Доехать до родителей было хорошей мыслью. Может быть, хоть там меня немного отпустит жар чресл после секса с голубкой. Вернее, от желания все повторить немедленно. Может быть, хоть там, в кругу семьи, я перестану думать о её мягком гибком теле, узкой дырке, сладких сосках и невероятно мягких губах.
Еще никогда меня не поглощал трах настолько, что я терял разум и просто не мог остановиться. Я хотел еще и еще, уже позабыв о том, что подо мной живой человек. Брал и охреневал от того отчаяния, что пробирало насквозь только при одной мысли, что этот кайф может закончиться.
Да, у родителей спокойно.
И там я снова вспомню, что женщин, подобных моей матери, один на миллион. И что подобных браков, как у нее с отцом, один на десять миллионов. В основе своей женщины лживы, алчны, а порой и просто дуры.
Жена Вовчика тому прямое и неопровержимое доказательство.
Еще тогда, в первый день знакомства, если бы не вовремя пришедшие родители, она бы залезла на мой член и даже не заикнулась бы, что невеста брата.
Я не красивее брата, мы просто разные. Просто я достаточно легок на подъем, если дело не касается работы, он же… Все-таки само то, что его родной отец сидит в тюрьме, наложило отпечаток на его личность и сделало желание поступать правильно и идеально самым важным в жизни.
Именно поэтому он простил жене первую измену, чтобы не разрушать брак, а потом и вторую. А эта сука пользовалась его принципами. А теперь и вовсе разводится с ним. Пытается лишить прав на дочь и отхапать кусок пирога, который даже не сахарила.
И это только один пример. А друзья по армии? Все же в разводе! Какой-то просто ажиотаж, очевидно связанный с пропагандой свободолюбия и одноразовых вещей. Не получились отношения – на мусор, как вещь.
Вот у моих родителей, один раз и навсегда, даже несмотря на то, что у матери второй брак. С отцом они почти тридцать лет вместе и это вам не развод после свадьбы. Это серьезно.
И сколько бы они не ругались – не важно, что происходило это чаще всего в шуточной форме – они никогда и не подумали бы о разводе.
Вот и сейчас отец мешает матери готовить, стоя сзади на кухне и что-то шепча на ухо. Как пацан в пубертатный период, честное слово.
– Прохор, прекрати тереться об меня. Сейчас придет Артем, а он всегда голодный, – беззлобно ворчит темноволосая Олеся Романовна. Она помешивает, судя по муке, витающей в воздухе, вручную слепленные пельмени.
– Я тоже, любимая, всегда голодный, – произнес батя таким приторно сладким тоном, что меня чуть не стошнило. Особенно, когда он положил руку ниже спины и сжал.
– Пап, ну серьезно? Тебе же шестьдесят, сколько можно? – привлекаю я к себе внимание, чем пугаю маму. Она вскрикивает, вскидывает руки и летит ко мне, прижимаясь своим маленьким пышным телом.
– Ну, слава Богу, и это спустя неделю после приезда! – журит меня мама и тянется расцеловать щеки, обдавая запахом уюта и тепла. Мне всегда казалось, что даже если на улице дождь и слякоть, у нас дома свое собственное солнце.
– Между прочим, мужчина может до конца жизни… – дергает бровями отец и жмет мне руку, а затем, немного подумав, крепко обнимает. Кроме того, постучав по спине. Обычно он более сдержан в чувствах, но мы не виделись целый год.
– Между прочим, здесь дети, – слышу строгий высокий голос и оборачиваюсь. Маленькая копия мамы, только худая, как жердь. Десятилетняя Лилия. Улыбаюсь во все свои тридцать (пару зубов после пыток еще не вставил) и раскрываю объятия.
– Артем! – кричит она и запрыгивает на меня.
– Ты даже подросла.
– А ты постарел, – смеется она от моей щекотки и шепчет. – Они друг от друга почти не отлипают.
Еще некоторое время мы общаемся с семьей, скорее рассматривая друг друга, сильно соскучившись. Но и слова Лильки из головы не выходят, порой напоминая собственные мысли.
Несмотря на уют в доме, на его красоту и гостеприимность, в какой-то момент чувствуешь себя здесь лишним. Это еще с детства повелось. Мама с отцом словно живут в своем мире, зная какую-то тайну, недоступную для других.
Нет, родаки они классные. Претензий нет. Может быть, где-то даже слишком идеальные, не смеющие даже и подумать о том, чтобы накричать или раздражаться.
Они помогали развивать именно те увлечения, что были нам с братом близки, особо никогда не давили. Твердость характера отца весьма гармонично сочеталась с мягкостью матери, но ощущение некой отчужденности присутствовало всегда.
И это чувствовали и я, и Вова, а теперь вон и Лилия, ковыряющая салат, это ощущает. Наверное, поэтому, как только появилась возможность смотаться из дома, я это сделал.
Военная карьера меня всегда привлекала, и уже в пятнадцать я уехал в Суворовское училище. Причем, почти в то же время, что и Вова, который отправился покорять зарубежные биржи и попал в небезызвестную сотню Форбс.
– Как там дела с этой… – выразиться мне помешал взгляд матери, каким она меня награждала за любое при ней ругательство. – Профурсеткой.
– Она мужика себе завела, – ответил за мать сам Вова, зашедший в большую светлую столовую, увешанную семейными фото, сквозь двустворчатые двери. Они вели на большую веранду. Дом, недалеко от Москвы, принадлежит нам еще с тех пор, как отец был холостяком. Кучу раз отремонтированный, маме он был бесконечно дорог, и уезжать отсюда в город она категорически зарекалась.
– Неужели ты не можешь ей пригрозить или откупиться.
– Она хочет половину имущества, – потер он свое бледное, осунувшееся лицо и убрал со лба черные волосы. – А доказательств ее измены нет.
– Она совсем ох*е…
– Артем! – прикрикивает мать, а Лиля хихикает в кулак.
– Разберусь, не парься, – отмахивается старший брат, стряхнув с себя пиджак, и залпом выпивает рюмку водки. Я за ним. – Лучше рассказывай, где был в этот год. Это всяко поинтереснее, чем мои склоки с этой тварью. Как в Мексике бабы?
– Вова!
Мы с братом переглядываемся и усмехаемся, потому что научились отборным ругательствам у отца, на которого мать ни разу не решилась повысить голос. Тот мне подмигивает и снова тянется к матери, касаясь губами ее шеи.
Мы, то есть дети, не удерживаемся от того, чтобы закатить глаза.
Я, насколько это возможно, рассказал о своей командировке, о новом звании. А вот о том, как меня чуть не убили, как валялся в госпитале с ножевым ранением, о том, как сидел в тюрьме Акапулько за мнимое хранение наркоты, рассказал уже только брату. Маме и отцу такие подробности знать не нужно.
Уже на следующий день, после плавания в крытом бассейне, наткнулся на родителей, мило о чем-то воркующих, и снова понял, что надо валить.
Тем более, что поездка к родителям не помогла избавиться от желания к Насте ни на секунду, скорее усилила. А значит, нужно скорее оттрахать ее, как следует и стереть картинку стонущей русалки, делающей волну на члене, побыстрее.
Ее образ манит и соблазняет, а воспоминания о стекающих по груди каплях воды сводят с ума. Всю ночь почти не спал, хотел вздрочнуть, но в доме родителей для меня это табу. Так что яйца горят, и кому-то придется остудить этот жар своим маленьким ротиком.
– Артем, о чем замечтался? – с интересом спрашивает подошедшая с боку мама и присаживается рядом на шезлонг. – Влюбился?
– Боже! Мама, – смеюсь я. – Тебе бы только всех переженить.
– А что в этом плохого? – удивляется она и прячет синие глаза за очками. Солнце сегодня слепит. – Тебе почти тридцать лет. И я бы очень хотела внука.
– Вот уж точно не повод для брака. Тем более, если смотреть на Вову, то лучше вообще избегать подобного хомута на шее.
– Не все женщины такие, – с улыбкой говорит эта, во всех отношениях идеальная, женщина, блестящей копне волос и фигуристости которой завидуют многие сопливые девчонки. Наверное, если сравнивать с кем-то из знаменитостей, то она более всего походит на Монику Беллуччи – итальянскую пышногрудую актрису. Неудивительно, что страсть между родителями не угасает и по сей день.
– Мама, – беру ее ручку в свою и целую. – Если найдешь мне такую же как ты, сообщи немедленно, я попрошу террористов перекурить и приеду сыграть с ней свадьбу. Жаль правда, что после того, как я вернусь в пекло, она найдет себе кого-то с более спокойной работой.
– Так может и тебе сменить работу, – с надеждой спрашивает мать, погладив мой ежик и забавно морщась. Она, конечно, понимает, что я всего ей не рассказываю и очень переживает, но недостаточно, чтобы поставить ультиматум.
Мои рассказы о работе напоминают описание ширмы, за которой началась уже война.
– И променять приключения и пацанов на бабу? Чтобы потом сесть за убийство ее любовника или ее самой?
– Не будь к себе так строг. Ты более сдержан, чем считаешь.
Ох, мама, мама. Она всегда ищет в людях что-то хорошее. А судя по тому, как я жарил Настю, я даже более не сдержан, чем считал.
– Поеду я, мам.
– К девушке, – сразу улыбается она, и когда я обреченно киваю, взволнованно спрашивает, расправив плечи в голубом воздушном пончо. – Какая она? Красивая?
– Очень на самом деле, но кто-то явно упорно убеждает ее в обратном.
Отъехав от родителей, я понял, что могу расслабиться и сделать по-настоящему глубокий вдох. Как будто после плотного ужина расстегнул ремень и вывалил пузо, пока никто не видит. И не важно, что пуза-то у меня никогда и не было.
А вот по мере приближения к съемной квартире чувства меняются.
Волнение. Предвкушение. Возбуждение. Желание вновь познать тесный плен тела моей Голубки становится невыносимым и жжет внутренности, как после острой пищи. И лишь она одна способна наполнить меня освежающей влагой своих губ и прикосновений.
Но и эти чувства сметает метлой, когда, выйдя из такси, я вижу у подъезда пафосный «Патриот» цвета хаки с черными военными номерами.
И что бы высшему руководству здесь делать? Точно не жить, я бы заметил.
Уж я бы точно заметил Ланкина, с его ежиком седых волос и бочкообразной грудью. Ланкин Сергей Петрович был полковником Московского округа. Причем в столицу он перебрался всего год назад, а до этого строил сопляков, как он сам выражается, по гарнизонам в глуши нашей необъятной страны.
Сам я тоже был сопляком, когда увидел его первый и последний раз. Он разрабатывал операцию в своем районе, а я был, так называемым, пушечным мясом.
Он жесток, непримирим, а возможно все дело в том, что несколько лет назад потерял сына и воспитывал лишь дочь.
Тяжелый взгляд полковника обращен в лобовое стекло, которое задымлено, судя по размеру облака, уже третьей сигаретой.
Меня он вряд ли бы узнал, да и не хочется в отпуск общаться с военными, поэтому невидимкой проскакиваю в дверь подъезда и на лифте поднимаюсь на свой пятый этаж.
Здесь меня встречает темноволосая женщина с тезкой на руках. Пацаненок тянет ко мне руки, и я, не думая, поднимаю его наверх.
И я уже хотел спросить, чего это малыш трется в подъезде, а не на улице, как вдруг из Настиной квартиры доносится ее крик, а следом мужская отборная ругань.
– Вы не могли бы поставить моего внука на пол, – привлекает внимание к себе женщина, и теперь я понимаю, что в ней показалось мне знакомым. Глаза и пухлые губы.
Но если у Насти все это яркое и приветливое, то здесь лишь тоска и желчь.
– Насте нужна помощь? – перевожу взгляд на дверь, уже готовый вспомнить все рабочие инстинкты и просто переломить хребет бесхребетному муженьку.
Дорогу мне загораживает Настина мама и почти вырывает внука из моих рук. Ну с такими-то габаритами понятно.
– Вам, кто бы вы ни были, там делать нечего. Это семейная ссора. Весьма частое явление для тех, кто обременил себя ответственностью брака. Вам не понять. Судя по всему, вы холостяк и даже гордитесь этим.
Вот это да. Обвинить незнакомого человека с ходу. Да еще и так, словно она одна живет тяжелой, но праведной жизнью. Это еще надо талант иметь.
– Из-за чего ссора? – без предисловий и проигнорировав ее замечание, спрашиваю и достаю из кармана конфету, чтобы протянуть уже хныкающему малышу.
– Он не ест сладкого! – убирает протянутую детскую ручку эта «приветливая» особа и вскидывает подбородок. – Сор из дома выносить мы не привыкли. Идите, куда шли, молодой человек.
Она выжидающе смотрит, склонив голову, ждет, пока уйду, и я, невольно передразнивая ее позу, тоже наклоняю голову. Вот дернул же черт. Вижу, как от насмешки ее кожа стала покрываться пятнами.
– Вы издеваетесь? – возмущенно раздувается эта и без того полная женщина и перекладывает извивающегося ребенка на другую руку. – Кто вы вообще такой?
– Сосед, – пожимаю плечами и вот тут тезка заливается громким плачем.
Мать Насти, конечно, начинает его успокаивать, но делает это с явной раздражительностью, что дети очень хорошо чувствуют.
За дверьми, наконец, образовывается тишина, и выходит в домашнем неприглядном халате Настя. Мельком взглянув на меня, она берет на руки малыша, тут же его этим успокаивая. Так ничего не сказав, заносит мальчика в квартиру.
Её мать – дай бог здоровья этой вредной женщине – зыркает на меня прищуренными глазенками и тоже заходит в квартиру, захлопывая дверь, как будто перед моим носом.
Убедившись, что преступления никто совершать не будет, залетаю в квартиру и бегу в душ охладить желание вернуться туда и все выяснить.
Нет, нахрен! Баста. Мне точно не нужна женщина с такими проблемами в своем окружении. Ведь, волей-неволей принимая в свою постель любовницу, ты берешь за нее ответственность и эти проблемы решать, рано или поздно, придется.
А вот, на*уя мне это? Лучше позвоню тренеру по танцам на шесте. Всегда готова, всегда с презервативами. Приедет, трахнемся, уедет.
Ну, в крайнем случае, можно пофантазировать, что это Настя, если о кости этой жерди не порежусь.
Да, я холост. И да, мне это нравится. Мне не нужно думать об удовольствии другого человека, кроме как в постели, а свою карму я стабильно пополняю. Спасаю тысячи жизней в военных операциях по всему миру.
Решение принять легко. Кажется, щелкнешь пальцами, и все будет, как ты хочешь. Только вот ближе к ночи, взяв телефон, чтобы набрать номер Лены, очень некстати выглядываю в окно.
Там уже сумерки. Уличные фонари желтыми пятнами освещают влажную после дождя землю. И в одном из таких пятен вижу до тянущей боли в паху знакомую фигуру.
Вбивая тяжелые каблуки в бетон дорожки, в сторону фитнес-зала марширует Настя. Её коса отбивает ей попку при каждом резком шаге. Напряжение видно невооруженным взглядом.
Пальцы как-то сами собой нажимают кнопку отбоя, а в голове сильно шумит, как будто я снова оказался в душе, и капли с меня слизывает юркий, упругий язычок.
Так, спокойно.
Надо просто выдохнуть, отвести взгляд от круглой, удаляющейся задницы и опять зависнуть за Доктором Хаусом. Каждый отпуск пересматриваю этот сериал.
Так, еще вдох. Выдох. Я не пойду. Я не буду одеваться и бежать за женщиной с таким прицепом. Кто знает, что еще у нее там есть. Мне она не нужна. Не нужна, я сказал!
Только вот ты обещал ее потренировать в зале. Показать нужные упражнения. Ты же обещал.
Разве по уставу не принято отвечать за собственные слова? Разве отец не учил тебя выполнять обещания?
– Значит так, – встаю я и медленно иду к шкафу, скидывая шорты и натягивая боксеры с джинсами. – Я просто подскажу ей пару упражнений, полюбуюсь, как она их выполняет, и скажу, что не смогу с ней видеться. А потом лучше сниму другую квартиру. Да, так и сделаю.
Смотрю в зеркало на выходе и отчего-то вижу, как кривятся губы в насмешке. Словно само отражение смеется над моими словами.
И решения приняты, только чем ближе я подбегаю к Насте, чем сильнее втягиваю ее запах, тем более расплывчатыми они становятся.
Бегу за ней, срывая дыхание, и нагоняю у самого лифта, который и должен отвезти нас наверх.
Она полного слез взгляда не поднимает. Я, нажав кнопку стоп, толкаю ее к зеркальной стене. Нажимаю на грудь ладонью, чтобы не дергалась, и резко, рвано требую:
– Рассказывай.
Она смотрит на меня снизу-вверх, долго думая, слишком долго. А потом вдруг говорит то, что выбивает воздух из легких, разбивает вдребезги все решения и правильные мысли.
– Лучше трахни меня, Артем. Просто трахни, как обещал, и дай в тебе забыться.