Серебряный век русской поэзии - читать онлайн

Я устал от нежных снов,

От восторгов этих цельных

Гармонических пиров

И напевов колыбельных.

Я хочу порвать лазурь

Успокоенных мечтаний.

Я хочу горящих зданий,

Я хочу кричащих бурь!

Упоение покоя —

Усыпление ума.

Пусть же вспыхнет море зноя,

Пусть же в сердце дрогнет тьма.

Я хочу иных бряцаний

Для моих иных пиров.

Я хочу кинжальных слов

И предсмертных восклицаний!

Как испанец, ослепленный верой в Бога и любовью

И своею опьяненный и чужою красной кровью,

Я хочу быть первым в мире, на земле и на воде,

Я хочу цветов багряных, мною созданных везде.

Я, родившийся в ущелье, под Сиэррою-Невадой,

Где лишь коршуны кричали за утесистой громадой,

Я хочу, чтоб мне открылись первобытные леса,

Чтобы заревом над Перу засветились небеса.

Меди, золота, бальзама, бриллиантов, и рубинов,

Крови, брызнувшей из груди побежденных властелинов,

Ярких зарослей коралла, протянувшихся к лучу,

Мной отысканных пределов жарким сердцем я хочу.

И, стремясь от счастья к счастью, я пройду по океанам,

И в пустынях раскаленных я исчезну за туманом,

Чтобы с жадной быстротою аравийского коня

Всюду мчаться за врагами под багряной вспышкой дня.

И, быть может, через годы, сосчитав свои владенья,

Я их сам же разбросаю, разгоню, как привиденья,

Но и в час переддремотный, между скал родимых вновь,

Я увижу Солнце, Солнце, Солнце красное, как кровь.

Я сбросил ее с высоты,

И чувствовал тяжесть паденья.

Колдунья прекрасная! Ты

Придешь, но придешь – как виденье!

Ты мучить не будешь меня,

А радовать страшной мечтою,

Создание тьмы и огня,

С проклятой твоей красотою!

Я буду лобзать в забытье,

В безумстве кошмарного пира,

Румяные губы твои,

Кровавые губы вампира!

И если я прежде был твой,

Теперь ты мое привиденье,

Тебя я страшнее – живой,

О, тень моего наслажденья!

Лежи искаженным комком,

Обломок погибшего зданья.

Ты больше не будешь врагом…

Так помни, мой друг: до свиданья!

Я люблю далекий след – от весла,

Мне отрадно подойти – вплоть до зла,

И его не совершив – посмотреть,

Как костер, вдали, за мной – будет тлеть.

Если я в мечте поджег – города,

Пламя зарева со мной – навсегда.

О, мой брат! Поэт и царь – сжегший Рим!

Мы сжигаем, как и ты – и горим!

Ангелы опальные

Ангелы опальные,

Светлые, печальные,

Блески погребальные

Тающих свечей, —

Грустные, безбольные,

Звоны колокольные,

Отзвуки невольные,

Отсветы лучей, —

Взоры полусонные,

Нежные, влюбленные,

Дымкой окаймленные,

Тонкие черты, —

То мои несмелые,

То воздушно-белые,

Сладко онемелые,

Легкие цветы.

Чувственно-неясные,

Девственно-прекрасные,

В страстности бесстрастные,

Тайны и слова, —

Шорох приближения,

Радость отражения,

Нежный грех внушения,

Дышащий едва, —

Зыбкие и странные,

Вкрадчиво-туманные,

В смелости нежданные,

Проблески огня, —

То мечты, что встретятся

С теми, кем отметятся,

И опять засветятся

Эхом для меня!

Я буду ждать тебя мучительно,

Я буду ждать тебя года,

Ты манишь сладко-исключительно,

Ты обещаешь навсегда.

Ты вся – безмолвие несчастия,

Случайный свет во мгле земной,

Неизъясненность сладострастия,

Еще не познанного мной.

Своей усмешкой вечно-кроткою,

Лицом, всегда склоненным ниц,

Своей неровною походкою

Крылатых, но не ходких птиц,

Ты будишь чувства тайно-спящие, —

И знаю, не затмит слеза

Твои куда-то прочь глядящие,

Твои неверные глаза.

Не знаю, хочешь ли ты радости,

Уста к устам, прильнуть ко мне,

Но я не знаю высшей сладости,

Как быть с тобой наедине.

Не знаю, смерть ли ты нежданная

Иль нерожденная звезда,

Но буду ждать тебя, желанная,

Я буду ждать тебя всегда.

Запах Солнца? Что за вздор!

Нет, не вздор.

В Солнце звуки и мечты,

Ароматы и цветы

Все слились в согласный хор,

Все сплелись в один узор.

Солнце пахнет травами,

Свежими купавами,

Пробужденною весной

И смолистою сосной.

Нежно-светлоткаными,

Ландышами пьяными,

Что победно расцвели

В остром запахе земли.

Солнце светит звонами,

Листьями зелеными,

Дышит вешним пеньем птиц,

Дышит смехом юных лиц.

Так и молви всем слепцам:

Будет вам!

Не узреть вам райских врат.

Есть у Солнца аромат,

Сладко внятный только нам,

Зримый птицам и цветам!

О, краски закатные! О, лучи невозвратные!

Повисли гирляндами облака просветленные.

Равнины туманятся, и леса необъятные,

Как будто не жившие, навсегда утомленные.

И розы небесные, облака бестелесные,

На долы печальные, на селения бедные,

Глядеть с состраданием, на безвестных – безвестные,

Поникшие, скорбные, безответные, бледные!

Необозримая равнина,

Неумолимая земля,

Леса, холмы, болота, тина,

Тоскливо-скудные поля.

Полгода – холод беспощадный,

Полгода – дождь и душный зной,

Расцвет природы безотрадной

С ее убогою весной.

Полупогаснувшие взоры

Навек поблекшего лица,

Неизреченные укоры,

Порабощенность без конца.

Невоплощенные зачатья, —

О, трижды скорбная страна,

Твое название – проклятье,

Ты навсегда осуждена.

О, тихий Амстердам,

С певучим перезвоном

Старинных колоколен!

Зачем я здесь, – не там,

Зачем уйти не волен,

О, тихий Амстердам,

К твоим церковным звонам,

К твоим, как бы усталым,

К твоим, как бы затонам,

Загрезившим каналам,

С безжизненным их лоном,

С закатом запоздалым,

И ласковым, и алым,

Горящим здесь и там,

По этим сонным водам,

По сумрачным мостам,

По окнам и по сводам

Домов и колоколен,

Где, преданный мечтам,

Какой-то призрак болен,

Упрек сдержать не волен,

Тоскует с долгим стоном,

И вечным перезвоном

Поет и здесь и там…

О, тихий Амстердам!

О, тихий Амстердам!

1

И да, и нет – здесь все мое,

Приемлю боль – как благостыню,

Благославляю бытие,

И если создал я пустыню,

Ее величие – мое!

2

Весенний шум, весенний гул природы

В моей душе звучит не как призыв.

Среди живых – лишь люди не уроды,

Лишь человек хоть частию красив.

Он может мне сказать живое слово,

Он полон бездн мучительных, как я.

И только в нем ежеминутно ново

Видение земного бытия.

Какое счастье думать, что сознаньем,

Над смутой гор, морей, лесов, и рек,

Над мчащимся в безбрежность мирозданьем,

Царит непобедимый человек.

О, верю! Мы повсюду бросим сети,

Средь мировых неистощимых вод.

Пред будущим теперь мы только дети.

Он – наш, он – наш, лазурный небосвод!

3

Страшны мне звери, и черви, и птицы,

Душу томит мне животный их сон.

Нет, я люблю только беглость зарницы,

Ветер и моря глухой перезвон.

Нет, я люблю только мертвые горы,

Листья и вечно немые цветы,

И человеческой мысли узоры,

И человека родные черты.

4

Лишь демоны, да гении, да люди,

Со временем заполнят все миры

И выразят в неизреченном чуде

Весь блеск еще не снившейся игры, —

Когда, уразумев себя впервые,

С душой соприкоснутся навсегда

Четыре полновластные стихии:

Земля, Огонь, и Воздух, и Вода.

5

От бледного листка испуганной осины

До сказочных планет, где день длинней, чем век,

Все – тонкие штрихи законченной картины,

Все – тайные пути неуловимых рек.

Все помыслы ума – широкие дороги,

Все вспышки страстные – подъемные мосты,

И как бы ни были мы бедны и убоги,

Мы все-таки дойдем до нужной высоты.

То будет лучший миг безбрежных откровений,

Когда, как лунный диск, прорвавшись сквозь туман,

На нас из хаоса бесчисленных явлений

Вдруг глянет снившийся, но скрытый Океан.

И цель пути поняв, счастливые навеки,

Мы все благословим раздавшуюся тьму,

И, словно радостно-расширенные реки,

Своими устьями, любя, прильнем к Нему.

6

То будет таинственный миг примирения,

Все в мире воспримет восторг красоты,

И будет для взора не три измерения,

А столько же, сколько есть снов у мечты.

То будет мистический праздник слияния,

Все краски, все формы изменятся вдруг,

Все в мире воспримет восторг обаяния,

И воздух, и солнце, и звезды, и звук.

И демоны, встретясь с забытыми братьями,

С которыми жили когда-то всегда,

Восторженно встретят друг друга объятьями, —

И день не умрет никогда, никогда!

7

Будут игры беспредельные,

В упоительности цельные,

Будут песни колыбельные,

Будем в шутку мы грустить,

Чтобы с новым упоением,

За обманчивым мгновением,

Снова ткать с протяжным пением

Переливчатую нить.

Нить мечтанья бесконечного,

Беспечального, беспечного,

И мгновенного и вечного,

Будет вся в живых огнях,

И, как призраки влюбленные,

Как-то сладко утомленные,

Мы увидим – измененные —

Наши лица – в наших снах.

8

Идеи, образы, изображенья, тени,

Вы, вниз ведущие, но пышные ступени, —

Как змей, сквозь вас виясь, я вас люблю равно,

Чтоб видеть высоту, я падаю на дно.

Я вижу облики в сосуде драгоценном,

Вдыхаю в нем вино, с его восторгом пленным,

Ту влагу выпью я, и по златым краям

Дам биться отблескам и ликам и теням.

Вино горит сильней – незримое для глаза,

И осушенная – богаче, ярче ваза.

Я сладко опьянен, и, как лукавый змей,

Покинув глубь, всхожу… Еще! Вот так! Скорей!

9

Я – просветленный, я кажусь собой,

Но я не то, – я остров голубой:

Вблизи зеленый, полный мглы и бури,

Он издали являет цвет лазури.

Я – вольный сон, я всюду и нигде: —

Вода блестит, но разве луч в воде?

Нет, здесь светя, я где-то там блистаю,

И там не жду, блесну – и пропадаю.

Я вижу все, везде встает мой лик,

Со всеми я сливаюсь каждый миг.

Но ветер как замкнуть в пределах зданья?

Я дух, я мать, я страж миросозданья.

10

Звуки и отзвуки, чувства и призраки их,

Таинство творчества, только что созданный стих.

Только что срезанный свежий и влажный цветок,

Радость рождения – этого пения строк.

Воды мятежились, буря гремела, – но вот

В водной зеркальности дышит опять небосвод.

Травы обрызганы с неба упавшим дождем.

Будем же мучиться, в боли мы тайну найдем.

Слава создавшему песню из слез роковых,

Нам передавшему звонкий и радостный стих!

Не верь тому, кто говорит тебе,

Что смерть есть смерть: она – начало жизни,

Того существованья неземного,

Перед которым наша жизнь темна,

Как миг тоски – пред радостью беспечной,

Как черный грех – пред детской чистотой.

Нам не дано понять всю прелесть смерти,

Мы можем лишь предчувствовать ее, —

Чтоб не было для наших душ соблазна

До времени покинуть мир земной

И, не пройдя обычных испытаний,

Уйти с своими слабыми очами

Туда, где ослепил нас высший свет.

Пока ты человек, будь человеком

И на земле земное совершай,

Но сохрани в душе огонь нетленный

Божественной мистической тоски,

Желанье быть не тем, чем быть ты можешь.

Бестрепетно иди все выше – выше,

По лучезарным чистым ступеням,

Пока перед тобой не развернется

Воздушная прямая бесконечность,

Где время прекращает свой полет.

Тогда познаешь ты, что есть свобода

В разумной подчиненности Творцу,

В смиренном почитании Природы, —

Что как по непочатому пути

Всегда вперед стремится наше Солнце,

Ведя с собой и Землю и Луну

К прекрасному созвездью Геркулеса,

Так, вечного исполнено стремленья,

С собой нас увлекает Божество

К неведомой, но благодатной цели.

Живи, молись – делами и словами,

И смерть встречай как лучшей жизни весть.

Как живые изваянья, в искрах лунного сиянья,

Чуть трепещут очертанья сосен, елей и берез;

Вещий лес спокойно дремлет, яркий блеск Луны приемлет

И роптанью ветра внемлет, весь исполнен тайных грез.

Слыша тихий стон метели, шепчут сосны, шепчут ели,

В мягкой бархатной постели им отрадно почивать,

Ни о чем не вспоминая, ничего не проклиная,

Ветви стройные склоняя, звукам полночи внимать.

Чьи-то вздохи, чье-то пенье, чье-то скорбное моленье,

И тоска, и упоенье, – точно искрится звезда,

Точно светлый дождь струится, – и деревьям что-то мнится,

То, что людям не приснится, никому и никогда.

Это мчатся духи ночи, это искрятся их очи,

В час глубокой полуночи мчатся духи через лес.

Что их мучит, что тревожит? Что, как червь, их тайно гложет?

Отчего их рой не может петь отрадный гимн Небес?

Все сильней звучит их пенье, все слышнее в нем томленье,

Неустанного стремленья неизменная печаль, —

Точно их томит тревога, жажда веры, жажда Бога,

Точно мук у них так много, точно им чего-то жаль.

А Луна все льет сиянье, и без муки, без страданья,

Чуть трепещут очертанья вещих сказочных стволов;

Все они так сладко дремлют, безучастно стонам внемлют,

И с спокойствием приемлют чары ясных светлых снов.

Липы душистой цветы распускаются…

  Спи, моя радость, усни!

Ночь нас окутает ласковым сумраком,

В небе далеком зажгутся огни,

Ветер о чем-то зашепчет таинственно,

И позабудем мы прошлые дни,

И позабудем мы муку грядущую…

  Спи, моя радость, усни!

Бедный ребенок, больной и застенчивый,

Мало на горькую долю твою

Выпало радости, много страдания.

Как наклоняется нежно к ручью

Ива плакучая, ива печальная,

Так заглянула ты в душу мою,

Ищешь ответа в ней… Спи! Колыбельную

  Я тебе песню спою!

О, моя ласточка, о, моя деточка,

В мире холодном с тобой мы одни,

Радость и горе разделим мы поровну,

Крепче к надежному сердцу прильни,

Мы не изменимся, мы не расстанемся,

Будем мы вместе и ночи и дни.

Вместе с тобою навек успокоимся…

  Спи, моя радость, усни!

Вечер. Взморье. Вздохи ветра.

Величавый возглас волн.

Близко буря. В берег бьется

Чуждый чарам черный челн.

Чуждый чистым чарам счастья,

Челн томленья, челн тревог,

Бросил берег, бьется с бурей,

Ищет светлых снов чертог.

Мчится взморьем, мчится морем,

Отдаваясь воле волн.

Месяц матовый взирает,

Месяц горькой грусти полн.

Умер вечер. Ночь чернеет.

Ропщет море. Мрак растет.

Челн томленья тьмой охвачен.

Буря воет в бездне вод.

Дышали твои ароматные плечи,

Упругие груди неровно вздымались,

Твои сладострастные тихие речи

Мне чем-то далеким и смутным казались.

Над нами повиснули складки алькова,

За окнами полночь шептала невнятно,

И было мне это так чуждо, так ново,

И так несказанно, и так непонятно.

И грезилось мне, что, прильнув к изголовью,

Как в сказке, лежу я под райскою сенью,

И призрачной был я исполнен любовью,

И ты мне казалась воздушною тенью.

Забыв о борьбе, о тоске, о проклятьях,

Как нектар, тревогу я пил неземную, —

Как будто лежал я не в грешных объятьях,

Как будто лелеял я душу родную.

Ландыши, лютики. Ласки любовные.

Ласточки лепет. Лобзанье лучей.

Лес зеленеющий. Луг расцветающий.

Светлый свободный журчащий ручей.

День догорает. Закат загорается.

Шепотом, ропотом рощи полны.

Новый восторг воскресает для жителей

Сказочной светлой свободной страны.

Ветра вечернего вздох замирающий.

Полной Луны переменчивый лик.

Радость безумная. Грусть непонятная.

Миг неизбежного. Счастия миг.

Жизнь утомила меня.

Смерть, наклонись надо мной!

В небе – предчувствие дня,

Сумрак бледнеет ночной…

Смерть, убаюкай меня

Ранней душистой весной,

В утренней девственной мгле,

Дуб залепечет с сосной.

Грустно поникнет к земле

Ласковый ландыш лесной.

Вестник бессмертного дня,

Где-то зашепчет родник,

Где-то проснется, звеня…

В этот таинственный миг,

Смерть, убаюкай меня!

Я мечтою ловил уходящие тени,

Уходящие тени погасавшего дня,

Я на башню всходил, и дрожали ступени,

И дрожали ступени под ногой у меня.

И чем выше я шел, тем ясней рисовались,

Тем ясней рисовались очертанья вдали,

И какие-то звуки вдали раздавались,

Вкруг меня раздавались от Небес и Земли.

Чем я выше всходил, тем светлее сверкали,

Тем светлее сверкали выси дремлющих гор,

И сияньем прощальным как будто ласкали,

Словно нежно ласкали отуманенный взор.

И внизу подо мною уже ночь наступила,

Уже ночь наступила для уснувшей земли,

Для меня же блистало дневное светило,

Огневое светило догорало вдали.

Я узнал, как ловить уходящие тени,

Уходящие тени потускневшего дня,

И все выше я шел, и дрожали ступени,

И дрожали ступени под ногой у меня.

Побледневшие, нежно-стыдливые,

Распустились в болотной глуши

Белых лилий цветы молчаливые,

И вкруг них шелестят камыши.

Белых лилий цветы серебристые

Вырастают с глубокого дна,

Где не светят лучи золотистые,

Где вода холодна и темна.

И не манят их страсти преступные,

Их волненья к себе не зовут;

Для нескромных очей недоступные,

Для себя они только живут.

Проникаясь решимостью твердою

Жить мечтой и достичь высоты,

Распускаются с пышностью гордою

Белых лилий немые цветы.

Расцветут, и поблекнут бесстрастные,

Далеко от владений людских,

И распустятся снова, прекрасные, —

И никто не узнает о них.

Нет, не могу я заснуть, и не ждать, и смириться,

  В сердце волненье растет и растет!

Может ли ветер свободный кому покориться?

  Может ли звезд не блистать хоровод?

Нет, мне не нужно покоя, не нужно забвенья,

  Если же счастья нам не дано, —

В море отчаянья, в темную бездну мученья

    Брошусь на самое дно!

Над ущельем осторожным, меж тревожных чутких скал,

Перекличке горных духов в час рассвета я внимал.

Со скалы к скале срывался, точно зов, неясный звук.

Освеженный, улыбался, пробуждался мир вокруг.

Где-то серна пробежала, где-то коршун промелькнул,

Оборвался тяжкий камень, между скал раздался гул.

И гнездится, и клубится легкий пар, источник туч,

Зацепляясь, проползает по уступам влажных круч.

И за гранью отдаленной, – радость гор, долин, полей, —

Открывает лик победный, все полней и все светлей,

Ярко-красное Светило расцветающего дня,

  Как цветок садов гигантских, полный жизни и огня.

  Я жить не могу настоящим,

Я люблю беспокойные сны,

  Под солнечным блеском палящим,

И под влажным мерцаньем Луны.

  Я жить не хочу настоящим,

Я внимаю намекам струны,

  Цветам и деревьям шумящим,

И легендам приморской волны.

  Желаньем томясь несказанным,

Я в неясном грядущем живу,

  Вздыхаю в рассвете туманном,

И с вечернею тучкой плыву.

  И часто в восторге нежданном

Поцелуем тревожу листву.

  Я в бегстве живу неустанном,

В ненасытной тревоге живу.

  Шелест листьев, шепот трав,

  Переплеск речной волны,

  Ропот ветра, гул дубрав,

  Ровный бледный блеск Луны.

 Словно в детстве предо мною,

  Над речною глубиною,

Нимфы бледною гирляндой обнялись, переплелись.

  Брызнут пеной, разомкнутся,

  И опять плотней сожмутся,

Опускаясь, поднимаясь, на волне и вверх и вниз.

  Шепчут темные дубравы,

  Шепчут травы про забавы

Этих бледных, этих нежных обитательниц волны.

  К ним из дали неизвестной

  Опустился эльф чудесный,

Как на нити золотистой, на прямом луче Луны.

  Выше истины земной,

  Обольстительнее зла,

  Эта жизнь в тиши ночной,

  Эта призрачная мгла.

Меня пленяет все: и свет, и тени,

И тучи мрак, и красота цветка,

Упорный труд, и нега тихой лени,

И бурный гром, и шепот ручейка.

И быстрый бег обманчивых мгновений,

И цепь событий, длящихся века;

Во всем следы таинственных велений,

Во всем видна Создателя рука.

Лишь одного постичь мой ум не может: —

Зачем Господь в борьбе нам не поможет,

Не снимет с нас тернового венца?

Зачем Он создал смерть, болезнь, страданье,

Зачем Он дал нам жгучее желанье —

Грешить, роптать и проклинать Творца?

За пределы предельного,

К безднам светлой Безбрежности!

В ненасытной мятежности,

В жажде счастия цельного,

  Мы, воздушные, летим

  И помедлить не хотим.

  И едва качаем крыльями.

Все захватим, все возьмем,

Жадным чувством обоймем!

  Дерзкими усильями

Устремляясь к высоте,

Дальше, прочь от грани тесной,

Мы домчимся в мир чудесный

К неизвестной

      Красоте!

Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце

  И синий кругозор.

Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце

  И выси гор.

Я в этот мир пришел, чтоб видеть Море

  И пышный цвет долин.

Я заключил миры в едином взоре,

  Я властелин.

Я победил холодное забвенье,

  Создав мечту мою.

Я каждый миг исполнен откровенья,

  Всегда пою.

Мою мечту страданья пробудили,

  Но я любим за то.

Кто равен мне в моей певучей силе?

  Никто, никто.

Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце,

  А если день погас,

Я буду петь… Я буду петь о Солнце

  В предсмертный час!

Будем как Солнце! Забудем о том,

Кто нас ведет по пути золотому,

Будем лишь помнить, что вечно к иному,

К новому, к сильному, к доброму, к злому,

Ярко стремимся мы в сне золотом.

Будем молиться всегда неземному

В нашем хотенье земном!

Будем, как Солнце всегда молодое,

Нежно ласкать огневые цветы,

Воздух прозрачный и всё золотое.

Счастлив ты? Будь же счастливее вдвое,

Будь воплощеньем внезапной мечты!

Только не медлить в недвижном покое,

Дальше, еще, до заветной черты,

Дальше, нас манит число роковое

В вечность, где новые вспыхнут цветы.

Будем как Солнце, оно – молодое.

В этом завет красоты!

Я – изысканность русской медлительной речи,

Предо мною другие поэты – предтечи,

Я впервые открыл в этой речи уклоны,

Перепевные, гневные, нежные звоны.

  Я – внезапный излом,

  Я – играющий гром,

  Я – прозрачный ручей,

  Я – для всех и ничей.

Переплеск многопенный, разорванно-слитный,

Самоцветные камни земли самобытной,

Переклички лесные зеленого мая —

Все пойму, все возьму, у других отнимая.

  Вечно юный, как сон,

  Сильный тем, что влюблен

  И в себя и в других,

  Я – изысканный стих.

В коих песнопеньях – журчанье ключей,

  Что звучат все звончей и звончей.

В них – женственно-страстные шепоты струй,

  И девический в них поцелуй.

В моих песнопеньях – застывшие льды,

  Беспредельность хрустальной воды.

В них – белая пышность пушистых снегов,

  Золотые края облаков.

Я звучные песни не сам создавал,

  Мне забросил их горный обвал.

И ветер влюбленный, дрожа по струне,

  Трепетания передал мне.

Воздушные песни с мерцаньем страстей

  Я подслушал у звонких дождей.

Узорно-играющий тающий снег

  Подглядел в сочетаньях планет.

И я в человеческом – нечеловек,

  Я захвачен разливами рек.

И в море стремя полногласность свою,

  Я стозвучные песни пою.

Почему в языке отошедших людей

  Были громы певучих страстей?

И намеки на звон всех времен и пиров,

  И гармония красочных слов?

Почему в языке современных людей —

  Стук ссыпаемых в яму костей?

Подражательность слов, точно эхо молвы,

  Точно ропот болотной травы?

Потому что когда, молода и горда,

  Между скал возникала вода,

Не боялась она прорываться вперед, —

  Если станешь пред ней, так убьет.

И убьет, и зальет, и прозрачно бежит,

  Только волей своей дорожит.

Так рождается звон для грядущих времен,

  Для теперешних бледных племен.

Солнце удалилось. Я опять один.

Солнце удалилось от земных долин.

Снежные вершины свет его хранят.

Солнце посылает свой последний взгляд.

Воздух цепенеет, властно скован мглой.

Кто-то, наклоняясь, дышит над землей.

Тайно стынут волны меркнущих морей.

– Уходи от ночи, уходи скорей.

– Где ж твой тихий угол? – Нет его нигде.

Он лишь там, где взор твой устремлен к звезде.

Он лишь там, где светит луч твоей мечты.

Только там, где солнце. Только там, где ты.

Я ненавижу всех святых, —

Они заботятся мучительно

О жалких помыслах своих,

Себя спасают исключительно.

За душу страшно им свою,

Им страшны пропасти мечтания,

И ядовитую змею

Они казнят без сострадания.

Мне ненавистен был бы рай

Среди теней с улыбкой кроткою,

Где вечный праздник, вечный май

Идет размеренной походкою.

Я не хотел бы жить в раю,

Казня находчивость змеиную,

От детских дней люблю змею

И ей любуюсь, как картиною.

Я не хотел бы жить в раю,

Меж тупоумцев экстатических.

Я гибну, гибну – и пою,

Безумный демон снов лирических.

В углу шуршали мыши,

Весь дом застыл во сне.

Шел дождь, и капли с крыши

Стекали по стене.

Шел дождь, ленивый, вялый,

И маятник стучал,

И я душой усталой

Себя не различал.

Я слился с этой сонной

Тяжелой тишиной.

Забытый, обделенный,

Я весь был тьмой ночной.

А бодрый, как могильщик,

Во мне тревожа мрак,

В стене жучок-точильщик

Твердил: «Тик-так. Тик-так».

Равняя звуки точкам,

Началу всех начал,

Он тонким молоточком

Стучал, стучал, стучал.

И атомы напева

Сплетаясь в тишине,

Спокойно и без гнева

«Умри» твердили мне.

И мертвый, бездыханный,

Как труп задутых свеч,

Я слушал в скорби странной

Вещательную речь.

И тише кто-то, тише,

Шептался обо мне.

И капли с темной крыши

Стекали по стене.

Вербы овеяны

Ветром нагретым,

Нежно взлелеяны

Утренним светом.

  Ветви пасхальные,

  Нежно-печальные,

  Смотрят веселыми,

  Шепчутся с пчелами.

Кладбище мирное

Млеет цветами,

Пение клирное

Льется волнами.

  Светло-печальные,

  Песни пасхальные,

  Сердцем взлелеяны,

  Вечным овеяны.

Я полюбил свое беспутство,

Мне сладко падать с высоты.

В глухих провалах безрассудства

Живут безумные цветы.

Я видел стройные светила,

Я был во власти всех планет.

Но сладко мне забыть, что было,

И крикнуть их призывам: «Нет!»

Исполнен радости и страха,

Я оборвался с высоты,

Как коршун падает с размаха,

Чтоб довершить свои мечты.

И я в огромности бездонной,

И убегает глубина.

Я так сильнее – исступленный,

Мне Вечность в пропасти видна!

  В красоте музыкальности,

  Как в недвижной зеркальности,

Я нашел очертания снов,

  До меня не рассказанных,

  Тосковавших и связанных,

Как растенья под глыбою льдов.

  Я им дал наслаждение,

  Красоту их рождения,

Я разрушил звенящие льды.

  И, как гимны неслышные,

  Дышат лотосы пышные

Над пространством зеркальной воды.

  И в немой музыкальности,

  В этой новой зеркальности,

Создает их живой хоровод

  Новый мир, недосказанный,

  Но с рассказанным связанный

В глубине отражающих вод.

1

Жизни податель,

Светлый создатель,

Солнце, тебя я пою!

Пусть хоть несчастной

Сделай, но страстной,

Жаркой и властной

Душу мою!

Жизни податель,

Бог и Создатель,

Страшный сжигающий Свет!

Дай мне – на пире

Звуком быть в лире, —

Лучшего в Мире

Счастия нет!

2

О, как, должно быть, было это Утро

Единственно в величии своем,

Когда в руинах, в неге перламутра,

Зажглось ты первым творческим лучом.

Над Хаосом, где каждая возможность

Предчувствовала первый свой расцвет,

Во всем была живая полносложность,

Все было «Да», не возникало «Нет».

В ликующем и пьяном Океане

Тьмы тем очей глубоких ты зажгло,

И не было нигде для счастья грани,

Любились все, так жадно и светло.

Действительность была равна с мечтою,

И так же близь была светла, как даль.

Чтоб песни трепетали красотою,

Не надо было в них влагать печаль.

Все было многолико и едино,

Все нежило и чаровало взгляд,

Когда из перламутра и рубина

В то Утро ты соткала свой наряд.

Потом, вспоив столетья, миллионы

Горячих, огнецветных, страстных дней,

Ты жизнь вело чрез выси и уклоны,

Но в каждый взор вливало блеск огней.

И много раз лик Мира изменялся,

И много протекло могучих рек,

Но громко голос Солнца раздавался,

И песню крови слышал человек.

«О, дети Солнца, как они прекрасны!»

Тот возглас перешел из уст в уста.

В те дни лобзанья вечно были страстны,

В лице красива каждая черта.

То в Мексике, где в таинствах жестоких

Цвели так страшно красные цветы, —

То в Индии, где в душах светлооких

Сложился блеск ума и красоты, —

То там, где Апис, весь согретый кровью,

Склонив чело, на нем являл звезду,

И, с ним любя бесстрашною любовью,

Лобзались люди в храмах, как в бреду, —

То между снов пластической Эллады,

Где Дионис царил и Аполлон, —

Везде ты лило блеск в людские взгляды,

И разум Мира в Солнце был влюблен.

Как не любить светило золотое,

Надежду запредельную Земли.

О, вечное, высокое, святое,

Созвучью нежных строк моих внемли!

3

Я все в тебе люблю, Ты нам даешь цветы,

Гвоздики алыя, и губы роз, и маки,

Из безразличья темноты

Выводишь Мир, томившийся во мраке,

К красивой цельности отдельной красоты,

И в слитном Хаосе являются черты,

Во мгле, что пред тобой, вдруг дрогнув, подается,

Встают – они и мы, глядят – и я и ты,

Растет, поет, сверкает, и смеется,

Ликует празднично все то,

В чем луч горячей крови бьется,

Что ночью было как ничто.

Без Солнца были бы мы темными рабами,

Вне понимания, что есть лучистый день,

Но самоцветными камнями

Теперь мечты горят, нам зримы свет и тень.

Без Солнца облака – тяжелые, густые,

Недвижно-мрачные, как тягостный утес,

Но только ты взойдешь, – воздушно-золотое,

Они воздушней детских грез,

Нежней, чем мысли молодые.

Ты не взойдешь еще, а Мир уже поет,

Над соснами гудит звенящий ветер Мая,

И влагой синею поишь ты небосвод,

Всю мглу Безбрежности лучами обнимая.

И вот твой яркий диск на Небеса взошел,

Превыше вечных гор, горишь ты над богами,

И люди Солнце пьют, ты льешь вино струями,

Но страшно ты для глаз, привыкших видеть дол,

На Солнце лишь глядит орел,

Когда летит над облаками.

Но, не глядя на лик, что ослепляет всех,

Мы чувствуем тебя в громах, в немой былинке, —

Когда, желанный нам, услышим звонкий смех,

Когда увидим луч, средь чащи, на тропинке.

Мы чувствуем тебя в реке полночных звезд,

И в глыбах темных туч, разорванных грозою,

Когда меж них горит, манящей полосою,

Воздушный семицветный мост.

Тебя мы чувствуем во всем, в чем блеск алмазный,

В чем свет коралловый, жемчужный иль иной.

Без Солнца наша жизнь была б однообразной,

Теперь же мы живем мечтою вечно-разной,

Но более всего ласкаешь ты – весной.

4

  Свежей весной

  Всеозаряющее,

  Нас опьяняющее

  Цветом, лучом, новизной, —

Слабые стебли для жизни прямой укрепляющее, —

  Ты, пребывающее

  С ним, неизвестным, с тобою, любовь, и со мной!

  Ты теплое в радостно-грустном Апреле,

Когда на заре

Играют свирели,

Горячее в летней поре,

В палящем Июле,

Родящем зернистый и сочный прилив

В колосьях желтеющих нив,

Что в свете лучей утонули.

Ты жгучее в Африке; свет твой горит

Смертельно, в час полдня, вблизи Пирамид

И в зыбях песчаных Сахары.

Ты страшное в нашей России лесной,

Когда, воспринявши палящий твой зной,

Рокочут лесные пожары.

Ты в отблесках мертвых, в пределах тех стран,

Где белою смертью одет Океан,

Что люди зовут Ледовитым, —

Где стелются версты и версты воды

И вечно звенят и ломаются льдины,

Белея под ветром сердитым.

В Норвегии бледной – полночное ты;

Сияньем полярным глядишь с высоты,

Горишь в сочетаньях нежданных.

Ты тусклое там, где взрастают лишь мхи,

Цепляются в тундрах, глядят как грехи,

В краях для тебя нежеланных.

Но Солнцу и в тундрах предельности нет,

Они получают зловещий твой свет,

И, если есть черные страны,

Где люди в бреду и в виденьях весь год,

Там день есть меж днями, когда небосвод

Миг правды дает за обманы.

И тот, кто томился весь год без лучей,

В миг правды богаче избранников дней.

5

Я тебя воспеваю, о, яркое жаркое Солнце,

  Но хоть знаю, что я и красиво и нежно пою,

И хоть струны Поэта, звончей золотого червонца,

  Я не в силах исчерпать всю властность, всю чару твою.

Если б я родился не Певцом, истомленным тоскою,

  Если б был я звенящей блестящей свободной волной,

Я украсил бы берег жемчужиной – искрой морскою —

  Но не знал бы я, сколько сокрыто их всех глубиной.

Если б я родился не стремящимся жадным Поэтом,

  Я расцвел бы, как ландыш, как белый влюбленный цветок,

Но не знал бы я, сколько цветов раскрывается летом,

  И душистые сны сосчитать я никак бы не мог.

Так, тебя воспевая, о, счастье, о, Солнце святое,

  Я лишь частию слышу ликующий жизненный смех,

Все люблю я в тебе, ты во всем и всегда – молодое.

  Но сильней всего то, что в жизни горишь ты – для всех.

6

Люблю в тебе, что ты, согрев Франциска,

Воспевшего тебя, как я пою,

Ласкаешь тем же светом василиска,

Лелеешь нежных птичек и змею.

Меняешь бесконечно сочетанья

Людей, зверей, планет, ночей и дней,

И нас ведешь дорогами страданья,

Но нас ведешь к Бессмертию Огней.

Люблю, что тот же самый свет могучий,

Что нас ведет к немеркнущему Дню,

Струит дожди, порвавши сумрак тучи,

И приобщает нежных дев к огню.

Но, если, озаряя и целуя,

Касаешься ты мыслей, губ и плеч,

В тебе всего сильнее то люблю я,

Что можешь ты своим сияньем – сжечь.

Ты явственно на стоны отвечаешь,

Что выбор есть меж сумраком и днем,

И ты невесту с пламенем венчаешь,

Когда в душе горишь своим огнем.

В тот яркий день, когда владыки Рима

В последний раз вступили в Карфаген,

Они на пире пламени и дыма

Разрушили оплот высоких стен, —

Но гордая супруга Газдрубала,

Наперекор победному врагу,

Взглянув на Солнце, про себя сказала:

«Еще теперь я победить могу!»

И, окружив себя людьми, конями,

Как на престол взошедши на костер,

Она слилась с блестящими огнями,

И был триумф – несбывшийся позор.

И вспыхнуло не то же ли сиянье

Для двух, чья страсть была сильней, чем Мир,

В любовниках, чьи жаркие лобзанья

Через века почувствовал Шекспир.

Пленительна, как солнечная сила,

Та Клеопатра, с пламенем в крови,

Пленителен, пред этой Змейкой Нила,

Антоний, сжегший ум в огне любви.

Полубогам великого Заката

Ты вспыхнуло в веках пурпурным днем,

Как нам теперь, закатностью богато,

Сияешь алым красочным огнем.

Ты их сожгло. Но в светлой мгле забвенья

Земле сказало: «Снова жизнь готовь!» —

Над их могилой – легкий звон мгновенья,

Пылают маки, красные, как кровь.

И как в великой грезе Македонца

Царил над всей Землею ум один,

Так ты одно паришь над Миром, Солнце,

О, мировой закатный наш рубин!

И в этот час, когда я в нежном звоне

Слагаю песнь высокому Царю,

Ты жжешь костры в глубоком небосклоне,

И я светло, сжигая жизнь, горю!

7

О, Мироздатель,

Жизнеподатель,

Солнце, тебя я пою!

Ты в полногласной

Сказке прекрасной

Сделало страстной

Душу мою!

Жизни податель,

Бог и Создатель,

Мудро сжигающий – Свет!

Рад я на пире

Звуком быть в лире, —

Лучшего в Мире

Счастия нет!

Я не знаю мудрости, годной для других,

Только мимолетности я влагаю в стих.

В каждой мимолетности вижу я миры,

Полные изменчивой радужной игры.

Не кляните, мудрые. Что вам до меня?

Я ведь только облачко, полное огня.

Я ведь только облачко. Видите: плыву.

И зову мечтателей… Вас я не зову!

Я ненавижу человечество,

Я от него бегу спеша.

Мое единое отечество —

Моя пустынная душа.

С людьми скучаю до чрезмерности,

Одно и то же вижу в них.

Желаю случая, неверности,

Влюблен в движение и в стих.

О, как люблю, люблю случайности,

Внезапно взятый поцелуй,

И весь восторг – до сладкой крайности,

И стих, в котором пенье струй.

Мне чужды ваши рассуждения:

«Христос», «Антихрист», «Дьявол», «Бог».

Я нежный иней охлаждения,

Я ветерка чуть слышный вздох.

Мне чужды ваши восклицания:

«Полюбим тьму», «Возлюбим грех».

Я причиняю всем терзания,

Но светел мой свободный смех.

Вы так жестоки – помышлением,

Вы так свирепы – на словах,

Я должен быть стихийным гением,

Я весь в себе – восторг и страх.

Вы разливаете, сливаете,

Не доходя до бытия.

Но никогда вы не узнаете,

Как безраздельно целен я.

Мне хочется безгласной тишины,

Безмолвия, безветрия, бесстрастья.

Я знаю, быстрым сном проходит счастье,

Но пусть живут безрадостные сны.

С безрадостной бездонной вышины

Глядит Луна, горят ее запястья.

И странно мне холодное участье

Владычицы безжизненной страны.

Там не звенят и не мелькают пчелы.

Там снежные безветренные долы,

Без аромата льдистые цветы.

Без ропота безводные пространства,

Без шороха застывшие убранства,

Без возгласов безмерность красоты.

Есть в Русской природе усталая нежность,

Безмолвная боль затаенной печали,

Безвыходность горя, безгласность, безбрежность,

Холодная высь, уходящие дали.

Приди на рассвете на склон косогора, —

Над зябкой рекою дымится прохлада,

Чернеет громада застывшего бора,

И сердцу так больно, и сердце не радо.

Недвижный камыш. Не трепещет осока.

Глубокая тишь. Безглагольность покоя.

Луга убегают далеко-далеко.

Во всем утоленье, глухое, немое.

Войди на закате, как в свежие волны,

В прохладную глушь деревенского сада, —

Деревья так сумрачно-странно-безмолвны,

И сердцу так грустно, и сердце не радо.

Как будто душа о желанном просила

И сделала ей незаслуженно-больно.

И сердце простило, но сердце застыло,

И плачет, и плачет, и плачет невольно.

Я люблю тебя, Дьявол, я люблю Тебя, Бог,

Одному – мои стоны, и другому – мой вздох.

Одному – мои крики, а другому – мечты,

Но вы оба велики, вы восторг Красоты.

Я как туча блуждаю, много красок вокруг,

То на Север иду я, то откинусь на Юг,

То далеко, с Востока, поплыву на Закат,

И пылают рубины, и чернеет агат.

О, как радостно жить мне, я лелею поля,

Под дождем моим свежим зеленеет Земля,

И змеиностью молний и раскатом громов

Много снов я разрушил, много сжег я домов.

В доме тесно и душно, и минутны все сны,

Но свободно-воздушна эта ширь вышины,

После долгих мучений как пленителен вздох,

О, таинственный Дьявол, о, единственный Бог!