Глава четвертая. Сенсей. Один
Дверь захлопнулась. Старый дом слышал этот грохот не раз. И услышит еще много раз. Сенсей не услышит. С рюкзаком и спортивной сумкой в руке он спускался по лестнице. Отполированные деревянные перила знакомо скользили под рукой. Привычно. Кофр с камерами и объективами ждал его на первом этаже. Старый кофр времен его активности. Обитые алюминием черные ободранные углы. Кофр ждет. К сожалению, никто и нигде не ждет его больше. Закончился день. Знакомый дом, в котором прошли двенадцать неплохих лет, перестал быть его домом. Сын его старого друга и коллеги продал квартиру, которую сдавал Сенсею. Сдавал – это очень условно. Сенсей платил от случая к случаю. Последние полгода не платил вовсе. Не ладились дела. Сенсей давно забыл, когда и как эти дела ладились. Не было учеников. Не было никого, кто бы мог помочь с этим. Новое время. Социальные медиа. Он понимал, что это значит. Он мог поговорить об этом. Так же, как о жизни на Марсе. Предположительно. Гипотетически. Он был человеком другой эпохи. Закончившейся безвозвратно с появлением Сети, гаджетов, цифровых камер.
В последний раз за ним со скрипом закрылась дверь подъезда. С каждым годом все больше вещей происходят с ним в последний раз. Это понимают многие, перешагнувшие сорокалетний рубеж.
Сенсей оглянулся по сторонам. Никого. Пустой двор, пустая жизнь. Пустые хлопоты. И он покатил кофр, поставив на него спортивную сумку. К фонтану. Это стало традицией.
Почему ничего не происходит? Что он сделал не так? Где в его долгой жизни он свернул в тупик?
Колодец, бывший когда-то фонтаном, был недалеко. Три квартала по тихим улицам старого города. Опустевшим улицам. Глядя на дома с заколоченными окнами, подъезды, рядом с которыми никто давно не парковал машин. Раньше здесь бегали дети, болтали старушки у подъездов, гуляли с колясками молодые мамы. Подростки кучковались со своими секретами и запрятанными от взрослых сигаретами у скамеек и баскетбольных площадок между деревьями за домами. Время. Совсем другое время. Как выброшенный на берег старый баркас с недоумением смотрит на далекое море, так Сенсей смотрел на недоступную сейчас для него бурную жизнь Даун-тауна. С огнями, музыкой, барами, деньгами. Все, что у него было, вошло в рюкзак за спиной и спортивную сумку, в старый кофр на колесах. Что, собственно, у него было?
Ты скажешь, что у каждого из нас есть только то, что мы можем унести с собой. Я тоже слышал эту байку. И Сенсей слышал. Но ему не нужны твои или мои советы. Не нужны истории о пространстве вариантов и прочие мотивации. Ему нужно было чем-то жить. Не важно даже где и на что. Ты понимаешь? Важно – чем. Важно – зачем. Сенсей не готов был шагнуть с моста, рядом не было подходящих мостов. И у него не было под рукой короткого и острого танто или тем более кусунгобу. Не было верного друга, стоявшего наготове рядом со сверкающим мечом, чтобы помочь уйти из жизни с честью. Но ты же понимаешь, что это вопросы технические. У него не было ни одного подходящего варианта в его сегодняшнем пространстве. Это его беспокоило, а не мосты и мечи для сеппуку.
В кофре еще оставались сверкающий хромом Hasselblade и среднеформатный Pentax. Leica покинула его три месяца назад вместе с классическим 50-миллиметровым немецким стеклом. Чистым и прозрачным. Идеальная камера для 35-миллиметровой пленки. Почти любимая камера. Вечная, так ему казалось, когда он держал ее в руках в огромном магазине B&H. Так ему казалось и много лет спустя, когда он передавал идеальную вечную маленькую камеру еврею-антиквару Иосифу в Чайна-тауне. Много и многих снявшая Leica стала частью чьей-то коллекции. Возможно, коллекции самого Иосифа. Сенсей в былые годы говорил с ним о фотографии. Иосиф тогда проявил исключительную информированность. На этом они и сошлись. Сенсей был уже не слишком молод. Ушла Leica, оставив приличную сумму, которая, к сожалению, тоже подходила к концу. Его камеры без пленок. Как револьверы без патронов. Бессильные. Бесполезные. Как он сам. Без цели. Без друзей. Без дома. «Я не бездомный, – сказал он себе. – У меня просто временно нет дома». Он не пытался себя ни в чем убедить. Говорить с собой давно стало его привычкой. Он обсуждал сам с собой практически все. Долгие медленные разговоры.
Сенсей дошел до старого каменного кольца фонтана. Присел на теплый парапет. Хорошо, что лето. Хорошо, что так легко. Мало вещей и много времени.
В глубине фонтана тускло блестели позеленевшие старые монеты. «Почему бы и нет…» – сказал он сам себе. И, потянувшись, достал одну из них. Вспомнил, как его серебряная монета блестела в тонких пальцах девушки. Здесь. Несколько месяцев назад. Несколько ничего не значащих месяцев. Много не важных дней и ночей.
И еще он вспомнил, как встал на тот путь, что привел его теперь. К этому фонтану и к этой темной скользкой монетке в руках.
Он уже был Сенсеем тогда. Много лет назад. Десять или десять тысяч. У него было много учеников. Он отказался от своего маленького клуба карате ради большого и незнакомого мира фотографии. Он неплохо зарабатывал на съемках. Умел сделать правильный кадр, найти нужный свет, поймать мимолетное настроение счастья в кадре. Именно то, зачем нужны фотографы на свадьбах и праздниках. Но, проявляя и печатая эти снимки, он все больше сомневался. Он чувствовал, как искусство, его искусство света и тени, обменивается на деньги. И ему казалось, что это неравноценный обмен. Он отлично помнил тот день, когда обменял конверт с фотографиями на конверт с деньгами. Недалеко отсюда. В старом кафе, за деревянным столиком. Кофе был хорош. Он любил кофе в этом кафе. Татуированный кубинец – хозяин заведения готовил кофе в алюминиевой кастрюльке на огне. Не признавая кофемашин и капучинаторов. Хороший кофе. Сладкий и крепкий. И жгучий. Делая маленький глоток, Сенсей подумал тогда: «Нельзя менять свою жизнь на деньги». Эта мысль ударила ему в солнечное сплетение. Жизнь – это немного и недолго. Жизнь – это все, что у тебя есть. И, если ты будешь разменивать свои годы, свои бесценные часы и невозвратные минуты на мятые бумажки, то однажды у тебя не останется ничего, кроме них. Кроме этих мятых бумажек. Ты не сможешь купить на них еще один день для себя. Еще один день невероятных теней и света. Не сможешь.
Именно тогда Сенсей вышел на свой сегодняшний путь. Отказался от коммерческой съемки. От свадеб и венчаний, крестин и похорон. Ничего больше. Только ученики. Свет, тени, ученики. Это было неплохо придумано. Тогда. Жалеет ли он сейчас об этом? Сидя у старого неработающего фонтана с мокрой монетой в руках? Смешной и старый. С ободранным кофром, в котором лежат его последние камеры. Остатки огромной коллекции камер и объективов. Остатки его жизни.
Я жалею его. Ты, наверное, тоже. У тебя ведь доброе сердце. Но он сам? Пожалуй, нет. И тебя это не удивляет, правда? Сенсей выбрал свой путь. И прошел этот путь от начала и до конца. И я знаю совсем немногих людей, которые смогли удержаться на своем пути. А ведь я тоже встречал разных людей. Хороших и плохих. Я ведь не молод.
Тусклая монетка в руке Сенсея налилась тяжестью. Он сунул монету в карман брюк и поднялся с нагретого солнцем камня парапета. Вдруг он понял, куда ему идти.