2. Цикута и Наперстянка
Папа, весь грязный и пахнущий навозом, зашёл в кухню как раз тогда, когда я закончила перемалывать в блендере овощи. Я совсем забыла об усталости – так мне не терпелось приготовить что-нибудь новенькое.
– Что делаешь, Агата?
– Готовлю ужин.
– Но у тебя какая-то зелёная жижа вместо еды! Может, ты всё перепутала и на самом деле готовишься к лабораторной по химии? – засмеялся папа.
Я вздохнула. Папа такой консерватор. Он неплохой кулинар, но не блестящий. Я часто делаю нам ужин, обычно что-нибудь из его любимых простых блюд: сосиски с пюре или тушёную фасоль с поджаренным хлебом. Нет ничего странного в том, что иногда мне хочется поэкспериментировать.
Сегодня я готовила по «Кулинарному путеводителю» Огюста Эскофье. Я купила его в букинистической лавке на Чаринг-Кросс-роуд, а потом весь вечер кое-как переводила с французского.
Папа окинул взглядом царивший на кухне беспорядок, покачал головой, а потом ушёл мыться.
Мой отец – вообще его зовут Руфус – начал работать в Королевских парках Лондона в шестнадцать лет, сразу после школы. Теперь он дослужился до главного садовника Гайд-парка, поэтому мы живём здесь же, в коттедже под названием Дом садовника. Даже став начальником, папа отказывается перекладывать грязную работу на других; больше всего ему нравится возиться в земле, засучив рукава.
Он вернулся в чистой рубашке, пахнущий дегтярным мылом (всё лучше, чем навозом), и, поглаживая рыжеватую бороду, оглядел мою стряпню.
– А это вообще… что?
– Филе трески с овощным муссом, украшенное креветками и резаным кервелем.
– Ух ты, как сложно.
– А ты попробуй.
Папа окинул меня недоверчивым взглядом и сел за стол.
Я несколько недель копила деньги на ингредиенты. Я в буквальном смысле заработала их своим потом: папа давал мне карманные деньги за то, что в выходные я помогала ему перекапывать компост. Но оно того стоило – у каждого должен быть шанс попробовать что-то изысканное, правда?
Уставившись в тарелку, папа крутил вилку в руках, явно подыскивая подходящие слова. Но, видимо, так ничего и не придумал.
– Оно не очень… английское, – наконец выдавил он.
– А Пуаро говорил, что у англичан нет национальной кухни, у них есть только еда, – сказала я с улыбкой.
Папа застонал при упоминании моего любимого детектива. Я так много говорю об Эркюле Пуаро, что он стал для папы чем-то вроде красной тряпки.
– Опять ты про книги, Агата! Знаешь ли, не всё, что говорит Пуаро, является истиной в последней инстанции.
Я проигнорировала это замечание и поставила перед отцом блюдо с рыбой и овощами.
– Bon appetit![3] – сказала я с улыбкой, и мы принялись за еду.
Что-то было не так. Вообще не так. Я посмотрела на папу. На меня произвело сильное впечатление то, как долго он смог сохранять невозмутимое лицо.
С моим языком творилось нечто страшное. Я никак не могла заставить себя проглотить филе, а когда всё-таки проглотила, то чуть не подавилась.
– Кажется, я допустила ошибку где-то в переводе…
Папа тоже проглотил еду, из его глаз текли слёзы.
– Можно мне стакан воды?
Мусс отправился на помойку, а мы пошли покупать готовую еду – а именно рыбу с картошкой фри, благо в Лондоне их продают на каждом углу. На этот раз я решила не цитировать Пуаро, который отправлял это любимое англичанами блюдо в категорию «Сойдёт, если холодно, темно и нет ничего другого». Вряд ли папа счёл бы это забавным. К тому же, если честно, мне нравилась рыба с картошкой.
Наши животы урчали от голода, пока мы несли еду домой. Блюдо было съедено в блаженном молчании. Я наслаждалась хрустящим тестом, мягкой рыбной мякотью под ним, солоноватыми сочными ломтиками картошки. Я готова признать, что и Пуаро может ошибаться.
Пока мы ели, папа расспрашивал меня про учёбу, но мне не хотелось говорить ни о школе, ни о ФФ, ни о директоре, ни о том, как я отключилась на химии. Вместо этого я спросила, как прошёл его день.
– Как поживают цветники?
– Нормально, – ответил папа, жуя рыбу.
Я вспомнила, что читаю сейчас очень интересную книгу.
– А у тебя растёт дигиталис?
– Если ты имеешь в виду наперстянку, то да – около моста.
– А аконит? – Я съела кусочек картошки, не глядя на папу.
– То есть борец? Смотрю, ты знаешь много латинских названий… Да, на лугу есть несколько, но я не позволю ему разрастаться. Впрочем, пчёлы его любят.
– Ага. А белладонна?
– Белладонна? – Он нахмурился, поняв наконец, в чём дело. – Наперстянка, борец, белладонна – Агата, тебя интересуют только ядовитые растения?
Я покраснела. Ну вот, расколол! Ведь прямо сейчас в моей сумке лежали «Ядовитые растения Британских островов».
– Мне просто интересно, – сказала я невинным голосом.
– Я знаю, родная, я знаю. Но я беспокоюсь за тебя. Мне не нравится это твоё нездоровое увлечение. Мне тревожно, что ты совсем не живёшь в реальном мире.
Я вздохнула. Мы это уже обсуждали, и не раз. Папа говорил о реальном мире так, будто это какое-то место, где я никогда не бывала. Он волновался, что я живу в мире грёз, что мне интересны только книжки про убийства.
Впрочем, так оно и было.
– Я помою посуду, – быстро сказала я, чтобы сменить тему, и посмотрела на гору кастрюль, дуршлагов и бесчисленных мисок, в которых готовила своё кулинарное недоразумение.
Может, в другой раз.
– Я помою, Агата, сегодня моя очередь, – сказал папа. – Ложись спать. У тебя усталый вид.
– Спасибо. – Я обняла его, вдыхая запах отутюженной ткани и дегтярного мыла, а потом побежала к себе наверх.
Когда мы только переехали в Дом садовника, я сразу решила, что буду спать на чердаке. Мама говорила, что для меня это идеальное место – высоко-высоко, чтобы всё видеть. Как дежурный матрос на носу корабля. Тогда мне было всего шесть лет, и мама была жива. До этого мы теснились в квартирке на севере Лондона, и папа каждый день ездил в Гайд-парк на велосипеде. В то время он был младшим садовником и только набирался опыта. На подоконниках в нашей квартире вечно что-то росло: на кухне – помидоры, в ванной – орхидеи (вперемежку с бутылочками шампуня и геля для душа)…
У моего чердака скошенный потолок и маленькое окошко. Оно находится ровно над кроватью, и в безоблачную ночь мне видны звёзды. Иногда я белым маркером отмечаю на стекле их положение – Большая Медведица, Орион, Плеяды – и наблюдаю, как они скользят по ночному небу.
Половицы укрывает разноцветный коврик, чтобы не мерзли босые ноги по утрам: у нас нет центрального отопления, и по дому часто гуляют сквозняки. Впрочем, сейчас июль и тепло. А этот день и вовсе выдался невыносимо жарким, поэтому я приподнялась на цыпочках и открыла окошко, чтобы впустить немного прохладного воздуха.
Моя одежда висит на двух вешалках-рейках, стоящих на полу. Папа копит деньги на шкаф, но мне нравится, когда вся одежда на виду.
На стене висит постер фильма «Завтрак у Тиффани» с Одри Хепбёрн в чёрном платье. Рядом с ней – портрет модели по имени Лулу. Над кроватью прикреплена большая фотография Агаты Кристи, которую мне подарил Лиам на день рождения. На противоположной стене – карта Лондона.
Не могу сказать, что в моей комнате царит беспорядок. По крайней мере, я не считаю это беспорядком, хотя папа наверняка бы со мной не согласился. Просто вещей очень много, а места – мало. Так что повсюду лежат виниловые пластинки, книжки, а в углу примостился бюст королевы Виктории, который я нашла в мусорном контейнере. Правда, иногда папа заставляет меня наводить тут порядок.
Вот и сейчас я попыталась убраться у себя на чердаке. Но места было так мало, что в результате стало казаться, будто кто-то просто помешал в комнате гигантской ложкой.
Я взяла тяжёлый потрёпанный «Кулинарный путеводитель» и поставила его на стеллаж, который занимал всю стену. Вздохнув, я подумала о том, сколько же времени потрачено впустую. Да, день явно не задался!
Я провела рукой по зелёным, тиснённым золотом корешкам. Это были детективы про Пуаро, мисс Марпл, Томми и Таппенс – полное собрание сочинений Агаты Кристи. Мама назвала меня в честь этой писательницы.
Она-то и посоветовала мне прочесть все эти книги. Я всегда любила разгадывать ребусы, и мама как-то заметила, что мне стоит заняться настоящими загадками, а не просто шарадами и словарными играми. Когда я спросила, что она имеет в виду, она сказала: «Каждый человек – загадка, Агата. Каждый прохожий имеет свою историю, свои причины быть таким, какой он есть. Вот это по-настоящему важные загадки».
При мысли о том, что мамы больше нет со мной, к глазам подступили слёзы.
– Меня сегодня вызывали к директору, – сказала я вслух. – Но ничего страшного – он отпустил меня с предупреждением.
Я продолжала говорить, раскладывая одежду по местам. Я иногда так делала – рассказывала маме о том, как прошёл день.
Я переоделась из школьной формы в пижаму, повесила одежду на плечики и положила берет в коробку. Что же надеть завтра? Я выбрала мамин красный в цветочек шарф из китайского шёлка. Мне ужасно нравилось сочетать её одежду с нарядами, которые я покупала на благотворительных распродажах или в секонд-хендах, хотя некоторые мамины вещи были настолько дороги моему сердцу, что я никогда не выходила в них на улицу.
Потом я подошла к столу в углу и откопала из-под вороха одежды свой ноутбук. Я включила его и залогинилась. Ребята в школе думают, что я не пользуюсь соцсетями, но это не так. Да, я читаю на переменах газету, а не листаю смартфон и заметки в блокноте пишу ручкой. Но в то же время я интересуюсь современными технологиями. О людях столько можно узнать, посмотрев, что они выкладывают на свои странички. Конечно, у меня нигде нет профиля под моим собственным именем. В Интернете меня зовут Фелисити Лемон.
Никто до сих пор не заметил, что Фелисити ненастоящая. Некоторые ребята из школы добавились ко мне в друзья, включая всех трёх фиф. Но никто из них не сообразил, что Фелисити Лемон – имя секретарши Эркюля Пуаро. Никто не узнал на фото в профиле Франсуазу Арди, французскую певицу.
Я просмотрела ленту, состоящую из бесконечных фото Сары Рэтбоун, Рут Мастерс и Брианны Пайк. Похоже, в выходные они выбирались куда-то в Европу. Они позировали на шезлонгах, болтали ногами в гостиничном бассейне и сидели на носу яхты, а их волосы развевались на ветру, как в рекламе шампуня. Я невольно почувствовала укол зависти и закрыла крышку компьютера.
Порывшись в сумке, я извлекла записную книжку и вместе с перьевой ручкой положила её рядом с кроватью. Так делают хорошие детективы: они всё записывают, потому что никогда не знаешь, какая из мелких деталей может оказаться ключевой уликой в расследовании.
У большинства моих записных книжек чёрные обложки, но у некоторых – красные. В них я пишу о маме. На сегодняшний день у меня двадцать два красных блокнота. Они стоят отдельно от всех, на высокой полке. В них много подробных сведений о маме: где она стриглась, с кем общалась на даче. Я записала всё, что помнила. Я не хотела забыть ни единой детали.
Я посмотрела на мамино фото на столике у кровати. Она сидела на велосипеде, одной ногой упираясь в землю. Добрая улыбка, большие солнечные очки, шерстяная юбка и мягкая широкополая шляпа. К багажнику привязана стопка книг.
Полиция сказала, что из-за книг она и потеряла контроль над велосипедом. Но мама всегда возила с собой много книг. Не думаю, что авария произошла из-за этого. Была какая-то другая причина.
Я залезла в кровать и укрылась одеялом. Потом взглянула на фото в последний раз. К глазам подступили слёзы.
– Спокойной ночи, мам, – пробормотала я и выключила свет.