Домой Вероника вернулась только под вечер. И сразу с порога услышала голос мамы:
– Вероника, ну что ты так долго, я тут уже переживаю, вся на нервах…
– Ма, ну позвонила бы. Я же тебе сказала, сначала маникюр, потом в центр поехала, пообедала, по магазинам прошлась. Вот, тебе крем купила и пирожные.
– Отлично, будет чем Диану Степановну угостить.
– Ага, тебя-то Диана Степановна когда угощала-то? Лучше сами идите чай попить, на всех хватит.
– Ну, у нее, похоже, денег нет, она и в санатории только завтраки берет, зачем-то магазинным питается, типа бутербродов с дешевой колбаской, в номере чай пьет, а чтобы уж в кофейню сходить, да тортиком побаловаться – это уж нет. Да ладно, от нас не убудет.
Вероника не стала спорить, заварила им чай, позвала сынулю на пирожные и, выпив за компанию кефирчика, пошла к себе. Котенок, изрядно накормленный перенервничавшей бабулей, медленно пошел за ней.
Вот тут-то все пережитое и дало себя знать. Лежа в кровати, обняв толстого Парамона, Вероника тихо плакала лежа под какой-то глупый сериал. Ну почему все вот так, вроде все она делает правильно, обо всех заботится, а поделиться, поплакаться в жилетку некому. Ну почему вот она должна одна лежать и молча вытирать слезы, боясь, что кто-то зайдет в комнату и заметит, что она расстроена.
Но делать нечего… Слезами горю не поможешь. Она включила ноутбук, зашла на сайт авиакомпании, купила билет в Вену, как раз в день рождения, забронировала отель в центре, потом еще и билет в оперу. И как-то жизнь стала казаться уже в другом цвете. Она вспомнила, что следователь дал ей распечатку фото подозрительного мужчины, который, как ему показалось, следил за ней, а потом за этим таксистом.
Она вышла в прихожую и достала сложенный листок из сумочки.
– Ты что-то расстроенная, случилось что? – мама, как всегда, начеку.
– Да нет, ма, просто устала, сегодня такие пробки, да и голова что-то болеть начинает.
– Снег, наверное, у меня сустав локтевой ноет. Надо на электрофорез походить или куда-нибудь в санаторий на грязи съездить.
– Может тебя вместо Карловых Вар в Баден отправить? Там водичка термальная, прогреешься.
– Ну, уж нет, у меня давление может подняться, если деньги будут лишние, я лучше в Карловы Вары снова поеду. Там я уже все знаю, да и врачи знакомые. Вот только, если деньги будут лишние.
– Ма, лишними они, конечно, никогда не будут, а так найдем, это же на дело. Кстати, я, наверное, вместо подарка себе на день рождения, поеду в Вену дней на пять. По музеям погуляю, может, куплю что-то на аукционе, в оперу схожу.
– Вот и правильно, там люди приличные, может, себе какого-нибудь барона подцепишь.
– Мама, какой барон? Если только ветеран первой мировой и сиротка полный, чтобы сразу счастливой состоятельной вдовой стать, а так ну зачем мне это надо. Чужая страна, чужой язык…
– А зачем тебе этот ветеран, горшки за ним выносить, да памперсы менять, тебе мужик молодой нужен. Нет, ты наряжайся, бери с собой платье красивое и, точно говорю, познакомишься с кем-нибудь приличным. И потом, ты сама говорила, там на аукционы русские приезжают.
– Мама, ну нет, нельзя путать бизнес и личные отношения.
– Нельзя путать, нельзя путать… Вот у вас совместный бизнес и будет, все тебе легче нас тянуть.
– Да нет, мне не тяжело. Вы – мои костыли. Помнишь, как тетя Дуня говорила?
– Помню, конечно. Но рано, рано ты на себе крест ставишь.
– Все, мамуль, я, наверное, почитаю немного и спать. Завтра пойду, подстригусь, потом педикюр сделаю, к косметологу и – в путь.
– Давай, спокойной ночи. Ложись, а то завтра тебе валяться до обеда никто не даст, Диана Степановна к одиннадцати подъедет.
– Да уж, и почему не к девяти только???… – Но вопрос повис в воздухе.
Вернувшись к себе в спальню, Вероника, конечно же, не легла спать, а достала из кармана халата листок с фотографией. Камера была, видимо не самого лучшего качества, да и ракурс не очень удачный. Она долго вглядывалась в лицо этого человека. Нет, она его точно не знала, но было в нем что-то знакомое, будто она где-то видела эти холодные серые глаза, выцветшие волосы, прямой нос чуть с горбинкой и ямочку на подбородке. Вот только где? Перед глазами проходит столько клиентов – продавцов, покупателей, художников… А может, кто-то следит за ней? А что, может, это контора Виктора? Господи… Он же клялся весной, что эта мутная история с убийством Волокушиной и александритами ее не коснется, а вдруг он проболтался, и они теперь за ней следят… Хотя у них ТАМ другие понятия в ходу – долг, секретная информация и пр. Да ладно, из-за ее сережек и брошки, правда, он еще и браслет ей подарил. Может, его хотят отобрать? Тогда вот почему он уже месяц как куда-то пропал? Нет, все это чушь. Завтра нужно как-то без свидетелей ему позвонить, уточнить насчет слежки.
Постепенно, перебирая в сознании различные факты, Вероника вновь вернулась к украденным серьгам. Она вспомнила тот сентябрьский день, когда их купила. Она встала рано, позавтракала в отеле и поспешила на центральный вокзал – Амстердам централ, купила билет на поезд до Гааги, чтобы к одиннадцати утра попасть на торги в маленьком аукционном доме. Там она собиралась купить одну икону для своего клиента и попробовать поторговаться за пару украшений. Аукцион бы маленький, Гаага, хоть и формальная столица, но ее Вероника воспринимала как небольшую европейскую деревню. Ну, действительно, что это за город, когда в десять утра кофейни еще закрыты, и все спят? Гаага только просыпается.
Удивительно, что аукционный дом, располагавшийся в старинном особнячке восемнадцатого века, назначил торги в будний день и с утра. Логичнее бы в субботу и после обеда, когда потенциальные покупатели, могли бы заглянуть хотя бы из желания приятно провести время. Но это их заморочки. В субботу здесь все отдыхают. И в воскресенье тоже.
Особняк (они его наверняка называют дворцом) напоминал игрушечные домики петровской эпохи в Петергофе. Хотя в этом ничего нет удивительного. Петр Первый, побывав в Голландии, поначалу подражал именно этому стилю. Даже в планировке Петербурга есть что-то от Амстердама. Видимо запал нашему реформатору в душу вольный город с его веселыми кварталами.
Аукционный дом в Гааге, куда приехала Вероника, был небольшим, и цены приятно радовали. Она купила, что хотела, практически по старту. Но торги еще шли, и она решила не тратить время на ожидание перерыва, чтобы оплатить купленные лоты, пошла прогуляться. В Гааге все вообще компактно: пару остановок на автобусе, и она в центре. Зашла в Маурицхейс, полюбовалась божественным Вермеером – «Девушкой с жемчужной серёжкой» и «Видом Дельфта», роскошной и грамотно построенной экспозицией дельфтского фарфора, заглянула на выставку Рене Лалика. Похоже, смотреть больше нечего. Все остальное – небольшой филиал отдела голландского искусства Эрмитажа.
Свое собрание начинаешь ценить в сравнении. Нет, здесь и в Рейксмузеуме есть несколько работ, которые она любит смотреть в каждый приезд: Вермеер, Рембрандт и дивный портрет Анны Кодде кисти Мартина ван Хеммескерка. Собственно, это одна из трех главных картин ее детства, из-за которых она выбрала именно эту профессию. Когда-то давно отец подписался на журнал «Художник», и именно там, в статье, посвященной амстердамскому Рейксмузеуму, она увидела этот черно-белый портрет, но полный какой-то особой притягательности и умиротворения, как и сам канувший в лету мир этой юной женщины в крахмальном белом чепце. Она и подумать не могла, что когда-нибудь, бывая в Амстердаме по делам (просто анекдотическая фраза для 70-х, это все равно как «мне в Париж по делу надо»), она будет каждый раз любоваться этой работой. А тогда ей захотелось быть в этом мире, прикоснуться к нему, изучая историю искусства.
После музея она попила кофе, обедать еще не хотелось, и вернувшись в старинный особнячок у Большого рынка на улице Принцес (Принцесстраат), она оплатила свою икону и пару старинных серег с довольно чистыми алмазными розами и, добравшись до вокзала, села в поезд до Амстердама. Мимо промелькнул Лейден, Гарлем с его классической мельницей, и, вот он суматошный, но очень стильный «Амстердам централ». Время всего – ничего, можно пойти пообедать, а поскольку у нее осталась приличная сумма наличных, после обеда она планировала еще зайти в один магазинчик, а потом – вердиевский «Реквием».
Это ее традиция, всегда, приезжая по делам в какой-нибудь город, она вечерами, чтобы не скучать в гостинице, ходила слушать оперу. В Вене это понятно, но амстердамская королевская опера ей не нравилась. Здание новое, расположено не очень удачно, поэтому она чаще ходила в концертный зал в музейном квартале или на концерт какой-нибудь церковной музыки в храм у Королевского дворца, а что – интерьер роскошный, исполнение на уровне.
Но сегодня повезло: в концертном зале давали «Реквием» Верди, поэтому Вероника зашла ненадолго в гостиницу, оставила купленные вещи и пошла пообедать. Надо сказать, что с «пообедать» в первый приезд в Амстердам у нее была проблема. Голландские рестораны не готовят горячего раньше шести вечера. Можно перекусить салатом, сэндвичами и супом (в голландском исполнении чаще всего – дрянь редкостная). Есть еще один момент: во многих кафе сидят одни мужчины: в кебабных – арабы, в фалафельных – ортодоксальные евреи, во многих голландских заведениях, как оказалось, тоже одни мужчины со специфическими испитыми физиономиями. Заходишь, а там – дым и запах алкоголя, а на тебя смотрят так, будто интересуются: «Ты за чем? За таблетками или выпить?» Сеть аргентинских ресторанов ей тоже не нравилась. Но она, правда, с трудом, но нашла себе турецкое кафе, существующее еще с восемнадцатого века. Просто проходила мимо, увидела, как повар на открытом гриле готовит мясо и овощи и решила, что хочет именно этого, а еще выпить крепкого турецкого чая, а не заваренного пакетика. С трудом пересилила робость, она решила – «А наплевать!!!» Повар сразу же вычислил в ней русскую и на ее английское «Хеллоу!» – ответил – «Здравствуйте, что желаете?»
Оказывается, наш человек, работал в Анталии. И говядину приготовил, как она любила, и перцев положил запечённых и еще пирог гезлёме с зеленью посоветовал. Даже чай налил не в традиционную турецкую мензурку, а в реальный наш стакан в подстаканнике (причем советском). Так что обед в Амстердаме стал у нее здоровым, свежим и вкусным.
Расправившись с вкусным обедом, Вероника и решила зайти в лавку Липпенсов на Амстеле, а завтра, если деньги останутся, еще по Нувельшпилестраат прогуляется. Но у Липпенсов она задержалась надолго и купила очень приличные и, главное, перспективные украшения. И тут вдруг вспомнила, как выйдя из ювелирной лавки, она столкнулась с каким-то мужчиной. Хорошо, что сумочку держала в руках крепко, знакомая с подобными разводами. Но мужчина что-то пробормотал ей то ли по-голландски, то ли по—немецки, но она не придала этому значения и поспешила в универмаг Де Бьенкорф, порадовать себя чем-нибудь, поскольку у нее оставалось еще два часа в запасе, чтобы вернуться в гостиницу, переодеться в кружевную блузку и добраться до концертного зала.
– Мадам, мадам, – Вероника оглянулась. А товарищ, который ее толкнул, настойчив. Он что-то пытался ей сказать.
– Она махнула, головой – «ай донт, андестенд».
О, он перешел на английский. Да он хочет познакомиться, вот приставака, ну уж нет, Вероника ускорила шаг, поспешила смешаться с толпой туристов на площади Дам, благо, там еще и полиция есть. Но мужик какой-то назойливый оказался, все за ней. Она зашла в универмаг, заскочила в лифт и поднялась на второй этаж. Там, как всегда, много народа, Вероника прошлась вдоль вешалок, но, не найдя ничего интересного, спустилась в кафе и выпила капучино с яблочным пирогом.
Выйдя из универмага, она не обратила внимания, идет кто-нибудь за ней или нет, просто вокруг и так было много народа, а тут еще группа китайских товарищей прошествовала мимо и направилась в гостиницу. Потом был прекрасный Верди и еще один день в Амстердаме с музеями, мидиями во французском кафе, общением с Марион за чашечкой кофе в районе Музеумплейн, и она забыла об этом происшествии. А зря. Человек, который смотрел на нее с распечатанного листка, это был он, точно он. И значит, он ей хотел сказать что-то важное, раз приехал в Россию, следил за ней, а потом и за этим таксистом. Что же ему было нужно? Что она такого купила в этой лавке. Он же видел, как она выходила и показывала продавцу в витрине именно эти серьги. Значит все дело в них? И что такое особенное она пропустила? Да, стильно выглядят, работа хорошая – на кольцах зернь и филигрань, подвески-амфоры в отличном состоянии. Дама, что продавала ей их, несколько раз повторяла, что они «вери вери олд». Ну, олд, но не Кастелани же. Скорее всего, повторение по старым образцам. А голландцы вообще могут реплику за оригинал продать и глазом не моргнут. Вон у них в музейном магазине всякого добра хватает: и жемчужные сережки с картины Вермеера, и серьги еврейской невесты с картины Рембрандта. Хотя, может, и действительно «олд еаринг»… Золото высокопробное, красиво сморятся. Надо поизучать все повнимательнее. Ну и чем же еще ей теперь заниматься….
Отодвинув Парамошика, возмутившегося бесцеремонностью хозяйки, она поправила подушки, поставила на коленки ноутбук и погрузилась в интернетные изыскания. Нет, все-таки есть что-то положительное в этой виртуальной реальности. Многие факты, за которыми раньше нужно было идти в библиотеку, теперь под рукой. Конечно, одно не заменяет другого, но основной материал можно собрать здесь. По крайней мере основная информация о той почти романтической истории возникновения «этрусского стиля» здесь была. И Вероника просто представила себе, как вскрывали знаменитую гробницу Реголини-Галасси. Ее так и называли по имени двух первооткрывателей —священника Реголини и генерала Галасси (хорошее сочетание!). То, что переживали они, наверное, можно было сравнить с позднейшей находкой гробницы Тутанхамона. Еще бы! Середина VII века, и такое количество украшений, бронзовые и серебряные сосуды в прекрасной сохранности. И еще шедевры, которые здесь были найдены, поражали своей красотой и уникальным способом изготовления.
И эта красота обогатила мировую ювелирную историю не только в буквальном, но и в переносном смысле. Сделать это удалось в 1840-х и 50-х годах Фортунато Пио и его сыновьям, Алессандро и Аугусто. А все благодаря тому, что они получили доступ к огромной частной коллекции римских, этрусских и древнегреческих ювелирных украшений, собранной президентом Римской академии археологии и папским казначеем, маркизом Джованни Пьетро Кампана. И чему тут удивляться, что кому-то из них пришла в голову идея не просто повторить эти уникальные штучки, а сделать что-то похожее, но свое и, главное, поставить производство подобных вещей на поток.
Если папочка Фортунато поначалу копировал украшения, пытаясь разгадать тайну старинных техник, то уже его сыновья в 50-е годы постепенно взяли на себя управление фирмой и занялись продажей своих «археологических» ювелирных изделий. Популярность их украшений привела к большому числу подражателей во всей Европе.
Все как-то удачно совпало: мода на туристические поездки в Италию (особенно популярно это стало у англичан, имевших в те годы немало денег), раскопки, и вот вам – в этом же стиле великолепные украшения. Это как сувенир на память о Риме. Уже к концу 1850-х мастерская Кастеллани в Риме стала местом паломничества англичан, стремившихся приобрести восхитительные золотые украшения с декоративными мотивами из арсенала классицизма: раковинами, розетками, урнами, амфорами, овнами и т. п.
А дальше – больше. Желающих повторить такой коммерческий успех появилось немало. Были ювелиры, создававшие достаточно оригинальные украшения, имевшие свой стиль. Француз Эжен Фонтене и англичане Роберт Филлипс и Джон Брогден были достойными соперниками семьи Кастеллани, но существовала масса других ювелиров, воспользовавшихся интересом модниц всей Европы на изящные вещицы в этрусском стиле. И скоро подобная «красота» украшала собой витрины всех ювелирных лавок в Европе.
Вероника искренне считала, что ее серьги как раз из «этой оперы». Это сейчас они выглядят оригинальными, а тогда подобных было очень много. Так что это не тот шедевр, чтобы воровать…