегом, после прыгаю на месте и сообщаю: – Я готова.
Мы стартуем. Жером сначала бежит вполсилы – видимо, не верит, что я серьезно занимаюсь бегом. Впрочем, он быстро понимает, что к чему, и набирает скорость.
– А ты отлично бегаешь! – хвалит он, но я ничего не отвечаю.
Шрам на руке начинает побаливать – фантомные боли. Я бегала каждый день после своего возвращения из Италии. Я бегала до отсутствия воздуха в легких и боли в ногах. Мне казалось, я слишком медлительна и должна быть быстрее. Потому что, если бы я смогла убежать тогда, ничего непоправимого не случилось бы.
– Отличная сегодня погода, не находишь? – спрашивает Жером, в очередной раз прерывая ход моих мыслей.
И я вновь отвечаю:
– Угу.
Новая попытка завязать разговор с треском проваливается. Я правда хочу быть вежливой и воспитанной, но не могу заставить себя вести светскую беседу. После бессонной ночи у меня нет сил фальшиво улыбаться и делать вид, что жизнь прекрасна. Легкий утренний ветерок дует мне в лицо, небо потихоньку приобретает красный оттенок. Погода и правда замечательная, наконец пришла весна. Но я не могу разделить восторга с Жеромом, мне сложно дается общение с ним. Он мой отчим и нравится мне, потому что в данный момент делает счастливой мою маму. Но я так хотела побегать в тишине, одна, заглушить назойливые мысли. В какой-то момент Жером понимает, что мы будем бегать без душевных разговоров, и прекращает задавать глупые вопросы. Мы наворачиваем круги вокруг османовских зданий в полной тишине, лишь слышны удары кроссовок об асфальт и наше громкое дыхание. Мы выбегаем к мосту, и я останавливаюсь, пораженная красотой этого города. Над Парижем поднимается солнце, окрашивая небо в нежно-розовые цвета. Первые лучи играют в водах Сены, она сверкает и переливается. А перед моим взором во всем своем великолепии предстает идеальная панорама из открытки. Эйфелева башня, парижские дома, деревья, река и пустой, абсолютно пустой город. Я стою на железном мосту, который, кажется, называется Альма, и не могу перестать любоваться невероятной картиной. Красивейший рассвет, в душе появляется знакомое чувство вдохновения. Глупая часть внутри меня мечтает показать этот рассвет Адаму, в голове возникают вопросы: спит ли он сейчас? Или, быть может, тоже наслаждается тем, как нежно-розовое небо постепенно превращается в белое, а после становится чисто-голубым? На глаза наворачиваются слезы. Мы теперь с ним в одном городе, и вместе с тем мы теперь чужие люди. Никогда бы не подумала, что он станет для меня чужим. Две капли падают с ресниц на щеки, и я быстрым движением стираю их с лица.
– Я хотел бы поблагодарить тебя за то, что не стала противиться переезду и поддержала Амели. – Жером называет маму по имени, и в его голосе столько тепла. – Я прекрасно понимаю, как, должно быть, сложно менять привычный уклад жизни, особенно под конец выпускного класса, но, знай, я очень благодарен тебе и уверен, что все будет хорошо.
Он наверняка видел, как я стираю слезы. Я злюсь на себя, потому что в последнее время превратилась в чертову истеричку, которая не в состоянии контролировать эмоции. Он думает, что я плачу из-за переезда, – какая ирония! Я плачу потому, что последние пять месяцев жила мечтами об одном-единственном человеке, я плачу, потому что нашла его здесь, в Париже, но жизнь решила посмеяться надо мной, и он оказался «лучшим в мире парнем» моей сводной сестры, дочки человека, который пытается меня сейчас успокоить и говорит, что все будет хорошо.
– Я знаю, что все будет хорошо, – уверенно отвечаю я. Потому что я не слабачка, которая будет лить слезы и жаловаться на жизнь своему новому «папочке», потому что неважно, что я чувствую и через что прохожу, он все равно мне не поможет, точно так же, как и слезы.
Жером улыбается мне, показав ровный ряд белых зубов, и неловко хлопает по плечу.
– Мне нравится твой настрой, как и нравится, что вы теперь живете с нами. Эмма за долгое время впервые стала ужинать дома. У нас в принципе никогда не было традиции семейных ужинов. Ее мать была слишком зациклена на себе, а я на работе… знаешь, как бывает… А потом дети вырастают, и ты уже не навяжешь им новые устои.
– А где сейчас ее мама? – спрашиваю я.
За все время пребывания в Париже я ни разу ничего о ней не слышала; знаю, что она жива, потому что бабушка говорила, что Жером разведен уже пять лет.
– Она сейчас в США, если точнее, покоряет Голливуд.
– Она актриса?
– Нет, стилист, – нехотя отвечает Жером, – я не общаюсь с ней, она периодически созванивается с Эммой.
Последнее предложение он произносит таким тоном, что я понимаю: расспросы закончены.
– Извини, если я лезу не в свое дело, – говорю я. В конце концов, мне жить с этим человеком под одной крышей, не хотелось бы, чтобы он думал, будто у меня нет чувства такта. – Сложные отношения с одним из родителей – это немного по моей теме, тоже не люблю лишних расспросов, – усмехнувшись, шучу я, чтобы сгладить неловкость. Уверена, мама рассказала ему все о моем отце.
Жером тепло улыбается мне:
– Побежали домой, Лили. Время близится к восьми, и тебе сегодня в школу.
Напоминание о школе вызывает озноб во всем теле. Ведь в школе я увижу Адама… На секунду в голове мелькает мысль, что я могла бы притвориться больной и никуда не идти. Так я сделала после нашей встречи в коридоре. Схватилась за голову в прямом смысле слова, пожаловалась Эмме на невыносимую боль, позвонила маме и вызвала Uber, потому что школа хоть и недалеко от дома, но я сама бы в жизни не нашла дорогу обратно. Я провела весь день дома, обдумывая произошедшее. Я не плакала. Я была в шоке. Соблазн притвориться больной вновь очень велик. Но я быстро отбрасываю эту идею – не буду прятаться, не буду скрываться. Я пройду через это испытание с высоко поднятой головой, не жалея себя и не вызывая жалость у окружающих.
– Побежали, – бормочу я и срываюсь с места.
«У меня получится, я смогу», – словно мантру, повторяю про себя несколько раз. Я смогу находиться с ним в одном классе, я смогу избежать слез, я смогу удержать все эмоции внутри. С этими мыслями я бегу что есть силы. Бегу так быстро, что начинаю ощущать металлический привкус во рту и боль в боку, но не могу остановиться. Не могу перестать убегать, хотя отчетливо осознаю, что от себя не убежать и не скрыться.
Когда мы приходим домой, в коридоре нас встречает сонная Эмма.
– Ты бегал? – недоуменно спрашивает она у отца. – С каких пор тебя не устраивает беговая дорожка?
Жером за моей спиной застывает и, похоже, не знает, что ей ответить. А я все понимаю: мама, должно быть, рассказала ему о том, что я бегаю по утрам. Сегодня утром, когда я одевалась, он, скорее всего, услышал мои шаги и увязался за мной. Этот его поступок потрясает меня. Мне становится не по себе, ведь я все утро избегала разговоров с ним.
– Завтра в это же время, Жером? – не поворачивая головы, откашлявшись, спрашиваю я и опускаюсь на корточки, чтобы снять кроссовки.
– Было бы отлично, – тут же отзывается он радостным, бодрым голосом. – Эмма, хочешь, присоединяйся к нам.
Она громко зевает и трет глаза.
– Ни за что на свете…
Я молча поднимаюсь в свою комнату и бегу в душ. Жером встал рано утром, чтобы побегать со мной.
Возможно, так он хочет навести мосты. Может, он действительно хочет, чтобы мы стали настоящей семьей. Никто ни за что на свете не заменит мне папу. Никто ни за что на свете не сможет вылечить рану, нанесенную им. Но у Жерома может быть свое место в моей жизни. Если я что-то и поняла за свои восемнадцать лет, это то, что добрых людей мало. Мало кто поставит твои интересы выше своих или проснется в шесть утра, чтобы побегать с новоиспеченной падчерицей. Надо быть благодарной и ценить подобное отношение.
Быстро позавтракав, мы с Эммой идем в школу пешком. Она ничего не говорит, все ее внимание сосредоточено на телефоне, в котором она невероятно быстро что-то печатает. Так мы и доходим до частной школы Paul Claudel-d'Hulst в 7-м округе Парижа. Я изучила их веб-сайт перед переездом. Католическая школа, они славятся строгой дисциплиной, 97 % выпускников сдают выпускные экзамены на отлично. Перед школой уже собралась толпа учеников: все курят, передают друг другу сигареты и зажигалки, громко смеются, матерятся и глупо шутят о сексе. Я точно читала об этой школе? Единственное, что меня действительно радует, – в толпе нет Адама, а еще тот факт, что Эмму утащила ее подруга рассказать нечто грандиозное о каком-то соседе, нечто, явно не предназначенное для моих ушей. Искренне надеюсь, что сводная сестра не планирует становиться моим ангелом-хранителем, потому что, ей-богу, в няньке я точно не нуждаюсь. И только я хотела облегченно вздохнуть, мне навстречу вальяжно вышел зеленоглазый парень, с которым она меня вчера познакомила. Вид у него такой расслабленный и уверенный, словно он точно знает, что мои трусики слетят лишь от одного его взгляда, и меня это немного раздражает. Если бы мы познакомились с ним до моей поездки в Италию, я бы назвала его симпатичным и ради развлечения даже пофлиртовала бы с ним. Сейчас же настроение абсолютно неподходящее.
– Лили! – восклицает он и тут же чмокает меня в щеку. Чмокает по-настоящему, медленно и с хитринкой в глазах. – Как ты? Надеюсь, тебе лучше и ты не убежишь вновь домой.
Я отхожу от него на шаг и с натянутой улыбкой произношу:
– Все отлично, не переживай… гм…
Я замолкаю и даю понять, что вспоминаю его имя. Я правда не помню, как его зовут. Будь он менее самовлюбленным, я бы проявила чудеса воспитанности, и он бы даже не догадался, что я не знаю, как к нему обратиться. Но сейчас мне хочется сбить с него спесь, хотя бы самую малость. И это работает, парень хмурится и неловко усмехается.
– Поль, – представляется он, прикусив губу, – приятно познакомиться!
– Точно, Поль! Прости, Эмма вчера меня перезнакомила с половиной школы, сам понимаешь, невозможно запомнить всех… – произношу я с обаятельной улыбкой. Мама всегда спрашивает, кого я хочу убить, когда так улыбаюсь.
Поль хмурится еще сильнее, и я думаю: «Да-да, мой дорогой Поль, ты попал в категорию всех. И такое бывает, смотри не расплачься». Он хочет что-то сказать, но группа парней зовет его весьма вовремя. Еще чуть-чуть, и я начну практиковаться в сарказме, но, полагаю, нежная психика Поля этого не выдержит.
– Увидимся, Лили, – махнув рукой, говорит он.
– Да-да… – без энтузиазма отвечаю я, и он выглядит озадаченным.
Как только Поль отходит от меня, доносится девичий голос:
– Это было неожиданно… для него.
Я поворачиваю голову и ловлю любопытный взгляд девушки, с которой еще не знакома.
– Так месье Совершенство еще никто не ставил на место, – с улыбкой сообщает она и представляется: – Я Сесиль.
– Лили, – по инерции отвечаю я, и Сесиль усмехается.
– Я в курсе… постой, кажется, в курсе вся школа. Ты Лили Лепран из Лозанны, новенькая ученица и сводная сестра Эммы Деланье.
– Новости распространяются нынче быстро, – отзываюсь я, и Сесиль хмыкает.
Она намного выше меня и очень крупного телосложения. Я бы назвала ее большой, но не грубой. У нее миловидное лицо и нежно-розовая гладкая кожа, большие ярко-зеленые глаза и красивые густые русые волосы.
– Приятно познакомиться, Сесиль, – искренне говорю я. – Если месье Совершенство капельку раздражает и тебя, то, думаю, у нас с тобой много общего.
Звенит звонок, Сесиль мило улыбается и, качнув головой в сторону школы, произносит:
– Пойдем, Лили.
Я иду вслед за ней.
– Мы с тобой в одном классе?
– Нет, но, если будешь скучать на переменах или не с кем будет пообедать, я в твоем распоряжении.
– Спасибо, – отзываюсь я.
– У меня сейчас информатика, это в ту сторону, а у тебя история – это в другую. Вон там твои одноклассники. – Она указывает на толпу, которую возглавляет Поль.
И я закатываю глаза:
– Тогда я пошла.
– До скорого, Лили. Сил тебе и терпения, – с иронией произносит Сесиль.
Я фыркаю и иду к своему классу, меня сразу же хватает под руку Эмма и заговорщическим шепотом сообщает:
– Мадемуазель, с которой ты сейчас говорила, – девушка сына президента Франции.
– Вроде для меня это не новость, но я всегда впадаю в шок, когда слышу об этом, – бормочет подруга Эммы, Полин – высокая худощавая шатенка, которая точно проводит часа два перед зеркалом, прежде чем выйти из дома. – Ничего не имею против Сесиль, – продолжает она, – но вы же видели, какой он красавчик. Что он в ней нашел, уму непостижимо.
– Я не видела, какой он красавчик, – подаю я голос без всякого интереса к теме. Девушка сына президента? Впечатляет, но все мы люди, а в строгой частной католической школе в одном из самых дорогих районов Парижа, как показывает практика, учатся дети людей, которые могут себе это позволить.
– Полин, внешность далеко не главное, и плюс ко всему Сесиль очень милая, – раздраженно произносит Эмма.
– «Внешность – не главное», – говорит девушка, парень которой – Адам Витьелло.
При упоминании его имени мое сердце пропускает удар, а вдоль позвоночника бежит нервная дрожь. Я столько раз писала это имя в поисковиках…
Тем временем Полин продолжает.
– Вот когда ты начнешь встречаться с каким-нибудь прыщавым задротом, будешь иметь право разглагольствовать, – умничает она и тут же сует мне под нос свой телефон, с которого на меня смотрит симпатичный голубоглазый блондинчик, аккуратно одетый и причесанный. Абсолютно не в моем вкусе, этакий буржуа, ходячая реклама Ralph Lauren. Но если посмотреть на него объективно, то, конечно, он того типа парней, о которых многие мечтают.
– Симпатичный, – коротко отвечаю я.
А Эмма уверенно заявляет:
– Я никогда в жизни не буду встречаться ни с кем, кроме Адама, и, знаешь, Полин, я буду любить его всяким. Даже если он растолстеет или весь с ног до головы покроется прыщами. У нас с ним отношения совершенно на другом уровне. Я могу смело сказать: внешность – не главное, потому что я люблю душу этого человека. Усекла?
– Чего ты так кипятишься? – непонимающе хмурится Полин. – Я же никого не обижаю и никому своего мнения не навязываю. Сугубо на мой вкус, этот красавчик мог подцепить кого угодно, но если ему нравится Сесиль…
– Значит, ему не нужен никто, кроме Сесиль, – перебив ее, говорит Эмма, – точно так же, как и мне никто, кроме Адама. Даже если сам Хиро Файнс-Тиффин предстанет передо мной и начнет клясться в любви, я пошлю его. Потому что любовь не выбирает по принципу «кто лучше», любовь выбирает своего человека.
Полин устало вздыхает:
– Как скажешь.
А я молчу, пытаюсь понять, как дышать, и борюсь с желанием убежать на край света. Как выключить голову и не думать ни о чем. И, самое главное, как выключить сердце, ведь всему виной именно оно…
Мы поднимаемся по крутой винтовой лестнице, я еле волочу ноги. Как же это больно. Просто-напросто больно. Я поднимаюсь на последнюю ступеньку, как вдруг кто-то вылетает из коридора, неожиданно толкает меня в плечо и, бросив громко «пардон», несется вниз по лестнице. И все бы ничего, но я теряю равновесие и практически лечу вниз по ступенькам вслед за своим обидчиком. Кто-то со всей силой тянет меня за руку прямо на себя, и я впечатываюсь лицом в крепкую мужскую грудь. Этот запах… смесь сигаретного дыма и чего-то особенного. Я в ужасе поднимаю глаза и шепчу:
– Адам.
Он тут же отпускает меня, мгновенно убирает руки и бросает на меня хмурый взгляд.
– Люди ненормальные, – возмущается Полин.
– И не говори, – шокированно отзывается Эмма и добавляет: – Адам, вот у тебя реакция!
– Вы уже знакомы? – переводя взгляд с меня на него, спрашивает Полин.
– Да, я вчера их успела познакомить до того, как Лили стало плохо, – как ни в чем не бывало отвечает Эмма, целует его, а затем говорит сладким голосом: – Привет, мой герой.
Он обнимает ее и с улыбкой отвечает:
– Доброе утро.
Я заглядываю Адаму в глаза… Карие, мой любимый цвет. Они непроницаемы. Первый раз в жизни я не могу прочитать их. Он закрылся от меня. Мне хочется спросить его: «А помнишь нашу первую встречу? Там, во Флоренции, на площади, помнишь?» Но я сжимаю крепко губы и молчу. Если он смог забыть меня и спустя пять месяцев обнимает другую, то и я смогу… Ведь правда смогу? Но внутренний голос предательски шепчет: «Я не уверен…»
У нас история. Я сажусь в самом конце класса и действительно пытаюсь слушать учительницу, но мои мысли где-то далеко. Сосредоточиться не получается. Жизнь – чертовски сложная и невероятно непредсказуемая штука. Как иначе объяснить, что мой Адам – это «лучший в мире парень» моей сводной сестры? Просто непостижимо. Самое отвратительное – я вижу, что она любит его. Любит по-настоящему, это читается в ее влюбленном, до тошноты мечтательном взгляде. Я всю жизнь ненавижу этот взгляд. Чаще всего реакция посторонних на него бывает такая: громкий вздох, глупая улыбка и причитания – эх, любовь, любовь… Я из тех, кто закатывает глаза и спешит убраться подальше от влюбленной парочки до того, как меня вывернет от отвращения. Я достаю ту самую тетрадь, в которой писала сегодня ночью; взяв ручку, бросаю последний взгляд на Адама и продолжаю:
У меня в жизни не было сладкой романтики… до тебя. Рассказы про милые прикосновения под луной были для меня сущим бредом… до тебя. А еще до тебя у меня был один-единственный парень, которого я встретила в клубе в прошлом году на новогодней вечеринке.
Когда я была маленькой, я часто подслушивала мамины разговоры с подругами. Мне очень сильно хотелось понять, почему папа ушел. Моей маме тоже, поэтому большинство разговоров сводилось к теориям и гипотезам, почему и зачем он так поступил. Чаще всего причиной был секс. Мамины подруги хором объясняли, что для мужчин секс важнее детей и жен. Поправочка: охрененный, невероятный, сногсшибательный секс. «Они думают членами», – цитата великих женщин. Надеюсь, ты чувствуешь мой сарказм. Сейчас я понимаю, что это полнейший бред. Но я обдумывала эту мысль очень-очень-очень много лет. Задавалась вопросом: что такое секс и почему ради него бросают? Что в нем невероятного? Согласись, мир повернут на сексе. Все бесконечно мечтают о нем, думают о нем, говорят о нем и жаждут его.
В десять лет я посмотрела первый порнофильм. Что я могу сказать? Меня повергла в ужас женщина с необъятным бюстом и звуки, которые она издавала, все происходящее на видео не вызвало во мне ничего, кроме омерзения. В четырнадцать лет я прочитала свой первый роман 18+, в котором главная героиня-девственница в свою первую ночь с мужчиной испытала три оргазма. Знала ли я, что это всего лишь сказки для взрослых? Нет, Адам. К слову, порнушка в книгах понравилась мне больше, чем кинематограф. Возможно, у меня лучше развита фантазия, чем у большинства порнорежиссеров. Я не обсуждала секс с мамой. Как-то она купила мне книгу о женском теле, а затем в моей ванной появилась коробка презервативов. На этом все. И меня такой расклад устраивал. Когда я встретила того парня в клубе, я сказала себе: «А почему бы и нет?» Я испытывала возбуждение, мне нравилось с ним танцевать, нравилось, как он целует меня, и мне хотелось зайти дальше. Что я и сделала, но это было хуже, чем ужасно. Больно, стыдно, неприятно, опять стыдно и чертовски нелепо. В момент, когда я лишалась девственности, я вспомнила ту самую героиню и ее три оргазма, а после истерически расхохоталась. Поняла ли я, что люди находят в сексе? Черт возьми, нет. После моего первого раза я думала лишь об одном: да никогда в жизни я это не повторю. Вот, в общем-то, и все мои познания об отношениях и романтике… До встречи с тобой. Знаешь, Адам, моя жизнь разделилась на несколько этапов. Например, есть этап «До развода родителей» и этап «После», есть «До встречи с тобой» и «После». До встречи с тобой я была уверена, что любви не существует. Люди придумывают ее, мечтают о ней и бесконечно жаждут ее, точно так же, как и секса. Но она является лишь плодом их фантазии. Ведь говорят, что любовь живет только в книгах и там ей самое место. Я всегда была склонна считать, что у людей есть пять чувств: осязание, слух, зрение, вкус, обоняние. А любовь словно некое шестое чувство. Иллюзорное, выдуманное, несуществующее. Но теперь понимаю, как я ошибалась.
Я приехала во Флоренцию в одиннадцать часов пятнадцать минут, автобус простоял в пробке целый час и поэтому задержался. Уезжала я из Лозанны в пальто, джинсах и коротких ботинках, да еще и с зонтиком в руке. Италия же встречала меня ярким солнцем, чистым небом и тридцатиградусной жарой. После дождливой Лозанны, серой и унылой осени я была просто в восторге и с наслаждением подставила лицо теплым лучам.
Начну со своего первого приключения: мой телефон перестал работать сразу же после того, как мы пересекли границу Италии. Роуминга в моем тарифе не было, а я об этом совсем забыла. Я стояла на автовокзале и гадала, что делать дальше. Затем решила поддаться стадному инстинкту и последовала за толпой. Чтобы доехать до центра Флоренции, мне нужно было купить билетик на трамвай, что я и сделала. В центре после недолгих метаний я нашла вокзал и камеру хранения, где оставила пальто и рюкзак. Ведь я приехала в этот город без всякого плана. Ни отеля, ни кровати в хостеле у меня не было забронировано. Решение посетить Флоренцию было безумным и спонтанным. Я помню, что проголодалась и купила хот-дог с колой в какой-то уличной лавочке, а затем мне стало жарко, я буквально обливалась потом. Прекрасно, правда? В джинсах, рубашке и ботиночках, я просто умирала от жары.