Глава 1
Так странно – прожить всю жизнь, ежедневно видя на далеком горизонте силуэт столицы, ее высокие башни, дымящие трубы и взмывающие в небо крылатые авионы – и ни разу в ней не побывать. До сегодняшнего дня.
Сирион оказался именно таким, каким представляла его себе Ника, и даже больше. Улицы города пахли спешкой, горячей выпечкой, надеждами, заводским дымом и конским навозом. По булыжной мостовой ехали трамваи, паробусы и самоходные мобили самых разных размеров; рядом, ничуть не смущаясь такого соседства, катили конки, коляски и дилижансы. А люди! Казалось, лишь на одной улице столицы людей было больше, чем во всем тихом городке, где выросла Ника.
Ну и, конечно, монкулы. В отличие от родной Кибири, в столице монкулы были повсюду. Безволосые головы, застывшие, словно гипсовые маски, лица без бровей, немигающие глаза без ресниц и пустые взгляды… В одноцветных рабочих робах, они подметали улицы, разгружали телеги, мостили дороги, прочищали канализационные стоки – словом, занимались самой грязной и самой тяжелой работой. Неподалеку стояли надсмотрщики со свистками, с помощью которых они отдавали команды своим бессловесным работникам.
Ника поежилась. Она не любила монкулов, было в них что-то, что невольно заставляло ее напрягаться, ускорять шаг и отводить взгляд. Возможно, осознание того, что когда-то они были людьми. И мысль о том, что они заслужили свою участь – ведь в таких безвольных и бессловесных существ превращали только осужденных преступников, – не помогала.
Утро в столице буквально бурлило жизнью; дамы в строгих нарядах торопились по делам, на ходу покупая газеты у бойких девчонок-разносчиц, звонко выкрикивавших: «Спешите читать! Свежие военные сводки с мыса Горн!», звенели ключами, открывая двери своих адвокатских контор, врачебных кабинетов, магазинов и мастерских.
Разодетые джентльмены являли яркий контраст с торопящимися по делам дамами: они не спеша прогуливались от магазина к магазину, несли пакеты с покупками, везли перед собой коляски или вели уже подросших детей на прогулку в парк, собирались небольшими группами у столиков кофеен, заказывали мороженое и обменивались последними сплетнями.
Словом, столица была переполнена жизнью и людьми, и это Нике нравилось… Хотя и немного пугало с непривычки. А вот Агата, с которой они вместе поехали в Сирион, пожалуй, будет чувствовать себя здесь как рыба в воде.
Девушка огляделась. Водительница паробуса, узнав, куда и зачем Ника едет, подробно ей все описала и, вопреки правилам, высадила не на конечной станции, а недалеко от входа в нужное место. Помахав рукой Агате, оставшейся в паробусе, – подруга поехала дальше, до конечной, – Ника на миг ощутила острый укол одиночества. Но тут же взяла себя в руки. Глупости, уже сегодняшним вечером она с ней увидится, ведь они сняли одни апартаменты на двоих. Агата станет работать криминальным репортером, как и мечтала, а Ника… Ника будет летать.
Оглядевшись, девушка тут же увидела старинное здание почтамта, а перед ним маленький сквер с тихим фонтаном в центре. Напротив – стеклянные витрины новомодного трехэтажного магазина, манящие дорогими нарядами; должно быть, тот самый знаменитый «Лакс на Седьмой авеню».
Ника подхватила саквояж и решительно зашагала к «Лак-су»; если она ничего не напутала, то позади фешенебельного магазина, на другой стороне улицы, она увидит большое двухэтажное белое здание в форме подковы, с классической колоннадой по всему периметру, высоким арочным сводом над главным входом, к которому ведет широкая мраморная лестница, и с постаментом в центре образованной «подковой» площади, на котором красуется старинный авион. Эта подкова была сердцем столицы… да что там столицы – это было сердце всей Арамантиды, источник ее силы и величия: Министерство полетов.
Ника никогда не видела это здание воочию, но знала о министерстве все, что только можно было узнать, живя на самой окраине столичного округа и имея в своем распоряжении лишь местные газеты и рассылающийся по подписке раз в квартал журнал «Вестник авионов». В последнем выпуске прошлого года журнал опубликовал фотограмму здания министерства, и Ника долго изучала ее, мечтая, как однажды окажется посреди этой площади, поднимется по широким ступеням и войдет внутрь, чтобы занять там свое место.
И вот сейчас она стояла перед тем самым зданием, которое так часто представляла, и ее голова шла кругом: реальность во сто крат превосходила все воображаемые картины. Колоннада оказалась намного торжественнее, арочные своды над входом намного выше, а люди, спокойно заходящие внутрь министерства, казались совершенно особенными. И даже знакомый с детства девиз Министерства полетов: «Покорившие небо правят миром», который красовался над широким входом, сейчас вселял невольный трепет.
Обычно бесстрашная, Ника немного оробела. Но затем, увидев торопливо спускающуюся по лестнице даму в голубой форме авионеры, проводила ее жадным взглядом и решительно шагнула на первую ступень. Ее самая заветная мечта, ее главная цель в жизни была совсем рядом, надо было лишь пойти и взять ее.
– Тебя нет в списках, милочка, – сообщила Нике престарелая дама в седых кудряшках и толстых очках, сидевшая под табличкой «Справочная» на входе в здание министерства. Позади ее стола замерли двое неподвижных, словно статуи, безволосых монкулов-охранников с широкими плечами и пустыми взглядами.
– Как нет в списках? – ахнула Ника, поставила саквояж на пол, открыла и, порывшись, выудила из глубины почтовую квитанцию об отправке письма. – Вот, – сказала она, ткнув пальцем на дату в углу, – я отправила заявку больше месяца назад!
– Дорогая моя, то, что ты подала заявку, еще не означает, что тебя автоматически допустят до Церемонии камней! – всплеснула руками дама. – Все кандидаты проходят проверку.
– Какую проверку? – непонимающе нахмурилась Ника.
– Министерство собирает информацию на кандидатов и на их семьи, и если там что-то не так, то до Церемонии не допускают. Раз тебя нет в списках, значит, ты не прошла проверку. – Дама развела руками. – Вообще-то списки были опубликованы во всех крупных газетах еще неделю назад, – добавила она. – И в «Утреннем телеграфе», и в «Сирион посте», и в «Вечерних хрониках». Как же ты их все пропустила?
– Легко, – пробормотала Ника. – Я ведь не в столице живу…
Руки, сжимавшие квитанцию так, словно это был ее щит, ее пропуск в заветную жизнь, бессильно опустились. Как это – не прошла проверку? Ника отказывалась поверить в случившееся, в то, что она упустила свой шанс.
– Где же ты живешь? – Даме в седых кудрях было сложно поверить, что в Арамантиде есть места, где не получают «Телеграф» и «Пост» с «Хрониками». Она спустила очки на кончик носа и теперь рассматривала Нику как какую-то диковинку.
– В Кибири, – автоматически ответила Ника. И, увидев, что это название даме ровным счетом ничего не говорит, добавила: – Это небольшой город в дальневосточном секторе столичного округа.
Нахождение в границах столичного округа ничуть не повысило мнение седой дамы о доселе неизвестном ей поселении под названием Кибирь; в ее глазах появились сожаление и сочувствие, а взгляд внимательно пробежался по Нике и отметил устаревший покрой пальто и потертый саквояж. Дама понимающе кивнула: неудивительно, что девушка из такой глуши выглядит именно так.
Это сочувствие не на шутку задело Нику. Да, Кибирь располагалась на самой границе с провинцией Бруньер. Но все-таки городок формально находился в зоне столичного округа. И Кибирь была симпатичным маленьким поселением, тихим, мирным и вполне цивилизованным, в нем имелся собственный госпиталь, библиотека, Ассамблея, мэрия, суд и тюрьма, станция паробусов дальнего следования и даже вокзал, через который два раза в неделю проходили поезда. Словом, там было все, что необходимо для жизни.
Правда, от этого «все, что необходимо для жизни» порой хотелось выть на луну от тоски… У заключенного в камере тоже есть все, что нужно для жизни, но делает ли это его счастливым?
Друзья детства, соседи, приятели и знакомые – все они были вполне довольны тихой, мирной жизнью на окраине столичного округа, в городке, где почти никогда ничего не происходило. Но не Ника. Ей было этого мало. Если бы ее все устраивало, она бы не поехала в столицу. И не взяла бы билет в один конец; ведь купить обратный билет – это все равно что признать поражение еще до того, как начался бой. Ника же намеревалась остаться в Сирионе.
Сколько себя помнила, она всегда грезила полетами. Ей было семь, когда она впервые побывала на ярмарке парапланов. Девочка была настолько восхищена увиденным, что решила тоже полетать и, использовав для своего первого полета папин кружевной зонтик, спрыгнула с крыши сарая. Ника приземлилась на колкий гравий, сильно ушиблась и не на шутку перепугала отца. Но любви к полетам от жесткого приземления у нее не убавилось.
Позже, уже будучи гимназисткой, Ника впервые увидела вблизи настоящий авион, и это была любовь с первого взгляда. Крылатая машина приземлилась прямо на главной площади – легкая, изящная, стремительная – и вызвала изрядный переполох в городке.
А потом из кабины выскочила стройная дама в голубой, цвета летнего неба, форме, затянутой на талии широким ремнем, и с поднятыми на лоб очками-гогглами. На шее у нее развевался белый шарф, из-под летного шлема выбилось несколько длинных прядей волос. Весь облик авионеры дышал скоростью и мощью, ветром и свободой. Она казалась пришелицей из совершенно другого, чужого, далекого и невероятно манящего мира…
Образ авионеры покорил сердце Ники в мгновение ока и на всю жизнь; она отчаянно захотела туда, в высоту, в небо, к ветру и свободе, и поняла, что не будет счастлива, если не сможет летать.
С той поры Ника заболела авионавтикой. Она зачитывалась журналом «Вестник авиона», терзала учителей физики вопросами о воздушных потоках и принципах работы летных машин и мечтала о том дне, когда сама станет авионерой.
И вот Ника стоит на пороге своей мечты, а ей говорят, что увы и ах, но она не допущена, спасибо, до свидания…
Что же случилось такого, что она не прошла проверку? Быстро прокрутив в голове все свои детские шалости, за которые она получала нагоняй от учителей и соседей, Ника уверилась в том, что ни один из ее проступков не мог иметь таких серьезных последствий. Мама ушла от них много лет назад, так что дело было явно не в ней… Получается, всему виной был ее отец? Неужели ей отказали из-за того, что много лет подряд он пытался добиться разрешения работать врачом? Да, скорее всего, дело именно в этом, других причин и быть не могло. В Арамантиде джентльмены должны были знать свое место, и тех, кто пытался нарушить заведенное положение вещей, не жаловали…
– Милочка, к сожалению, я ничем не могу тебе помочь, – развела руками дама из справочной. – Мне очень жаль.
Ника стиснула зубы. Ее мечта рухнула. И что теперь? Неужели придется возвращаться в Кибирь?
Отец будет рад. Нет, он не отговаривал ее от поездки, он говорил: «Поступай так, как считаешь нужным» и «У тебя все получится». Но Ника видела страх и тоску в его глазах – от предстоящего расставания, как думала она. И это понятно – ведь он вырастил ее в одиночку, они всегда были вместе и только вдвоем, папа и дочка. Но однажды, в один из долгих вечеров незадолго до ее отъезда, отец грустно вздохнул и обмолвился:
– И тебя авионы у меня забирают…
И Ника поняла, что дело не только в грядущей разлуке. Из короткого «и тебя» было ясно, что речь шла о ее матери.
Отец никогда про нее не рассказывал. А Ника совсем ее не помнила – ни смутного образа, ни даже ощущения материнской любви и тепла; мать ушла от них с отцом, когда Нике не исполнилось и двух лет. Печальная, но совсем не редкая история – дамы довольно часто бросали семьи, где им становилось скучно в будничной рутине домашних дел, в замкнутом мирке мужа-домохозяина, где главными событиями дня были выпавший зуб ребенка или покупка новых штор на окна. Дам манила карьера, свобода – и приключения с молодыми, еще не обзаведшимися семьями джентльменами.
Из короткого «и тебя» выходило, что мать бросила отца не из-за другого джентльмена, – значит, она тоже захотела стать авионерой. Интересно, получилось ли у нее? Наверное, получилось, ведь иначе она бы наверняка вернулась обратно домой…
Когда Ника была маленькой, то часто просила отца рассказать про маму, но он лишь грустно улыбался и никогда ничего не говорил. Когда Ника стала старше, она поняла, что рецепт «время лечит» работает не для всех и что даже по прошествии стольких лет отцу по-прежнему больно. И перестала расспрашивать о матери.
В тот вечер отец обронил всего одну короткую фразу, но именно с той поры Нику стало мучить чувство вины. Сначала папу ради авионов бросила жена, а теперь по ее стопам идет и его неблагодарная дочь!
Накануне отъезда, когда они с Агатой получили дипломы гимназии и заглянули на Ассамблею отметить это дело, Ника со страхом поняла, что завтра утром, когда ей нужно будет брать чемодан и отправляться на паробусную станцию, у нее просто не хватит душевных сил на расставание! Она обнимет отца, скажет ему «До свидания», пообещает каждую неделю писать… и не сможет оставить его одного, понуро стоящего в дверях дома и грустно глядящего ей вслед. Просто не сможет!
Но… Мечты об авионах уже были частью ее жизни. Очень важной, незаменимой частью. Как бы ни было ей жалко уезжать от отца, но она не хочет, она просто не сможет всю жизнь прожить в Кибири! Без авионов, без неба…
Зато когда Ника станет авионерой – знаменитой авионерой вроде легендарной Кейвы рей Линн, – тогда она обязательно перевезет папу в столицу, и они снова будут вместе. Отец сможет заслуженно гордиться своей дочерью, а она купит ему симпатичный домик и будет заглядывать в гости вечерами после работы, и они будут сидеть вдвоем на уютной кухоньке, смотреть на горящие в камине поленья, пить чай с печеньем и говорить обо всем на свете. И все снова будет как прежде… Обязательно будет!
Но для достижения этой мечты Ника должна была начать свой путь авионеры прямо сейчас, а не ждать целый год до следующего набора в летную школу. Если сейчас она вернется в Кибирь, то жизнь немедленно пойдет по уже приготовленному для нее и тысяч других юных дам сценарию: она найдет приличную по местным меркам работу, обзаведется собственным жильем, станет встречаться по вечерам с подругами в пабе, ходить по субботам на Ассамблею и раз в неделю навещать отца, который будет очень, просто очень рад, что она осталась… Эти невинные, казалось бы, вещи за год прикуют ее к Кибири крепче цепей; пройдет какое-то время, и такая жизнь начнет казаться ей вполне нормальной. Да, не той, о которой она мечтала, но все равно неплохой; в ней Нике будет вполне удобно, и ей уже не захочется менять этот комфорт на неизвестность и трудности, которые непременно сопровождают любой поход за мечтой…
А авионы так и будут парить в небе, и она будет смотреть на них с земли и вспоминать о том, что когда-то мечтала поднимать эти крылатые машины в воздух. Но сама она уже никогда на них не взлетит. И все из-за того, что не прошла какую-то там проверку!
Поняв, что злится на папу, Ника вздохнула. Конечно же он не виноват. Когда отец пытался стать врачом, он и подумать не мог, что через много лет его дочка решит стать авионерой и что этим своим поступком он поставит крест на ее мечте…
Хотя все это странно, конечно; какое отношение имеет прошлое твоих родителей к тому, какой ты станешь авионерой?
Дама за справочной стойкой уже отвечала на вопрос нового посетителя, и Нике ничего не оставалось, как подхватить с пола свой саквояж и вернуться к выходу, к высоким арочным дверям, через которые она проходила с таким радостным предвкушением всего несколько минут назад.
В дверях Нику едва не сбили с ног две девушки, на вид – ее ровесницы. Очень нарядные и очень красивые, одна – блондинка, другая – шатенка, они затормозили перед пожилой дамой за справочной стойкой, и блондинка выпалила, с трудом переводя дух:
– Где тут у вас Зал аэролитов?
Дама укоризненно покачала головой:
– Опаздываете на Церемонию? На самый важный момент вашей жизни?
– Уважаемая, – процедила белокурая девушка, хотя в ее тоне не было и намека на уважение, – вас здесь посадили отвечать на вопросы посетителей, а не морали читать. Или указать правильное направление для вас слишком сложная работа?
Глаза пожилой дамы обиженно сверкнули за толстыми стеклами очков, и она намеренно неторопливо зашелестела бумагами на столе.
– Вы есть в списках? – не глядя на девушку, спросила она.
– Конечно! – нетерпеливо постукивая по полу носком лакированного ботинка, ответила та. – Иначе зачем бы мы туда шли?
– По правилам на Церемонию положено пропускать только тех, кто есть в списках. Сейчас проверим… Ваше имя?
– Ванесса рей Торн, – гордо ответила белокурая девушка, делая ударение на своей фамилии, и кивнула на подругу: – А это Вильма эр Дана. Да поторопитесь же! – почти сорвалась на крик она, когда седая дама поправила очки и принялась внимательно изучать списки.
Ее призыв не подействовал. Наоборот, дама еще медленнее начала водить пальцем по каждому из имен в списке, наслаждаясь своей невинной, но такой приятной маленькой местью.
Казалось, прошла вечность, прежде чем она кивнула:
– Да, вы действительно есть в списках.
– Конечно есть, старая ты ворона, – пробурчала белокурая Ванесса. – Так где находится Зал аэролитов?
– Западное крыло, синий коридор до конца, последний поворот налево, – отозвалась седовласая дама и обиженно отвернулась.
Ванесса и ее подруга сорвались с места; острые каблуки рассыпали звонкую дробь по мраморному полу.
Ника не размышляла ни секунды. Если у нее и был призрачный шанс, то хватать его надо прямо сейчас, пока расстроенная дама за справочной стойкой не обращает на происходящее вокруг никакого внимания…
Не колеблясь и не мешкая, Ника бросилась вслед за Ванессой и ее подругой. Правдами или неправдами, но она попадет на Церемонию, и плевать ей на все проверки!
А дальнейшую ее судьбу пусть решат камни…
Вход в Конструкторскую располагался на обратной стороне здания Министерства полетов, и если фасад последнего просто блистал своей торжественностью и красотой, то черный вход был неприметен и невзрачен. Парадный вход – для авионер, вход с заднего двора – для механикер; и сразу становилась понятна иерархия и место каждого работника внутри министерства.
Перед самым входом Ансель на миг остановился, сделал глубокий вдох и уже привычно напустил на себя невозмутимый вид. Прошел уже месяц, а к его присутствию так до конца и не привыкли. Механикеры и ученицы провожали его насмешливыми взглядами – и хорошо, если только ими; Анселю нередко доводилось слышать обидные комментарии и насмешки. А некоторые дамы, возмущенные появлением в их коллективе мужчины, нового ученика просто игнорировали. Впрочем, Ансель предпочитал бойкот навязчивому вниманию; пусть уж лучше демонстративно его не замечают, чем постоянно поддевают дурацкой поговоркой: мол, мужчина разбирается в авионах так же, как свинья в сортах апельсинов.
Когда Ансель решил штурмовать авиомеханистику, эту исконно женскую сферу деятельности, он прекрасно понимал, что его ждет. Понимал и думал, что готов, но в действительности оказалось, что он ошибался. Ансель знал: ему, мужчине, придется постоянно доказывать, что он может справиться с работой не хуже женщин и что для этого ему придется работать вдвое тяжелее и быть на голову лучше остальных. Но он не был готов к злословию, насмешкам и уж тем более к откровенному презрению…
Сохраняя на лице бесстрастное выражение, Ансель прошел через всю Конструкторскую в самый дальний угол, где ему выделили рабочее место. В помещении пустовало не менее дюжины хорошо оборудованных столов, но ни один из них ему не достался – его отправили за стеллажи со свертками чертежей, старыми моделями авионов и различными деталями летательных аппаратов. Свет ламп сюда не добирался, и Анселю пришлось купить керосинку; стула ему тоже не дали, поэтому юноша тайком вынес из меблированной комнаты, которую он снимал, табурет. И тем не менее Ансель не собирался позволять этим мелочам заставить его отказаться от места в Конструкторской.
И вообще не в его привычках было жаловаться. Главное – он получил место ученика-механикера! А ведь месяц назад в какой-то момент он решил, что ничего не выйдет и все те полтора года, которые он потратил, интенсивно изучая авиомеханистику по учебникам, окажутся напрасной тратой времени.
– Не поняла, – невысокая, но очень крепкая, широкоплечая дама в рабочем костюме с широким поясом, за который были заткнуты линейки, карандаши и всякие мелкие инструменты, подняла рабочие очки-гогглы на лоб и посмотрела на юношу с неподдельным изумлением. – Кем-кем ты хочешь стать?
– Авиомеханикером, – твердо ответил Ансель, машинально отмечая значок инженера у нее на рукаве. Получается, эта дама в Конструкторской – главная.
– Бред, – медленно покачала головой дама, и увеличительные линзы на ее рабочих гогглах согласно сверкнули. – Мальчик, выход там.
– Но может быть, вы хотя бы посмотрите, на что я способен?
Ансель приехал в Сирион с дальней окраины столичного округа не для того, чтобы вот так просто отступить.
– Нет, не посмотрю, – вновь покачала головой дама, на глазах теряя интерес к беседе.
– Но почему? – от разочарования у Анселя дрогнул голос.
– Потому что не мужское это дело.
– Не мужское дело – быть авионером! Но туда я и не лезу. А что мешает мне стать механикером? Ведь здесь ничего не зависит от инициаций летными камнями, и все решают способности человека к механистике.
– Послушай, мальчик… – Видя, что молодой человек возмущен и расстроен ее отказом, дама решила поскорее закончить этот щекотливый разговор. – Как ты сам только что сказал, все решают твои способности. А всем известно, что у мужчин попросту нет никакой предрасположенности к авиомеханистике.
– Но откуда вы это знаете? – не собирался отступать Ан-сель. Да и некуда ему было отступать. – Мужчинам ведь даже не давали возможности попро…
– Авионавтика – это основа мощи и величия нашей Империи, – резко перебила его инженер. – И мы не имеем права ее ослаблять, допуская в нее тех, кому стало скучно сидеть дома, кто не отличит биплан от парасоли и…
– Их нельзя сравнивать, – не менее резко перебил инженера расстроенный Ансель. – Биплан – это авион с двумя крыльями, а парасоль – это разновидность моноплана с крылом, расположенным над фюзеляжем.
Инженер наклонила голову, и на Анселя уставились прищуренные светло-карие глаза и круглые линзы гогглов.
Юноша не знал, каких богов благодарить за то, что произошло дальше, но после длинной, очень длинной паузы дама внезапно сказала:
– Меня зовут Тильда рей Брик, я главный инженер имперской Конструкторской. Ты принят. Испытательный срок – полгода. Не будешь справляться – пойдешь вон.
И, к еще большей неожиданности Анселя, протянула ему руку.
– Справлюсь, – заверил Ансель с уверенностью, которой не испытывал, и, почувствовав, что принятый в обществе поцелуй будет тут неуместен, пожал руку дамы в ответ – жесткую, как дерево, и такую же неподатливую.
Одно юноша знал твердо: если он хочет достигнуть своей цели, ему нужно не просто показать себя хорошим авиомеханикером, но стать одним из лучших. И для этого нужно работать вдвое, а может, даже и втрое больше, чем остальные.
Впрочем, помощи в этом деле ждать не приходилось. Ан-селя не выгнали, но и обучать не спешили, предоставили юношу самому себе. В его распоряжении были время, книги по авиомеханистике, чертежи на стенах, образцы на стеллажах и общие лекции, которые читали всем ученикам Конструкторской.
Вчера Ансель получил первую стипендию. Вроде бы приятное по всем параметрам событие, но даже оно не обошлось без сложностей. Ансель видел, что дама-счетоводница ухмылялась, отдавая ему конверт, однако не придал этому особого значения – сколько он уже перевидал таких гримас! Но совершенно неожиданно вмешалась мадам рей Брик. Она бесцеремонно забрала у него конверт, быстро заглянула внутрь и выразительно кашлянула, глядя на счетоводницу. Та обернулась и тут же невинно округлила глаза.
– Деньги на Конструкторскую перечисляются только в желлингах!
Ансель глянул в приоткрытый конверт и понял, что счастливо избежал большой беды; ему выдали стипендию в женской валюте. Он не только не сумел бы ее потратить, он запросто мог загреметь в тюрьму, ведь мужчинам запрещалось даже иметь при себе желлинги.
– Неужели? – холодно ответила мадам рей Брик ухмыляющейся даме.
Ее невысокий рост с лихвой компенсировался массивной комплекцией, солидной должностью главного инженера имперской Конструкторской, интонациями, способными заставить покраснеть дерево, и самое главное – незыблемой уверенностью в своей правоте.
У счетоводницы не было и шанса. Она смутилась, забрала конверт и пробормотала, чтобы Ансель зашел попозже. Он вернулся в самом конце рабочего дня и получил новый конверт, в котором были уже мэннинги. Ансель пересчитал их только дома и понял, что обмен счетоводница произвела по самому невыгодному курсу. Но жаловаться, разумеется, не стал. Даже мадам рей Брик. Он подозревал, что та могла бы снова поставить зарвавшуюся счетоводницу на место, но… Хочешь преуспеть – умей решать свои проблемы сам. А если не получается решать – умей терпеть.
И Ансель терпел. И с утроенной силой занимался – не только потому, что авиомеханистика его по-настоящему увлекала, но еще и потому, что хотел заполнить работой все свободное время, ведь во время работы его не преследовали воспоминания о Мие.
Сквозь стеллажи, за которыми прятался его рабочий стол, пробивался свет.
«Неужели забыл вчера погасить керосинку?» – не на шутку испугался Ансель.
Керосинка и впрямь горела, но зажгла ее поджидавшая его мадам рей Брик. Она скрестила руки на широкой груди, в линзах поднятых на лоб гогглов зловеще отражался свет лампы, а выражение лица инженера было невозможно прочесть.
– Твоя работа? – спросила она, ткнув в лежащий на столе бракованный руль высоты, который Ансель выудил из кучи хлама два дня назад; с недавних пор для практики он начал разбирать и снова собирать неисправные детали авионов, что пылились на полках и по углам, и ему очень понравилось выявлять и чинить в них неполадки.
– Моя, – и не подумал отпираться он.
– Ты нашел причину неисправности, – задумчиво протянула мадам рей Брик. – И починил.
Ансель молча пожал плечами и засунул руки в карманы. Инженер не ждала от него ответа, она не спрашивала, а констатировала факт.
Несколько мгновений мадам рей Брик внимательно изучала юношу, а затем распорядилась:
– Забирай свое барахло, и идем.
Ансель проглотил вопрос «куда», который так и рвался с языка. Если хочешь преуспеть, нельзя показывать слабость, особенно тем, от кого зависит твое будущее.
Собирать Анселю было особо нечего, и потому уже через минуту он шагал за чуть переваливающейся из стороны в сторону мадам рей Брик, держа в руках коробку с парой линеек, карандашами, ножами для заточки и заметками, которые он делал, читая книги и изучая чертежи. Он не смотрел по сторонам, но практически чувствовал ликующие взгляды остальных обитателей Конструкторской.
«Наконец-то! – наверняка выражали они. – Давно пора его выкинуть!»
Мадам рей Брик остановилась рядом с пустым столом почти в самом центре рабочего зала. Отсюда были хорошо видны грифельные доски на стенах и проекторный экран, на который во время лекций выводили теневые чертежи и схемы.
– Теперь ты работаешь здесь, – только и сказала она и зашагала прочь, оставив ошеломленного Анселя осмысливать услышанное.
А ему было что осмыслить: за то небольшое время, которое потребовалось, чтобы пересечь половину Конструкторской, он уже успел попрощаться с будущим механикера и перебрать с дюжину вариантов того, что же он сделал не так, раз его увольняют, включая совершенно невероятную версию того, что мадам рей Брик стала известна настоящая причина его появления в Конструкторской.
– Привет, – вывел его из ступора чей-то голос.
Ансель вздрогнул, покрепче перехватил едва не вывалившуюся из рук коробку и обернулся. На него смотрела молодая дама с короткими светлыми кудряшками чуть выше плеч, задорно вздернутым носом и родинкой над губой. В уголке рта красовалась грифельная клякса – вероятно, механикера грызла карандаш. Враждебности во взгляде не было, только неподдельное любопытство.
– Доброе утро, – настороженно ответил Ансель и поставил коробку на стол. Свой стол.
– Я – Санна.
– Ансель.
– Я знаю, – улыбнулась дама. – Впрочем, тебя все здесь знают, – бесхитростно добавила она.
Ансель криво усмехнулся – такая популярность его не радовала – и принялся раскладывать свой скромный скарб на новом рабочем месте.
– Почему ты решил стать механикером? – не стала ходить вокруг да около Санна.
– Я всегда восхищался авионами, а механикер – это так близко к авионам, как это только для меня возможно, – ответил Ансель.
Он не собирался врать. Но и всей правды рассказывать не собирался. Что это Мия восхищалась авионами и собиралась стать авионерой. А он, чтобы быть рядом с ней, заставил себя заниматься авиомеханистикой… и полюбил ее.
Только вот Мии больше рядом не было…
– Мечтал летать, да? – сочувственно спросила Санна.
Ансель едва заметно вздрогнул. Это Мия мечтала летать. А он – нет. Глупо мечтать о том, что в принципе невозможно; каждый мальчик Арамантиды знал, что мужчины не могут стать авионерами: аэролиты, летные камни, поднимавшие в воздух авионы, не признавали мужчин. Только женщин.
Впрочем, и их далеко не всех.
– Нет, – покачал головой Ансель. – А ты?
– А я мечтала, – вздохнула Санна. В ее голосе звучала горечь, правда, уже выцветшая от времени, отболевшая, которую ощущаешь, словно старую затянувшуюся рану. – Но на Церемонии камней мне не повезло. А после этого два пути: или искать совсем другую профессию, или – в механикеры. Я выбрала второе. Если уж не летать на авионах, так хотя бы работать с ними на земле.
– Вот и я примерно так рассуждал, – сказал Ансель, немного расслабляясь; Санна, кажется, вовсе не собиралась говорить, что ему тут не место. – За исключением того, что у меня не было даже и шанса стать авионером.
– Тех, кто считает авиомеханистику своим призванием, среди нас совсем немного, – заметила Санна. – Мадам рей Брик как раз одна из таких. Говорят, она даже не проходила Церемонию камней. Зато механикера она – каких поискать. Одна из лучших в Империи! Но в основном механикеры – это несостоявшиеся авионеры. Неудачницы – и в своих, и в чужих глазах.
– Ты считаешь себя неудачницей? – поразился Ансель. Ему и авиомеханистика долгое время казалась недостижимой мечтой, а для кого-то, оказывается, это равносильно поражению!
– Уже нет, – подумав, ответила Санна. – Но поначалу мне было очень обидно. И – да, я считала себя неудачницей. Обреченная жить совсем рядом с мечтой, но не в мечте, понимаешь? Но с моей Церемонии камней прошло два года, и я научилась любить свое новое дело.
«Два года», – отметил про себя Ансель. Значит, Санна, как минимум, на два года его старше! А он, глядя на ее почти кукольное лицо и ясный взгляд, принял юную даму за свою ровесницу.
– Кстати, открою тебе тайну: тебе здесь не рады вовсе не потому, что тут работают одни снобы, которые считают, что место джентльмена – дома на кухне, – сказала Санна. Легкомысленные светлые кудряшки и легкий тон удивительно не вязались с теми серьезными словами, которые она говорила. – То есть, может, кто-то в это и верит, но их озлобленность не от того. Просто многие механикеры по-прежнему считают себя неудачницами и завидуют авионерам. И это не лучшим образом отражается на их характере. Они и друг друга сожрать готовы; им все равно, на ком срывать накопившуюся злость. А ты для них, сам понимаешь, особенно удачный объект.
Ансель хмыкнул. От того, что он понимает мотив тех, кто над ним насмехается, легче не становилось.
И даже после пояснений Санны он отказывался испытывать сочувствие к механикерам. Мир джентльменов был полон запретов и ограничений, в то время как дамам были открыты любые дороги! Живи как хочешь, учись где хочешь, становись кем хочешь! А он о такой свободе мог только мечтать; карьерный выбор джентльмена ограничивался стезями учителей, секретарей и клерков. То, что он умудрился-таки стать учеником-механикером – это уже само по себе бунт, настоящий вызов системе.
– Между прочим, советую приготовиться, скоро градус злости в нашем коллективе только повысится, – предупредила Санна.
– Почему? – нахмурился Ансель.
– Сегодня в летной школе проходит Церемония камней. А это значит, чьи-то мечты стать авионерами разобьются. И многие из несостоявшихся авионер придут сюда разочарованные и злые. Обиженные на весь мир.
Ансель лишь пожал плечами. Чуть больше насмешек, чуть меньше – какая разница? Он выдержит. Его цель стоила любых жертв.
А чужие разбитые мечты его и вовсе не волновали – у него хватало своих.
