Три часа дня. Первый день на работе. Очередное торжественное собрание по поводу очередного торжественно сданного экзамена. Правда, в этот раз в уголке сзади сидит такой скромняга – представитель чего-то там очень представительного. Сидит и записывает. Поэтому успехи преподносятся бодрее, негодяи бичуются строже, недостатки освещаются всестороннее и к каждому преподносится рецепт будущей победной борьбы.
– Сорок два выпускника сдали экзамен гораздо лучше, чем ожидалось, – директор распушил усы и выпятил живот, – значит есть еще неиспользованные резервы. Но с другой стороны, если мы смогли проглядеть…
Голос стал таять, тихнуть, рассыпаться по словам: достойно – следует-неужели-нам придется-
Стекло напротив парты, где сидел Валерий, было выбито и закрыто наспех куском другого стекла, мутного. Сквозь мутное стекло заоконная природа казалась нарисованной крупными мазками. Напоминает ранний импрессионизм. Какой-то бульвар в каком-то Париже… О чем это сейчас говорят?
Говорили именно о нем. В отсутствие Валерия дети на радостях вспороли стульям животы (всем до единого) разбили толстенную стеклянную доску в двести килограмм веса и в палец толщиной: вывинтили из мебели все шурупы и, очевидно, съели их (шурупы не нашлись), мебель развалилась, разбитая доска порезала двух первоклассников, одного серьезно, вспоротые стулья показали дурной пример и дурной пример заразил другие классы. Мама порезаного подала соответствующее заявление (не лыком шита), стулья самозагорелись, выброшенные в подвал, и чуть не сожгли первый этаж, за мебелью пришла инвентаризация и мебели не нашла.
Вопрос: Кто будет отвечать?
Ответ:
– Дайте мне сказать, – откликнулся Валерий.
Скромный представитель запрядал ушами.
Директор был, мягко скажем, удивлен и потому не погасил выступающего вовремя.
– Я сюда пройду, – сказал Валерий и вышел к передовой парте, где шуршали несметными бумажками две пожилых шуршуночки.
Он продолжил:
– Хочу ответить на вопрос – действительно, кто будет отвечать? Когда хозяйка варит невкусный борщ, то виновата хозяйка. Когда в моем классе беспорядок, то виноват я. Когда беспорядок во всей школе, то виноват – кто?
Он выдержал красивейшую паузу. Даже шуршуночки прекратили шуршать. Стало так тихо, что в столовой на втором этаже зазвенели ложки. И он продолжил.
Он продолжал о том, что… Но это не интересно.
Что же случилось? – думал он. – Я не был на это способен раньше. Конечно, всему виной клиническая смерть. Туда уходит один человек, а возвращается оттуда другой. Какая-то часть мозга умирает, сбиваются мелкие настройки, ты становишься проще и, как в моем случае, сильнее.
Он продолжал говорить. Директор несколько раз пробовал перебить, неудачно. Валерий видел просыпающиеся глаза, разгибающиеся спины, молодеющие лица и авторучки, выпавшие из пальцев. Только представитель записывал. После него выступили еще трое потенциальных забияк (забияки держались для натравливания на недовольных) и покусали директора каждый со своей, с очень неожиданной стороны. Начинало всплывать такое, что впору было присуждать сроки.
Представитель выступил и замял скандал.
– Я думаю, что главное уже сказано, – отметил он, – все важное я записал. Если нет возражений, то на сегодня мы прервемся. А вас (директору) я попрошу спуститься в кабинет.
Несколько голосов не захотели прерываться и их прервала коллективная воля.
– Вам очень повезло, – сказала одна из шуршуночек, – сегодня утром Наш с Ихним имели круппную ссору. Он только и искал, к чему бы придраться. Ваше выступление было очень кстати. Но вам этого не забудут.
Валерий принял поздравления, написал заявление по собственному желанию и отнес на подпись. Заявление было подписано сразу. Разговор в кабинете был жестоким: директор огрызался, как крыса, которую мальчишки загнали в угол. На столе лежали две смятые бумажки и одна под столом. Телефон безответно трезвонил. Приближенные делали похоронные лица.
Секретарша быстро рвала документ, поглядывая на дверь – если появится, то проглочу обрывки. Прощай. Прощай, храм разумного, доброго и вечного; прощай, обитель детских слез и восторгов; прощайте, четыре лучших года молодости; прощайте, четыре года бестолкового труда; прощайте все, кто…
Не дорожке показалась Бобрыкина и сказала невинное «здрасте». Валерий сочно промолчал в ответ.
Он вспоминал слова, сказанные одной из шуршуночек: «Вам очень повезло». Действительно повезло. Заявление подписано и никакой материальной ответственности. Даже за четырнадцать бутылок не придется платить. Но не это главное. Главное в одном слове: «повезло».
Он остановился, как будто наткнулся на столб.
– Ведь именно везение я просил у этой потусторонней твари!
Но ведь везет, ведь действительно везет. Он только сейчас заметил это: утром троллейбус подошел сразу и был пустым, яичница была вкусной, а не пересоленой, как всегда, в школьном буфете завелись любимые пирожки с мясом и со смешной ценой, прохожие улыбались, собрание… В чертенка верить неразумно, хотя хочется (всегда веришь в чудо, но как-то «про себя»). Что-то сдвинулось в мозгу, что-то разорвалось и срослось по-иному? Жизнь меняется? Это нужно проверить.
Валерий стал перебирать возможности: первое – лотерея, на станциях метро продают такие билетики, красные с желтым, если не везет, то я не выиграю; второе – нужно что-нибудь задумать и посмотреть, исполнится ли; третье? третье, например, ипподром, где выигрывают большие деньги. Но я ничего не знаю об ипподромах, кроме того, что показывают в фильмах. Это можно пока отложить. Четвертое, если получится первое и второе, это Людочка (как я мог ее поставить только на четвертое место?), нужно встретить ее и выяснить отношения.
Теперь я вдовец. Она думала, что холостяк. Должна простить.
Нужно встретить. Пятое – кому-нибудь отомстить. Это так приятно.
Он начал вспоминать всех людей, которые незамедлительно нуждались в его мести, и сбился со счета.
Он ехал в метро и заглядывал в глаза девушек. Девушки сидели, стояли, входили и выходили, они были очень разными, но все глаза улыбались в ответ. Как их много здесь – с сумочками, с зонтиками, с мужчинами, с экзаменами на носу.
Вот одна в плаще, с мятой тетрадкой в одной руке и кульком в другой. Обернись! Она обернулась и оказалась обладательницей невыносимо короткой голубой юбки.
Улыбнулась. А эта? Эта – коротконожка в джинсах с такой походкой, будто опоздала в туалет. Тоже улыбнулась.
Попробуем кого-нибудь поуродливее. Вот худшше еврейское лицо лет пятидесяти. Тоже расплылось. Вот рядом позднее издание того же лица, еще не потрепанное. И эта улыбается. А как мужчины? – Два старичка обернулись и один сделал приглашающий жест профессионального алкоголика. Молодая мать с девочкой на руках вышла из вагона и остановилась, чтобы поправить выпадающее чадо; Валерий посмотрел в глаза ребенка, проверяя; девочка замерла, в непонимании, вдруг извернулась (с совершенной грацией кошки, которую запихивают в сумку) и начала судорожно махать Валерию ручкой. Мать оглядывалась по сторонам; легкое безумие в глазах.
Оказывается, это так просто – смотри и улыбайся.
Он вышел на пересадке, где иногда громкоголосый старец зазывал купить лотерейный билетик. Сейчас голос старца не был слышен, но Валерий чувствовал, что стол с билетиками стоит и ждет, и каждый билетик, к котором потянутся его пальцы, будет счастливым.
За столом сидела симпатичная толстушка и читала книгу в газетной обертке. Бесчестный укол судьбы – толстушка похожа на Асю. Нет, совсем не похожа, просто показалось.
– Я возьму? – спросил Валерий и улыбнулся.
Толстушка улыбнулась в ответ.
Он протянул руку, пытясь протянуть тонкие и властительные нити от пальцев к билетикам. Было такое чувство, что из пальцев выходят паутинки.
– Вот этот, – он взял и отказался от монетки, предложенной толстушкой (монетка – чтобы счистить серебрянный блеск). Он снял тонкую пленку ногтем большого палца и увидел букву со скрытым смыслом. Оказывается, нужно тянуть еще раз. Он попробовал снова – и снова с тем же результатом.
– Вам везет, – сказала толстушка, – так вы все мои билетики возьмете.
Она начала вставлять новые.
Ничего не добившись, но не утратив веры в удачу, Валерий вышел из метро. Хочу, чтобы вышло солнце, – подумал он, и солнце вышло, проявив беготню теней, невидимых до сих пор.
Хочу какую-нибудь другую лотерею! – и он подошел к киоску, торгующему невзрачными билетиками.
– Выбирайте, – сказала карга.
– Выберите вы, – ответил Валерий и карга улыбнулась, став милой старушкой с маленьким, будто обезьянним, лицом.
Она выбрала и выплатила выигрыш: пятьсот тысяч. Валерий решил не пробовать больше; если удача с ним, она все равно проявит себя.
Отойдя от киоска, он увидел на лотке учебник, который давно искал. А вот и не куплю тебя, – подумал Валерий. – Если не куплю, то ты плохой учебник. Зато если куплю… Было приятно думать, что от его выбора что-то зависит.
– Вы верите в удачу? – спросил он мужичка в черной куртке, державшего себя за локти. Мужичок радостно закивал и раскинул руки, будто собираясь обниматься:
– Верю. Мне всегда везет, если я верю, что повезет. Сейчас расскажу такой случай! было это в Перми…
И мужичок рассказал случай. Случай был занятен. Чего только не бывает в жизни. Валерий слушал и погружался, как погружаются воду, перестав барахраться и выдохнув воздух – медленно, медленно отплывает стекло поверхности и темнеет все вокруг – любимая, как я помню тебя – красная извилинка в белке левого глаза; тонкая рубашка, лишь полуприкрыающая грудь; привычка идти, держась за мою правую руку; очки от солнца, вечно сползаюшие с волос; губы цвета раннего заката и такая, такая музыкальность вздоха…