Серафина сидела на лежанке, несчастная и негодующая, пока отец, как умел, пытался промыть и перебинтовать ее раны. Как обычно, их окружали полки с запасными деталями, инструменты, верстаки. Но, похоже, папаша совсем позабыл про работу, которую надо было сделать этим утром, полностью переключившись на Серафину.
На верстаке были кучей свалены медные трубки и латунные детали от кухонного холодильного шкафа. Накануне папаша долго втолковывал Серафине что-то про аммиачную холодильную систему, трубки, по которым что-то проходило, охлаждающую спираль, но она ничего не поняла. Девочка выросла в отцовской мастерской, но не имела никакой склонности к технике. Она запомнила про устройство лишь то, что оно было очень сложное, держало продукты в холоде и было одной из немногих холодильных установок, имеющихся в стране. Местные жители сохраняли продукты охлажденными, опуская их в ледяной родник, впадающий в ручей, и, по мнению Серафины, это было гораздо разумнее, чем складывать их в холодильный шкаф.
Едва папаша закончил хлопотать над девочкой, она поспешно соскочила с лежанки в надежде, что он забыл о своем намерении уложить ее отдыхать.
– Мне надо идти, па. Я хочу потихоньку пробраться наверх; может, замечу чужака.
– Ну-ка, послушай меня, – проговорил он, крепко беря ее за руку. – Я не хочу, чтобы ты поссорилась с кем-либо наверху.
Серафина закивала:
– Я поняла, па. Никаких ссор. Просто хочу поглядеть, кто там есть и все ли в порядке. Меня даже никто не заметит.
– Дай мне слово, что так и будет.
– Даю тебе слово, па.
И Серафина отправилась на первый этаж. Гости расхаживали по комнатам, отдыхали в салонах и гостиных, но подозрительных лиц среди них не было. Тогда она перешла на второй этаж, но и там не увидела ничего из ряда вон выходящего. Серафина обегала весь дом сверху донизу, но нигде не нашла ни чужака, который прогуливался утром вместе с мистером Вандербильтом, ни любого другого человека, который мог бы сойти за второго пассажира в экипаже. Девочка послушала, о чем сплетничают слуги, которые готовились к праздничному вечеру в Банкетном зале, но узнала только, сколько огурцов должна принести кухонная прислуга главному повару, и сколько серебряных тарелок нужно дворецкому для лакеев.
Серафина попробовала заново вспомнить все, что случилось ночью: может, она что-то забыла или не учла какие-то детали. Что означала та сцена, когда бородач подкинул свой посох навстречу сове? И кто же все-таки был вторым пассажиром в экипаже? Тот незнакомец, который гулял с мистером Вандербильтом? И откуда взялся дикий мальчишка, который ее спас? Жив ли он? И как ей его найти?
«Опять у меня вопросов больше, чем ответов», – растерянно подумала Серафина, вспомнив отцовские слова.
Ближе к вечеру, когда она вернулась в мастерскую, папаша спросил:
– Ну как, узнала что-нибудь?
– Вообще ничего, – буркнула Серафина.
– Я побеседовал с управляющим поместьем МакНейми. Он отправляет своих лучших всадников, чтобы они разыскали браконьеров. – Отец вытер о тряпку перепачканные каким-то смазочным маслом руки.
– Опять лифт барахлит, па? – поинтересовалась девочка.
Папаша любил похвастать, что в Билтморе находится самый первый и самый лучший лифт на все южные штаты. Но сегодня, похоже, он был настроен несколько менее восторженно, чем обычно.
– Зубчатые колеса в подвале перекручиваются всякий раз, как лифт останавливается на четвертом этаже, – пожаловался он. – Тот, кто его собирал, вставил оси кое-как. Готов спорить, что лифт не будет работать, как следует, пока я не выдерну весь механизм и не установлю его заново. – Папаша подозвал Серафину взмахом руки. – Но погляди вот сюда. Это интересно.
Он показал ей тонкую металлическую пластину, которая выглядела так, как будто ее не просто сломали, а разорвали на части. Очень странно было видеть разорванным кусок металла. Серафина не представляла, как такое возможно.
– Что это, па? – спросила она.
– Этот маленький держатель должен закреплять на своем месте зубчатое колесо, но каждый раз, когда лифт проезжал вверх или вниз, держатель гнулся вперед-назад, вот так. – Отец пальцами несколько раз согнул и разогнул металлическую пластину. – Металл прочный материал, и поначалу кажется, что его не сломать, верно? Но если постоянно гнуть его туда-сюда, смотри, что получается. Место сгиба размягчается, появляются трещинки и, в конце концов, пластинка ломается. – При этих словах кусочек металла разломился на две части. – Видишь?
Серафина с улыбкой посмотрела на папашу. Иногда ей казалось, что он обладает своими особыми колдовскими силами.
Затем она оглянулась на другой верстак. Где-то между починкой лифта, холодильного шкафа и прочими обязанностями папаша ухитрился выкроить время, чтобы соорудить ей платье из мешковины и обрезков кожи.
– Па, – в ужасе пролепетала Серафина.
– Примерь, – сказал тот.
Папаша был очень горд своим произведением, прочно сшитым с помощью пеньковой веревкой и шила, которым он штопал дыры на своем рабочем кожаном переднике. Ему нравилось думать, что он способен починить или смастерить все что угодно.
Серафина мрачно отошла за полки с запасными деталями, сняла изорванное зеленое платье и натянула творение папаши.
– Прекрасна, как воскресное утро, – бодро заявил папаша, когда она вышла из-за полок, но было очевидно, что вранье дается ему с трудом.
Он отлично понимал, что это одно из самых безобразных и уродливых творений, какое только создавалось когда-либо на земле. Но от него была польза. А для папаши только это и имело значение. Платье было практичным. Оно прикрывало тело Серафины. Под длинными рукавами прятались царапины и следы зубов на руках, а высокий, плотно прилегающий воротник хотя бы отчасти скрывал жуткую рану на шее. Так что благородные дамы на ужине, или веселье, или что там у них будет, не упадут в обморок при виде до полусмерти искусанной Серафины.
– А сейчас садись, – сказал папаша, – я покажу тебе, как правильно вести себя за столом.
Она неуверенно уселась на табурет, который отец поставил перед верстаком. Рабочая поверхность должна была изображать праздничный обеденный стол длиной в сорок футов в Банкетном зале мистера и миссис Вандербильт.
– Выпрямись, девочка, не сутулься, – велел папаша.
Серафина распрямилась.
– Подними голову, не наклоняйся над едой так, как будто ты собралась за нее драться.
Серафина послушно откинула голову.
– Убери локти со стола.
– Я не банджо, па, хватит меня дергать за струны.
– Я не дергаю. Я пытаюсь научить тебя хоть чему-нибудь, но ты уродилась слишком упрямой, чтобы делать, как велят.
– Не такой упрямой, как ты, – проворчала Серафина.
– Не дерзи мне, девочка. Теперь слушай. Когда сидишь за ужином, есть надо с помощью вилок. Посмотри сюда. Считай, что эти отвертки – твои вилки. А мастерок для цемента – твоя ложка. А мой нож – твой столовый ножик. Насколько я слышал, ты должна правильно выбрать вилку для этого дела.
– Какого дела? – растерялась Серафина.
– Для еды. Понятно?
– Нет, непонятно, – призналась она.
– Так, смотри прямо перед собой. Не стреляй глазами по углам, как будто ищешь, на кого бы напрыгнуть и прикончить в любую минуту. Вилка для салата здесь, снаружи. А для горячего – внутри. Сера, ты меня слушаешь?
Как правило, она не получала никакого удовольствия от отцовских уроков хороших манер, но так приятно было снова оказаться дома, в безопасности, за таким знакомым занятием.
– Запомнила? – спросил он, закончив объяснять про столовые приборы.
– Запомнила. Вилка для горячего внутри, вилка для салата снаружи. Только у меня вопрос.
– Ну?
– Что такое салат?
– Елки-палки, Серафина!
– Я просто спросила!
– Это миска с этим… ну, знаешь… растительностью всякой. Капуста, там, листья салата, морковка, ну, все в этом роде.
– Кроличья еда.
– Нет, барышня, не кроличья, – твердо проговорил папаша.
– Птичий корм.
– Нет.
– То, чем питается добыча.
– Слушать не желаю такие разговоры, и ты это знаешь.
Глядя на папашу, объясняющего ей тонкости столового этикета, Серафина вдруг поняла, что он никогда не сидел за одним столом с Вандербильтами. Он, скорее, исходил из своих представлений о том, как это должно выглядеть, а вовсе не из реального опыта. Особенно ее настораживало то, как папаша описывал салат.
– Зачем богатым и приличным людям вроде Вандербильтов есть листья, если они могут позволить себе что-то хорошее и вкусное? Почему они не едят курицу весь день напролет? Я на их месте так объедалась бы курятиной, что стала бы толстой и ленивой.
– Сера, будь серьезнее.
– Да я серьезна! – ответила она.
– Послушай, ты стала друзьями с молодым господином, и это хорошо. Но, если ты хочешь остаться с ним в дружбе надолго, тебе необходимо выучиться основам.
– Основам?
– Научиться вести себя, как дневная девочка.
– Да я же не из Вандербильтов, па, и он это знает.
– Я понимаю. Просто не хочу, чтобы ты, когда будешь там, наверху…
– Что? Напугала их?
– Сера, тебе самой известно, что ты не самый нежный цветочек в саду, вот и все. Я тебя люблю ужасно, но, надо честно признать, ты у меня диковата – все время толкуешь о крысах да о добыче. По мне-то, и так все здорово, но…
– Я понимаю, па, – хмуро проговорила Серафина, которой не хотелось, чтобы он продолжал. – Я постараюсь вести себя самым лучшим образом, когда буду наверху.
В коридоре послышались чьи-то шаги. Серафина вздрогнула и чуть было не кинулась бежать. Она столько лет пряталась от всех, что до сих пор, заслышав приближающиеся шаги, пыталась спрятаться.
– Кто-то идет, па, – шепнула она.
– Не, никто не идет. Ты лучше слушай, что я говорю. Нам надо…
– Прошу прощения, сэр, – сказала молоденькая служанка, входя в мастерскую.
– Господи, девочка, – воскликнул папаша, оборачиваясь, – нельзя же так пугать-то!
– Извините, сэр, – ответила девушка, приседая в реверансе.
Служанка была совсем молодой, по виду – всего на пару лет старше Серафины. У нее было очень милое лицо, обрамленное темными кудрявыми волосами, выбивающимися из-под белого чепца. Как и все служанки, она носила черное хлопчатобумажное платье с накрахмаленными белоснежными манжетами и воротничком, а также длинный кружевной передник, тоже белый. Но, судя по внешности и по говору, она была из местных – из горных жителей.
– Ну, говори, что тебе нужно, – сказала папаша.
– Да, сэр, – ответила она и застенчиво покосилась на Серафину. – Я принесла записку от молодого хозяина для маленькой мисс.
Произнося эти слова, девушка с интересом рассматривала Серафину. Наверное, удивлялась ее острым чертам лица и янтарным глазам. А может, заметила рваные раны, виднеющиеся из-за выреза мешочного платья. В любом случае, девушке было на что взглянуть, и она не сумела отказать себе в такой возможности.
– Вот видишь, Сера, – довольно заметил папаша, – я же тебе говорил. Хорошо, что мы потренировались. Молодой господин прислал тебе настоящее приглашение на сегодняшний ужин.
– Держите, мисс. – Служанка издалека протянула Серафине записку, словно не решаясь подойти ближе.
– Спасибо, – спокойно ответила та и медленно взяла записку, чтобы не напугать девушку резким движением.
– Спасибо, мисс, – ответила девушка, но, вместо того, чтобы повернуться и выйти, замерла, разглядывая странные волосы Серафины и ее не менее странный наряд.
– Хочешь сказать еще что-то? – спросил папаша.
– Ой, нет, извините, – заторопилась девушка, отрывая взгляд от Серафины, смущенно присела и поспешно вышла из мастерской.
– Ну, что там написано? – поинтересовался папаша, кивая на записку.
Девочка дрожащими руками развернула листок. Наверняка что-то важное. Она пробежала глазами записку и сразу поняла, что папаша ошибался. Ее не приглашали ни на ужин, ни на танцы. Речь шла о серьезных и мрачных делах. На первом же предложении ее сердце болезненно сжалось. Она вспомнила, как мистер Торн в черном плаще замертво упал на землю, убитый ею самой и ее друзьями. И тут же представила себя и Брэдена на виселице, повешенными за убийство. Но, читая страшную записку, она одновременно просияла от радости: ведь ей писал Брэден! Значит, он все-таки ее друг и товарищ.
С.,
в Билтмор прибыл сыщик, расследующий преступление. Это самый странный человек, какого я только в жизни видел. Нас с тобой приглашают в 6 часов вечера, чтобы расспросить об исчезновении мистера Торна. Будь осторожна.