За окном завывала декабрьская вьюга, колкие снежинки бились о стекло, а промерзшие уличные ставни ритмично и гулко постукивали от ветра. Сима медленно вытянула ноги, чтобы не мешать Илюшке упираться коленками в ее живот, и сразу же ощутила, как повеяло холодом от стены. Дыхание мальчика выровнялось, но сквозь сонное полузабытье она все еще слышала булькающие хрипы в его груди. Завтра нужно будет обязательно выбраться из дома, чтобы купить молока. Кажется, при въезде в поселок есть продовольственная лавка. Вот только вряд ли в ней можно расплатиться картой, которую, к тому же, могут отследить, а наличных осталось совсем немного.
Впрочем, надо радоваться уже тому, что на старой даче есть свет, электрическая плитка и запас круп. Конечно, с давно истекшим сроком годности, но на первое время им хватит. На первое время… А что дальше?
Сима глубоко вздохнула и уткнулась лицом в подушку, от которой пахло то ли нафталином, то ли слежавшимся пухом. Илюша заворочался, выпростав из-под тяжелого ватного одеяла горячие ладошки, и желание плакать у нее тут же пропало. В груди стало тепло от подступившей нежности и сладкой боли.
– Ма… – пробормотал мальчик во сне.
– Тш… тш… – Серафима нашла губами его висок и прижалась к нему губами.
Сон окончательно пропал. Укутав сына, Серафима уставилась в оклеенную бумажными обоями стену, стараясь прогнать непрошенные мысли. Но словно назло, они настойчиво лезли обратно, насмехаясь и тыча страшными картинами произошедшего – мертвое лицо Горецкой с приподнятой над вставной челюстью верхней губой, скрюченные пальцы на отполированной столешнице, и разорванное кружево воротничка на ее сморщенной шее… Сима едва успела подавить рвущийся наружу стон, чтобы не разбудить Илюшу.
За окном была глубокая ночь, белесая от пурги. Снегу теперь навалит до самого порога, и надо будет исхитриться выйти так, чтобы не оставить следов и не привлечь к дому чужого интереса. Хорошо, что в поселке горят редкие фонари, так хотя бы можно понять, что ты не одна на всем белом свете…
Раздалось легкое цоканье коготков по полу. Сима шмыгнула носом, развернулась и протянула руку. В ладонь ей тут же уткнулся холодный мокрый нос.
– Замерз? – еле слышно прошептала она в темноту и приподняла краешек одеяла со своей стороны. – Ну ладно, иди… Только тихо.
Маленькое мохнатое тельце в ту же секунду оказалось на кровати и, повозившись немного, дрожа, прижалось к ее боку.
«Правила воспитания, гигиена? Нет, не слышали…»
Ровное сопение со обеих сторон немного успокоило. Вздохнув, Сима опять закрыла глаза. Но с новым витком холодного ветра под крышей в голове зашумело:
«…Это домработница ее убила, точно вам говорю! Видела я, как она в ночи из квартиры убегала…»
По вискам заструились горячие слезы: господи, как же она виновата! Перед Горецкой, перед Илюшей… За сына было особенно больно: у него нет отца, а теперь, если ее осудят, то не будет и матери. Вообще никого не будет…
Три недели назад
Снег выпал в середине ноября, ночью. Накануне вдруг ударил настоящий мороз, и все моментально застыло и стало видеться будто через обработанный срез горного хрусталя – в легкой туманной дымке.
Сима проснулась около пяти и не заметила, что погода изменилась. Было темно, и хотелось спать. Кажется, только пригрелась под боком у Илюшки, а вот уже и вставать пора. Пятнадцать минут на сборы, и тихо, на цыпочках, мимо кровати к входной двери. Хорошо, что детский сад в ста метрах от их дома. Илюшка даже не заметит ее отсутствия: это он укладывается долго – требует сказок, почесываний и поглаживаний, а утром в сад пушкой не разбудишь!
Какой же он красивый! При взгляде на пушистые черные ресницы и румяные щеки Симу всегда накрывает безудержной нежностью – мой любимый мальчик! Самый-самый…
Ботинки, курточка, шапочка… Закрыв дверь и провернув ключ, Сима прижалась ухом к холодной обивке – тихо. Побежала вниз, перепрыгивая через ступеньки и на ходу застегивая молнию.
Пока дошла до ворот детского сада, успела продрогнуть. С удивлением она рассматривала в утренних сумерках снежный покров под ногами и пыталась сообразить, что в этом случае придется делать. Ведь, кажется, только вчера мели веником и сгребали чернеющие листья, и вот, нате вам, – зима. И снег…
Соседка с первого этажа, Валечка Андреевна, упросила заменить ее на время своей поездки и помочь с уборкой территории. К свекрам поехала, кто-то из них сильно заболел, а Сима не стала выспрашивать. Сама Валечка тянула двух детей, поэтому совмещала – работала воспитателем и дворником. И если в группе ее заменили в связи с вынужденной поездкой, то убираться никто не согласился. А Сима приняла предложение с радостью. Кому же помешают лишние деньги? Да и не лишние они, а необходимые. Валечка Андреевна так и сказала: Сима, давай! И Сима дала. Ничего, не надорвется. Соседка ведь живет как-то, и дети у нее хорошие, воспитанные. Бывший муж, правда, алкаш и гулена, да этим в Добринске никого не удивишь. Валечка ведь как по молодости думала – приезжий, инженер. Значит, генетика хорошая. И то правда – детишки получились симпатичные – глазастые в Валечку, и кудрявые в папашу. Но, то ли заскучал сосед, то ли трудностей испугался, а загулял, выпивать начал и по «работе» задерживаться… Сима частенько слышала, как они скандалят. Потом он другую женщину себе нашел и к ней ушел. Теперь скандалят там, а у Валечки Андреевны стало тихо и запахло пирогами на выходных. Счастья, конечно, от этого мало, а женского вообще нет, но ведь и ждать-то его неоткуда.
Сима подняла голову и подставила лицо под кружащиеся снежинки. Затем крепко зажмурила глаза, и под ресницами тут же стало мокро и горячо.
Тает… Тает снег от горячих слез… Жарко… Жарко от воспоминаний…
– Глупости все это, – прошептала Сима, вытерев щеки рукавичкой. – Блажь и дурость… Права Амалия Яновна.
Когда Сима произнесла имя старой актрисы, по телу привычно пробежала нервная дрожь. Ведь уже скоро полгода, как она работает у Горецкой приходящей домработницей, а поди ж ты, вздрагивает от одной только мысли о ней.
Быть домработницей, конечно, не профессия. А для многих и вообще – самая ужасная стезя. Прислуга, фу… Но Сима радовалась и считала, что ей повезло. Предложений для одинокой молодой женщины с ребенком не так уж много. Как-то надо выкручиваться. Тем более, Илья еще такой маленький, а больничные никакого работодателя не обрадуют.
Но кто же знал, что все так получится?
Учеба теперь растянулась. Первый курс еще легко закончила. А там понеслось – смерть бабушки, беременность, роды…
Ну ничего, теперь с божьей помощью все устроится. Должно же получиться, правда? Не все же беда с горем в догонялки играть будут. Главное, у нее Илюшка есть, а остальное приложится. Доучится на заочке и вперед… Бабушка ведь как говорила: без бумажки ты какашка, а с бумажкой человек.
«Но, знаешь, бабуля, времена очень изменились. Да ты и сама это все прекрасно знала…»
Серафима вдохнула утренний морозный воздух и прислушалась к скрипу под ногами. Хо-ро-шо, все бу-дет хо-ро-шо… Надо просто ждать и не роптать. Потому что только так и случаются чудеса. И этому есть доказательство. Вон оно спит, разметавшись поперек кровати!
А ведь у нее даже фамилия говорящая – Жданова, а это значит, что надо ждать. Всему свое время.
Юркнув за ворота, подпрыгивая и потирая руки, Сима постучалась в служебную дверь.
– Кто? – донеслось изнутри.
– Это Серафима, я за Валечку вышла… – стуча зубами, сказала Сима.
Дверь приоткрылась, выпустив наружу сгусток теплого пара.
– Заходь скорее! – сторож баба Маша втащила Симу в помещение и оглядела с головы до ног. – Нос-то красный! Замерзла? – усмехнулась она и тут же пошла громыхать в угловом шкафу. – Ничего, согреешься! Лопатой повозишь, так семь потов сойдет! На-ка, вот, держи! Эта, вроде, полегше… – сторожиха сунула Симе широкую лопату. – Ты, главное, дорожки прочисть, поняла? От ворот, вокруг, и до теремков, на всякий случай. Может, разгуляется еще погодка-то. Глядишь, старшие группы выведут. Твоему-то сколько?
– Четыре уже, – улыбнулась Сима. – Ну что, я побежала?
– Беги! Приходи потом, чаю попьем…
– Нет, я не могу! Он у меня один дома.
– Ну да… ну да… – вздохнула женщина.
Сима вышла и огляделась. В световых кругах от фонарей снег блестел и искрился, словно сахарный песок, и от этой мерцающей красоты ей вдруг стало очень хорошо… Странно было вновь чувствовать что-то, кроме навязчивой боли и томящей грусти. Но за последние месяцы, за эти очень трудные и жесткие месяцы, Серафима Жданова вдруг ощутила такую внутреннюю силу, которой раньше у нее точно не было.
Горецкая пила ее кровь изо дня в день, шпыняла, злословила, говорила гадкие вещи и, кажется, задалась целью испортить Симе жизнь окончательно, но…
Серафима ухватилась за древко лопаты, приналегла грудью и двинулась вперед – расчищать дорожку. Краем глаза она посматривала на свои окна и думала о том, как сложится у нее со старухой Амалией сегодняшний день, какой суп для нее сварить и где найти освежитель воздуха с запахом японской орхидеи. А еще – кто кого вознамерился прибить, и кому это удастся первому…
Можно сказать, что Валечка Андреевна косвенно приложила руку и к тому, что Сима стала работать у Горецкой.
Серафима искренне считала соседку подругой, хоть и не было между ними ни посиделок за рюмкой чая, ни задушевных разговоров. Обе были заняты по самую маковку, поэтому пересекались исключительно для того, чтобы помочь и поддержать друг друга. У Валечки и Симы были схожие характеры – обе не любили жаловаться и предпочитали заниматься детьми. Самое главное, что рядом есть человек, который не будет задавать лишних вопросов, а просто поможет решить возникшую проблему и не станет тратить время на обсасывание интимных подробностей, чтобы в итоге отказать. Даже о том, что Валечка Андреевна выгнала мужа, Сима узнала случайно, стоя в магазинной очереди за местными кумушками из соседнего подъезда.
Валечка Андреевна крутилась как могла, и до остальных соседей ей просто не было дела, если оно не касалось очереди на уборку подъезда или вкручивания общей лампочки в подъезде. Тут она, как человек практичный, решала проблему быстро и четко. Как и с собственным мужем – грязь в отношениях она ненавидела так же, как и грязь под ногами.
Когда умерла бабушка Серафимы, Валечка Андреевна плакала горше всех, а ведь и соседствовали-то они совсем недолго. Она и пирогов напекла на помин, правда Сима в тот день мало что соображала, но Валечку почему-то запомнила… Соседями они стали незадолго до смерти бабули, когда семья Вали, получив материнский капитал за второго ребенка, переехала в квартиру на первом этаже.
Заговорили они друг с другом позже, когда Симин живот уже было не спрятать. А Сима и не прятала. Плевать ей было на взгляды и шепотки за спиной. Она складывала ладошки поверх обтянутого водолазкой животика и шла себе мимо досужих сплетниц. Кому какое дело, когда и от кого? Главное, что теперь она будет не одна.
И даже когда вставала на учет и ходила на УЗИ, несколько раз переспрашивала: а точно один ребенок? А может, все-таки, два? Очень ей хотелось, чтобы семья большая была. Вот чтобы раз – и… Врач смотрела на нее поверх очков и только что у виска не крутила. Сима опускала глаза, и щеки ее горели от язвительного и пристального внимания. Но ей тогда уже исполнилось 19 лет – взрослый человек, который сам в состоянии отвечать за свои поступки. Сима действительно считала, что сможет преодолеть любые трудности. И пусть это свойственно молодости, когда еще нет жизненного опыта, а будущее окрашено в цвет розового фламинго. Да и видишь ты его не вдаль, а, скорее, вширь. Обман зрения, короче. Но Сима не жалела об этом – она знала на сто процентов, что лучше жить в этом розовом обмане и вспоминать одинокими ночами те несколько часов счастья, чем признать, что это была лишь глупая необдуманная связь. Да, необдуманная, глупая, но не было и не будет в ее жизни ничего прекрасней этого…
Когда Валечка Андреевна, стоя у почтовых ящиков, увидела Симу, то не сдержала удивленного возгласа.
– Здравствуйте, – смущенно улыбнулась Серафима, пытаясь прошмыгнуть мимо.
Родившая за год до этого младшую дочку, соседка моментально оценила обстановку.
– Привет, – она сунула газету в карман и придержала Симу за локоть. – Когда срок?
– В сентябре, – прошептала та. – Десятого.
– Нормально, – кивнула соседка. – Очень даже хорошо! В сентябре еще тепло, и фрукты есть. Светка у меня январская, так все на руках приходилось таскать или такси вызывать. В санки не пихнешь, чтобы до поликлиники добраться, и вечно снега по колено. А в сентябре на коляске самое оно. Выгуливать станешь – быстрее окрепнет и болеть не будет.
– Да, – согласилась Сима, подумав, что коляски-то у нее и нет.
Словно прочитав что-то по ее растерянному взгляду, Валечка Андреевна всплеснула руками:
– Слушай, а ведь хорошо, что я тебя встретила! Ты вообще где пропадала? Когда же мы последний раз виделись? Неужели…
– Да, – снова кивнула Сима и закусила губу, подумав о бабушке. – Я в институт ездила, у меня экзамены и зачеты были. Там в общежитии жила, – объяснила она, нервно сжимая пальцы и умолачивая о том, как теперь тяжело ей было находиться одной в квартире. – Академ придется оформлять, наверное.
Соседка приподняла руку, указывая на ее живот, но потом медленно опустила.
– И оформишь. Я к чему веду – у меня вещи остались. Целый мешок! Отдать некому. Хотела в церковь снести, или, может, в соцслужбу. А теперь думаю, зачем? У меня там и для мальчика, и для девочки, со старшего много чего осталось. А младенцу все равно – лишь бы мягонькое да чистое. Ты кого ждешь-то?
– Мальчика, – взволнованно выдохнула Серафима.
– Пацан? Круто! – рассмеялась соседка. – Хороших мужиков надо воспитывать, а то кругом одни гов… – она прикусила губу и покосилась на двери собственной квартиры. – Может, хоть наши парни нормальными вырастут, как думаешь?
Сима в недоумении пожала плечами.
– Короче, я тебе занесу, а ты посмотри на вещи. Возьми, что нужно, ладно? – кивнула женщина.
– Спасибо, Валентина Андреевна.
– Да ну… Какая я Андреевна… Можно просто Валечка…
– Спасибо огромное, Валечка Андреевна! А я вам шаль свяжу, хотите?
– Шаль? – удивилась соседка. – Шаль… С кисточками, что ли?
– Можно и с кисточками! Я узоров много знаю, меня бабушка научила.
– Слушай, а ты моей Светке носки не свяжешь? Вместо шали, а? На ночь хорошо. Распахнется, а ножки в тепле.
– Конечно! И носки свяжу. Клубочки у меня разноцветные, шерстяные. Мы с бабулей много вязали… – на глаза Симы навернулись слезы, но она улыбнулась своим воспоминаниям…
Когда Серафиме было хорошо, а особенно, когда плохо, она брала в руки спицы. В ее сумке всегда лежал какой-нибудь клубок. Если тот заканчивался, она брала следующий и вязала, вязала, вязала…
"Что ты с ума сходишь? – говорила бабушка. – Иди, пальцы поколи. Сразу станет легче!"
Со временем пальцы привыкли, как и душа привыкла успокаиваться под звонкое постукивание спиц. Бабушки уже нет, а ее голос до сих пор отзывался в голове у Симы: "Все наладится, не грусти. А когда станет лучше, у тебя уже и шарфик новый появился…"
– Ты ведь одна живешь? – осторожно спросила соседка.
Сима коротко кивнула.
– Тогда надо в соцслужбу сходить, – деловито заметила Валечка Андреевна. – Там коммуналку пересчитают и вообще, если ты ребенка одна будешь воспитывать… – она вздохнула. – Льготы положены.
– Мне не надо ничего… У меня деньги есть. Бабушка оставила…
– Насколько мне известно, фамилия твоей бабушки не Ротшильд. Так что не ломайся и сходи. И за сад тебе скидка положена. Поняла? Как матери-одиночке.
Сима вздрогнула и приложила руку к животу – малыш дернулся, и сердце ее застучало быстрее.
– Соцслужба на то и рассчитана, чтобы помогать. Там и пожилые, и инвалиды, и другие категории…
– Я не инвалид, я работать могу.
– Эх, – покачала головой Валечка Андреевна, – работница… Ладно, придумаем что-нибудь. Пока твое дело питаться хорошо и не болеть. А там поглядим…
Сима родила в срок и потом следовала указаниям Валечки Андреевны. Брала заказы, пока сидела в декрете, через год перешла на заочное. А когда Илюша пошел в младшую группу к той самой Валечке, стала искать себе применение.