"Время – самый ценный, необратимый, невосполнимый ресурс. "
Леся ощущала время буквально кожей: то как тяжелую, колючую мантию тревожности, расшитую бисером "не успею", то как сладкий, украденный миг, когда карандаш танцует по бумаге…
Время текло по Лесе не рекой, а то густой патокой, то ледяным ручьем с острыми камнями. Она чувствовала его каждой клеточкой. Каждую секунду, украденную сном ради утренней медитации. Каждую минуту, растоптанную в пробке по пути на работу. Каждый час, проглоченный школьным домашним заданием, которое больше напоминало квест для спецназа, чем для ребенка. Это ощущение – постоянного цейтнота, гонки с таймером в голове – добавляло в ее жизнь особого «перца» тревожности. Она боялась не успеть. И боялась успеть – потому что "успеть" часто значило "сделать через силу, на износ".
«Не успеваю!» – могла бы она воскликнуть, упав на диван в позе «выжатого лимона». Пожалеть себя. Обвинить обстоятельства. Помечтать, как сладко было бы сегодня позже встать, позже накраситься, сделать зарядку не под свист чайника, а под пение птиц (если бы они пели за окном, а не чирикали испуганно под колесами машин). Но «позже» было роскошью. Как и «раньше». Время было роскошью.
Добрые советы в стиле «Надо вставать на час раньше, успеешь и йогу, и смузи!» или «Просто делегируй, дорогая!» вызывали у нее лишь горькую усмешку. «Легко говорить, когда у тебя на подхвате бабушка с дедушкой или хотя бы финансовый резерв размером с Эверест!» Леся чувствовала себя в этом плане обделенной, как Золушка до феи, но без гарантии попадания на бал. Ее бал – это было бесконечное «надо»:
Надо на работе: горы поручений, летящих с неба, словно град, каждый с пометкой «СРОЧНО! ВЧЕРА!».
Надо от школы: учителя виртуозно осваивали родителей. Всё, что не успели (или не захотели) втолковать за 6 уроков, щедро вываливалось дома в виде «закрепите», «проработайте», «создайте проект». Школа превратилась в абсурдный театр: дети проводили там львиную долю дня, но ответственность за воспитание и, по сути, за результат обучения ловко перекладывалась на родителей. Школа ставила себя в позицию оценщика, холодного регистратора фактов: «Усвоил? Молодец. Не усвоил? Твои (родительские) проблемы. Репетитора найди!» Леся с горечью вспоминала свою школу: учитель мог оставить после уроков и долбить тему с отстающими, пока не дойдет. Считалось злом, насилием. Теперь это «зло» трансформировалось в вечерний ад для семьи и полное отсутствие свободного времени у детей. «Прогресс?» – саркастично подумала Леся, разбирая в 10 вечера очередной "творческий" (читай: родительский) проект Виты про динозавров из папье-маше.
Нехватка времени на «хочу» была ее личным краеугольным камнем, о который она спотыкалась ежедневно. «А что ты хочешь-то, Лесь?» – спрашивала она себя порой (эхо вопроса того самого психолога?). И ей порой после каждого НАДО, хотелось поставить знак вопроса, действительно НАДО?
И тогда, в редкие порывы творчества, она совершала дерзкие ограбления. Крала время. Хотя бы 15 минут. Садилась с блокнотом и карандашами. И растворялась. Время вокруг замедлялось, становилось тягучим, сладким. Рука водила карандашом, рождая целебные каракули. Не симметричные узоры мандал (на это не было времени!), а хаотичные линии, пятна, завитушки. Она называла это «умыванием белого листа». Это было сродни гаданию на кофейной гуще, только наоборот: не пытаться разглядеть образ в хаосе, а создать хаос, а потом найти в нем структуру, смысл, магию. Темные карандаши шли в ход, когда хотелось грустить. Яркие – когда пробивался лучик надежды. В этих каракулях жило ее настоящее «хочу» – свобода, игра, отсутствие правил. Пять украденных минут творчества заряжали ее, как час сна.
Она усвоила простую истину, прочувствовала ее насквозь: в радости время летит, в горести – тянется. Поэтому училась горевать осознанно, но уже понимала, что если даже не вывозит все тяготы жизни, творчество – ее Солнце и Венера. Оно давало мощные прорывы.
Не погружаться в ту самую заразную депрессию, которая, как черная туча, накрывает не только тебя, но и всю семью. «Если мать в тоске – детям тоже не до радости». Она знала это на своей шкуре. Леся училась подмечать моменты, которые тянули вниз, и сознательно искать им противовес – те самые каракули, смешной ролик, запах кофе, объятия дочери. Баланс «хочу/надо/могу» был хрупким, как фарфоровая кукла. «Надо» – всегда перевешивало. «Могу» – часто оказывалось меньше, чем хотелось. Но хочу»… «Хочу» она отвоёвывала. По крупицам. По минутам.
Время – не линейка. Это эмоциональный аккумулятор. Каждая минута, прожитая в злобе, страхе или обиде, – это свинцовая дробь в копилку твоей ауры. Прожитая в радости, азарте, созидании – чистый ток. Леся усвоила это на своей шкуре, ободранной о колл-центр банка-монстра. (Очередной острый осколок ее прошлого).
Там время меряли секундомерами. Каждый звонок – битва. Клиенты? Часто – токсичные мешки с криком. Обвиняли во всем: от погоды до мировой финансовой системы. А она, Леся-каменщик, ее долото – скрипт, ее камень – продукт, должна была впитывать этот яд с улыбкой за "минималку + копеечные премии". Ее время там стоило дешевле офисной туалетной бумаги.
Обесценивание – чума века. Общество поделилось на "успешных в тренде" и "лузеров". Леся чувствовала себя последней. Начальство? "Леся, срочно отчет!" в 17:55. Семья? "Мама, помоги с проектом 'Экосистема болота'!" в 23:00. Личные границы? Размыты, как берег во время шторма. Ослушаться начальника? Путь к увольнению. Отказать детям? Путь к чувству вины размером с Уральский хребет.
Однажды, в святое 8 Марта, звонит мажор. Орёт, обвиняет в мошенничестве, требует директора. Потом – пауза. И ледяное: "Девушка, вы знаете, какой сегодня день? Почему вы не с семьей? За эти копейки даже яблоко ребенку не купишь. Ищите место, где вас ценят."
Щелк. Внутренний стержень – тот самый, что мама когда-то хвалила ("Ты справишься!") – треснул. Слезы хлынули Ниагарой. Ноги отнялись. Начальница шипела: "Соберись! В линию!" Но как? Поддержки ноль. Бабушки-дедушки? Только на небесах. Она – одна на поле боя, где время – враг, стреляющий свинцовой дробью нелюбви к себе.
Каменное состояние – вот ее ритуал выживания в те времена. Не чувствовать. Не реагировать. Стать булыжником в потоке дерьма. Как кредиты, которые она продвигала. Время-липучка. День платежа – как день казни.
Но она видела и другое: подруга взяла кредит на операцию, переквалифицировалась из парикмахера в грумера, открыла студию – выкарабкалась! "Кредит – топор над головой, но иногда он рубит петлю на шее," – горько думала Леся. Ее личный топор – банк, съевший ее пенсионные накопления хитростью в договоре. Обида? Глубже Марианской впадины. Но камень не чувствует обиды. Камень терпит.
Но камень трескается. Тело начало мстить: лишний вес – броня из сала, наращенная против мира. Сигнал: "СТОП! Я в опасности! Спасай себя!"
Как сэкономить время на токсичных людях и не сойти с ума? Леся выработала свою арт-артиллерию:
1 Кукла-Недоля (Русский детокс): Как только чувствует, что старые обиды/привычки/претензии тянут назад – берет лоскуты. Плетет чудную куклу. Шепчет ей все: "Вот сволочь-начальница… Вот кредит-грабитель… Вот муж-тунеядец… Вот сплетница-коллега…" Наполняет куклу до отказа своим ядом. Потом – торжественное аутодафе во дворе (или в печке). Смотрит, как горит. "Как отраву выплюнуть – легче. Злость сгорела, не отравляя меня."
2. Пластилиновые Палачи (Сарказм в 3D): Вспомнила токсичного клиента? Коллегу-змею? Берет пластилин. Лепит рожу. Утрированно-мерзкую. Месит, давит, ты че. Вмешивает в материал всю ярость. *"Вот тебе, мажор 8-мартовский! Вот тебе, банк-оборотень!"* Сила арт-терапии – в физическом переносе темноты из души в бездушную массу. Экономит часы на пережевывании мыслей.
3. Внутренний Скоморох (Добрый стеб): Услышала сплетню? Коллега ляпнул глупость? Включает внутреннего скомороха. Представляет обидчика в шутовском колпаке, пляшущим под дудочку. "Ой, Васенька, ну и ляпнул же! Прям скоморох недоделанный! Ха-ха!" Высмеять по-доброму – не значит простить. Значит – обезвредить. Не тратить время на переживания. Скоморох над дураком посмеялся – и пошел дальше.
Баланс – не в равных долях позитива и негатива. Баланс – в управлении ядом. Выпустить пар через куклу, пластилин или скомороший смех – значит не дать токсинам отравить драгоценное время своей жизни. Да, на работе она порой каменеет, чтобы выжить. Но дома? Каменный панцирь надо снимать! Как грязную спецовку. Иначе родные утонут в твоей эмоциональной мерзлоте.
Сейчас, вспоминая прошлое, Леся пыталась стереть эти годы из памяти. Но уже чувствовала и понимала, что все неспроста, и многое она сама допустила. Ловила себя на мысли, что и это прошло, и это было во благо. Причем эти мысли появились именно недавно, чудесным образом освещая ей путь. Но что за магия в этом была вовлечена? Какие непонятные силы? Духовный рост, конечно, дело крутое, но не нужно ехать за ним на ритриты в Индию. Здорово бы на берегу реки в тепле и уюте ощущать блаженство, а ты попробуй это сделать в нашем троллейбусе, когда каждая часть тела под угрозой… Или все-таки может? В этом внутреннем пространстве я решаю, как реагировать и что замечать. Где-то прикинуться душкой, а где-то камнем.
Но лучшее время, конечно, сохранялось в воспоминаниях, там где можно было видеть прошлое так, как хочется. И для Леси одно из таких было – поездка на море.
…На море. Они были все вместе: она, муж, Леся-дочь, Вита. Идиллия. Может, от отсутствия быта? Или потому, что Вита завела воображаемого друга? История была удивительной. Дети строили замок из песка. Вита нашла камень. Не простой – теплый, особенный. И тут старший мальчишка, верзила, снес их постройку. Вита, обычно робкая, сжала камень в руке. И внутри нее что-то щелкнуло. Страх сменился яростью. Она выпрямилась во весь свой малый рост и заорала: «Пошёл вон! Кто тебя звал?!» Вита была так убедительна и тверда, что верзила опешил. «Ты что, малявка?!» – пробурчал он. «А ну-ка, ребята! Берите камни! Забросаем его, если не уйдет!» – скомандовала Вита. И маленькие строители, обычно трусливые, послушно схватили камни. Верзила отступил. Вита испытала незнакомый прилив: смелость, доблесть, власть. Приятное тепло от камня в руке разливалось по телу. Вечером она взахлеб рассказывала маме о своей победе, о том, как ее наконец заметили. Камень стал ее талисманом. «Он живой, мам! Теплый! Как яйцо! Я слышу, как внутри стучит! Он мне поможет в школе!» Перед отъездом Леся предложила бросить камень в море, показав, как он прыгает по волнам. Вита посмотрела на маму строго, почти по-взрослому: «Нет. Он живой. Он поможет мне разобраться с этой школой».
В этот момент Лесю снова нагнал осколок прошлого. Она смотрела на дочку, такую маленькую, а уже зависящую от этих лайков и оценок учителей. Как найти способ помочь ей, не травмируя ее уникальность? Этот вопрос так и оставался открытым в ее поле внимания.
Вики (Вероника-доча) с ее теплым камнем – талисманом и с ее вечным "не хочу учиться" – не враги. Они – ее живой антидот. Их смех, их слезы, их "мам, посмотри!" и конечно « А почему?» – это настоящие лайки, заряжающие аккумулятор души куда сильнее виртуальных.
Каменной быть – иногда необходимо. Окаменеть навсегда – значит похоронить себя заживо. Время синхронизирует нас не с миром, а с собственным сердцем. Услышь его стук под каменной броней. Сними панцирь. Дыши. Чувствуй. Даже если вокруг – война, а в кармане – только теплый камушек и кусочек пластилина. Ваше время – ваше. Не дайте его украсть и отравить. Жгите кукол, лепите рожи, смейтесь, как скоморохи. И будьте живыми.