– А ты ожидала увидеть кого-то другого? – Глаза Андрея насмешливо сверкнули, рука чуть сильнее сжала мою ладонь.
– Я вообще никого не ожидала увидеть. Я здесь никого не знаю, – сердито возразила я, вырывая руку и подмечая несоответствие его наряда для вечеринки со строго прописанным торжественным дресс-кодом. Вместо подобающего случаю смокинга или, на худой конец, костюма, Андрей был одет в черную косуху, из-под которой виднелась тонкая шерстяная водолазка, и черные кожаные штаны. Дополняли раздолбайский прикид тяжелые громоздкие ботинки и массивный серебряный перстень с изображением черепа.
– Хорошо выглядишь, – мне показалось, что в его голосе скользнула насмешка.
– Может, мне кто-нибудь поможет? – с недовольством воззвала из лимузина Вероник.
Андрей, спохватившись, предложил ей руку и помог выйти.
– Добрый вечер, мадемуазель старейшина.
Каблучок подвернулся, и Вероник чуть не упала, но Андрей удержал ее, обхватив за талию сильным, властным жестом, каким мужчина прижимает свою возлюбленную. Старейшина вспыхнула, Андрей с почтением склонил голову, словно извиняясь за этот интимный жест, и убрал руки. Похоже, эти двое недолюбливают друг друга. Интересно, это обычная неприязнь вампиров к Гончим или нечто другое?
– Пойдем! – Вероник схватила меня за руку и потащила по парадной лестнице вверх. Ее каблучки бешено застучали по ступеням, и мне пришлось ускорить шаг, чтобы поспевать за ней.
Обернувшись, я увидела, что Андрей остался у подножия лестницы, небрежно прислонившись к постаменту мраморного льва.
– А он, – заикнулась я, – не идет?
– Гончие не ходят на вечеринки, – зло отчеканила Вероник.
– Тогда зачем он здесь?
Вероник бросила на меня странный взгляд, но ничего не ответила. Два высоких охранника у дверей с почтением посторонились, и мы вошли в замок.
Сбросив шубы на руки швейцара, больше похожего на переодетого стриптизера (так он был хорош и плечист!), мы прошли через стеклянную галерею с окнами от пола до потолка и остановились перед высокими дверьми. На каждой половинке было изображено по огромному крылу. Будучи закрытыми, они соединялись в рисунок летучей мыши.
– Готова? – Вероник ободряюще мне улыбнулась и прислушалась к голосам, доносившимся из-за двери. Казалось, там гудел потревоженный пчелиный улей. – Похоже, все уже в сборе. Что ж, – она глянула на золотые часики на запястье, – мы достаточно всех потомили. Пора бы уже и показаться. Вуаля!
Она толкнула двери, и мы вошли.
Показалось, мы попали на похороны. В ярко освещенном огромном зале было черным-черно от вампиров, которые все как один были одеты в черное. Черные пиджаки, черные смокинги и черные брюки на мужчинах. Платья самых различных моделей на девушках – черные, как ночь. На ком-то черные перчатки до локтей, у кого-то черные ленты в волосах, у кого-то – бархатные повязки на запястьях. На фоне этого торжества черного цвета мы с Вероник казались двумя экзотическими птичками, некстати залетевшими за кладбищенскую ограду и подвергшимися остракизму со стороны местных ворон.
Хм, это дресс-код или траур по случаю моего появления? А может, вампиры до сих пор скорбят по убитому Жану?
В пользу траура говорил и то, что как только мы появились, над залом повисла скорбная, тревожная тишина, и то, что вампиры в буквальном смысле окаменели при виде нас.
– Кажется, мы их убили наповал, – чрезмерно довольная собой, чуть слышно шепнула Вероник. А затем покровительственно обняла меня за плечи и шагнула вперед, увлекая за собой.
В тот же миг остолбеневшие вампиры отмерли и окружили нас. Зал взорвался грохотом приветствий, бэк-вокалом им служили реплики, которыми делились между собой вампиры, обсуждая меня и Вероник. Я расслышала слова «невообразимая выходка», «что она себе позволяет», «вопиющее неуважение к традициям», «натуральное посмешище». Я все поняла и не смогла не восхититься смелостью Вероник. Своим ярким платьем она отважилась бросить вызов всем. Но на этот дерзкий шаг ее толкнула я, вытащив из чемодана свое единственное вечернее платье – рубинового цвета. Похоже, что пафосные вечеринки в обществе парижских вампирах проходили при самом строгом дресс-коде – черное и ничего кроме черного. Поэтому-то Вероник и ахнула в тот момент, когда увидела мое платье. Она понимала, что другого у меня нет, платья из ее гардероба мне окажутся велики, а искать мне наряд в магазине уже нет времени. Уже одним своим появлением в неподобающем наряде я бросала вызов парижским вампирам. Не знаю, чего Вероник хотелось больше – поддержать меня или нарушить вековые правила, но только ей удалось и то, и другое. Причем последнее – просто блестяще. Вон как перекосило того бледного денди в первом ряду, который опирается на трость с громоздким набалдашником в виде земного шара. Даже костяшки пальцев, унизанных старинными перстнями, побелели от напряжения. Однако стоит отдать ему должное – мужик справился с собой, изобразил гримасу любезности и шагнул к нам. Остальные вампиры замерли, словно от реакции этого лицемера зависело, примут ли нас в высшее общество или с позором выставят за дверь.
– Прекрасные дамы, – процедил он с улыбкой и ощупал меня зорким взглядом прозрачно-зеленых глаз. Обычно зеленые глаза красивы, как свежая зелень альпийских лугов, как изумрудные воды тропического острова, как бирюзовая гладь озер. Но глазами незнакомца не возникало желания любоваться, от них хотелось скорее отвести взор и отряхнуться. Как от чего-то грязного, липкого. Это была даже не пожухлая трава, не тусклая топь болота, а что-то еще более мерзкое. – Мы уж вас заждались! – Фальшь в его голосе была такой же броской, как и огромный бриллиант на одном из колец. Притворная любезность и подлинный алмаз размером со сливу – в этом что-то есть. Что-то фантасмагорическое.
– Ипполит, – принужденно засмеялась Вероник, – ты же знаешь…
Отчаянно захотелось ему надерзить, и я не успела спохватиться, как с моих губ уже сорвались слова, перебивая оправдания Вероник:
– На выезде из Парижа были пробки.
Вампир не выдал удивления такой чудовищной ложью, но и в долгу не остался:
– А в магазинах Парижа остались только красные платья?
– Почему же, – невинно отозвалась я. – Просто этот цвет мне к лицу. Вы не находите?
Наши взгляды скрестились, как шпаги дуэлянтов. Публика настороженно замерла. По открытой спине скользнул холодок, но я только вздернула подбородок. Вампир был выше, но это еще не повод смотреть на меня сверху вниз.
– Мадемуазель, вы просто обворожительны. – Фальшь в его голосе достигла максимума, как и неприязнь в глазах.
– Жанна. Меня зовут Жанна.
– Несказанно приятно. – Его рука метнулась ко мне, как плеть, и прежде, чем я успела сообразить, он схватил в плен мою ладонь и коснулся ее ледяным светским поцелуем. – Позвольте представиться. Ипполит Сартр.
Тот самый, вспыхнула я, вспомнив слова дворецкого Бернара, и невольно выдернула руку. Впрочем, он меня и не держал. Однако моя реакция не осталась незамеченной: Ипполит метнул на меня настороженный взгляд инквизитора.
Плесень, поняла я, встретившись с ним глазами. Глаза Ипполита Сартра были похожи на старую, мерзкую плесень, которую обнаруживаешь на забытой в хлебнице булке, вернувшись из отпуска, и при виде которой к горлу подступает тошнота.
– Сартр, – сказала я, чтобы хоть что-то сказать, – что-то знакомое. Уж не тот ли самый, что, – я запнулась, пытаясь вспомнить о каком же Сартре я слышала – певце или музыканте?
– Не тот самый, – с достоинством произнес вампир. – А его потомок.
– О! – Я изобразила вежливое удивление. – Я большая поклонница… работ вашего деда.
Заминка в моей речи была секундной, но и она не укрылась от зоркого Ипполита.
– Приятно слышать. И каких же?
Он уставился на меня с видом экзаменатора, собирающегося подловить нерадивого студента.
– Ранних, – с вызовом ответила я, чувствуя, как на меня смотрят все собравшиеся в зале и каждый из них мечтает, чтобы Ипполит посадил меня в лужу. Не дождутся! Кем бы ни был этот неизвестный мне предок, музыкантом ли, художником, артистом, его творчество можно разделить на периоды. Если только он не политик или военный! Но блефовать так блефовать. – В ранних работах есть душа, а в поздних – один профессионализм, – тоном знатока выдала я.
– Интересная трактовка. – Он оценил мой блеф. – Как-нибудь побеседуем об этом поподробнее, если вы не против? А пока не смею отнимать прелестную гостью у жаждущей с вами знакомства публики. Приятного вечера. – Он склонил голову и отступил, оставляя нас с Вероник один на один с толпой черных фраков и черных платьев.
Сколько же их тут! Я с любопытством окинула взглядом парижан. Одетые с иголочки мужчины, затянутые в черный шелк и бархат женщины. Казалось, все черные платья изо всех модных коллекций собрались в зале. Вот строгий черный бархат с узкой юбкой, миниатюрная хозяйка которого похожа на перевернутый бокал для шампанского, а ее прическа и лицо… Неужели Вивьен Ли? Нет, просто похожа. Вот собранный в сложный силуэт черный атлас, придающий хрупкой шатенке сходство с орхидеей. Вот маленькое черное платье на высокой блондинке с ногами до ушей. Такие ноги грех не продемонстрировать! А вот похожая на монашку дама в черном балахоне, которая смотрит на меня с явным осуждением. Ее сутулая соседка – натуральная ворона. Только клюва не хватает. А вон та взъерошенная брюнетка с короткой стрижкой, с накинутым на плечи черным боа и в платье с силуэтом колокольчик, вылитая попугаиха. Вот умопомрачительная брюнетка с эффектным декольте, а вон задрапированная, как мумия в саван, каланча с большим носом. Чуть поодаль – шатенка в платье с модным силуэтом «баллон», который совершенно не идет к ее коренастой фигуре. А вот роковая красавица в платье с высокими разрезами по бокам, которое магнитом притягивает взгляды мужчин.
Собравшиеся в основном европейцы – белокожие и смуглолицые, но почти все брюнеты. Наверное, среди них много итальянцев и испанцев. Я уже успела заметить, что парижане похожи на своих соседей со Средиземного моря. В сравнении с многонациональной московской тусовкой, здесь экзотических лиц единицы – парочка афроамериканцев держится особняком, статный араб – по гордому виду, шейх, не меньше! – обнимает за плечи миловидную голубоглазую блондинку, прехорошенькая азиатка смотрит на меня во все глаза, так что ее узкие от природы глаза сделались похожи на очи мультяшек из аниме. Знаменитостей меньше, чем в Москве. Я опознала французского писателя, недавно приезжавшего в Россию, забытую солистку русской поп-группы, итальянскую актрису, пик славы которой пришелся на конец девяностых. А это неужели… Я взволнованно зарделась при виде испанского певца, песнями которого заслушивалась в школе. Знойный мачо с тех пор совсем не изменился. Интересно, в мою честь запланирован концерт, как тогда, в Москве? Я бы не отказалась послушать кумира моей юности вживую. Интересно, он все так же страстно трясет бедрами? Заметив мой взгляд, горячий испанец игриво повел бровями, а на его подбородке образовалась ямочка, которую я до дыр зацеловала на плакате, когда-то давно висевшем в моей комнате. Смешавшись, я отвела глаза. Еще несколько лиц показались знакомыми, но я так и не вспомнила имен. Возможно, звезд здесь не меньше, просто я не знаю тех, кто пользуется известностью здесь.
– Что ж, господа, – Вероник хлопнула в ладоши, – вы, наверное, проголодались?
Я встревоженно покосилась на нее. Надеюсь, в мою честь не запланировано никакое жертвоприношение с дальнейшим распитием свежей крови?
– Давайте пройдем к столу, – Вероник двинулась через зал к арке, уводящей в соседнее помещение.
Вампиры словно только и ждали этой команды – загудели и хлынули следом за нами. Не удержавшись, я бросила взгляд через плечо. Черная волна фраков и платьев – то ли стая ворон, то ли траурная процессия, то ли свита черной королевы.
Если первый зал был бальным, то здесь располагался банкетный с уже накрытым длинным столом. Мы с Вероник сели в самом центре, а места по бокам от нас заняли двое мужчин – добродушного вида толстячок с щеточкой усов на круглом лице и серьезный брюнет с колючим взглядом, похожий на крестного отца в исполнении Аль Пачино. Он и оказался моим соседом.
– Как вам нравится Париж, Жанна? – светски обратился ко мне он.
– Очень нравится, – искренне сказала я. – Хотя я его еще толком не видела. Только то, что показала мне Вероник из окна лимузина.
– А мы, пока ждали вас, думали, что вы застряли в очереди к Эйфелевой башне, – сострил толстячок.
– Хотите я стану вашим гидом на завтра? – неожиданно предложил «мафиози», чинно расправляя на коленях белоснежную салфетку.
Не хочу, испугалась я. Но и отказать такому страшно. Сразу видно – к отказам он не привык.
– Прекрати, Пьер! – спасла меня Вероник. – Я сама покажу Жанне город.
– О, нет, – с насмешкой возразил он. – Ты покажешь Жанне магазины, а это совсем другое.
– Вот поэтому моя экскурсия будет более полной, – не осталась в долгу Вероник. – А ты ограничишься одним Лувром и не выпустишь оттуда Жанну, пока вы не обойдете все этажи.
– В музее хорошо, а в бутике лучше, – вставила свое слово я.
Вероник звонко расхохоталась, а Пьер шутливо воздел ладони:
– Ладно-ладно, я умываю руки!
– Наша прелестная гостья уже взяла тебя в плен? – Ипполит со светской улыбкой опустился на стул напротив меня. – Будешь вторым в очереди после меня.
– Ну вот, вся верхушка в сборе, – провозгласила Вероник. – Жанна, знакомься, это другие наши старейшины – Эмиль, – она кивнула на толстячка. – Пьер. А Ипполита ты уже знаешь.
Вот черт! Под его заплесневевшим взглядом у меня весь аппетит пропадет. Надеюсь, он не вздумает расспрашивать меня о своем славном родственнике. Ведь я так и не улучила момент, чтобы уточнить у Вероник, кто же такой этот Сартр. Однако Ипполит был безупречно вежлив, не позволил себе ни единой колкости, галантно подкладывал мне угощения, если его не опережали официант или Пьер. И только его заплесневевший взгляд, который я то и дело ловила на себе, омрачал застолье.
А уж на столе чего только не было! Стоило мне с любопытством окинуть ближайшее блюдо, как Пьер, Эмиль и Ипполит бросались за мной ухаживать.
– Не желаете ли салат по-ниццеански, Жанна? – чинно спрашивал Ипполит.
– Я смотрю, вас заинтересовало эскарго по-бургундски? – живо откликался Эмиль. – Осторожно, его готовят на чесночном масле! Шучу, шучу! Если только вы не собираетесь ни с кем целоваться, оно вам ничем не повредит… Впрочем, если вы соберетесь поцеловаться со мной, я готов все мужественно стерпеть!
– Жанна, вы обязательно должны отведать лягушачьи лапки по-провансальски, – наклонившись ко мне, убеждал Пьер. – Наш повар готовит их лучше всех в Париже! Пришлось сделать его вампиром, чтобы он услаждал наш вкус своими шедеврами долгие годы…
– Пьер, отстань ты со своими лягушками! – перебивал его Эмиль. – Вот утиная грудка в персиках – это шарман. А к ней изумительно подойдет розовое анжуйское… Позвольте ваш бокал, мадемуазель!
– А это любимое блюдо Вероник – устрицы, – искушал Пьер.
– Даже не соблазняй ее моими устрицами! – весело восклицала Вероник. – Я съем все блюдо! Где мое белое «Шабли»? Благодарю, месье Эмиль.
Вопреки моим опасениям, к застолью не прилагался неутомимый ведущий, без конца вовлекающий гостей в игры и конкурсы. Все было чинно и благородно, как при королевском дворе. Услужливые официанты, светские разговоры, изысканные блюда, взгляды из-под ресниц. Здесь никто открыто не разглядывал меня, как на моей дебютной вечеринке в Москве. И хотя я постоянно, каждым сантиметром кожи ощущала цепкие изучающие взгляды, стоило мне скользнуть глазами по сидящим, как те мгновенно делали вид, что увлечены созерцанием соседа или содержимым тарелки, а до меня им нет никакого дела.
– Вероник, – прошептала я, когда наши соседи отвлеклись на бурное обсуждение премьеры в Гранд Опера, – как ты тут живешь?
В глазах вампирши промелькнула грусть.
– Ко всему привыкаешь, Жанна.
– Мне кажется, это не люди, а тени.
– Это западная сдержанность, – пояснила Вероник. – Мы с тобой похожи, наши народы близки по духу. А французы предпочитают маску вежливости открытому проявлению чувств. Даже те, кто приехал сюда из других стран, со временем перенимают такое поведение.
– Должно быть, тебе здесь тяжело, – посочувствовала я.
– Знаешь, если бы меня не выбрали в старейшины, я бы сбежала к вам, в Москву, – поделилась Вероник. – Александр звал меня, после того, как переехал. Я уже наполовину собрала чемодан, как вдруг это назначение! Сама понимаешь, такое выпадает раз в жизни, и то не всем, – она грустно улыбнулась, словно сожалея о своем решении.
– Никогда не поздно переехать, – утешила ее я.
– Да. Но к тому времени там уже не будет Александра…
Совсем рядом зазвенела знакомая надрывная мелодия из какой-то телевизионной рекламы. Бросив короткий взгляд на экран мобильного, Ипполит с грохотом отодвинул стул и, опираясь на трость, вышел из зала, на ходу отвечая на звонок.
– Секретные переговоры, – хмыкнула я, глядя ему вслед. – Кстати, Вероник, – убедившись, что наши соседи перешли к обсуждению арманьяка, я тихо спросила: – Этот Сартр – он кто? Художник или актер?
Та звонко расхохоталась.
– Ну ты даешь! Ты понятия не имеешь о том, кто этот славный предок? О, – передразнила она меня, – я так люблю его ранние работы! Совсем не то, что поздние!
Я сконфуженно потупила глаза.
– Не бойся. Я не выдам твой страшный секрет, – торжественно поклялась Вероник. – Жан-Поль Сартр – писатель и философ.
Хорошо, что не военный!
– И этот Ипполит ему кто – сын, внук? – уточнила я.
– О, я даже толком не знаю. Никто не знает. Ходят слухи, что он даже не прямой потомок, но никто не рискует высказать свои сомнения. В конце концов, кому какая разница? А ты, – она виновато замялась, – на меня не сердишься? За платье?
Ну как на нее сердиться? Вся так и сияет торжеством. А это болото снобов давно было пора встряхнуть. И мне лестно, что я имею к этому самое непосредственное отношение.
– Зачем ты это сделала? – спросила я.
– Давно мечтала. Вот только случая не было.
– Случая или смелости?
– И этого тоже, – призналась Вероник. – Строгий дресс-код соблюдается уже несколько веков, а я все-таки старейшина.
– Ты все правильно сделала, – я сжала ее руку. – Вот увидишь, на следующем таком сборище будет уже больше ярких платьев!
– Да уж, – хмыкнула она, – мы порядком встряхнули этот улей.
Мы заговорщически перемигнулись и стукнулись бокалами, в которых плескалось кроваво-красное мерло урожая 1985-го – года моего рождения. Своеобразный знак уважения парижских вампиров залетной гостье.
Вернулся Ипполит, с чрезвычайно озабоченным видом что-то сказал Эмилю с Пьером. Мужчины поднялись, Ипполит повернулся к Вероник:
– Есть дело.
Та без лишних расспросов отставила бокал и встала из-за стола, бросив мне:
– Извини, Жанна. Я скоро.
Четверо старейшин прошли мимо почтительно примолкших вампиров и скрылись за аркой. А потом взгляды присутствующих ударили по мне пулеметной очередью, а в оживленных разговорах, казалось, чаще зазвучало мое имя. Стараясь сохранить независимый вид, я сделала большой глоток вина и отправила в рот ломтик пармской ветчины, совершенно не почувствовав вкуса. Оставшись без Вероник и без соседей по столу, я остро почувствовала свое одиночество и чужеродность этой тусовке, где мне никто не был рад.
Никто не подсаживался ко мне, как на дебютной вечеринке в Москве, не заводил знакомства, не оставлял визитки. А я еще побаивалась, что меня, как наследницу баснословного состояния, изведут знакомствами и приглашениями. Меня изучали со стороны, как нового обитателя в террариуме, и все мои попытки поймать чей-нибудь взгляд заканчивались провалом.
Хоть бы Андрей что ли ко мне подсел! Вспомнив о нем, я окинула взглядом собравшихся. Гончего за столом не было, и мне вдруг сделалось жаль его – оставшегося на пронизывающем ветру, не приглашенного к праздничному столу, а может он и сам не захотел присоединиться.
От внезапной мысли вино комом стало в горле. А что, если они знают? Знают, кто на самом деле убил Жана? Но пресловутое воспитание не позволяет им выставить меня вон, а наследство, которое мне полагается по завещанию, вынуждает мириться с моим присутствием?
А может, они просто ждут от меня первого шага? Может, никто не осмеливается так запросто присесть на место старейшин и завести со мной беседу? Я ободряюще улыбнулась двум черноволосым вампирам – элегантно одетым мужчине и женщине, которые сидели ко мне ближе остальных. Они были так похожи, что их можно было принять за брата и сестру. Или за супругов, проживших вместе долгие годы. Но осмелиться высказать это вслух я не решилась. Мужчина заметил мой взгляд в тот момент, когда подкладывал в тарелку своей спутницы сыр Дор-Блю. Он светски улыбнулся мне и протянул руку за моей тарелкой, расценив мой взгляд за гастрономический интерес. Отказываться было неудобно, и я стала счастливой обладательницей щедрой горки сыра с плесенью, которого я и прежде-то терпеть не могла, а сейчас и вовсе возненавидела. Черноволосая вампирша бросила на меня ревнивый взгляд – мол, что же я не ем, коль напросилась? – и с вызовом отправила в рот сырный кубик. Пришлось последовать ее примеру. Зря, потому что от специфического вкуса меня замутило, и под прицелом сотни пар глаз я выбралась из-за стола. Я нашла в себе сил с гордо выпрямленной спиной прошествовать через зал, но, нырнув в арку, ускорила шаг, пробежала пустую бальную залу и буквально вывалилась в двери, на половинках которых были нарисованы крылья летучей мыши.
Оказавшись в стеклянной галерее, я в замешательстве огляделась по сторонам. Я понятия не имела, где искать дамскую комнату, а спросить было не у кого. В галерее не было ни души. Здесь было свежо, и я зябко повела голыми плечами. Морозный воздух скользнул под юбку, задержался на лодыжках и побежал по ногам, отзываясь мурашками. Ночь, просочившаяся сквозь стекло, поила меня прохладой, и я жадно пила воздух, как голодный вампир – кровь. У парадного входа мелькнули огни, и я прильнула к стеклу, в надежде увидеть Андрея, по-прежнему подпирающего постамент мраморного льва. Но Гончего на улице не было. От крыльца к воротам отъехал черный автомобиль, а когда шум мотора умолк вдали, я услышала стук каблучков, чеканящих по паркетному полу бального зала – кто-то из вампирш, оставшихся в зале, направлялся в галерею. Крылья-створки распахнулись, впустив черную бабочку.
– Вот ты где! – Молоденькая вампирша в черном платье с высокими разрезами по бокам, которую я при первом осмотре охарактеризовала как роковую красотку, безо всякого стеснения разглядывала меня в упор, и в ее голубых глазах танцевали смешинки. Растерявшись от этого откровенного взгляда, столь непривычного среди этой публики, я не сразу сообразила, что фраза прозвучала по-русски.
– Бессонова! Жанка! – Вампирша хлопнула себя по бокам. – Ну точно ты! У тебя сейчас такой же потерянный взгляд, как когда Каркуша тебя к доске вызывала, а ты стихотворение Пушкина выучить забыла.
Каркуша – это строгая учительница литературы, а это, стало быть…
– Ленка, ты? – не веря своим глазам, выдохнула я.
Мы дружили в средних классах, а потом Ленка вместе с отцом-дипломатом и матерью-скрипачкой исчезла из моей жизни без следа. Ни записки, ни адреса, ни телефона. Родных в Москве у нее не осталось, попытка разыскать ее через «Одноклассники» успехом не увенчалось: пришлось перелопатить сотню страниц Елен Романовых, чтобы убедиться, что ни одна из них не имеет отношения к моей школьной подруге.
– А то кто же! – хохотнула басом подружка, что случалось с ней в минуты волнения, и я окончательно поверила, что передо мной не иллюзия, не мираж, а моя школьная подруга Ленка Романова во плоти. В следующий миг мы уже обнимались и звонко расцеловывались – не по-европейски целуя воздух у щеки, а щедро оставляя жирные следы от помады.
– Ленка, дай хоть я на тебя посмотрю!
– А я – на тебя! Я глазам своим не поверила, когда ты вошла в зал вместе с Вероник. Вот уж кого я меньше всего ожидала здесь увидеть, Бессонова, так это тебя!
Я смотрела на нее и не узнавала. От прежней подростковой угловатости не осталось и следа – Ленка выглядела как статуэтка, выточенная руками искусного мастера. А может, и вылепленная руками пластического хирурга. Вместо былых округлых щек – высокие скулы, вместо косицы мышиного цвета – мягкие золотистые локоны. Исчезла уродливая железная скоба на зубах – новая Ленка была счастливой обладательницей белоснежной голливудской улыбки. Остались в детстве обкусанные под корень ногти – маникюр Лены можно было снимать для рекламы салона красоты.
– Расцвела, – вынесла вердикт Лена.
– А ты просто звезда, – честно сказала я.
Так много хотелось у нее спросить: где она была все это время? Кем стала? Чем занимается? Но все эти типичные вопросы, которые задают старому знакомому, встретившись спустя целую жизнь, затмил другой – неожиданный и фантасмагоричный, когда речь заходит о школьной подруге, с которой делишь яблоко на перемене, тайком читаешь глянец под партой и впервые пробуешь мамину помаду.
– Ленка, ты вампир?!
– Сразу видно – простая русская душа, – развеселилась она. – Смотри не вздумай так назвать кого из здешних. Вероник тебя еще простит, а Ипполит – никогда. Здесь все посвященные, избранные.
Ленка знакомым дружеским жестом потрепала меня по плечу.
– С ума сойти, моя старая подруженция – знаменитая единокровная наследница Жана! Я уж молчу о том, что история твоего бесцеремонного вступления в Клуб подняла на уши весь Париж. Признаться, я даже восхищалась твоей наглостью!
– Все вышло случайно…
– А знаешь, Бессонова, – она пристально взглянула на меня и рассмеялась, – никому бы на свете не поверила, а тебе верю. Только с тобой такое могло произойти, – она передразнила меня, – случа-айно.
– Лен, а ты-то как здесь?
– Долгий разговор, – она повела плечом, прислушиваясь к нарастающему гулу, который доносился из зала. – И не здесь, не сейчас. Ты ведь еще задержишься в Париже? Вот и заезжай ко мне, наболтаемся до хрипоты.
На противоположном конце галереи зазвучали голоса – разговор явно шел на повышенных тонах, и там показались старейшины.
– Идем, – Лена потянула меня к дверям. – А то совсем тут задрогнем.
Створки-крылья распахнулись, и мы вошли в бальную залу, где снова собрались все вампиры.
– Чего это они? – шепотом спросила я.
– Поели, теперь можно и потанцевать, – ничуть не удивилась она. – Но я бы, честно говоря, не отказалась прежде хлопнуть бокальчик винца. Что-то я замерзла, пока с тобой там стояла. А, Бессонова?
Я охотно поддержала ее предложение. Танцевать мне было не с кем, а подпирать стенку не радовало.
Мы прошли мимо разделившихся на группки вампиров и миновали уже половину зала, как вдруг грянула музыка. Мелодия волной пронеслась по залу, разбилась об высокий потолок, потревожив стеклянные сережки огромной люстры, и рассыпалась хрустальными звуками рояля, по клавишам которого в упоении молотил длинноволосый музыкант. Вампиры, уже заранее разбившиеся на пары, стремительно закружились в вальсе, отрезая нам путь к арке. К Лене подскочил какой-то высокий шатен в смокинге и умчал ее в танце на другой конец зала. Я растерянно замерла в самом центре зала – оглушенная музыкой, брошенная всеми. Незанятые кавалеры игнорировали меня, выискивая партнерш среди знакомых девушек, и вот уже в зале не осталось ни одной одиночки кроме меня. Танцующие вампиры ловко огибали меня, словно вокруг меня образовалась стеклянная сфера. Пронеслись мимо девушка в платье, похожем на цветок орхидеи, с кавалером, затянутым во фрак, как в футляр. Солидно провальсировала дама-монашка с мужчиной, похожим на ворона. Промчалась со своим кавалером, кажется, даже не заметив меня, веселая Ленка. А я столбом стояла в центре всеобщего веселья и чувствовала себя в полном, абсолютном вакууме. Я была чужая здесь. Никому не было до меня дела. Никому я была не нужна… Чувствуя, как на глазах против воли закипают злые слезы, я собралась прорвать круг танцующих и убежать. Только не в банкетный зал, куда мы направлялись с Леной, а в стеклянную галерею, которая ведет к выходу. А там рухнуть в лимузин – и куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Хоть сразу на самолет до Москвы!
Собралась, но не успела. Кто-то сильным рывком развернул меня к себе и притянул за талию, увлекая в танце.
– Ты? – улыбнулась я, сквозь алмазную вуаль слез, повисших на ресницах.
– Не понимаю, почему тебя всегда так удивляет мое появление, – невозмутимо заметил Андрей. – Ах, прости! Кажется, я нарушил правила. Для начала мне следовало испросить у тебя разрешения на этот танец.
– Мне приятно танцевать с тобой, – просто призналась я, чувствуя себя уютно и защищенно в его руках.
– Француженка скорее откусила бы себе язык, чем призналась в этом, – усмехнулся Андрей, уверенно ведя меня в танце.
– Я не знала, что ты умеешь танцевать вальс.
– А откуда тебе было знать? – невозмутимо принял похвалу он. – Мы же с тобой прежде не танцевали.
Впервые со дня нашей самой первой встречи на Воробьевых горах мы оказались так близко друг к другу, и в глазах Андрея, казалось, вспыхнул огонек узнавания.
– Знаешь, – с нарочитой небрежностью признался он, – мне кажется, что это уже когда-то было.
– Ты, я и вальс? – усмехнулась я. – Возможно, в прошлой жизни…
И ведь не слукавила! Именно, что в прошлой жизни. Только тогда нас соединил вместе не вальс, а мотоцикл. И точно так же тогда в ушах шумело море, сердце колотилось в груди и пальцы цеплялись за Андрея, стремясь подольше привязать к себе… Теперь я знала, что это реакция не на мотоцикл, а на этого мужчину – непостижимого, далекого, неотразимого в своей неприступности.
Андрей ничего не ответил, лишь сильней крутанул в танце, и море в ушах достигло масштабов цунами, пальцы вцепились в его ладонь, как в спасательный круг, и я вдруг отчетливо поняла: без этого мужчины я умру, рядом с ним – утону.
Должно быть, со стороны мы представляли собой экзотическую пару. Девушка в красном платье и мужчина в кожаной косухе среди черной толпы празднично одетых вальсирующих. Мы были здесь чужими и по одиночке чувствовали себя изгоями. Но, соединившись в танце, мы стали парой, вокруг которой кружились все остальные. И, готова поспорить, каждая из девушек, танцующих со скучными кавалерами в одинаковых смокингах, мечтала оказаться на моем месте, в объятиях непокорного Гончего.
Вальс закончился быстрее, чем мне того хотелось бы. И, похоже, не только мне. Андрей задержал мою руку в своей и отпустил ее, как мне показалось, с некоторым сожалением. Его перстень с черепом царапнул мою кожу, оставив на ней тонкую красную линию. Андрей этого не заметил. Я не подала виду. Мне было приятно, что у меня остался временный знак на память об этом танце.
– Не останешься? – спросила я.
– Хорошего понемножку, – он улыбнулся уголками губ, и мне мучительно захотелось их поцеловать. В благодарность за мое спасение от позора.
Хотелось сказать ему: «Может, сбежим отсюда?» Но Гончий уже развернулся и зашагал к дверям – вампиры расступались перед ним. Но не с почтением подданных, как перед старейшинами, а с высокомерием аристократов, не желающих даже полой одежды коснуться простолюдина.
Меня обняла за плечи Вероник:
– Я смотрю, ты здесь не скучала? Извини, что пришлось тебя покинуть. – Она изобразила гримаску. – Дела государственной важности.
– Что-то случилось?
– А, – она беззаботно махнула рукой, – очередная чепуха.
Зазвучала музыка, и рядом стукнула об пол трость Ипполита. Глаза цвета плесени обволокли меня болотной топью, словно желая утопить меня на дне.
– Мадемуазель не подарит мне танец?
Я мысленно содрогнулась, представив, как руки Ипполита коснутся меня, а его неприятные глаза приблизятся к моим.
– Прошу прощения, месье Сартр, – светски отклонила предложение я. – Я слишком устала.
– Тебе надо подкрепиться! – Вероник подхватила меня за локоть и увлекла к арке, ведущей в банкетный зал.
Вампиры, кружащиеся в танце, почтительно пропускали нас.
– Чего нужно от меня этому скользкому типу? – прошипела я, убедившись, что Ипполит Сартр надежно захвачен миловидной блондинкой в старомодном платье с кринолином и до конца танца из ее цепкой хватки не вырвется.
– Быть может, ты разбила его сердце? – со смешком предположила Вероник, садясь на место.
– Это последнее, во что я поверю, – возразила я, опускаясь рядом. – Но ему от меня что-то надо, по глазам видно.
– Ты проницательна, малышка. И, похоже, я догадываюсь, что именно.
Я вопросительно глянула на нее.
– У Ипполита были кое-какие общие дела с Жаном, – поведала она, накладывая себе салат с креветками и авокадо, и жестом остановила официанта, который было бросился к ней – мол, сама справлюсь.
– С Жаном? – поразилась я. Известие казалось до неправдоподобия фантастичным. Жан и Ипполит были разного поля ягоды – тут и к гадалке не ходи. И хотя Жана я видела два раза в жизни, а Ипполита – впервые, мне было сложно поверить в какое-то партнерство между ними. Скорее я была бы готова поспорить, что Жан Ипполита терпеть не мог. А тот отвечал ему взаимностью. – И что же это за дела?
– Жан выступал спонсором гольф-клуба, управляющим которого является Ипполит, – объяснила Вероник.
Все чудесатее и чудесатее.
– Жан любил гольф? – Я удивилась. По моим ощущениям, он куда больше увлекался стрельбой, охотой и единоборствами. Во всяком случае, оружием и техникой боя он владел отменно, в чем я имела возможность убедиться лично. Если бы не Слеза Силы, спасшая меня от его меткого выстрела во время нашей последней встречи, я бы получила пулю в лоб.
– Наверное, любил, – пожала плечами Вероник. – Иначе зачем бы он содержал клуб?
Логично.
– А чего он от меня-то хочет? – нахмурилась я, подвигая блюдо с пармской ветчиной и дыней. Дыня в январе – все равно что подснежники в декабре, высший шик!
– Жанна, ну это же элементарно! – Вероник покосилась на арку и наклонилась ко мне. – Со смертью Жана Ипполит лишился богатого спонсора. И теперь, когда ты унаследовала все его состояние, он надеется уговорить тебя сохранить в силе договоренность, заключенную при жизни Жана.
Я поперхнулась мякотью дыни.
– Он это серьезно? Это же, наверное, уйма денег!
– А ты собираешься ему отказать? – В глазах Вероник промелькнула тень удивления.
– Конечно! С какой стати я буду оплачивать его расходы на гольф-клуб? Уж лучше я куплю себе дом моды.
– Ты смелая девушка, – со странным выражением заметила Вероник.
– Намекаешь на то, что он способен сделать мне какую-нибудь подлянку? – насторожилась я. Признаться, иметь во врагах вампира с плесенью в глазах мне не хотелось. Но и благотворительностью в его пользу я заниматься не собиралась.
Но Вероник не ответила на мой вопрос, а оживленно защебетала, кося взглядом мне за спину:
– А у Тиффани новая коллекция, мы с тобой обязательно должны ее посмотреть!
Стук трости по полу оповестил о приближении Ипполита. Я обернулась.
Судя по источающей патоку физиономии вампира, нашего разговора он не слышал и поверил словам Вероник, что мы собираемся совершить набег на ювелирный магазин.
– Лучшие друзья девушек – это бриллианты, а, девушки? – игриво произнес он, многозначительно глядя на колье из черных бриллиантов на моей шее. – Что ж, желаю вам удачного шопинга. – И добавил с намеком: – Вы, Жанна, теперь богатая наследница и должны носить самые лучшие украшения.
Ага, прямо одолжение сделал. Мол, ты, деточка, устрой себе безумный шопинг, так уж и быть. Только и обо мне потом не забудь, прояви щедрость.
– А теперь вынужден вас покинуть, прекрасные дамы, – раскланялся он. – Не держите на меня зла, Жаннет, я уже стар для подобных мероприятий.
Мы обменялись любезными улыбками, и Ипполит поковылял прочь, тяжело опираясь на трость и подволакивая левую ногу, будучи похожим на Жоффрея де Пейрака. Со спины сходство было почти полным – средний рост, коренастая фигура, волосы цвета воронова крыла. Лицом же Ипполит ни в чем не напоминал благородного графа. Если бы не эта плесень в глазах, его можно было бы назвать если не красивым, то уж во всяком случае интересным. Его черты лица были правильными, хоть и довольно резкими. Немного портил впечатление чуть широковатый нос, который привносил в аристократичные черты Ипполита что-то от мавра, и слегка ассиметричные брови – одна была чуть выше другой.
Когда он скрылся, я тихо спросила у Вероник:
– Что у него с ногой?
И ожидала услышать грустную историю о родовой травме или автокатастрофе, оставившей вампира калекой на всю жизнь.
– Горные лыжи, – пояснила Вероник.
– И давно?
– Да вот, на Новый год.
– Так это обычный вывих? – Я не скрывала своего разочарования.
– Обычнее не бывает. Зато прекрасный случай выгулять в свет фамильную трость.
– От предка-писателя досталась?
– Нет, писатель по мужской линии, а по женской у него в роду был какой-то герцог.
– Так он, должно быть, богат? – удивилась я.
– Что ты! Герцог давно разорился, остались одна трость да кольцо с бриллиантом – может, обратила внимание, крупное такое? Настоящий пятикаратник, – в голосе Вероник скользнуло восхищение.
Я кивнула: такое разве не заметишь?
– А сколько ему лет? – Я вспомнила слова Ипполита о возрасте.
– Недавно пятидесятилетие отмечали. А в Клубе он меньше десяти лет.
– А по его словам можно подумать, что ему все триста, – фыркнула я. – Надо же, и уже старейшина. Не слишком он молод для этого?
– Нижняя планка сорок пять лет, – пояснила Вероник.
Меня так и подмывало спросить, сколько же лет ей самой. Неужели она ровесница моего деда? Но вопрос был слишком бестактным, чтобы задать его вслух.
Музыка стихла, и вампиры хлынули в зал, набросившись на вино и напитки.
– Расскажи мне о вашей тусовке, – попросила я. – Что-то я не вижу у вас обилия знаменитостей, как в Москве.
– Это потому, что ваше отделение довольно молодое и ваши люди в основном обращены уже после Пражского договора, когда принимать в Клуб стали за заслуги, а не просто так. Мне Александр рассказывал, – объяснила она свою осведомленность. – А у нас все патриархально, как в каменном веке. Бароны, графы, герцоги… Полный мрак! – Она закатила глаза. – Каждому за сотню лет, заслуг ноль, зато гонора на миллион, и родословная на полмили.
– Но разве они не должны переезжать каждые десять лет, чтобы не привлекать к себе внимания? – Я вспомнила один из главных законов тайного общества вампиров.
– Они и переезжают, – хмыкнула Вероник. – Из Парижа в Лондон, из Лондона в Вену, из Вены в Прагу, из Праги в Копенгаген, из Копенгагена в Берлин, а оттуда обратно в Париж, потому что через пятьдесят лет снова можно вернуться на прежнее место. Так и кочуют по всей Европе по кругу. Тут все друг друга знают уже сто лет. В прямом смысле слова. Так что не переживай, что тебе так сразу не удалось влиться в коллектив, – она ободряюще сжала мою руку. – Это не потому, что с тобой что-то не так. Просто у тебя нет рекомендации от Бонапарта и ты не можешь поддержать разговор о французской революции.
Глядя, как Вероник потешается над консерватизмом своих земляков, мне сделалось спокойней. И правда, не хотят они со мной водить дружбу в силу своей аристократичной гордыни – и не надо. Для того, чтобы приятно провести время в Париже, у меня есть компания веселой Вероник и неожиданно отыскавшейся Лены.
Официанты запорхали по залу с подносами, и воздух наполнили ароматы жареного мяса. Я нацелилась на утиную грудку в персиках, но та проплыла мимо, уносимая официантом, а на стол перед нами опустился поднос с молочным поросенком, запеченным целиком.
– Я не могу это видеть, – простонала я, отводя глаза.
– Ты оскорбишь нашего шеф-повара до глубины души. Он специально внес в меню это блюдо для гостьи из России, – усмехнулась Вероник. Но уговаривать меня отведать кусочек не стала, а сделала знак официанту и велела подать филе утки.
Французская речь журчала под французское вино, подносы пустели, бледные лица вампиров тронул румянец. На меня уже не обращали такого пристального внимания, как в начале вечера, и мы с Вероник весело болтали обо всем на свете. Она рассказывала о своем детстве в Мексике, о прежних городах, в которых она жила, став вампиром, о том, как по счастливой случайности опоздала на «Титаник»… Сколько же ей все-таки лет?!
– Да-да, – рассмеялась она, перехватив мой взгляд, – и не смотри на меня так! Я живу на земле уже больше века.
– Выходит, ты даже старше моего деда?
Вероник удивленно взмахнула ресницами:
– А он тебе не говорил?..
– Что?
– Да нет, – она на мгновение запнулась, – ничего.
И тут же принялась весело рассказывать, как лет пятнадцать тому назад была звездой мыльной оперы в Мексике, а совсем недавно снялась в нашумевшем фильме дублершей Моники Беллучи. Умела Вероник и слушать. Она с живым интересом расспрашивала меня о моей жизни, о встрече с Жаном, о моем впечатлении от московских вампиров. Разговор невольно коснулся и трагической гибели вампиров от рук старейшины Инессы. Вероник горячо посочувствовала мне и восхитилась моей смекалкой, которая помогла разоблачить неуловимую убийцу. Мы успели договориться, что завтра до или после визита к нотариусу Вероник покажет мне Париж, и я почувствовала, что настало время припудрить носик. Вампирша объяснила мне, куда следует идти (через стеклянную галерею, направо от парадного входа), и я вышла из зала.
Проходя через галерею, я не удержалась и отыскала взглядом мраморного льва у крыльца. Андрея возле него не было. Ну и ладно. Может, он уже уехал. Хотя зачем тогда вообще приезжал? Это так и осталось для меня загадкой.
Выйдя из галереи, я уверенно направилась на щебет женских голосов. Где еще толпиться болтушкам, как не у зеркала в дамской комнате? Однако уловив смысл слов, я замедлила шаг и прислушалась к разговору, предварительно оглядевшись по сторонам и убедившись, что меня не видят ни охранники, стоявшие по ту сторону входных дверей, ни девушки, скрытые от меня стеной.
– Подумать только – вырядиться в красное! – звонко возмущалась невидимая мне вампирша. – В красное!!!
Сказано это было таким тоном, будто я предстала взору публики не в изысканном платье от Диор, а в комплекте вульгарного красного белья из секс-шопа.
– Как говорят эти рюсские, в чужой собор со своим уставом, – пылко поддержала ее другая.
– Какое неуважение к вековым традициям! – прожужжала третья. – Посметь так грубо и демонстративно преступить наши правила!
– Я не припомню подобной дерзости за два века парижских балов, на которых мне удалось побывать! – продолжила сердиться первая вампирша. Похоже, она здесь задавала тон, а остальные лишь служили свитой. – На вечерних торжествах вампиры всегда носят черное. Черное!!! …А вы видели, как она танцевала с этим ищейкой, Андре? – осуждающе добавила она. – Да как он вообще посмел переступить порог этого зала!
– Недопустимо, непозволительно! – загалдела ее свита.
– Думает, раз ей достались миллионы Жана, ей все можно? – возмущенно прошипела «королева».
– Я вообще не понимаю Жана, – горячо сказала та, что припомнила поговорку про чужой монастырь. – Его наследницей должна была стать ты, Изабель. Вас ведь столько связывало… А эта сумасшедшая рюсская просто посмешище.
– Никакого представления об этикете и политесе! – донеслось до меня змеиное шипение других вампирш. – Ей никогда не стать одной из нас! Даже в платье от Диора она выглядит дешевкой! У этой бестолочи нет ни одного самого маленького таланта!.. Отчего же? Сегодня вечером она с блеском выставила себя посмешищем! Ее манеры исправит только могила. – До меня донеслись приглушенные смешки – шутка была оценена. – Явиться на бал в красном, в красном!!!
– Хорошо, что Жан не дожил до этого позора, – заметила первая. – Не удивлюсь, если его не убили, а он сам застрелился, поняв, что за безумную девицу сделал своей преемницей.
Подружки поддержали ее согласным щебетом.
– Почему же, – не выдержала я, заворачивая за угол, – он не застрелился. Я сама его застрелила, чтобы завладеть наследством. Я слышала, оно того стоит.
– Возмутительно, – пискнула похожая на стрижа шатенка с короткой стрижкой и, осекшись, взглянула на миниатюрную брюнетку в черном бархатном платье с узкой юбкой – том самом, которое было похоже на перевернутый бокал для шампанского. Ту самую, которую я приняла за Вивьен Ли. При ближайшем рассмотрении вампирша оказалась всего лишь приблизительной копией. Миловидное личико, чуть раскосые глаза, губки бантиком – пустышка, которая примерила на себя образ голливудской кинозвезды, но так и не смогла приблизиться к Скарлетт О`Хара.
В ее серых глазах промелькнула растерянность, но брюнетка быстро взяла себя в руки и нацепила на лицо светскую ухмылку.
– Вы, должно быть, ищете дамскую комнату? Она дальше по коридору.
Ненавижу лицемеров.
– Вот только не надо делать вид, что ты меня не поняла из-за чудовищного акцента, – вкрадчиво сказала я, – которого у меня нет и в помине. Не хочешь высказать мне все, что накипело на душе, в глаза, а не за спиной?
– Мне нечего вам высказывать, юная леди, – холодно отрезала брюнетка, – так как я вас совсем не знаю. Позвольте пройти.
– Отчего же, Изабель? – не отступила я. – То, что мы не представлены друг другу, не помешало тебе обсуждать мое платье и мое поведение. Как ты там говорила? Позор?
– Позвольте, – она вздернула подбородок, – вы пьяны?
– А ты смертельно ядовита или так, притворяешься?
– Ты… – вспыхнула брюнетка, – ты недостойна носить кровь Жана в своих венах!
– Как это романтично сказано, – умилилась я и стерла улыбку с губ. – Ну так забери ее у меня.
– Что? – Она вытаращила на меня прозрачные серые глаза.
– Это же так просто, – подначила ее я, сама не понимая, что на меня нашло. – Возьми кинжал поострее, пронзи сердце и выцеди всю кровь до последней капли.
– Ты сумасшедшая! – В ее глазах плескался ужас. Она оттолкнула меня и убежала, стуча шпильками по полу. Свита хлынула за ней, прижавшись к стене и боясь коснуться меня даже подолом платья.
Я прошла дальше по коридору и вошла в дамскую комнату. Из зеркала на меня смотрела я и не я. На моих губах играла неповторимая ухмылка Жана.
Я бросилась к раковине, зачерпнула горсть воды, оказавшейся совсем ледяной, и принялась с ожесточением тереть губы, желая смыть эту ненавистную мне ухмылку. Когда пальцы и губы свело от холода, я подняла глаза на зеркало и вздрогнула: в нем отражались двое.
– Все в порядке? – спросила Вероник у меня за спиной, пристально глядя на мое отражение в зеркале.
– Д-да, – я некрасиво клацнула зубами и отметила, что губы у меня после умывания стали голубого цвета.
– Вот, возьми. – Вампирша вынула из клатча серебристый футляр с помадой.
– С-спасибо. – Дрожащей рукой я нарисовала себе губы.
Помада была карамельного цвета, не подходила к платью, но все лучше, чем синие губы.
– Я уж решила, что здесь объявилось фамильное привидение. Изабель и ее подружки неслись отсюда, как угорелые.