Струи бились в закрытые ставни, что ходили ходуном от порывов по-волчьи завывающего ветра. В такую погоду хозяин виверну из ангара не выпустит, не то что выйти на улицы самому.
Верно, галлюцинация. Сколько раз я закрывала глаза и видела его изумрудные омуты? Сколько раз прислушивалась к себе, надеясь услышать его голос – даже когда аура пришла в норму? Это попросту невозможно!
Но Гриша снова напомнил о себе, нервно дернув хвостом. Галлюцинация на двоих? Не слышала. Но как… как?! Если он все это время был жив и нарочно не давал о себе знать, я собственноручно убью его снова! Оживлю, не знаю как, и снова убью!
Сердце зашлось в безумном бегстве. Если за дверью и правда снарр, у меня есть все основания его опасаться. Именно я столкнула эльфа с обрыва – пусть и под влиянием его собственной крови, пусть и в отместку за мантикору, но вряд ли он способен простить. Странно, конечно, что молчал целых три года, но, быть может, вынашивал холодную эльфийскую месть?
Я обернулась, холодея – вверх по лестнице находилась детская. Страх хлынул в каждую клетку тела, но я колоссальным усилием взяла себя в руки. Дверь выдержит, да и Гриша сумеет за нас постоять. Ведь сумеет? Грифона захотелось как следует встряхнуть – даже маленький Ленс повел бы себя храбрее. Но… что, если его ужас небезоснователен?
– Сайерона, – колдовской голос вмиг заставил забыть о чем-либо, теперь он был серьезен и завораживал еще сильнее, – я пришел как друг.
– Ты призрак?
Не знаю, существуют ли призраки за пределами детских сказок, но после всего случившегося я бы ничему не удивилась.
– Открой, и проверишь.
Меня бросило в жар от возможных способов «проверки».
– Или ты надеешься умертвить меня простудой? – теперь в голосе проглядывало нетерпение.
Неужели он там… действительно мокнет под дождем. Какая из меня после этого хозяйка.
Оправдав таким образом тайное желание открыть, я не дыша повернула колесико замка.
Гриша двинулся вперед и, поравнявшись со мной, уставился на дверь в ожидании.
Представляла ли я себе нашу встречу? Солгу, если скажу, что нет. В фантазиях там были – прости, Солнце! – и объятия, и когда-то так и не случившийся поцелуй, и пощечина.
В реальности я отступила на шаг и чуть влево, встав в боевую стойку. Только копья не хватало, с которым мы зачастую тренировались на вивернах. Или аркана, чтобы сбить с ног и запеленать куколкой бабочки. Пусть почувствует себя насекомым! Но в руках у меня была только дрожь, и я с трудом могла совладать с собой.
Не думала, что секунда может длиться так долго.
Дверь не скрипнула, просто в холл ворвались втрое усиленный шум дождя и запах влажной земли. Летом, когда я в последний раз видела эльфа, к осязанию прибавилась бы полевая трава и ветер, напоминающий о полетах.
Звуки приглушились, и в относительной тишине я особенно четко различила его присутствие. Доказательство того, что я не убийца, стояло прямо передо мной в темном плаще поверх кожаного камзола. Как у какого-то наемника. Как он выжил? Сердце сжалось от мысли, что снарр мог страдать, и покрылось изморозью страха. Отомстит. Как пить дать, отомстит. Не стоило впускать, глупая я девчонка. Все такая же падкая на его очарование, как и три года назад. При том, что на эльфов у меня стойкая идиосинкразия!
– Сай? – мягкий вопросительный тон рвал душу на кучу лоскутов, и я всеми силами сдерживалась, чтобы удержать парус целым, а лодчонку на плаву в этом море эмоций, – Что, даже не посмотришь на меня? Не убедишься, кого впустила?
– Для того, чтобы в этом убедиться, совершенно необязательно смотреть, – я запустила пальцы в мохнатую шерсть волкодава. Со спины он был почти неотличим от огромного северного волка, но один взгляд на характерную морду, куда более узкую, чем у лесных хищников, полностью развеивал сходство.
– И то верно, – золотая брошь на широкой груди приблизилась, – ты ведь ничего не забыла, правда?
Он словно поглощал, выжигал собой весь воздух. Хотела бы я забыть…
– Как ты выжил? – я наконец резко подняла глаза. То же точеное лицо, высокие скулы, идеальные черты. Глаза под резким разлетом бровей темнее обычного, и мне стало совершенно не по себе. И в то же время… пришло понимание, что на место встал тот самый, давно искомый и недостающий кусок пазла. Пришел в движение сломанный механизм, что разжигает истинный интерес к жизни – только начал свою работу, но я услышала его звук.
– А ты не рада? – если бы глаза могли выпить душу, она уже была бы заточена внутри его изумрудов. Никто никогда на меня так не смотрел. О чем он думал? Нет, лучше не знать.
– Я рада, что ты жив.
– Взаимно, – кривая полуулыбка, – я был искалечен, я был зол, – Фил снял плащ и развесил на лосиных рогах. От такого простого, домашнего действия я опешила и даже пропустила мимо ушей его «был зол», – я мечтал убить тебя всеми возможными способами.
– Но это ты натравил на меня мантикору! И это твоя кровь завладела моим сознанием, усилив аффект! – я почти набросилась на него с кулаками, но остановил старый страх перед прикосновениями к этому шантажисту и вымогателю.
– Верно.
– И ты всегда мне лгал! – как же все-таки не хватало возможности высказать ему все, что я о нем думаю. Три года, три невыносимо долгих года…
– О своем народе я говорил правду, – Фил поднял руки в примирительном жесте – почти шутливом, но глаза оставались серьезны. – Цель оправдывает средства, ведь так?
– Радует, что цели ты не достиг, – я мстительно улыбнулась, – трон занял истинный император, а не такой выскочка, как ты, – да, стоило ждать три года, чтобы сказать это Филу в лицо.
Даже подумать страшно, что стало бы с империей, займи он трон. А новый владыка показал себя куда лучше совета наместников – налоги упали, наладились отношения с Гринустайром, королевством лунных эльфов, торговля процветала. Под его началом запустили первый печатный станок, и теперь выпускали газеты, да и книги стали на порядок дешевле. Кора, фанатичная поклонница владыки, говорила, что он истинный ценитель чтения. Не то что Фил, запрещавший цитировать Алиссана. Император Феликс был достоин своего венца. Благослови его Солнце.
– Сайерона, – как всегда, на устах проклятого Фила мое имя звучало прекрасной песней весенних ручьев, – рад видеть, что ты довольна. Но должен сказать, что я понял про влияние моей крови. Не сразу, но понял. Я сам наказал себя.
– Ты пришел повиниться? – я уперла руки в бока.
– Не только.
В мыслях тут же промчался табун безумных фантазий, сопровождаясь насмешливым ржанием. Мечтай больше, да только рот закрывать не забывай.
– Я использовал марионеток, потому что не верил в собственные силы. Не только в доверие других. Я не верил в себя. Вот подумай, если сам себе не доверяешь и не ценишь, то как можно ожидать подобного от других? То-то же, – Фил сел у камина, вытянув ноги.
– Я подброшу углей, – откровения эльфа требовалось осмыслить. Сильно он, видать, головой ударился, раз мозги встали на место. Или снова притворство? Нет, я больше не выдержу. Сейчас я никак от снарра не завишу, поэтому дослушаю его исповедь, позволю обсохнуть, и пусть идет, откуда шел.
Когда я вернулась с холщовым мешком угля, бросила случайный – ладно, неслучайный взгляд на спинку кресла и замерла. Золотистые волосы, по-эльфийски заплетенные от висков, свободно ниспадали на спину. На контрасте с широкими развитыми плечами это было опасное зрелище. Слишком опасное. Сглотнув, я занялась камином.
Движение теней – и снарр на корточках рядом.
– Позволь мне.
– Мм… если ты теперь моя горничная, то, может, и в прихожей приберешься? – я была готова говорить что угодно, лишь бы избавиться от колючей неловкости.
– Алиссан писал, что истинный аристократ всегда держит дом в чистоте, вне зависимости от его размеров и количества слуг. Вода натекла по моей вине, так что с удовольствием.
– Все, говори немедленно, кто ты и зачем носишь личину Фила! – я почти смеялась, глядя, как гордый снарр наводит порядок.
Эльф закончил и вымыл руки.
– Кто я? Просто скромный слуга богов, император Снартари, Феликс Двенадцатый Сияющее солнце.
Я согнулась пополам.
– Хорошая шутка, но повторяться дурной тон, – вспомнилось, что за дверью он уже говорил про императора – верно, про себя как несостоявшегося императора, и я оценила самоиронию.
– Смотри, – снарр вытянул левую руку и повернул ладонью ко мне, – смотри внимательно, как во время нашего свидания на острове, – от того, что он помнил один день, проведенный с простой смертной – и не просто день, а каждую мелочь, и считал его свиданием… Оттого внутри все перевернулось, и душа заныла от тоски по неосуществимому чему-то. Я сама не знала, чему, но уже разглядела гравировку циклонии, которую так любили «сажать» на все государственные и должностные печатки. На безымянном пальце, я ее уже видела. А вот на указательном круг из семи циклоний обрамлял снартарийскую руну Ф, бывшую так же центром символического солнца.
– Ну, неплохая бутафория. А тебе бы на сцене играть, вот твое призвание.
– На сцене? – глаза Фила округлились, он будто вспомнил что-то свое и спрятал ухмылку в кулак, – комедиантом меня еще не называли.
– Не моя вина, что ты всегда напрашиваешься на прозвища, – и «комедиант» был не самым худшим из них, – почему ты не можешь вести себя, как нормальный… эльф?
– А почему ты не можешь принять правду? Знаю-знаю, я недостоин доверия, – он отошел и стал рассматривать глиняные статуэтки на полках. Их любил мастерить Роб… Волкодав спокойно грелся на ковре у камина, явно взяв пример со снарра, и на поле боя я была совершенно одна.
– Перестань играть со мной или уходи.
– Уйти? Я пришел не просто повидаться после долгой разлуки, – голос эльфа стал жестким.
– Разумеется. «Просто повидаться» ты мог бы и раньше, если бы захотел.
Снарр резко повернулся.
– А ты хотела?
Я проглотила ком.
– Ты не стремился узнать. Во всяком случае, мог бы сообщить, что жив.
– Ну конечно, ты просто не хотела быть невольной убийцей. Понимаю. А я думал, ты будешь счастлива, если оставлю тебя в покое. Ты не знаешь, но я испортил первое зелье, когда знахарка пыталась тебя спасти.
Я задохнулась от возмущения. Еще тогда я могла стать свободной, еще тогда!
– Да, я был чудовищем.
– Зачем ты мне это рассказываешь? Покаяться можно и у жриц.
– Пробовал. Это не принесло покоя.
В груди осело тихое удовлетворение – могущественный снарр мечется, мятежный и неприкаянный, из-за простой «человечки». Но сам виноват.
– Остальным марионеткам, надеюсь, ты тоже нанес визит вежливости?
– Остальных я не убивал, – снарр отчаянно смотрел прямо в глаза, – да, воспользовался случаем с теми, кто был на пороге смерти, но не убивал. Им я просто прекратил давать кровь.
– Значит, мне особенно «повезло», – я машинально отметила, что предположение о госпитале было верным, – и почему я должна верить, что ты изменился? Как это вообще возможно?
Луна должна поменяться местами с Солнцем, чтобы тот беспринципный интриган стал… нормальным.
– Сай, – сокращение из его уст всегда звучало слишком интимно – и он это знал, если начал с него, решив задействовать все приемы, – сегодня ты мне открыла, – и он добил, подкупающе улыбнувшись, – этой ночью ты впустила меня в свой дом. Скажи, ты впустила бы врага в новый любимый дом, где мирно спит твой ребенок? – я вздрогнула – он наблюдал за мной все эти годы? – Ты не считаешь меня врагом, Сайерона. Возможно, не знаешь, не понимаешь, но чувствуешь. И я правда пришел помочь.
Теперь я явственно ощутила сквознячок нехорошего предчувствия.
– Я не нуждаюсь в помощи.
– Поэтому твой сын носит иллюзию и как минимум раз в декаду пьет кровь из твоего запястья? – снарр озвучил мой потайной страх. С Ленсом что-то не так, и это плохо.
И в то же время появилась надежда. Я никому ничего не говорила и не надеялась, что смогу разделить с кем-то этот груз.
– Так уж вышло, что именно я виновен в его… необычности. Знаешь, – эльф схватил с полки первую попавшуюся фигурку – кажется, оленя, – ведь это он окончательно убедил меня во вреде вампиризма.
– Во вреде… чего?
– Магический ритуал вампиризма, это то, чем мы занимались с тобой, – снова прозвучало так, что пугающий смысл чудом не ускользнул, – практика, запрещенная среди эльфов еще в Седую эпоху. Наша кровь дает жизнь, но взамен забирает куда больше. Всю информацию стерли из архивов тысячелетия назад, я случайно узнал о ней от отца, когда был подростком, – Фил покрутил фигурку в руках, подбирая слова, а я слушала не дыша и не решалась перебить, – Давая свою кровь, я исказил плетение в полотне жизни. Может, слышала, в Ридгии верят, что Судьба – великая паучиха, и именно она плетет варианты предопределенностей. Мне близка эта теория.
– Что с моим ребенком? Ты знаешь?!
– Догадываюсь. Он – не мой сын, – я с трудом выдержала его взгляд, – но плод моего греха. Ты пила мою кровь, что противоестественно, и вот последствие. Ленсар Мастерс – изъян на теле Ниариса, по всем существующим законам. Его рождение по-настоящему меня отрезвило… Я оборвал связь с последней «марионеткой», проводил дни в храмах за молитвами, а ночи за работой – уже без их помощи.
Честность снарра пугала. Ошеломляющая честность, словно он решил признаться во всех грехах сразу. Зная, что достоин ненависти за содеянное, эльф говорил и говорил. Я его не узнавала. Может, потому и не получалось возненавидеть, хотя стоило бы.
– Сай, хуже всего то, что на днях прибыл ридгийский посол и передал требование выдать ребенка их магам.
Меня затрясло, даже смысловые неувязки про Фила и посла другого государства отошли на второй план.
– Ты пришел предупредить? – я обернулась к Грише и ментальным приказом велела подниматься наверх в детскую.
– Я никому не позволю забрать твоего ребенка. Я пришел предложить защиту.
– Очень любезно с твоей стороны. А теперь скажи – в чем подвох? – я скрестила руки на груди, – прости, но ты не был похож на альтруиста.
Да что уж там, сломал мне жизнь, и если бы не помощь друзей, топтать бы мне давно Серебряные поля.
– Если ридгийский раджа получит мальчика, то не преминет использовать против империи Снартари, – ну наконец похоже на правду! Горькое ликование хлынуло в сердце и грозило потопить, – но причина, конечно, не только в Ридгии.
– В чем же? – дыхание против воли участилось, я нервно облизнула губы и поймала пристальный взгляд.
Снарр неспешно подошел ближе и, потерев бок оленя подушечкой пальца, вернул его на полку – туда же, где стоял.
– Я хочу этого.
– Предположим, я не буду вдаваться в причины, – ибо все равно не узнаю, – как ты защитишь нас?
– Магией ребенка не скрыть. Не от ока Раджи, по крайней мере, – Фил неопределенно повел рукой, – он немного провидец. Значит, нужно защищенное место, где Ленсар сможет переждать непростые времена. Ему не придется всю жизнь быть затворником, проблему с Ридгией я улажу раньше и, надеюсь, без войны.
– Ты говоришь так, будто имеешь полномочия. Хорошо устроился при новом императоре?
– Весьма, – снарр ухмыльнулся, но, к счастью, не стал продолжать свои скоморошьи игры, – ребенка мы укроем в Селестаре. В горе есть постоянные камни—источники магической защиты, они не требуют подпитки, как если бы ставить сеть на твой дом.
Хотелось бы верить, что появление Феликса и Фила смогло облагородить.
– Скажи… а где гарантия, что ты не выполняешь приказ? Что ты не заберешь моего сына, чтобы укрыть в безопасном месте до поры, до времени? А мне морочишь голову, чтобы не мешалась под ногами?
– Клятве пред ликом Солнца ты не поверишь, так?
Я кивнула, не отводя глаз. Какие клятвы!
– Кажется, в этом случае принято разводить руками, – не дожидаясь моей реакции, эльф перевел слова в действие, – прости, тебе придется или поверить, или поверить позже, но дела будут обстоять гораздо хуже. Что до меня, я в любом случае сделаю все возможное для вашей безопасности.
– Это мой сын. Мне нужно подумать, – я мерила шагами комнату, более не глядя на эльфа – в целях беспристрастности суждения, как выразились бы законники. За три года злость на мантикору выгорела и тихо тлела, но частичка меня не могла простить ему Лайериса. То, с какой легкостью он готов был отправить в чужую постель. И, конечно, не было уверенности, что высокомерному снарру есть дело до меня и до моего ребенка. Особенно такому, как Фил. Даже если предположить, что он и правда изменился… С чего бы ему снисходить до обычного человека? Разве что следует государственным интересам – и дай боги, если эти интересы не навредят Ленсару.
– Могу я взглянуть на него?
Обернувшись, я чуть ли не вплотную уперлась в грудь эльфа и от неожиданности резко отпрянула.
– О чем ты?
– Могу ли я взглянуть на ребенка? – пояснил терпеливо и просто.
Страхи вернулись с удвоенной силой. Впрочем… пожелай он похитить Ленса, то мог бы сделать это уже давно. Меня раскачивало, как огромный маятник под порывами ветра. И все же… даже это ощущение было лучше тихой смерти, в какой я пребывала три года, особенно после ухода Робина. Роб… я скучала по нему, по его авантюризму, и в то же время отзывчивости, готовности пойти на любой компромисс. Он был другом, с которым легко. Когда я месяцами хандрила и предпочитала одиночество, он принимал мое решение как должное. Оставалось только догадываться, насколько «легко» было ему самому.
Да, я грустила о Робе. Но, видит Солнце, по эльфу сердце разрывалось от тоски. Неправильной, эгоистичной, необъяснимой.
И вот он пришел и оживил меня. Тогда антидот вернул мне тело, сейчас я обрела душу. Я наконец чувствовала эмоции – не всегда приятные, но они были реальными, живыми, а не просто тенями в лабиринтах памяти.
– Сайерона? – мягкий голос над ухом зашевелил волосы, по коже пробежала россыпь мурашек.
– Хорошо, идем.
Мы поднимались в детскую, и меня не отпускала навязчивая фантазия о том, что это мог бы быть наш общий ребенок. Я радовалась, что приглушенный свет ночных магсветильников (которые я теперь могла себе позволить) скрывает густой румянец, а шаги и шорох одежды приглушают дыхание.
Я осторожно открыла дверь.
На пороге меня обуял странный страх – что сына не окажется в колыбели. После всего, что рассказал снарр, я почти в это поверила, когда не разглядела Ленса в темноте. Но вот блеснули глаза Гриши, до слуха донеслось мерное детское сопение, и относительное спокойствие ко мне вернулось.
Снар встал над резной кроваткой – я могла только догадываться, о чем он думает.
– Тоже сережка? Разумно.
Он рассуждал о цене. Кольца, браслеты тоже были надежны, в отличие от легко теряющихся кулонов, но для постоянно растущего ребенка такой выбор не назвать экономичным.
– Могу я ее снять?
Сердце отозвалось тревожной дробью.
– Хочешь убедиться, что мой сын – тот, кто тебе нужен? Да?
– Сай, – Фил чуть поморщился, как от внезапной боли, – в письме, зачитанном послом раджи, были более чем точные указания насчет примет, адреса и родителей. А вообще мне бы хотелось увидеть те золотистые искорки в глазах. Но он все равно спит, – выражение лица эльфа стало на удивление мирным.
Искорки? Никогда не связывала их с эльфом и его кровью, но, правда, Ленс родился не голубоглазым, как множество малышей в империи, а с неопределенными зеленовато-карими омутами, в которых на свету плавали золотистые искры.
– Странное чувство, но я ощущаю некую причастность, – эльф выделил это слово, скользя взглядом по зеленой вышивке на сером одеяльце, – именно я повинен в том, что он… не такой, как все. И да, ты имеешь полное право меня ненавидеть, но искренне советую принять помощь. Для меня настало время исправлять ошибки.
Мой сын для него всего лишь ошибка. Хахах, ошибка , всего лишь ошибка ценой в человеческую жизнь. Меня обуял смех – Фил пытается быть человечным, но получается все равно как-то по-эльфийски, через пень-колоду. Это если предположить, что он говорит правду.
– Сай, – снарр встревоженно всматривался в мое лицо. Решил, что крыша поплыла на радостях? – Сайерона.
И тут произошло то, что и впрямь заставило меня усомниться в здравом рассудке. Гордый солнечный эльф опустился на колени.
– Прости меня.
Два простых слова всколыхнули целый ураган чувств, куда больше, чем могли бы вызвать длинные велеречивые извинения.
Еще немного, и такими темпами я снова стану марионеткой, собственноручно вверю ему свою волю, и стану зависимой – уже не от крови, от него всего. От его голоса с бесконечной палитрой интонаций, от легкой поступи и взгляда, заставляющего трепетать. А уж взгляд коленопреклоненного эльфа будил совершенно неуместные желания.
Сердце отбивало причудливый ритм дикого танца, в котором кружились восхищение, страх, опасение и отчаянное желание довериться. Нет. Не в этот раз.
– Встань, – я удивилась, насколько властно прозвучал со стороны мой голос, – за мантикору мы давно квиты, а за сына я тебя простить не могу. Не сейчас. И мне нужно поговорить с верховной жрицей, убедиться, что ты не лжешь.
Уста провидицы не может осквернить ложь, это знают все от мала до велика. Если она что-то видела, то скажет. Больше нет способа узнать правду, даже Дана с ее редким даром видеть ауру – вероятно, переданным от кого-то из эльфийских предков, затесавшихся в семейном древе – не смогла бы прочитать снарра. Когда я пила его кровь, моя аура становилась такой же непроницаемо-зеркальной. Хорошо, что я не вижу ничего подобного…
– Завтра я лично организую вашу встречу, – суровая статуя по имени Фил поднялась с колен во весь немалый рост, – завтра, потому что нехорошо будить жрицу среди ночи.
***
Уходя, Фил заверил, что жрица Смея будет ожидать меня на рассвете. Я оставила Ленса на попечении приходящей няньки, дедова семейства и Гриши, а сама помчалась с первым наемным экипажем, который смогла поймать.
Стоит ли говорить, что за ночь я не сомкнула глаз. То сидела у колыбели, то стояла там же, где стоял снарр, то переставляла фигурки, что он рассматривал. Иногда мне казалось, что глина пульсирует теплом его пальцев. Три года назад я избавилась от снартарийской крови, но нечто иное въелось под кожу сильнее дедовых татуировок.
Глупость, беспросветная глупость. Как можно мечтать о том, кто теоретически бессмертен, невыразимо прекрасен, а я… без иллюзии даже мне самой не взглянуть в зеркало без содрогания.
Ближе к рассвету я поняла, что отвергать желание, ставшее частью меня, бесполезно и бессмысленно. Лучше его приручить, чтобы контролировать. Управлять. Была я – большая полупрозрачная сфера, наполненная эмоциями, а внутри нее другая, поменьше. И в ней истекало кровью сердце, томящееся по снарру. Да, я отвела ему этот кусочек своего разума, как комнату для нежеланного гостя – в надежде, что он не станет в доме хозяином, а комната не одичает и не зарастет терновником, который проломит стены.
Да помогут мне боги Ниариса…
Рассветное небо светлело, Селестар и Храмовая гора приближались. Извозчик остановил лошадей на обочине тракта, не доезжая до извилистой проселочной дороги.
Верховная жрица Смея ждала у подножия. В белом с головы до ног, с опущенным капюшоном, открывающем седовласую голову. Тонкие губы улыбались. Снарр сдержал обещание.
– Вот мы и встретились снова.
– Вы… одна, – вырвалось у меня после традиционного приветствия – и совершенно искренней радости от встречи с женщиной, что подсказала ключ к противоядию, – я имею в виду, совершенно без охраны…
– Милая, – жрица беззлобно рассмеялась, – если чего-то не видно глазу, то еще не значит, что его нет.
Я смутилась. Отчего-то подобное даже не приходило в голову. А уж мне ли не знать об иллюзиях…
– Пойдем.
Как три года назад, мы пошли по тропе к беседке откровения. На похожей тропе я толкнула эльфа в спину… Нет, только не возвращаться в тот день. У меня хватает проблем в настоящем.
– Ты хочешь узнать о сыне, – войдя под тень купола, жрица скрестила ноги на циновке и махнула рукой в приглашающем жесте, – но я спрошу – говорить тебе все или только часть увиденного?
«Это знание не пронесет счастья», – сказал внутренний голос интонациями деда Фрайта, но я не боялась. Речь о моем ребенке.
– Делайте так, как будет лучше для него.
Верховная молчала – вероятно, это не то согласие, что требовалось для раскрытия тайны.
– Расскажите все.
– Что ж… боги поведали, что Ниарис породил необычное дитя. Долгоживущее, как представители снартарийской расы, но источник его долголетия в человеческой крови, ибо дитя от смертной женщины, что испила из снартарийских вен. Часть его от эльфийской природы, часть от человеческой, и связаны они ядовитыми узами греха. Продолжать?
Примороженная к месту, я медленно кивнула. Хриплый старческий голос продолжил истязание:
– Солнце отвернется от его потомков, сгорать они будут под его лучами, как в очистительном огне. То плата за преступление закона жизни, за противоестественный грех, за оскорбление солнечных эльфов. Назовут пьющих кровь вампирами, в напоминание о грехе вампиризма, совершенном снарром и тобой, – взгляд Смеи уперся мне в лоб.
– Но это Он оскорбил собственную расу! Оскорбил богов! Он принудил меня… Почему должен расплачиваться мой ребенок?! – я забыла, что перебила саму верховную жрицу, что та отвечала на мой же вопрос, – почему не Фил?!
– О, Сияющий расплачивается, и расплачивается жестоко, – моя вспышка нисколько не коснулась невозмутимой жрицы, – он исповедовался в страшных видениях, приходящих к нему по ночам. Мне неведомо, насколько они правдивы, но мучения его реальнее некуда, – кажется, она усмехнулась?!
– Но это не уменьшает несправедливости по отношению к моему сыну, – я уже не кричала, поняв, что криком в храме ничего не добиться, – скажите, он может прожить обычную человеческую жизнь, если не будет пить кровь?
– Ты сама знаешь ответ на этот вопрос, – синие глаза жрицы смотрели серьезно и печально, – без нее он зачахнет, как растение без воды.
– Вы видите его судьбу?
Старуха покачала головой. Да что ж такое!
– А ваше «проклятие Солнца» нельзя обратить? Я принесу любую жертву, если потребуется… отдам жизнь…
Под взглядом Смеи мой голос слабел и замолкал.
– Мне сие знание неведомо.
– Простите, мудрейшая. Могу ли я задать еще один вопрос?
– Говори, – ответ был одобрительным, но в воздухе чувствовалось едва уловимое напряжение. Я забирала время у верховной жрицы, у той, кто служит империи. Кто общается с богами…
– Чисты ли помыслы Сияющего? Могу ли я вверить ему безопасность сына?
– Есть в этом некая божественная ирония, – молодые глаза старухи сверкнули, – если кто и способен помочь тебе, то только он.